В вишнёвом саду

Leaving all the chains that bind you

For a year, a month, a week

Or just a day

Оставить все цепи, которые тебя сковывают,

На год, на месяц, на неделю.

Или хотя бы на день?

Перед глазами — картина ярких красок и прозрачных лучей. Воздух теплый, но не жжет по обыкновению паитрумских температур, из-за которых у не особо подготовленных с непривычки пот ручьем и постоянное головокружение. Подставившись против ветра, Рикс раскидывает руки в стороны и вдыхает сладковатый аромат цветущих вишен — тот едва слышен, ведь деревья совсем поодаль. — Ну-ну, хватит солнечные ванны принимать. — Рикс оборачивается, хмыкая на замечание. В глазах темнеют солнечные пятна. — Сам говорил, что я бледный. Ты уж определись. Хотч мягко улыбается — той улыбкой, которой Рикс поначалу опасался: после того случая пять лет назад, в архивах, когда Хотч поймал его с поличным, уличил в чем-то несоизмеримо страшном и непростительном, заставил заключить дурацкий договор, почувствовать себя предателем и подставиться. А потом развел руками в стороны и через силу улыбнулся, признавая, что то было лишь поручение, пока сам едва не падал с ног от полученных ран. Это было так давно, что сейчас кажется сном. Хорошо, что реальность такая красочная. Рикс никогда бы не подумал, что его жизнь способна принять разворот на такой большой угол. Непонятно откуда Хотч отрывает огромный резчатый лист и кладет ему на голову, удовлетворённо ухмыльнувшись. — Так хоть не поджаришь свое милое личико. — Спасибо, конечно, друг, — закатывает глаза Рикс, убирая упавший лист с лица. — Но тут есть стимул побольше. — Кивает на вынесенный в сад стол, уже усыпанный какими только можно яствами. — О-о, родительский гнев — это страшно, ты прав. — Хотч пару раз хлопает его по плечу и о чем-то задумывается; по привычке ковыряет ботинком землю, кусает сухие от жары губы. Затем поднимает взгляд и озадаченно кивает в ту же сторону. — Может, ещё чем помочь? — Поверь, если мои родители сказали, что справятся сами — мы им там точно сейчас не нужны. — О да, твой отец весьма красноречив. — Ты ему понравишься. Хотч прокашливается. Рикс сам понимает, как это прозвучало. И хотя он вкладывал во фразу иной смысл, отрицать, как все выглядит со стороны, и правда странно. Особенно после того, как родители уже устроили Хотчу допрос с пристрастиями, который тот, по всей видимости, с блеском прошел. Впрочем, Рикс в этом и не сомневался. Ни секунды. — Идём, — говорит Рикс, взяв друга за руку. Он редко так делал. Это всегда казалось странным и неуместным, не подходящим под принятые в обществе нормы. И он знал, что Хотч чувствовал то же. Их способы выражения эмоций — такие как редкие, но крепкие объятия, долгие задушевные разговоры у костра, готовность в любой момент подставить плечо и перевязать рану — могут показаться многим странным, особенно в рядах гладиаторов, коими они были. Но здесь его семья, которая всегда была на его стороне. Они не должны осудить. Просто не должны. Рикс не смотрит на Хотча, только слышит его глухие шаги, тонущие в мягкой почве, и чувствует тепло ладони. Этого достаточно. — Мое любимое место, — признается, останавливаясь перед рядом цветущих деревьев. Белые ветви пестрят множеством красных точек. — Наш вишневый сад. — Он срывает две спелые ягоды, пачкая ладони соком. Одну закидывает в рот, другую протягивает Хотчу. Тот берет ее за веточку и, прищурившись одним глазом, поднимает к солнцу. В этот момент отчётливо становится слышен водопад в соседском саду, обнаженной шеи приятно касается ветер. — Наверняка тяжело ухаживать. — Хотч отправляет вишню в рот. Теперь его губы становятся бордового цвета — лишь на момент — ведь он тут же слизывает краску. Уголки приподнимаются в мягкой улыбке, но тут же кривятся. Попалась кислая. — Не знаю, — пожимает плечами Рикс. И правда, откуда он может знать? — Но здесь замечательно. — Не знал, что ты романтик. — А по-моему, ты это прекрасно знаешь. Хотч ничего не отвечает. Он тянет руку к ветвям, поддевает пальцами цветы, словно позируя для чьего-то фотоаппарата. Рикс хорошо запоминает это. Он ловит себя на том, что не может оторвать взгляда. Да и нужно ли? Их зовут. Мама присылает к ним Дарею. Невероятно, какой маленькой она кажется, будто совсем и не изменилась за пять лет: всё так же капризно выполняет просьбы, топая ножкой прямо по саженцам, заливисто смеётся и тянет его за руку. Рикс пожимает плечами, мысленно извиняясь перед Хотчем, который так же весело наблюдает за ситуацией. Отец уже сидит за столом, дожидаясь остальных. — Как же ты вырос, — без лишних сантиментов говорит он, пока Рикс, Хотч и Дарея занимают свободные места. Со стороны может быть непонятно, тон его суров или мягок, доволен или наоборот. — Дорогой, — расставляя оставшиеся приборы, мать мельком бросает на него строгий взгляд, но тут же смягчается и добавляет шепотом. — Не смущай парня, он всё-таки не один. — Все в порядке, — тут же заверяет Рикс, перебирая пальцами дужку чашки. Под ногами путается Гендаль. Хотч однако тоже не молчит. — Да, он привык. Знаете, я напоминаю ему об этом каждый день. — И хотя тон его осторожен, но все так же уверен. Рикс подхватывает: — Хотч просто не может принять свою глубокую старость, вот и цепляется ко мне. — Он искрометно улыбается. — Это правда. — Тон становится серьезнее, когда Хотч поворачивается к его родителям. — Рикс мог не сильно поменяться внешне, но у него закалён характер. А это, поверьте, не такое уж частое явление. Благодарная за слова, мать отвечает ему такой же улыбкой и наконец садится за стол. Отец молча разливает по чашкам чай. Рикс изо всех сил старается не следить за переменой их эмоций, а просто наслаждаться происходящим. Он так давно не видел родных, он так скучал. — И какая у вас разница в возрасте? — внезапно встревает в диалог Дарея. Парень про себя отмечает, что тактичностью сестрёнка никогда не отличалась. Этот вопрос застаёт врасплох их обоих. — Кажется… — Рикс смотрит на Хотча, неуверенно произнося. — Семь лет? Если я все правильно… — Да, семь, — кивает тот и тоже призадумывается. «Неужели и правда семь? — задумывается Остер. — Почему тогда эта разница совсем не ощущается?» — Главное, что вы на одной волне, — по-прежнему улыбается мама, мимолётно кивая Риксу, отчего тот даже сглатывает. — Я помню про наш уговор, Хотч, — не терпящим отлагательств тоном напоминает отец, хотя уголки его губ легко приподняты. — Лишние руки мастерской точно не помешают. Рикс понимает, что в одном он точно оказался прав: Хотч им определенно понравился. Дальше они долго разговаривают. Пьют чай. Обсуждают планы на жизнь. Рикс отмечает, как странно смотрят на него родители, когда он в очередной раз называет Хотча другом, но ничего сделать не может, как бы ни хотел. Не хочет все испортить. Только не сейчас. Не сейчас. Темнеет. И резко светлеет. Над головой — деревянный потолок, сквозь окна просачиваются редкие лучи. На щеках засохшие слезы. Он в постели. Один. Конечно, сестренка Дарея давно повзрослела, родители уже пять лет как мертвы, у них никогда не было вишнёвого сада и уж тем более они никогда не смогут познакомиться с Хотчем — потому что всё это был лишь сон. Рикс сдавленно выдыхает. Не слишком громко: на соседней койке всё ещё мирно спит его друг. Поэтому он только приподнимается на локтях, приходя в себя. Во сне все было иначе — красочнее, ярче; проще, понятнее. Он ощутил то, что не мог сформулировать уже так давно. И если что-то изменилось в нем… То, может, всё-таки стоит рассказать Хотчу сон, когда тот проснется?