Bilberry

Море бурлит, разбиваясь пенными брызгами о мокрые камни. Серое и страшное море, серое и тревожное море. Бесконечно серое, холодное море. С тяжелыми нависшими тучами, через которые, словно раненный острыми стрелами, прорывается солнечный луч, на миг, на мгновение, пытаясь трепыхнуться... Но безуспешно. Серое море, вечернее море и мрачное небо, по которому ползут первые краски заката. Море, в котором уже нет ни одного купающегося, море, над которыми слышен пронзительный крик чаек, летящих над волнами или покачивающихся на воде. Холодный песок, который сдувает редкими порывыми ветра. А море бурлит, не собираясь беспокойным штормом, но налетая на камни и пенясь в беспричинной злости. Или в отстраненном отчуждении. Тем, кто не умеет читать настроение моря, трудно его понять. Но такие серые волны отпугивают людей, и они в страхе отшатываются, даже и близко не подходя к такому. Берег в это время пустеет, и редко кого выгонишь пройтись по сереющему песку с острыми ракушками под ногами. Кроме тех, кто лучше ладит с таким вот морем, чем с солнечно-радостным, прозрачно-голубым и наполненным заливистым смехом отдыхающих и приятно охлаждающими брызгами, попадающими на загорелую кожу. У этих двоих душа сроднилась с тревожным морем. Потому что сами они темны и темна их магия, мрачные и закрытые, сложные по-своему каждый, но почему-то рука одной находится в руке другого. И мерные, тяжелые шаги отдаются в такт рокочущему гулу. А повисшее между ними молчание, давящее молчание совпадает с настроением моря. Чужие этой стихии. Родные этой стихии. Напряженные и расслабленные, молчащие и бредущие вдоль накатывающих на холодный песок серых вод, не несущих с собой никакой радости - и всех отдыхающих сдуло тут же как ярких бабочек. Они, наверное, даже усмехнулись этому между собой. Яркие цветы увядают быстро. Тревожное и леденящее укрепляется на скользких камнях сильнее и выстаивает в суровейшие морозы. Глушь была бы им роднее всего. Ей, потому что ее сила восходит от суровых лесов, отдающих севером, а ему - потому что так уж сложилась судьба. Они молчат, потому что каждое слово, сорвавшееся в этой неприятной и чужой тишине, грозит скандалом, разборкой, слово, что повлечет за собой возгласы на несколько тонов выше. Иногда, предчувствуя это, они молчат, и в молчании этом нет никакой радости, оно не сближает, как верно любящих друг друга людей, оно отталкивает. Но это молчание, оно у них одно на двоих, и именно в него они сбегут намного охотнее, чем в любое другое место. Острое, колющее молчание, что привычнее и роднее любой теплой поддержки. Искренность, вот что в нем скользит. Оба - люди без такого уж темного прошлого, но с действительно темными натурами, пришедшие из разных поколений, но одному Дракону видно, зачем же они сошлись. Возможно, иногда они и задаются вопросом, а почему бы не разойтись, почему бы не прекратить все это, но свое - это все же свое, что не променяешь ни на что другое, хоть бы и подкатил более соблазнительный вариант. Любовь - это штука странная, кому-то несет успокоение, кому-то - лишние проблемы, но нередко и то, и другое бредет рука об руку, как эти двое, потому что медаль, как известно, не бывает без двух сторон. Когда они вместе, на сердце становится легче и привычнее, вдвоем как-то лучше, чем по отдельности. И молчание с ветром, что временами вызывает дрожь по коже, и серые тучи над головой, и холодное море совсем рядом - это их истинная натура, они предпочтут вот так, нежели напяливать на себя маски. Свет добрый, но свет отпугивает. Свет есть в их жизни, но порой от него нужно уходить. Подпускать слишком близко - и внутри чувствуется дискомфорт. Море бурлит, разбиваясь пенными брызгами о мокрые камни. Серое и страшное море, серое и тревожное море. Бесконечно серое, холодное море. С тяжелыми нависшими тучами, через которые, словно раненный острыми стрелами, прорывается солнечный луч, на миг, на мгновение, пытаясь трепыхнуться... Но безуспешно. Серое море, вечернее море и мрачное небо, по которому ползут последние краски заката. И двое, что скоро вернутся в город, в котором день сменяется ночью и начинается жизнь, которую благословляют все до одного гуляки. А море уходит в тьму, но не спит. И останется единственным стражем, не беспробудным сном следящим за пустым, словно могила или пепельные останки, берегом. Море бурлит, и цикл подходит к концу.