The Witching Hour / Час Ведьм

I — Тишина

It's oh so quiet, my love, my love… Каждый, кто бывал в больнице, знает, что тишина бывает разной. Есть тишина сна без сновидений. Тишина боли и попытки удержать остатки своего «я» через горе и невыносимые страдания. Естественно, существует и тихая окончательность смерти. Того друга или врага, которого однажды мы все должны будем приветствовать. Но перед этим есть тишина размышлений, новых начинаний и незнакомых путей, разворачивающихся под ногами. Путь под босыми ногами Гермионы Грейнджер был холоден, и ему не было конца, пока она бродила туда и обратно, туда и обратно. Это был не столько путь, сколько коридор, вымощенный светлым камнем. Над головой парили стеклянные пузыри, с приглушенным золотым свечением в знак уважения к раннему часу. Все было тихо, кроме шума в ее голове. С того дня, когда в одиннадцать лет она получила письмо, изменившее ее жизнь, она балансировала между двумя мирами. Прошло много лет, и оба этих мира имели свои мнения. Эти мнения иногда совпадали, иногда расходились, но было одно, избитое, в котором маги и магглы были уверены безоговорочно. Спи, когда малыш спит. Что ж, её дочь спала, а вот Гермиона снова бодрствовала. Она поправила сверток одеял в руках и посмотрела на выглядывающее личико. Роуз. Потому что она была вся из лепестков. Легкий намек на волосы предполагал, что они будут рыжими, как у ее отца, а глаза были темными и теплыми… как у матери. Гермиона поддалась непреодолимому желанию поцеловать кончик этого маленького носика, затем развернулась и пошла обратно по коридору, вперед — назад. Когда Гермиона рожала, всю долгую, ненастную ночь, на затянутом пеленой небе сияла полная луна. Роуз появилась на свет точно в 8:55 утра в пасмурный летний понедельник. Гермиона готовилась к родам и воспитанию дочки так, как она готовилась ко всему остальному: тщательно, с некоторой долей беспощадности. Ее книги были расставлены по алфавиту, а заметки — по цветам. Она посещала как магловские, так и магические занятия по подготовке к родам и в обоих случаях неоднократно тянула руку. Не только для того, чтобы ответить на вопросы, но и для того, чтобы расширить беседу, добавив информацию, которую терпеливые женщины, проводившие занятия, упустили из виду. Как-то так получилось, что ведьма Фиона и магл Пенни выглядели почти одинаково. Гермиона пригласила Рона на занятия Пенни, но к Фионе пошла одна. В этом был скрытый смысл, но он не спрашивал, а она не настаивала. Он молчал, когда обсуждались электрические молокоотсосы, и заметно побледнел, когда в презентации Пенни появился большой слайд с изображением щипцов. Отношения Рона и Гермионы закончились, когда она вошла в третий триместр. Это стало для неё неожиданностью… Она горячо его любила и не сомневалась, что он будет теплым и любящим отцом. Но однажды она посмотрела на него и поняла, что не может больше продолжать. Не то, чтобы она увидела его с плохой стороны, нет, просто человека, который хотел материнской заботы. Этот факт она осознавала уже давно. Раньше в ощущении нужности была своя красота. Красота тускнеет. Она не хотела быть матерью и своему ребенку, и своему партнеру. Рон был потрясен. Несколько месяцев он ходил вокруг нее на цыпочках, не веря в происходящее, но теперь Роуз появилась на свет, и они оба были перевернуты с ног на голову. Рон опустился на колени рядом с ними и сказал, что будет рядом. Несмотря ни на что. И все же, она отправляла его на ночь домой. Остальные последовали аккуратно написанному знаку Гермионы, который сообщал, что она будет принимать посетителей только с часу до трех дня. Гермиона снова развернулась. Продолжила тихо ступать. Ее разум искал план — любой план — и делал это уже несколько дней подряд. Кто такая Гермиона Грейнджер без плана? Джинни неоднократно говорила ей, что рождение ребенка потребует от нее избавиться от множества установок, которые помогали ей сохранять рассудок на протяжении всей жизни, но Гермиона все еще боролась за контроль. Она планировала рожать дома, как и большинство ведьм. Однако целитель переправил ее в центр «Агнодис», когда сердцебиение Роуз почти прекратилось, а заклинания, направленные на исправление ситуации, не принесли улучшений. Тут они и оставались на протяжении уже пяти дней, так как ее прелестной, идеальной малышке требовался курс лечебных зелий и постоянное наблюдение. Это не входило в планы, но в волшебном родильном центре, безусловно, было красиво, тепло и безмятежно, как будто все в здании происходило в лучах мягкого заката. Это был своего рода кокон, окруженный ласковыми акушерками-целительницами и видом на море, и Гермиона быстро перестала думать о возвращении домой. В центре располагалось четыре отдельных палаты, по две на каждом этаже. Этим утром выписалась еще одна ведьма со своими близнецами и дрожащей, неуверенной улыбкой. Гермиона осталась наедине с Роуз и запертой дверью. И эта запертая дверь была наверху. Коридор на втором этаже был почти таким же, как тот, по которому она бродила, но Гермиона все равно поднялась по лестнице. Будет считаться за смену обстановки. Роуз спала крепким сном, дыхание едва слышно. Гермиона стояла на вершине лестницы и смотрела, как почти незаметно поднимается и опускается ржаво-оранжевое одеяло, связанное ее неутомимой бабушкой. Та, которая знала о ее существовании. Гермиона ожидала слез и бессонных ночей. Она была к этому готова. Но Роуз была тихой и спала долгими часами. Гермиона шла по коридору второго этажа, намереваясь пройти мимо закрытой двери и снова спуститься. Она знала, что в комнате кто-то есть, так как целители постоянно входили и выходили. Когда Гермиона прибыла в центр, там была суматоха, и не только из-за нее. Другой ребенок родился перед Роуз. Вот и все, что она знала. Но целители несли что-то тяжелое на душе, и когда она спрашивала, они отводили взгляды, а их языки были связаны не только контрактными обязательствами. Еще несколько шагов, и она окажется напротив закрытой двери. Только… та была отворена. Что-то древнее пробежало по спине. Неизвестная сила повела ее босые ноги в темную комнату. Мягкое кресло-качалка, казавшееся недавно покинутым, стояло рядом с плетеной колыбелью из светлого тростника. Внутри колыбели лежал крошечный младенец, единственный обитатель большой комнаты. Он был само совершенство, прямо как Роуз. Бледный, с темной копной волос. Сжатые кулачки покоились на мягком матрасе по обе стороны от его спящего лица, будто он был готов сражаться с миром. На колыбели висела карточка, с которой Гермиона теперь была хорошо знакома. Увидев имя, она едва обратила на него внимание, хоть оно и было написано самыми крупными буквами. Единственные слова, которые до нее дошли, были «мать умерла», словно пергамент кричал на нее. Мать умерла. У Гермионы всегда была сильная воля к жизни. Да, иногда та ослабевала, когда идти дальше казалось невозможным, но у нее было много дел в этом мире. Это всегда было ясно. И теперь, когда Роуз привязала ее к этой земле, ей оставалось только двигаться вперед. В этот момент вера Гермионы изменилась с агностика на атеиста. Только самый жестокий из богов мог отнять мать у этого ребенка. Она взглянула на свою дорогую Роуз, а когда снова подняла глаза, увидела пару серьезных серых, которые, казалось, изучали ее. Это было невозможно — ни один младенец не мог видеть так глубоко, но Гермиона как будто очутилась на весах правосудия. Затем мальчик сделал то, что у детей получается лучше всего — пронзительно закричал. В спешке, чтобы не разбудить Роуз, Гермиона действовала без раздумий. Одной рукой держа дочь, другой она подхватила кричащего ребенка и прижала его к своему плечу. Едва удерживая равновесие, она упала в мягкие объятия кресла-качалки. Электричество пробежало с ног до головы, и ей было легко, так легко откинуть мягкий халат и обнажить грудь, округлую и спелую, там, где раньше была только небольшая выпуклость. Белые капли уже скапливались и начали стекать. Инстинкт направил ее сосок в крохотный ротик, открытый в крике. Инстинкт, магия, красота. Неизбежное притяжение. Молоко текло от нее к нему, и она дрожала от этого ощущения, все еще такого нового. Но он был рожден зная, что делать. Серые глаза мелькнули и снова закрылись. Во сне Роуз начала искать, и Гермиона ответила тем же способом, держа их мягкие тела близко друг к другу и к себе. Гермиона вздохнула и прикрыла веки. Лишь на короткий миг. Целительница, отлучившаяся на минутку в уборную, так и нашла их троих в этой темной комнате. — Простите, — прошептала Гермиона, не шевелясь. Целительница, Адриана, с бронзовой кожей и длинными серебристыми волосами, не пыталась осудить. — Не так уж и просто, Гермиона, кормить сразу обоих, когда они такие маленькие. — Я… видела карту. Лицо Адрианы стало непроницаемым, словно каменная мрачная стена. — Да, — только и ответила. Гермиона нежно провела пальцами по изгибу щеки Роуз и тёмным волосам мальчика. — Где его семья? — спросила она. — Идёт срочное разбирательство, — вздохнула Адриана. — Да смилуется Боже, это не должно занять много времени. Адриана вытащила волшебную палочку из кармана своей белой мантии. Молчаливо, она приняла Гермиону как данное. — Принести тебе чего-нибудь? По мановению палочки спинка мягкого кресла-качалки медленно опустилась, а под ногами появилась подставка. Мягкие защитные чары окутали их, словно обнимая. — Нет. Спасибо. — Я буду снаружи за дверью, если понадоблюсь. Больше чем просто принятие, Гермиона чувствовала одобрение её импульсивного решения. Это было что-то, в чем Адриана не откажет ни Гермионе, ни этой совершенно новой жизни, которая уже потеряла так много. Роуз спала, в мире и спокойствии у материнского сердца. Он тоже спал. Идеальные. Тёмный и светлая. Роуз. — Скорпиус, — благоговейно прошептала Гермиона.

*

То, что Гермиона прокралась в комнату Скорпиуса, не стало секретом для небольшого персонала центра «Агнодис». Гермиона не ушла в ту ночь и спала в кресле с двумя младенцами на груди, а Адриана присматривала за ней, подобно пастуху. Когда Рон приехал навестить, она вручила ему спящий кулек в темно-синем одеяле, расшитом серебряными звездами. Рон болтал и смеялся, распаковывая вкусную еду, присланную Молли Уизли, которая была несколько расстроена тем, что ее определили в «часы для посетителей». Пока Гермиона ела еще теплые груши и имбирный маффин, Рон сюсюкался с дочкой. Шумоподавляющие чары в стенах «Агнодис» были безупречны, но Гермиона знала, что Скорпиус плачет. Ее мысли метались. С одной стороны хотелось подняться к нему, с другой — не хотелось оставлять Роуз. Она была куском пергамента, разорванным пополам. Осталась. Наконец, Роуз, накормленная и переодетая, с удовольствием заснула на руках отца. Гермиона прошептала, что скоро вернется. Рон кивнул, не отводя взгляда от мягких щечек и тонких, как лепестки, век. Благодаря мастерству и заботе целителей центра Гермиона была в основном здорова, но все же почувствовала боль, когда быстро прошла по коридору и поднялась по лестнице. Она почти ворвалась в комнату Скорпиуса, не думая о том, что или кого она может там обнаружить. Но там оказалась всего лишь Адриана, пытавшаяся влить молоко в Скорпиуса с помощью хитроумного шприца. Скорпиус и в самом деле плакал. Целительница подняла глаза, когда гриффиндорка влетела в комнату, и понимающе посмотрела на нее. — Могу я чем-нибудь помочь, Гермиона? Взгляд Адрианы опустился, потому что у Гермионы начало подтекать молоко. Её груди задавали вопрос, который она ещё пять минут пыталась бы обойти. — Можно я его покормлю? — спросила она. Целительница осмотрела ее, но не долго, поскольку плач ребенка становился все более и более настойчивым. Звук, вонзающийся в нее, как заноза под кожу. Они быстро поменялись местами, и Гермиона прижала Скорпиуса к груди. Когда почувствовала, как он присосался, она произнесла мягкое заклинание, чтобы поддержать головку, а сама закрыла глаза от облегчения. Мальчик заснул у неё на руках через несколько мгновений. Пальцы Гермионы разглаживали тёмные волосы, торчащие пучками. — Есть новости? — спросила она у Адрианы, которая диктовала заметки серому перу. — Ожидается, что отец получит опеку, но это займёт ещё несколько дней. Может быть, неделю. Отец. — Понятно, — её разум искал выход из этого трагического беспорядка, который никак ее не касался. Но касался. Ещё как касался. — Пока мы с Роуз здесь… я могла бы помочь. — Напряжение в её пальцах заставляло её хотеть скрестить их. Возможно, это была безумная просьба, но для Гермионы настоящим безумием было бы ничего не делать. Она задержала дыхание, ожидая ответа. — Хорошо. Так она вернулась вниз со спящим ребёнком на руках. Рон, конечно, опешил. — Гермиона… ты взяла чужого ребёнка? — беспокойство за её здравомыслие отразилось на его веснушчатом лице. — Его мать умерла… а семья ещё не приехала. — Для неё этого объяснения было достаточно. И подтверждая, Рон помрачнел от печали. — Ясно, — ожидать от Рона слов утешения или понимания было бы слишком. — Как его зовут? — Скорпиус. — Кто его родители? — Не знаю, — солгала Гермиона.

*

Курс зелий для Роуз закончился и Гермиона успокоилась, зная, что та здорова, как только может быть здоров ребёнок. Однако, они не покидали центр. Она не давала никаких объяснений тем, кто спрашивал, только говорила, что они с дочкой в безопасности и что их возвращение домой скоро состоится и с нетерпением ожидается. Конфликт, который не позволял оставшейся семье Скорпиуса забрать его, продолжался. Прошло восемь дней. Почти всё время днём и ночью Гермиона и Роуз проводили в комнате на втором этаже, глядя на беспокойные морские волны за окном. Малышка спала, а Скорпиус — нет, всё время смотрел, искал, ждал. Девять дней. Десять. Гермиона не осознавала, что тоже ждет, пока не пришёл он. В неясный промежуток между глубокой ночью и бледным утром, с Роуз, спящей и покачивающейся в гамаке, подвешенном в воздухе, Гермиона прижимала тёмную головку к своей груди. Он не был её, но она его знала. Прошло всего несколько дней, и она была уверена, что любит его, что она волчица и будет защищать своих детёнышей, даже тех, кто не её крови. Она напевала себе под нос, сладко и бессловесно, покачивая кресло в такт с Роуз. Осознание пробежало по её коже, словно магия, охватившая её так же, как когда она впервые взяла в руки палочку. Как нечто первобытное, присланное из прошлого. В дверном проеме стоял мужчина в чёрном, резкий силуэт на фоне мягкого света стеклянных пузырей. То немногое, что Гермиона могла разглядеть на его лице, было отмечено горем и усталостью, но именно его глаза потрясли её до глубины души. Никто раньше не смотрел на неё так. Это был взгляд, который очистил её от всего ненужного, оголил её кости и отбросил всё остальное, оставив лишь дрожащую душу. — Что ты делаешь? — прошептал он в тишине. Гермиона понимала, что это неизбежно. Осознавала, что лишь тянула время, ведь не могла остаться в стороне. — Он почти уснул. Просто… прошу. И потом я уйду. Прошла вечность, за которую рождались и умирали звёздные системы. Её мягкий взгляд переместился от малыша к отцу приглашая подойти. Драко был медленным, осторожным и крайне растерянным, когда их руки встретились, и он впервые прижал к себе тёплое спящее тельце, глядя на лицо своего сына. Гермиона прикусила язык, сжала кулак и притянула Роуз к себе. Ни слова не сказав, она вышла и сбежала вниз по лестнице. Закрылась одна дверь, затем вторая. Позже Скорпиус заплакал, тихоня Роуз тоже, и её смущённая мать присоединилась к ним в хоре.

II — Повседневность

you arrived, yet never left or perhaps had always been «Дни тянутся, а годы летят» На Гермиону обрушилось столько клише, что она уже не могла их отслеживать и не помнила, кто что сказал. Они с Роуз вернулись в большой кирпичный дом ее детства, который каким-то образом стал ещё пустыннее, и в тоже время полнее, чем когда-либо прежде. Гости превратились в безликий поток с высокими голосами и бесконечными чашками чая, который никто не готовил так, как нужно, и Гермиона могла бы обойтись без всех — кроме Рона, и, может быть, Джинни с Гарри. Иногда ей так сильно не хватало мамы, что сердце болело. Сожаление о том, что она сделала, грозило её сломить. Стереть из памяти чьего-то ребёнка было непростительно, сейчас она это понимала. Империо, Авада Кедавра, Обливейт. Рон мешал её плану прогнать всех. Тем не менее, она продолжала разрабатывать сложное заклинание в уме. Посетителям позволялось бы оставаться всего пять минут: они могли принести еду, поприветствовать, сказать, что Роуз — самый лучший младенец на свете, и затем бы немедленно перемещались с глаз долой на передний двор. Роуз нашла свой голос, и он был громким и почти не смолкал в течение нескольких ужасных суток, хотя девочка по-прежнему любила спать. Гермиона пыталась заснуть. Пыталась дремать. Пыталась читать. Телевизор стал для неё спасением. Грэм Нортон. «Компьютерщики». «8 из 10 кошек». Новости на BBC. «Панорама» — если совсем отчаивалась. Когда она не была занята любованием своей дочерью или встречей с гостями, она думала о Скорпиусе. Вспоминала, как серые глаза Драко с удивлением смотрят в лицо сына. И она сбежала. Сейчас она понимала, что несмотря на молчание, Драко был полностью разбит. И она сбежала. Это было не так, как у Рона, когда он увидел Роуз и без сомнения понял, что она — его солнце. Драко всё ещё плавал в пространстве, она была в этом уверена. И она сбежала. Впервые в жизни ей хотелось поговорить с Драко Малфоем. Очень сильно. Это было странное чувство, словно её кровь вдруг наполнилась пузырьками, и её взболтали, как содовую. Детали о том, что произошло, просачивались через разговоры и упоминания в Пророке. Колесо сплетен перемололо их мелкую муку: женщины Гринграсс несли проклятие в своей крови и своих утробах. Драко не знал, что станет отцом, пока не стало слишком поздно и Астория уже угасала. Семья Астории обвиняла его, а он обвинял их. Они боролись за Скорпиуса, и он победил. На данный момент. Грудь Гермионы сильно болела, но она продолжила сцеживать молоко. Кормление темноволосого малыша, побудило ее тело вырабатывать больше молока. Поэтому она использовала заклинания, которым научилась на занятиях для беременных, чтобы сохранить молоко свежим и теплым. Оно ждало. «Чего ждало?» — спрошивала она себя. Роуз и Скорпиусу было пятнадцать дней от роду, когда Гермиона упаковала молоко и отправила свою сову Ньютон поискать их. Скорпиус Малфой. Написала она на коробке. Вспомнилось, как Роуз получила посылку от Флер и как ее потрясло осознание того, что ее дочь стала человеком, и у этого маленького человечка есть адрес, по которому люди теперь могут отправлять посылки. Драко, написала она и замерла, зажав ручку в зубах. Что она могла ему сказать? Надеюсь, мне можно так тебя называть. И надеюсь, мне можно прислать ему это. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить — Она подписала свой адрес и один-единственный инициал. Г. И отправила Ньютона в пыльно-розовый вечер, прежде чем успела передумать.

*

Никто не предупреждал Гермиону о скуке. Рон иногда спал на диване, но она отсылала его прочь, чтобы не давать ложных надежд. Они с Роуз бродили по тихому дому, смотрели на семейные фотографии, запечатлевшие моменты, которые помнила она, но которые бабушка и дедушка Роуз были вынуждены забыть. По прохладным натертым до блеска полам и по комнатам, оклеенным веселыми обоями. Семейный дом, только для них двоих. Каждый день, снова и снова, ее охватывало осознание: я — мать. Я — мать. Я — мама. Гермиона ставила музыку. Танцевала с малышкой под пластинки ее отца. Боуи, The Stranglers и Joy Division. Love will tear us apart again, — напевала она дочке и отмечала едва заметный изгиб губ, похожих на бутончик. Вероятно, Роуз была слишком мала, чтобы улыбаться, но Гермиона решила верить, что несмотря на все доказательства того, что она не умеет петь, малышка, слыша её голос, была счастлива. Шли дни. Недели. Гермиона задумывалась, как живут маглы с новорожденными без магии. И с магией то было достаточно сложно. Когда она оказывалась в плену из-за долгих дневных снов Роуз, она призывала к себе все, что нужно: Акцио это, акцио то. Она могла регулировать температуру одним движением руки и за полсекунды избавиться от содержимого подгузника. Волшебные крема и масла излечивали сыпь в мгновение ока. Тем не менее, Роуз тоже плакала, как и все остальные дети, и Гермиона в отчаянии взывала, чего ты хочешь? Мысленно крича и воя, из-за отсутствия волшебного переводчика. Ночью в постели Гермиона использовала заклинания, чтобы Роуз была в безопасности рядом с ней, но зелье сна без сновидений не рекомендовалось кормящим матерям. Мало какие рекомендовались. Если только бодроперцовое. А Гермионе не нужна была бодрость, ей просто хотелось поспать, черт подери. Она отправила Скорпиусу еще одну посылку, где бы он ни был. И еще одну. В ответ — ничего. Пока: Я не знаю, что, черт возьми, писать Воскресенье, 3 часа дня. Если хочешь прийти в гости. С Роуз. Д.М. Гермиона перечитывала записку до тех пор, пока та не отпечаталась в мозгу. Конечно же, она собиралась идти, даже если бы Драко написал своим изящным почерком, что они могут прийти в течение часа, она бы пошла в своих потрепанных домашних штанах и с пучком из грязных волос. Но до воскресенья оставалось ещё три дня, и она заполнила это время чтением: книги — как магические, так и магловские, темы — как стимулирующие, так и пустяковые, чтобы напомнить себе, кем она была и кем она, возможно, всё ещё могла стать. Молли приехала в субботу с Роном, купала и нянчила Роуз, а Гермиона убежала принять ванну. В теплой мыльной воде она осмотрела свои растяжки. Похожие на четыре розовые версии шрама-молнии Гарри. Она знала, что может их убрать, но задавалась вопросом зачем. Пальцы очерчивали форму, расплывшиеся волосы липли, а кости расслабились, хотя ее мысли и были заняты завтрашним днем. Оглядываясь, она должна была понять, что это вызовет ссору. Ложь не была ее сильной стороной, а врать Рону о том, куда они с Роуз собирались, когда она в платье, а не в спортивных штанах, казалось излишним. Её длинные кудри были распущены. — Ты собираешься повидаться с Малфоем? — не поверил своим ушам Рон. — Я собираюсь повидаться со Скорпиусом, — поправила Гермиона, стараясь придать своему голосу убедительности. — В поместье Малфоев? — Почему это так важно? — спросила она, зная почему. — Ты прекрасно знаешь, почему это важно! — горячо возразил он. Он воспринимал его как дом с приведениями. — Рон… Я не знаю, как тебе это объяснить. — Не могло быть ошибки в том, что Роуз и Скорпиус родились в один день. Просто не могло быть. И Драко… Что она знала о Драко? Она знала, что он профессионально играл в квиддич. Охотник. Знала, что он написал статью в сборник о том, как выжить во время войны, и перечитывала ее снова и снова, не в силах представить, как слова складываются под его пером. «Я мог бы написать о выборе и узах, которые связывают нас с тем, что мы делаем. Я мог бы написать о выборе и объяснить, почему я не сделал правильный. Или я могу просто признать, что единственный выбор — это тот, что прямо перед нами. Выбор жить. Выбор встать с постели, принять реальность, которую не в силах изменить, и надеяться, что мы будем выбирать свои битвы с мудростью и терпением, которых нам когда-то не хватило. И затем повторить все тоже самое завтра.» — Я просто… Хочу его увидеть, ясно? Рон выглядел так, словно хотел закричать, отстраниться и не выпускать дочь из объятий. — Я бы никогда и ничему не позволила причинить ей вред, — взмолилась Гермиона. — Скажи, что ты это знаешь? — Рон сделал паузу, будто хотел выплюнуть ложь. Но сдался. — Знаю. — Тогда, пожалуйста. — она протянула руки к Роуз и надела на нее тканый бандаж, который носила через плечо.

*

Как только они переместились по камину, он уже был там. Ждал. Словно ее отражение — с младенцем, прижатым к груди. Как и многие другие ведьмы, Гермиона была способна признаться самой себе, а также Джинни, что взрослая красота Драко окутала его, как снежный покров. Каждый редкий миг, когда она видела его в Министерстве или в переполненном баре, она замечала, как детали, когда-то насмешливые, становились задумчивыми, а углы наполнялись силой и мягкостью. Ухмылка все еще была при нем, однако легкие морщинки вокруг рта и глаз свидетельствовали о том, что он еще и смеялся. Сейчас же, для высокого, чрезвычайно красивого мужчины, Драко выглядел просто ужасно. Серовато-бледное лицо, сальные волосы, под серебристыми глазами залегли фиолетовые круги. Гермиона, уставшая и не стесняющаяся из-за этого, сказала то, что думала, даже прежде, чем он успел поздороваться: — Выглядишь ты кошмарно. Он приподнял светло-карие брови. — Ты тоже выглядела лучше. Это укололо, потому что она приложила усилия, но было справедливо и правильно, она же первая оскорбила его. Вдруг она осознала, что быть здесь вероятно означало, что ей придётся говорить с Драко Малфоем, даже если она здесь ради его сына. Скорпиус был так крепко прижат к груди отца, что они, по сути, были одним целым. Как она и Роуз… на данный момент, одного без другого не существовало. — Пойдем, — сказал Драко и повел ее по тихому светлому коридору в… то, что казалось целой квартирой, должно быть, была его домом внутри широких стен пустующего особняка. Кремовые стены, темное дерево. Они стояли в центре гостиной, с дверями по обе стороны. В конце комнаты находилось огромное окно, из которого открывался вид на фонтан в саду и низкую живую изгородь, окружавшую безукоризненно ухоженные клумбы с розами. Свет заливал пространство. Одной рукой Драко указал на кресло, обитое весенне-зеленым бархатом, и, когда она села, он сделал то же самое. Еда и напитки появились на столе, как только их тела коснулись обивки. — Ты осудишь меня, если я выпью вина? — спросил Драко, хотя бутылка красного вина уже парила перед ним, сама себя открывая с хлопком. — Это зависит — будешь ли ты осуждать меня, если я присоединюсь? — Многие люди осуждали кормящую мать, следя за всем, чего касались ее губы, как будто она переставала существовать вне потребностей своего ребенка. Гермиона знала, что один бокал не повредит, но это была скорее проверка, чем какое-то особое желание. Хотя она была уверена, что это будет нечто редкое и винтажное. Драко взмахнул палочкой и налил Гермионе столько же вина, сколько и себе, без каких-либо комментариев или осуждающего взгляда. Он заработал себе одну галочку в колонке, о существовании которой она и не подозревала. Вино было пряным, и Драко направил к ней тарелку с крошечными пирожными с заварным кремом. Из-за кормления Гермиона постоянно испытывала голод, так что она успела съесть два, прежде задумалась о приличиях. К черту. Съела третье. Они были сладкими, но не слишком, рассыпчатыми и очень вкусными. Настал момент истины. Все было готово для… разговора. В целом, она гордилась своим интеллектом и, в некоторой степени, остротой ума, но она никогда не пыталась разговаривать с Драко Малфоем. Попросту не знала правил. Она начала с вопроса: — Как дела? — И тут же пожалела об этом. Почему самые распространенные слова для начала разговора звучали так неловко? Вопрос «как дела?» автоматически побуждал собеседника сказать полуправду или откровенно солгать. Драко откровенно солгал: — Хорошо. Может, Гермиона и не знала этого человека, но ни у одного мужчины, брошенного в отцовство таким образом, не могло все быть хорошо. — Ты определенно выглядишь хорошо, — источая сарказм, согласилась Гермиона. — Разве ты не знаешь, что оскорблять хозяина дома невежливо, Грейнджер? — Разве тебе не хотелось бы пропустить всю эту чушь и перейти к сути? — Ты предполагаешь, что мы бы дошли до этой точки. Я рос среди аристократов, только чушь я и умею нести. Я мог бы нести чушь даже на смертном одре, вполне возможно и после. — Ладно, ладно. Я слишком устала для всего этого, — сказала она. — Тогда… — он покрутил вино в бокале, поерзал. — Как у тебя дела? Драко Малфой спросил, как у нее дела. Планеты перестроились. Галактики потускнели и исчезли. — Чувствую себя… Словно в мой дом врезался метеорит, и я единственная, кто может его видеть. Чувствую себя наброском на пергаменте, а не живым человеком. Чувствую, что прокляну следующего, кто скажет «просто наслаждайся этим». На мгновение она испугалась, что сказала слишком много. Она определенно сказала слишком много. Но потом… — Он не спит, — сказал Драко хриплым, затравленным голосом. — Он сейчас спит, — указала она. — Да. По двадцать минут. Вертикально. И на мне. — О… — Я постоянно разражаюсь смехом, хотя тут нет ничего смешного, — признался он. — Ты устал. — Нет, это уже нечто большее. Для моего состояния нет обозначения. Совершенно измотанный, наверное, самое близкое. Я пью восстанавливающее зелье как воду, но восстанавливать нечего. И теперь я рассказываю Грейнджер, чертовой Грейнджер… тебе все это. Она старалась не обидеться, но сейчас все было болезненным. — Почему бы и не мне? Драко поднял глаза, но что бы он ни собирался ответить, его прервал сдавленный вопль на груди. Роуз дернулась во сне, услышав Скорпиуса, но Гермиона нежно погладила ее, и она быстро успокоилась. Драко взглянул на часы. — Ровно двадцать минут. Очень впечатляет, что он умеет определять время в таком раннем возрасте. Акцио молоко. — В грациозной серии движений Драко ловко поймал бутылочку, которая подлетела через щель в одной из дверей, ведущих из гостиной, и взял Скорпиуса, убаюкивая его в сгибе своей мускулистой руки. Гермиона не могла отвести глаз от бутылочки. Она была уверена, что это ее молоко. Драко заметил ее взгляд, его губы чуть приоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но передумал. И, так как она не хотела терять время на чушь, она выдала: — Можно мне… могу я… покормить его? Если ты не против? И, поскольку Драко был совершенно измотан, дважды морогнув, тихо ответил: — Если хочешь. Она этого не ожидала. — Ты подержишь Роуз? Младенцев осторожно и немного неловко обменяли, и Гермиона посмотрела в серьезное лицо с ясными серыми глазами. Он не забыл, что делать, и она надеялась, что он не забыл ее. Драко направил палочку и запер дверь. — Зачем? — На случай, если моя мать зайдет, — Драко попытался откинуть волосы с лица, увы безуспешно. — Слушай, не надо, чтобы она вмешивалась, ладно? У Гермионы вертелось миллион вопросов, которые она хотела задать, но чувствовала, что не стоит. Оторвав взгляд от Скорпиуса, она увидела Драко с Роуз, лежащей на его груди, спящей в утробной позе. Выражение на лице Драко было озадаченным и каким-то еще, чем-то, что Гермиона не смогла определить, потому что, возможно, этому не существовало названия, но это снова ее потрясло. — Она спит. — Много, — подтвердила Гермиона. — Но было бы невежливо говорить тебе о таком. — Это и вправду невежливо. Я хочу подать жалобу. — Тебе, наверное, придется адресовать её Богу. — Я уже составляю письмо с жесткой формулировкой в своей голове. У меня на самом деле есть несколько вопросов для обсуждения. Наступила тишина, и она была одновременно уютной и неловкой и очень, очень громкой. — Это так странно. Если бы кто-то сказал мне, что однажды произойдет такая ситуация, я бы отправил его к целителю разума, — задумчиво произнес Драко. — Нет, ты бы так не сделал, ты бы сказал им пойти к черту, а меня бы обозвал как-нибудь. — Я говорил, что раньше был засранцем? — Был? — она усмехнулась, поддразнивая. — Если мы продолжим проводить время вместе, ты будешь часто это вспоминать? Я не хочу, чтобы мой сын понял, что я ужасное подобие человека, до тех пор, пока ему не исполнится хотя бы одиннадцать и я смогу отправить его в Хогвартс и начать пить, не боясь, что он меня увидит. — Это не так. — Что именно? — Ты не ужасен. — Он действительно не был ужасен, это было очевидно. Его длинные пальцы нежно гладили спину ее дочери, и она инстинктивно понимала, что Роуз в безопасности на груди Драко. Он хмыкнул. — Высокая похвала. — Твой сын так не подумает. — Я так думал о своем отце, а тот определенно ненавидел своего отца. Таков порядок вещей. — Тогда заведи новый. Слова прервались, но глаза задержались на ее лице, на груди, где Скорпиус закрыл глаза в блаженстве. Это было странно — видеть, как Драко смотрит на ее обнаженную грудь. Это было много чем одновременно, и она была абсолютно растеряна, чтобы применить третий закон Голпалотта и разделить все на отдельные составляющие. Чтобы чем-то занять руки или просто нарушить интимную обстановку, раздувающуюся как шар в этой кремовой комнате, Гермиона запихнула в рот еще одно пирожное.

III — Исключительный

An endless braid of bloodlines and spilt milk; it wraps around my wrist my love Капля переросла в дождь, а вскоре и вовсе превратилась в ливень. Гермиона наколдовала маленькие стеклянные шарики, чтобы они с Драко могли посылать друг другу голосовые сообщения посреди ночи через всю страну. Тишина и повседневность ощущаются по-другому, когда знаешь, что за много миль отсюда кто-то другой, бесчисленное множество других, укачивают, поют, смотрят на звёзды и молятся: «пожалуйста, ну пожалуйста, просто усни». Сообщение шепнуло из сферы, когда Гермиона кормила Роуз перед сном. Она наколдовала в комнате звуки воды и птиц, а также тусклое розовое свечение. Голос Драко перекрывал щебетание чижей и дроздов. «Как думаешь, ты бы поняла, если бы совсем сошла с ума, или просто продолжала бы жить, не зная, что что-то не так?» Она ответила: «Полагаю, у тебя есть история на этот счет?» «Я только что потратил пять минут на разговор с оливкой, чтобы отправить тебе сообщение. Думал, это чертова сфера» Гермиона прижала кулак ко рту, чтобы не прыснуть от смеха. «О чем ты разговаривал со мной пять минут?» «Уже не помню. Но скажи, почему я до сих пор ношу столько черного? Я весь в рвоте. Ничему меня жизнь не учит. Очищающие чары, кажется, уже не помогают. Думаешь, у Скорпиуса волшебная рвота? В нем вообще остается хоть какое-то молоко? Почему все намного проще, когда ты здесь? Почему он не спит? Мама продолжает присылать домовиков, и они спрашивают, что мне нужно, а мне просто нужно поспать, но я не хочу, чтобы они присматривали за ним, потому что тогда это как в моем детстве — воспитанный домовыми эльфами, которые, наверно, задушили бы меня во сне, если бы не были заколдованы так, что не могли выразить свои истинные чувства. Роуз спит? Уверен, что спит. Почему он не спит?» Драко говорил много, но одно эхом отдавалось в ее ушах. Почему все намного проще, когда ты здесь? Сердце сжалось. «Ты пробовал чары белого шума?» «Никакой разницы. Захотелось только убить кого-то. Нет ли у тебя на примете кого-то, кого стоит устранить?» «Может, попробовать шум дождя?» «На данной стадии, рассматриваю возможность выкопать несколько мандрагор.» Было слышно, как Скорпиус плачет на заднем плане, но в этом плаче чувствовалось вибрация, как будто его энергично покачивали. Если бы она была там, то покормила бы мальчика. Хотя Гермиона точно знала, что он пьет ее молоко. «Знаешь, маглы называют ту часть вечера, когда дети особенно неспокойны, «часом ведьм”» «Это дискриминация. Думаю, «час демонов» тут более уместен» «Час троллей» «Час взрывопотамов» «Час соплохвостов» «Почти двадцать лет я не вспоминал об этих вещах, спасибо. Ты загубила мне вечер» «Я думала, он уже был загублен» «Не пытайся уйти от ответственности, губитель» «Слушай, а почему бы тебе не прийти сюда завтра? Я присмотрю за Скорпиусом. А ты сможешь поспать» «Во сколько?» «Эм, вечером. После ужина» После того как Рон уйдет — не сказала она. «Обычно, я бы вежливо возразил, что не хочу тебя обременять, но сейчас мне все равно. Надеюсь, этот дьяволенок доставит тебе массу неудобств. Не говори ему, что я его так назвал, он для меня весь мир.» «Со мной твой секрет в безопасности.» «Хорошо. Увидимся завтра.»

*

Рон по-прежнему держался молодцом, но Гермиона чувствовала, что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы отнестись с пониманием к новообретенной дружбе Гермионы и Драко. Она не сказала ему, что пригласила Малфоя с ночевкой, и не собиралась этого делать. — Ты водила его в магловскую игровую группу? Так и есть, даже уговоры не потребовались. Мероприятие проводилось в общественном зале на заднем дворе англиканской церкви. Скорпиус и Роуз, будучи совсем маленькими и с неразвитой моторикой, только и делали, что лежали на пледе на земле, пялились и размахивали кулаками (Роуз), отрыгивали и вопили (Скорпиус). Драко потягивал растворимый кофе («Отвратительно,» — шепнул он Гермионе) из кружки с надписью «Super Mum». Неудивительно, что он был единственным присутствующим отцом. Когда собравшиеся магловские женщины узнали, что он — отец-одиночка, они столпились вокруг него, как наседки, кудахча и хлопая крыльями. Наверное, не помешало и то, что он был потрясающе красив. Гермиона сидела в стороне, недовольно хмуря брови. Услышав, как одна из женщин произнесла «папочка», ее глаза сами собой сузились. Она взяла Скорпиуса на руки, чтобы покормить, и привлекла к себе внимание одной-двух куриц. В общем, Гермиона не собиралась предлагать пойти туда снова. — Да, — призналась она Рону, с усердием намазывая масло на тост. Вымещала все свои противоречивые чувства на бедном хлебе. — Почему ты меня не взяла? — надулся Рон. Гермиона положила перед ним тост. Весь в дырках. — Потому что ты работал, Рон. Ты можешь приходить сюда в любое время. Я не отнимаю у тебя возможности видеть Роуз, я говорила тебе об этом. Драко — домохозяин и мой друг, вот мы и пошли вместе. Рон откусил от тоста. — Просто не могу к этому привыкнуть. — Почему бы тебе не провести с ним немного времени? — предложила Гермиона. Она знала, что ни Драко, ни Рон этого не хотят, но она продолжит поднимать эту тему, пока не измотает их обоих. Одно было ясно: оба останутся в ее жизни, и ничто этого не изменит.

*

Рон ушел. У двери Гермиона крепко его обняла и сказала, что он замечательный друг и отличный отец, что было правдой. Иногда это причиняло боль. Иногда он был невыносим, и она глубоко возмущалась его бесполезными, безмолочными сосками и его неспособностью справиться с его пассивно-агрессивной матерью. Иногда она была уверена, что совершила ошибку, и хотела его поцеловать и умолять простить её. Но в основном она была глубоко благодарна Рону за то, какой он есть. Через час Гермиона сидела в гостиной, держа в руках книгу о развитии детей, притворяясь, что читает. На самом деле она смотрела кулинарное шоу, где шеф-повар, казалось, больше кричал, чем готовил. Огонь слева от нее вспыхнул зеленым, и она вздрогнула, хотя весь вечер нервничала в ожидании его прихода. Драко, с пристегнутым к груди Скорпиусом, держал в одной руке кожаную дорожную сумку. Гермиона уставилась на нее, но понятное дело, когда приглашаешь кого-то переночевать — они приносят свои вещи, в этом нет ничего странного. Совсем. — Привет, — сказала Гермиона. Маленький пузырек радости подпрыгнул у нее в груди при виде их, но, несмотря на то что это был радостный пузырек, она нахмурилась. — Привет. Драко плюхнулся рядом с ней на диван в домашней одежде темно-серого цвета. Он в совершенстве овладел заклинанием Импервиус к своей одежде, и изысканная ткань оставалась безупречной, не запачканной рвотой. Тем не менее, он выглядел хуже, чем когда-либо, что значит, все еще довольно отлично. Затем они исполнили скоординированное движение, меняя малышей. Драко подарил Роуз самую мягкую из своих ухмылок, а Гермиона склонилась и начала целовать пухлые щечки Скорпиуса. Тот наградил ее звуком, который Гермиона никогда раньше не слышала. Булькающий, восторженный, скрипучий… смех. — Ты только что засмеялся, моя маленькая тыквочка? Ты только что засмеялся? — заговорила Гермиона высоким голосом, который неизбежно появляется при общении с младенцами. Несмотря на то, что она приняла имя Скорпиус и не могла представить, что мальчика могли звать как-то иначе, его не так-то просто было произносить. Поэтому, «тыквочка». Драко сначала жаловался, но в конечном итоге принял это прозвище. Особенно когда Скорпиус стал все больше напоминать тыкву. Малыш все смеялся, а она продолжала его зацеловывать. Ее сердце взмывало в небеса. Роуз пока что обходилась только снисходительным «хм». Когда она обернулась к Малфою, лучезарно улыбаясь и ожидая, что он разделит с ней этот удивительный момент, он выглядел… потрясенным. Как в тот день, когда впервые вошел и увидел своего сына в ее объятиях. — Драко? — робко спросила она, с поникшим лицом. Его голос был мягким, но горьким: — Не могла бы ты…? — Он передал ей Роуз, и внезапно она держала обоих детей, а Драко буквально вылетел из комнаты. Гермиона не знала, как поступить. Она хотела последовать за Драко, но у нее на руках было два малыша, а волшебная палочка валялась на полу, недосягаема. Осторожно, она вытянула ногу и подняла ту пальцами ног. Никто не предупредил ее, что быть родителем означает каждый день мечтать о дополнительных руках (к сожалению, на это нет заклинания), поэтому она стала очень ловко управляться с пальцами ног. Цепочка заклинаний и немного трансфигурации создали плетеную колыбель, парящую в воздухе, в которой оба ребенка были надежно уложены в гнездо одеял. Она заколдовала ее следовать за ней, как странный маленький дирижабль, и пошла к Драко. Он сидел на ступенях, опершись локтями о колени и закрыв лицо руками, его волосы были в невиданном прежде беспорядке. — Драко, что случилось? — спросила Гермиона, сев на две ступеньки ниже. Поближе, она увидела, что его плечи дрожат. Когда он не ответил, она осторожно положила руку ему на бедро. — Блять, — прошептал он. — Ты в порядке? — спросила она. Он поднял голову, и его серые глаза были наполнены не пролитым слезами, а челюсть была напряжена. — Хватит спрашивать меня об этом, Грейнджер. Ответ всегда один — нет. Я не в порядке. Я никогда не буду в порядке. — Ты просто устал. — Конечно, я устал, но дело не в этом, — Драко вздохнул с трудом. — Он смеялся для тебя. Должно быть, что-то отразилось на лице Гермионы, потому что он переменился и накрыл своей ладонью её. — Нет, — сказал он. — Нет, я не имею в виду, что это не был, черт возьми, лучший звук, который я когда-либо слышал в своей жизни, и, естественно, он сделал это для тебя. Конечно же, он это сделал. Я имел ввиду… Меня ему недостаточно. Я… он злится на меня, потому что я не она. Астория. Драко никогда не говорил о ней. Гермиона понимала, что ей нужно найти правильные слова, но они путались в голове и на языке. Некоторые вещи можно передать и без слов, поэтому она сжала его руку и придвинулась ближе. — Знаю, ты отмахнешься от меня, но ты правда устал, и трудно думать о чем-то хорошем, когда твой котел пуст. Любому в твоей ситуации было бы трудно, даже невозможно, но ты пытаешься, и это самое главное. Драко покачал головой, словно не соглашаясь. Но она еще не закончила. — Не обязательно быть идеальным, Драко, довольно быть просто хорошим. И тебя ему более чем достаточно, слышишь? Его серые глаза изучали ее лицо. — Откуда ты взялась? У Гермионы пересохло во рту, и она осторожно убрала руку. — Вообще-то, я родилась в этом доме. Хотя знала, что он спрашивал не об этом. Прежде чем кто-нибудь из них успел поддаться безумию и сделать или сказать что-то непоправимое, Роуз нарушила напряжение громким воплем — Скорпиус ткнул её в глаз, размахивая своими руками. Гермиона встала и выхватила дочку подальше от кулачков мальчика. — Так… — Гермиона перешла к делу. — Ты предпочитаешь ванну или душ? — Э-э, ванну, — ответил Драко. — Вторая дверь слева. — Она указала на лестницу. — Иди и прими ванну, а потом пора спать. Никаких возражений. Драко встал. Прошел две ступени, возвышаясь над ней… но остановился в нерешительности. — Это я должен присматривать за тобой. — Ты можешь… завтра. Приготовишь нам завтрак. — Договорились. Самый сытный английский завтрак, который ты когда-либо ела.

*

Драко появился с влажными волосами и полотенцем на шее. Гермионе каким-то образом удалось запихнуть обоих малышей в пижамки — правда, она позабавилась, переодев Скорпиуса в тот, что был украшен красными розами, а Роуз — в черно-белую полоску, предназначенную для мальчика. Она читала волшебную книгу, из которой выскакивали крошечные копии животных и издавали животные звуки. Змея шипела, а дракон рычал. Чтение занимает довольно много времени, если корова «мычит» сама за себя. Драко улыбнулся им, и Гермиона, не выдержав, закрыла книгу. — Точно. Кровать. Скорпиус может спать со мной и Роуз, а ты можешь занять мою старую комнату, чтобы выспаться. Малфой подхватил сына на руки и поцеловал его в макушку. — Ты не обязана… — Мне все равно, правда. Я уже приноровилась: достать грудь и они обратно засыпают. — «Достать грудь»? — повторил Драко. — Я не знаю, как еще это объяснить. — И так довольно образно. В любом случае, не то, чтобы это было плохое предложение, просто… Не думаю, что смогу заснуть, не видя его. Гермиона все поняла. Она ощущала тоже самое от макушки до пяток. До самых атомов её существа. Решение нашлось, и оно казалось безумием, но одновременно — самой ясной и чистой мыслью в её жизни. — Я расширю свою кровать. Мы все поместимся. Драко пристально посмотрел на нее, словно проверяя, шутит ли она… и в своем ли уме. Затем, миллион ужасающих лет спустя, он кивнул и последовал за ней вверх по лестнице. В своей комнате с голубыми стенами, покрытыми воспоминаниями, Гермиона, устроившись на подушках, убаюкивала Роуз, в то время как Драко кормил Скорпиуса из бутылочки. Гермиона действительно раздвинула кровать, но Малфой все равно казался чрезвычайно, неприлично близким. Пока он не замечал, она изучала его прямой нос в профиль и то, как его чистые волосы падают на лицо. Выражение лица, с которым он смотрел на сына, было исключительным — в нём всё ещё чувствовалась боль, но это была уязвимая, любящая боль от того, что сердце вырывается из груди. Гермиона наколдовала цветы гибискуса и колибри, чтобы они парили над кроватью. Потом приглушила свет почти до минимума и наблюдала, как птицы пьют нектар в тени. Наконец она наложила все свои защитные чары, на этот раз включив в них Драко и Скорпиуса. — Спокойной ночи, — прошептала она, укладывая спящую Роуз рядом. Скорпиус еще не спал. Он с серьезным выражением лица наблюдал за колибри, а Драко устраивал свое длинное тело вокруг малыша. — Спокойной ночи, Гермиона.

*

За ночь произошло несколько изменений. Роуз просыпалась один раз, чтобы покормиться, и тут же снова засыпала. Скорпиус просыпался четыре раза, так что, в конце концов, Гермиона поменяла детей и позволила Скорпиусу прикладываться к груди большую часть ночи. Казалось, он был очень доволен таким положением дел. На рассвете Драко пробормотал что-то о том, что её согревающие чары «горячее солнца». Проснувшись рано, но не настолько, чтобы не начать день, Гермиона поняла две вещи. Во-первых, её нога была переплетена с ногой Драко. Во-вторых, тот всё ещё спал и был без рубашки. Бледная кожа, покрытая шрамами, серебристыми и розовыми. Ей очень хотелось спросить о них, провести по ним рукой. Он был сильным, может худее, чем когда она впервые увидела его в дверном проеме, но все признаки квиддичных тренировок оставались на месте. Он упомянул, что обязательно вернется к спорту, когда Скорпиус подрастет. Не мог дождаться. Его глаза были открыты. — Как спалось? — опередила она любые подшучивания, задав вопрос, прозвучавший как щелчок кнута. Он потянулся, она отвернулась. — Лучший сон за последние месяцы. Чувствую, что могу взобраться на гору… — он убрал волосы со лба. — Но начну с завтрака, как и обещал. Гермиона старалась не думать о вещах, на которые ей начинало казаться, она могла бы… почти, вполне возможно… хотеть «взобраться». Очень сильно хотеть. Драко устроил огромный беспорядок на кухне. По части готовки, он не имел опыта работы с магловским оборудованием. Тем не менее, держа по младенцу на каждом колене, Гермиона включила одну из старых пластинок и наблюдала за работой Драко. We can be heroes, just for one day… Гермиона любовалась, как Роуз смотрела минуту на Скорпиуса и сделала выпад в сторону его лица. Она улыбнулась, мальчик улыбнулся в ответ, и сердце Гермионы готово было разорваться. Завтрак был неважным. Гермиона съела каждый кусочек.

*

Если Драко и Гермиона переступили черту, разделив постель, то они также обнаружили, что пребывание на новой стороне пресловутой черты устраивает всех. Все чаще Драко и Скорпиус оставались на ночь. Наступила новая норма, даже среди постоянных изменений, связанных с развитием детей. Роуз ворочалась. Скорпиус презирал укладывание на животик. Роуз не интересовали ни бананы, ни каша, ни кусочки стейка, ни пюре из авокадо. Скорпиус же с первого дня научился хорошо есть. Гермионе не по душе было хранить секреты от Рона, но она пока не знала, как объяснить, что, черт возьми, происходит. Когда она разберется, то первым человеком, которому она должна все это объяснить, будет она сама. Иногда Драко все еще был в доме, когда приходил Рон, но Гермиона обосновала это тем, что Скорпиус ежедневно просыпался в пять, и Драко предложил использовать это время, чтобы приготовить завтрак. В этом была доля правды. Драко немного расположил к себе Рона, угостив его завтраком и притворившись, что не ненавидит Пушки Педдл. Так продолжалось уже несколько месяцев, когда у Гермионы выдался просто адский день, она чувствовала себя измотанной, подавленной и превратившейся в оболочку самой себя. У Роуз лез зуб, и ни волшебные, ни магловские средства не помогали. Она. Не могла. Перестать. Плакать. Рон был во Франции, а Драко ужинал со своей матерью. Гермиона была поймана в кресле под уснувшей Роуз, и совершенно не знала, где её шар и палочка. Ей нужно было в туалет, соски болели и были чувствительными, и теперь, когда Роуз наконец-то перестала плакать, Гермиона сама разрыдалась. Всё её непривычное тело содрогалось от тихих рыданий. Именно в таком состоянии Драко нашёл её, когда они со Скорпиусом, пухлым как никогда, лицом вперёд в своей переноске, вышли из камина в тёмную гостиную. В одно мгновение он оказался рядом с ней. — Что случилось? Его рука приподняла ее подбородок. Ему было все равно, что она была обнажена по пояс. — Я… я потеряла палочку, — всхлипнула Гермиона. — О, — Драко вытащил свою из кармана. — Акцио волшебная палочка Гермионы. Ничего не произошло. — Я вымочила ее в отпугивающем зелье. Никто, кроме меня, не может ее вызвать… От старых привычек трудно избавиться. Драко ухмыльнулся. — Понимаю. Не волнуйся, мы ее найдем. А пока— Включился свет, температура поднялась на несколько градусов, и в камине зажегся слабый огонь. Драко взял стакан, наполнил водой и проследил, чтобы она выпила, а затем снова наполнил. — Ты уже ела? — спросил он. Она помотала головой. Он отправился на кухню и вернулся через несколько минут с тарелкой нарезанных фруктов, сыра и несколькими изысканными на вид шоколадными конфетами, которые, должно быть, принес с собой. — Спасибо, — прошептала Гермиона. — Позволь мне позаботиться о тебе, хорошо? Я хочу этого. Гермиона снова заплакала, и Драко сел на пол рядом с ней, вытащив Скорпиуса из переноски и усадив его к себе на ноги. Через пару секунд малыш заметил еду на парящей тарелке, и Драко протянул ему ломтик мягкого персика. Скорпиусу потребовалось еще несколько секунд, чтобы размазать персик по себе и отцу и попросить добавки. — Еще кое-что, — сказала Гермиона, нервничая, но отчаянно желая спросить. — Что угодно. — Не мог бы ты призвать бальзам для моих… ну ты знаешь… для моих сосков? — Наконец произнесла она слово и поспешно добавила. — Он мне уже давно не нужен, просто Роуз с этим зубом… — Все в порядке, Гермиона. Соски меня не пугают, — ответил Драко. — Акцио бальзам для сосков. В протянутой руке Драко появилась крошечная баночка с мазью. Он осторожно перенес Скорпиуса на ковер вместе с персиком и открыл бальзам для Гермионы. Она окунула в него палец, и их окутал сладкий аромат календулы и ромашки. Одной рукой, стараясь не потревожить Роуз, Гермиона втерла состав (волшебное средство, также зачарованное оставаться прохладным) в свою ноющую грудь. Закрыв глаза, она помассировала круговыми движениями и вздохнула с облегчением. Она знала, что Драко наблюдает, и осознавать это, в этот раз, было восхитительно. — Спасибо, — тихо сказала она. — Если ты скажешь спасибо еще раз, я наложу на тебя заглушающие чары. Решив, что больше не может игнорировать свой мочевой пузырь, она осторожно передала дочку Драко и побежала в ванную. К счастью, именно там она обнаружила свою потерянную палочку. Нужно будет подумать, как прикрепить ее к себе. Или поскорее освоить манящие чары без использования палочки. Драко понёс обоих малышей вверх по лестнице, а Гермионе удалось почистить зубы, глядя в маленькое окошко на полную луну, огромную и желтую — точно такую же, какая была, когда она родила в этот странный мир свою дочь. Некоторые ночи были наполнены магией. Даже в этом лесистом магловском районе древняя энергия пульсировала в воздухе и в стенах дома, храня воспоминания о людях, которые уже забыли о нем. Гермиона разделась, распустила волосы и стояла в голубых кружевных трусиках и в наименее уродливом бюстгальтере для кормящих, который она смогла найти в Marks & Spencer, — простом черном. Она нахмурилась, глядя на себя в зеркало, не позволяя мыслям всплыть на поверхность, но чувствуя, как они роятся в глубине. Она натянула пижамные шорты, рубашку оставив расстегнутой. Когда она вернулась в комнату, Скорпиус спал, раскинув руки в форме кактуса, а Драко обнимал и гладил Роуз по спине, расхаживая взад-вперед по спальне. Он приложил палец к губам: «Ш-ш-ш». Еще несколько минут, и Драко сотворил настоящее чудо, уложив обоих малюток на середину кровати. Он заколдовал крошечных золотых сниджетов, чтобы они летали по потолку, описывая восьмерки. — Если бы я знала, что тебе это удастся, пошла бы в паб, — съязвила Гермиона. — Ты можешь, — предложил Драко. — Я буду держать оборону. — Нет уж. Предпочту остаться дома. — «С тобой», добавила она мысленно. И это было начало землетрясения, которое продолжилось, когда он с нежностью закатил глаза, глядя на нее, и скользнул, без рубашки, на свою половину кровати. Она долго наблюдала за блестящими птицами, прежде чем смогла превратить в слова, всю эту неровную, зияющая рану, что открылась у нее в груди. — Драко… Мы живем вместе? — спросила она. Напряженное молчание затянулось настолько, что она было подумала, что он заснул. Но затем: — Можно и так сказать. — И мы спим в одной постели, когда ты здесь. — Да. — …Тебя это беспокоит? Он повернулся к ней. Посмотрел на два спящих чуда. — Почему это должно меня беспокоить? — Я имею в виду… это было бы трудно объяснить, если бы ты захотел с кем-то встречаться или… — Я не хочу, — сказал он. Ровно, решительно. — Гермиона, на Земле нет места, где бы я хотел быть, кроме как здесь, с тобой. Ты меня слышишь? Она слышала так, словно он прокричал её с крыши, эту правду, принадлежащую также и ей самой. Эти истины казались легкими, и ее захлестнула их волна. Она смотрела на дремлющего Скорпиуса и понимала, что плоть не имеет значения, когда любишь ребенка — не так, как многие могли бы подумать. Она понимала, что преобразилась как личность, но каждый внутренний огонь оставался на месте, как тлеющие угли, ожидающие, когда их разожгут. Гермиона провела ногами по чистым простыням и, так как ей очень хотелось коснуться его, зацепила пальцами ноги лодыжку Драко. Во сне они всегда оказывались в таком положении, но никогда наяву. Иногда их пальцы касались под подушками, но между ними всегда были дети. Ещё одна истина. Гермиона постоянно думала о прикосновениях к Драко. Иногда она не могла удержаться и щёлкала его по носу или сжимала его руку. Иногда обнимала. Во снах она обвивалась вокруг него, как лента. Он был прекрасным, жизненно важным, её. Посланный самой луной. Его ступня поднималась все выше по ее ноге, но этого было недостаточно — ей нужно было что-то сказать, выдать какую-то проникновенную речь, чтобы он знал, что он — кислород, но все, что вырвалось, это… — Я люблю тебя. Его ноги замерли. Дыхание перехватило. Он встал и подошёл к её стороне, взял за руки, опустился на колени, шептал, молился. Не будить детей; нельзя будить спящих детей. Так много разговоров прерывалось или сокращалось, потому что малыши звали своих родителей. Но не этот. Истина вышла наружу в одно мгновение. — Какого вида любовью? — настойчиво спросил он. — Всех, наверное, — у нее не было времени философствовать. Его хватка была крепкой. — И что это значит? — Ничего. Эта странная маленькая жизнь изменится, но сейчас она прекрасна, хотя и не идеальна вовсе. Я ничего не ожидаю от тебя. — Ожидай чего-нибудь, — прошептал Драко. — Ты можешь иметь все. Оно уже твое. Её тело состояло из болей и зуда, но она выбралась из-под простыни, вставая, таща его подальше от кровати, в коридор. Нельзя будить спящих детей. Они почти дошли, когда Драко потянул её за руку, которую держал, и прижал к дверному косяку. — Можно я тебя поцелую? — Да. В воспитании младенцев есть нечто интимное. Кормить, прикасаться… все это – проявление любви. Это уравнение всегда неравно, и Гермионе иногда приходила в голову мысль о том, чтобы остаться одной в тишине, на неделю, и чтобы к ней никто не прикасался. Само собой разумеется, о сексе она не думала. Однако, возможно, она ошибалась, когда делилась этим с Джинни, потому что, когда губы Драко коснулись ее губ, магия заструилась по коже, осветив ее, словно она была волшебной палочкой в его руке. Философы и поэты, писавшие о любви, порой забывали о мелочах — ведь многие из тех, кого помнят, были мужчинами. Первый поцелуй рассматривается как сноска, едва ли достойная упоминания. Но некоторые поцелуи становятся монументальными. Этот поцелуй был криком о капитуляции — признанием того, что мы всего лишь души, привязанные к кровоточащим, дышащим и нуждающимся телам, — утверждением жизненной силы другого. Человек не может быть обособленным островом. Гермиона была континентом. Взаимосвязанной экосистемой. Драко прижался к ней, идеально выровняв свое тело с ее. Ее подбородок приподнялся, а губы приоткрылись ища его. В их дыхании чувствовался привкус зубной пасты, нервные окончания к окончаниям, и он засосал ее нижнюю губу, проглотил ее тихий стон. Она хотела его языка, поэтому подразнила кончиком своего, и ее нежные груди прижались к его широкой. Ладони запутались в его шелковистых волосах, и дверной косяк врезался ей в позвоночник. — Все в порядке? — прошептав, отстранился Драко. — Да, — пальцы на его шее. — Чего ты хочешь? — пальцы на ее шее. Всего. Твое сердце на блюде, рядом с моим. — А что ты предлагаешь? — спросила она. — Душу и тело, для начала, — он поцеловал ее в лоб, и эта нежность контрастировала с твердостью, упирающуюся ей в бедра. — Хм, как насчет подсластить сделку? — Полагаю, ты в курсе про профессионального спортсмена, единственного наследника и филантропа? — Напомни мне, поговорить с тобой о капитализме как-нибудь потом. — Ты и в постели лекции читаешь? — лукаво спросил Драко. — Если мы будем продолжать в том же духе, один из них или оба проснутся. — Дразнить тебя — это, наверное, мое самое любимое занятие, но я тебя еще не трахал, так что прекращаю. Гермиона издала стон, и еще один, когда Драко лизнул ее горло. Осмелев, забралась под его мягкую толстовку и коснулась теплой кожи. — Еще? — Мм? — Ты сказал «но я тебя еще не трахал». А собираешься? — С твоего позволения и по милости того Бога, который сможет удержать моего сына во сне, да. Ее тело стало другим. Она была с Роном так долго, что трудно было вспомнить, как было раньше. И все же — ткань между ног намокла, а кончики пальцев порхали по его коже. Желание охватило все естество, напрягая, расслабляя и опустошая. Иногда жизнь сводилась к выживанию. Минута за минутой, продирала себе дорогу когтями. В других случаях она была роскошной, полной наслаждений и изобилия. Гермиона хотела, чтобы Драко был рядом с ней и в том, и в другом случае. Поэтому она сказала ему, что делать: — Тогда трахни меня. Вялость перешла в жар. Теплый воздух из спальни смешался с прохладным из коридора, создавая атмосферный фронт — шторм — она быстро стаскивала с него одежду, без всякой доли изящества. Ему же удалось ее проявить, но лишь слегка, когда он нежно и медленно расстегнул ее бюстгальтер. Опять отстранившись, он посмотрел на нее и прошептал: — Ты такая красивая. Ветер завыл — их поцелуй возобновился, языки переплетались, и им пришлось оторваться друг от друга, чтобы вдохнуть, прежде чем снова столкнуться. Снова. Брюки упали на пол, следом — нижнее белье. Кожа к коже, они соединились, и — удар молнии — рухнули на землю. После шторма пришел потоп. Все еще на пороге между двумя комнатами, Драко целовал волнующиеся изгибы ее тела, и раздвинул ей ноги. — Позволь мне позаботиться о тебе, — пробормотал он. Гермиона пролепетала «да», а когда он лизнул ее там и осторожно ввел длинный палец, затем еще один, слова так и посыпались из ее уст: «да, черт, да». Он был терпеливым, опытным, но все еще готовым ее изучать. Он слушал, но она старалась не шуметь. — Тебе хорошо? — спросил он. — Очень хорошо, — ответила она. Эти слова стали последними, отдаваясь во власть Драко, ласкавшего ее клитор, обдавая горячим дыханием, нежно посасывая и загибая пальцы внутри нее. Она поднималась и опускалась, прикусив губу, когда кончала. Долго и неумолимо, как никогда раньше. Она чувствовала себя живой, такой живой… несмотря на то, что сейчас состояла лишь из пыли и лепестков, развевающихся на ветру. Было жарко. Возможно, ее согревающее чары и вправду были чересчур сильными. Она была выжата и вспотела, но повторила свое желание: — Трахни меня. Он скользнул по ее телу вверх и легко поцеловал. Больше нельзя терять время, каждая секунда была на счету, поэтому Гермиона обхватила его член — бархатистый и толстый — и провела им по своей влажной коже. Входя в нее, он застонал и припал к ее шее. Это был довольно важный момент — заниматься сексом после появления ребенка. Гермиона ожидала, что ощущения будут другими, но этого не произошло. Не потому, что роды изменили ее физически. А потому, что он заставлял ее чувствовать себя полностью обновленной. — Драко, — прошептала она. — Хм? — Сильнее. Она увидела его улыбку вблизи и поцеловала каждый ее уголок — север, восток, запад и юг. Она была заполнена им, растянута его членом… и когда она начала хныкать, он зажал рукой ее рот. — Ш-ш-ш, — предостерег он. Роуз тихонько вскрикнула во сне. Они замерли. Ждали. Надеялись, что все обойдется. Прошла минута. Две. Они нервно рассмеялись над нелепостью происходящего. — Думаю, мы в безопасности, — шепнул он. Она кивнула, и он сразу приступил к делу. Прижал ее ногу к своей груди, чтобы войти глубже и жестче. Без его ладони она бы закричала. Он просто охнул. Они оба вспотели и тяжело дышали. Мышцы Драко напряглись. — Могу кончить внутрь? Она кивнула под его рукой, и лишь мгновение спустя он кончил, она почувствовала, как быстрый пульс его оргазма растворяется в теплой жидкости, наполняющей ее изнутри. Он и сам растворился. Убрал руку и заменил ее поцелуем. Теперь, когда они были вместе, Гермиона не хотела, чтобы они расставались. Драко приподнялся, все еще находясь внутри нее. Покрасневший, волосы в полном беспорядке. Ей это понравилось. Он посмотрел на нее сверху вниз. — У тебя течет, — мягко сказал он. И действительно, молоко стекало по ее левой груди. Окситоцин не умел различать. — Ой. Прости. — Не извиняйся… Можно мне?.. Глубокое доверие заставило Гермиону согласиться, и Драко, склонив свою красивую голову, лизнул. Его член наконец выскользнул, и она остро ощутила, как сладкое месиво скользит по внутренней части бедра. Она все еще была возбуждена. Хотела его обратно, снова и снова. Его язык кружил по ее соску, и все это было слишком чувственным и слишком сильным, ее сердце билось, как молот по наковальне, и слова опять выскользнули наружу, возможно, потому что он был у ее груди. — Я люблю тебя, Драко. Он снова приподнялся, обхватив пальцами ее раскрасневшиеся щеки. — Я полюбил тебя с той минуты, как увидел с ним. — О. И вот они. Снова в дверном проеме. Полная луна явила новые чудеса, и малыши даже не шевелились. Драко, с палочкой в руке, колдовал и трансфигурировал, устроив им гнездышко на полу. Лежа лицом к лицу, они шептались. — Мне нужно поговорить с Роном. — Ты найдешь способ. Позже. — Семья Астории. Он должен их знать. — Он знает Дафну. — Но ему нужны и бабушка с дедушкой. Гермионе хотелось заступиться. — Они обращаются с тобой как с дерьмом. — Дело не во мне. — Ладно, — вздохнула она, как будто у нее было право голоса. — Но я иду с тобой. — Неужели? — ухмыльнулся он. Первым проснулся Скорпиус, затем Роуз. Гермиона накормила обоих, что становилось непростой задачей сейчас, когда они подросли и обнаружили свои собственные мышцы. Драко сидел рядом, гладил ее волосы, а также мягкие детские головки и проводил массажными чарами по ее плечам. Утром они проснулись, держась за руки под подушками, укрыв детей между собой.

*

Десять дней спустя Рон болел за Роуз, которая с визгом и решимостью пыталась ползти, как будто смотрел финал Кубка мира по квиддичу. Все утро он был необычайно отстраненным, и это навело Гермиону на мысль, что он подозревает о ней с Драко и просто не знает, как об этом заговорить. Окей. Она сама это сделает. Она поставила на кофейный столик чашку чая с молоком и села на темно-синий диван. Роуз теперь, несомненно, была рыжей. Сходство между ней и лежащим на ковре отцом было очевидным. — Рон, — начала она. Тот поднял голову, красивый и счастливый, но в то же время подозрительный. — Ты хочешь о чем-то со мной поговорить? Улыбка погасла, и он сделал паузу, чтобы усадить — к этому времени уже очень расстроенную — дочку к себе на колени. Она с удовольствием принялась покусывать протянутый ей палец. Тишина, а затем: — И как тебе всегда это удается? Да, вообще-то. Она отпила глоток и бровями пригласила его продолжить. Она надеялась, что изображает спокойствие несмотря на то, что все внутри содрогается. — Я встречаюсь… кое с кем. Гермиона чуть не выронила чай. Такого она не ожидала. Поэтому все, что она смогла ответить, это: — Что? — На самом деле прошло всего несколько недель, но я сразу должен был рассказать тебе, даже спросить! Честно говоря, я не могу раскрыть многого, потому что это касается работы, но, в общем, она была замешана в одном игорном бизнесе, играла в русскую рулетку с зельем живой смерти — не спрашивай, — и потом она согласилась быть моим информатором, а когда все закончилось, и я вытащил ее, я просто… Знал. — Гермиона пыталась разобраться в этом потоке слов. — Черт, не знаю, зачем я на тебя вываливаю все это. Все, затыкаюсь. — Я ее знаю? — Гермиона должна была знать, но не потому, что передумала. — Э… да. Это Пэнси. Ох. — Паркинсон?! — Да… Ай! — Роуз укусила Рона за палец и тихонько захихикала. Вместо этого Рон предложил ей плюшевого гиппогрифа. Он захлопал крыльями в ее пухлом маленьком кулачке, словно пытаясь улететь от неминуемого укуса. — Слушай, после тебя с Малфоем это не кажется таким уж странным, но все равно немного странно. Может быть, по-хорошему странно? — Что ты имеешь ввиду под «меня с Малфоем»? — Что значит «что я имею в виду»? Вы ведь все еще вместе, не так ли? — Э-э… — Гермиона совершенно потеряла дар речи. Рон… знал? Откуда Рон узнал? И он… был не против? — Не пойми меня неправильно, когда ты усадила меня и сказала «вы оба в моей жизни, и точка», я едва не вызвал его на дуэль, но потом пошел и напился с Гарри. Он промямлил что-то вроде «это ради Роуз, дружище», и на этом всё. Правда. Гермиона подскочила к нему. Она плакала, обнимала Рона с Роуз, хрипло причитая, что любит его и надеется, что они с Пэнси будут очень счастливы и у них будет сто детей. Рон, в свою очередь, заливисто смеялся, обнимая ее в ответ.

*

Прошли месяцы, прежде чем необычная четверка уселась за один стол, поставив рядом два высоких детских стула. Пэнси была вежлива, но насторожена. Рон с нежностью объяснил, что, когда Пэнси чувствует себя не в своей тарелке, она обычно начинает оскорблять всех и вся, но сейчас ведет себя наилучшим образом. Взгляд Пэнси говорил о том, что он поплатится за этот комментарий позже. Гермиона теперь точно знала, что вся подаренная им дизайнерская детская одежда для Роуз, была вовсе не от него. Джемперы Уизли и детское платье от Chloé… Вот так контраст. Готовил Драко. Он заметно усовершенствовался и похвастался тем, что смог приготовить лингвини без помощи магии. Сегодняшним угощением стало минестроне. Скорпиус выплеснул свою порцию прямо на пол. Они продолжали разговаривать и смеяться еще долго после того, как дети уснули. Вино лилось рекой, вокруг горели свечи. Гермиона знала, что бывают моменты, когда все вокруг наполнено болью и смятением, и была уверена, что они ожидают их впереди. Со временем острые грани стерлись, и вскоре, в ее ладони осталось лишь гладкое морское стекло. Костяшки пальцев Драко коснулись ее под столом.

*

      It's oh so quiet, my love, my love,       in the belly of the earth       where dwells shards of my former self my love       ears and heart and hands       An endless braid of bloodlines and spilt milk; it wraps around my wrist my love       and pierces through my chest        you arrived, yet never left       or perhaps had always been       Here in details       dimples, knuckles eyelashes       a heralding cry goes up my love       Echoing your name       I will sing of softness       in this quiet universe, my love,       of breath       of faith       of pain