Bilberry

Логическое продолжение предыдущего драббла. Когда у тебя умирает лучший друг, это действительно развязывает тебе руки. Оправдывает многие твои действия.  В какой-то момент он просто устал, сдался и опустил руки: не нравится - не принимайте. Они вздрогнули - вздрагивали до сих пор, но не высказывали еще слишком: ведь мы понимаем, у тебя, Ривен, горе.  Потом, конечно, была долгая и сложная миссия по возвращению Набу в мир живых. Миссия, стоившая им откаченных лет жизни. И Трикс - ну куда же без них - тоже.  В итоге им всем скралось где-то до стабильных восемнадцати, и это было странное состояние: чувствовать себя на годы, которые есть, но при этом сохранить весь прожитый опыт.  Ему это лично разрывало мозг, но приспособиться было можно. Однако впрыгнуть в то состояние, которого он достиг во время миссии на Земле, он больше не сумел.  Напротив, он сорвался с цепи и будто бы каждый день испытывал окружающих - Винкс и специалистов. Потому что ему вдруг стало наплевать, что там о нем подумают.  Ведь самое страшное предательство он уже пережил.  Муза пришла в праведный ужас, Скай тоже недовольно хмурился, все остальные провожали его с озабоченными и задумчивыми лицами, но никто не погнал его прочь.  Удивительно, как только тебе становится наплевать, они даже согласны принимать тебя таким, какой ты есть, даже если им это неудобно.  С Музой он даже больше не пытался выстроить ту линию, волну доверия, в которую он попытался на Земле. После того разговора с Набу. Когда тот уверил его, что Ривену сказочно повезло. Что вот он, тот самый человек.  И он действительно попытался повести себя так, будто Муза - тот самый человек. Даже на краткий миг уверовал, что такое возможно.  Однако очень быстро столкнулся с условностями, сложностями и шероховатостями, которые возникали там, где он касался неудобных тем.  Он правда попытался следовать линии «Муза - человек, который меня понимает», но оказалось, что они по-прежнему застряли где-то на уровне красивой картинки.  Но только попытаешься копнуть глубже, вывести на действительно душевный разговор или спросить непростые, сложные вещи, то сразу же наталкиваешься на непонимание.  В такие моменты Муза заметно нервничала. Казалось, она не привыкла говорить так откровенно и глубоко. В ее системе ценностей все было просто: так же, как и у всех них. А он… Она нервно реагировала на сближение, глубокие ответы вылезали из нее с неохотой. И чаще казались выброшены усталым, раздраженным голосом, будто она поскорее хотела от него отвязаться. Будто отчаянно чувствовала, что это неудобно, и молилась про себя, чтобы это поскорее закончилось.  Не известно, насколько далеко они двинулись бы в этом ключе, если бы Набу не умер.  Если бы Набу не умер, то он бы, возможно, еще продолжал долбиться какое-то время. Строить попытки, заранее обреченные на провал.  Но Набу умер - и сработал спусковой крючок.  Оказалось, что можно больше не сдерживаться, не загонять себя в рамки, которые не вывозишь, не быть тем, кого из тебя пытаются слепить.  И им это подошло, когда ему действительно стало насрать на их мнение.  Потому что с самым большим предательством у него опустились руки, он окончательно убедился, что ничему в этом мире нельзя доверять.  Он отчаянно не хотел себе признавать, что положился на чувство, спасавшее его тогда, намного больше, чем следовало положиться. Он по интуитивной мере полагал, что чувство будет спасать его всегда. Что эта подушка безопасности, пришедшая из ниоткуда, останется с ним навсегда.  Но в момент настоящего горя она ни разу не отозвалась в груди.  Он пробовал, рвал, метал, но волшебное чувство молчало, а с каждым днем у него все сильнее опускались руки. Пока не опустились окончательно.  Это было даже страшнее, чем смерть Набу, ведь он уже по-настоящему успел поверить, что это никуда не уйдет.  Все врут. Даже это его оставило, а раз так, то мир в принципе заслуживает того, что сам ему предлагал. Так что он сорвался и не жалел об этом.  А мир, оказалось, отлично умел выживать и с такой версией его души.