Tell your baby that I'm your baby

Ссоры между Датчем и Хозией не были чем-то странным или непривычным — они, как и любая другая пара, тоже ссорились. Иногда по мелочам, иногда их ссоры были масштабней, но в конце концов они мирились, и под вечер уже вдвоем смеялись, сидя у реки на краю лагеря. Хозия мог быть очень громким, мог выкинуть много ядовитых слов; Датч порой в порыве злости мог пнуть стул или со всей дури ударить кулаком по столу, отчего Хозия злился еще сильнее. Но после всего этого, остыв достаточно для спокойного диалога, они шли друг к другу, разговаривали, и мирились. Артур знал, что конец всегда будет один, и ему не стоит так сильно из-за этого переживать. Но каждый раз, когда лица его приемных родителей искажались от гнева, тон повышался, а градус отношений накалялся до запредельного, перед глазами мальчика неизменно проносилось одно и то же воспоминание. Он очень хотел не присутствовать при их ссорах — Датч и Хозия не раз просили его погулять где-нибудь, но Артур не уходил из зоны слышимости. Не мог. Артуру было пятнадцать. Уже не совсем ребенок, но еще далеко не взрослый. Парень даже не мог сказать, из-за чего началась ссора — сейчас они спорили явно не из-за первоначальной причины. Артур сидел на пеньке и чистил оружие, делая вид, будто не вникает в суть их конфликта. Но на деле мальчик следил за каждым движением, готовый вскочить в любой момент. Датч выглядел злее, чем обычно — он в ярости сжимал и разжимал кулаки, расхаживая перед Хозией, как тигр в клетке. Хозия же скрестил руки на груди и сверлил младшего недовольным взглядом, время от время бросая едкие комментарии. Артур не мог сказать, когда именно это произошло — в этот миг ситуация разделилась на «до» и «после». Мальчик видел, как Датч резко развернулся и поднял руку. Он, вероятнее всего, собирался ткнуть Хозию, этого упрямого ублюдка, пальцем в грудь, но Артур видел не это. Артур видел своего отца, Лайла Моргана, ударившего его мать по лицу, так, что с виска женщины алым ручьем потекла кровь. Артур видел отца, который бил его мать ногами, бил даже тогда, когда она перестала дышать. Тогда Артур забился в угол комнаты и тихо плакал, боясь, что следующим станет он. Но сейчас он не сделает так. Он не позволит этому повториться, даже если следующим станет он. — Не смей его трогать! — Артур вскакивает со своего места и с отчаянным бесстрашием в глазах наводит револьвер на Датча. Рука мужчины так и не дотрагивается до груди Хозии. Голос Артура дрожит, а в глазах уже скапливаются слезы. Мальчик крепче сжимает рукоять пистолета, понимая, что пути назад больше нет. Датч медленно поворачивает голову в сторону мальчика. Хозия тоже смотрит на Артура с чистым замешательством и тревогой во взгляде. Он хочет подойти ближе, но не пока парень держит Датча на прицеле. Слезы начинают бежать по юному лицу мальчика, и он весь дрожит, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями и воспоминаниями. — Артур… — осторожно начинает Датч, но в его голосе звучит стальная строгость, — опусти оружие. Артур в панике переводит взгляд с Датча на Хозию, и с Хозии на Датча. Мальчик всхлипывает, а рука начинает предательски дрожать. Может, оно и к лучшему. — Артур, мальчик мой, все в порядке… — Хозия выставляет руки перед собой в сдающемся жесте, словно Артур был диким животным, которое нужно приручить. Артур не выдерживает и роняет пистолет, захлебываясь в собственных слезах. Его ноги подкашиваются, и мальчик падает на землю, вытирая лицо грязным рукавом. Зря. Зря, зря, зря. Теперь они его ненавидят. — П-простите, Датч, я… Хозия, извините, я, я просто… Извините… Датч стоит на месте, не совсем понимая, что ему стоит делать. Парень только что собирался застрелить его, и он не уверен, что подойти к Артуру сейчас — хорошая идея. Но Хозия почти сразу же оказывается рядом с рыдающим мальчиком, обнимая и прижимая к себе. В груди неприятно ноет, но Датч пытается не обращать внимания на растущее чувство огорчения — Датч не был дураком, он видел, что к его партнеру мальчик привязан больше, и любит его он тоже больше. Хозия всегда был таким сострадательным, сердобольным, добрым и заботливым. Черт, Артур на полном серьёзе был намерен всадить пулю в голову младшего «родителя», благо, до такого не дошло. — Не извиняйся, Артур, все в порядке. Датч не собирался делать ничего… такого, — Хозия гладит парня по волосам, пока тот прячет мокрое от слез лицо на груди мужчины. Он шепчет утешительные слова, а Артур жмется ближе, как уличный котенок к прохожему, комкая в пальцах ткань пиджака блондина. Датч неуверенно шагает в их сторону, но, получив кивок от Хозии, идет быстрее и присаживается рядом, кладя руку на плечо мальчика. Вскоре всхлипы и истеричные вздохи становятся тише, и Артур отстраняется, снова вытирая лицо. Он не может заставить себя взглянуть на двоих мужчин, страх и стыд комком подступают к горлу. — Датч, я… — Артур быстро и глубоко дышит, и чувствует, что вот-вот заплачет вновь. Он не плачет, но все еще не может сказать ни одного связанного предложения. Датч тоже чувствует себя так, будто все слова, которые он обычно так мастерски подбирал в нужный момент, испаряются из его головы. Хозия, единственный, кто не утратил способности говорить, обменивается взглядами с Датчем: — Артур, ты… ты испугался, что Датч ударит меня? Мальчик робко кивает. Датч тяжело вздыхает, проводя рукой по волосам. Мрачная густая тень ссоры, висевшая над их лагерем еще несколько минут назад, сейчас бесследно исчезает, оставив после себя лишь тусклое воспоминание в лице громких криков и сгорбившегося перепуганного мальчика. — Я бы никогда не сделал этого, сынок. Я бы ни за что не ударил Хозию. И тебя тоже. И Датчу, и Хозии понятно, что дело связано с прошлым Артура. Младший все еще чувствует себя неловко из-за того, что вообще подтолкнул его на такие мысли своим несдержанным поведением. Если бы они только знали больше о жизни Артура до того, как он встретился с ними… — Если я когда-нибудь подниму руку на тебя или Хозию, пристрели меня сразу же, Артур. Хозия, кажется, не согласен с такой радикальной позицией, но Датч не смотрит на него сейчас. Артур переводит яркие после выплаканных слез глаза на мужчину и нервно сглатывает. — Ты не злишься? — Нет. Наконец, Артур успокаивается, и сидит, глядя пустым взглядом на землю под ногами. Он выпутывается из рук Хозии и, тихо всхлипывая, вытирает лицо и без того промокшими насквозь рукавами. Ему вмиг становится стыдно — его раздражала собственная слабость, собственная беспомощность и собственный страх. Мальчик удивлялся, почему эти люди до сих пор терпят его. С ним ведь столько проблем. Одна его часть хочет, чтобы его наконец прогнали, как паршивого пса, не мучили этим призрачным ожиданием, а другая же надеется, что ему лишь кажется, и Хозия с Датчем не такие, как все остальные взрослые в жизни Артура. И Артур чувствует, что его покрытое рубцами детское сердце склоняется к последнему варианту, и внутри все трепещет от осознания того, что его наконец кто-то любит. Кто-то, кто будет готов понять его, или хотя бы попытается это сделать. Артур всхлипывает в последний раз и поднимается, поправляя шляпу. Может быть, здесь ему правда нечего и некого бояться.