Тысяча и одна ночь с Хиа Вином

      Волнение накатывает неожиданно, будто тело окунают в ледяную воду, но внутри все пылает и горит: Тим чувствует, как лоб покрывается холодной испариной, струйка пота стекает по бледной мягкой коже, путаясь в редких волосках на виске. Он распахивает глаза и жадно хватает ртом капли кислорода, повисшие в духоте комнаты — возможно, пора уже открыть окна на проветривание и позволить себе немного отдохнуть перед завтрашним тестом в приятной прохладе ночи, но колышущиеся занавески, которые случайно заметил Тим, проснувшись неделю назад за несколько часов до будильника, никак не выходят из головы, липким страхом оседающие на дне желудка.       Рука машинально тянется к телефону, загорающийся яркой вспышкой экран безжалостно колется и кусает глаза, и Тим кулаком проезжается по сморщенным векам, и не глядя тыкает на контакт «придурок-Хиа» — почему он именно так записал его, сам не знает; но сейчас Хиа Вин кажется последней надеждой, чтобы Тим смог спокойно выспаться. Пальцы не слушаются, дрожат и промахиваются мимо нужных букв, а в чат так и не улетает короткое сообщение: «Ты спишь?» — Тим представляет, как недовольно хмурится Вин и закатывает глаза, хотя никогда так не делал, но мальчишка уже не может избавиться от картинки в голове, поэтому твердо решает, что уже взрослый. Тим не ребенок, он может сам заснуть. Не сомневайтесь в этом. Никакие кошмары не могут его напугать.       Он заворачивается в одеяло, укрывается с головой, прячась от окружающих его черных бесформенных теней, напоминающих чертовы английские буквы, и жмурится. Приступы паники и бреда наступают моментально, так что нос приходится осторожно и боязливо высунуть наружу, а в бестолковой башке уже крутятся всевозможные обвинения Вину. Именно этот придурок сначала приучил его спать с ним в обнимку, шепча еле различимую чушь в темноте комнаты, а затем — исчез на несколько дней, коротко ответив, что едет в родительский дом. И пусть Тим знает, что Вин вернулся ещё сегодня утром, он ни за что не побежит к нему...просто потому что Тим — та ещё упрямая задница. В общем коридоре слышится тихий скрип, и Тим до покалывания в кончиках пальцев комкает и без того мятую и сбитую простынь. В ушах стучит собственное бешеное сердце, дыхание прерывистое, судорожное, неспокойное.       Прикрывая сонные глаза, он чувствует на пухлых губах вкус хлорки, жгучий, неприятный, приторно-горький. Грудь больно сдавливает невидимая толща воды бассейна, Тим пытается дернуться, оттолкнуться от выдуманного больной фантазией дна, но ни руки ни ноги не слушаются. Напряженные мышцы начинают ныть, дождевой червячок вертится в печенке и сосет под ложечкой, словно пытается зарыться обратно в просохшую после ливней землю. Тим вновь не может дышать и двигаться. Образ обезумевшей от горя женщины, с горящими от злости и разочарования глазами и дорожками слез на острых, впалых щеках надежно впечатывается в разум. Женщина молчит, но ее дребезжащий голос раздается из каждого уголка сознания: истошный вопль — последнее, что запоминает Тим и просыпается. Его опять трясет, колотит, коробит и выворачивает наизнанку от непреодолимого желания бежать к Вину, чтобы тот прикоснулся и уложил тонкие изящные пальцы на взмокшую голову.       Тим, как настоящий слабак, не выдерживает сгущающегося страха, ощущаемого кожей, и, хватая телефон с прикроватной тумбочки, вылетает из комнаты, не забыв хлопнуть дверью. Пол коридора, выложенный светлой керамической плиткой, неприятным холодком пробегается по босым ногам — черт, он не надел даже тапочки! Обхватив плечи руками, он ударяет по кнопке и нервно ожидает лифта: металлическая коробка гудит и трещит за закрытыми створками, звуки эхом разносятся по этажу, а Тим постоянно озирается, вглядываясь в темные углы, куда не падает свет ламп. Когда ему плохо — всегда бежит к своему Хиа, и желание это не поддается рациональному контролю. При всем уважении к себе, Тим ощущает, как мир рушится, рассыпается на осколки, пыль и остатки гордости выбрасываются, образуя вокруг маленького дрожащего комка человеченки грязный вихрь. Хорошо, Тим — тряпка, довольны?       Через пару минут Тим негромко стучит. За дверью происходят копошение и шарканье, а затем появляется сонная моська Хиа. Тим смотрит на него, даже не моргает, и переминается с ноги на ногу — в коридоре холодно, а он босиком, в тонких штанах и вонючей от пота майке. Хорошо же он сейчас выглядит перед Вином. — Тим, — с его губ имя срывается ласково, отчего Тим вымученно, но улыбается, продолжая стоять на месте.       Его затаскивают в комнату. Вин бьет по выключателю и ведет мальчишку в ванную, ничего не говоря. Это пугает ещё сильнее, хотя Тим и обещал, что никогда Вина боятся не будет: знает, что тот не обидит, но сердце все равно трепыхается, как одинокий осенний листик на голой черной ветке, пульс учащается, и Вин это чувствует, сильнее сжимая запястье. — Раздевайся, — бросает он несколько грубо, однако в голубых глазах его целый океан вздымается и волнами шипит от беспокойства за младшего, от беспокойства о том, что с его мальчиком что-то случилось.       Вопреки своим словам он сам начинает раздевать Тима: помогает стянуть футболку и дает на себя опереться, когда Тим неловко выныривает из штанов, медленно распутывая завязочки, не позволяющие штанам сползти с бедер. Вин терпеливо ждёт, когда мальчишка залезет в душевую кабину и, быстро избавляясь от одежды, заходит следом, прикрывая стеклянную дверцу. — Что ты делаешь, Хиа! — Тим прижимается к стене и нервно дышит: не готов он сейчас к такой близости, не этого он хочет, как тут можно не понять? На секунду Вин замечает, как в глазах напротив мелькает виляющий хвостом страх, но он также быстро растворяется в черных расширенных зрачках, когда Вин включает воду, настраивая температуру, и выдавливает немного геля на ладонь. — Надо было додуматься шататься в таком виде по общежитию, — вздыхает Вин и аккуратно, совсем бережно касается пальцами выпирающих ключиц Тима. Щеки Тима мгновенно вспыхивают, взгляд хаотично бегает по ванной комнате, стараясь ухватиться за любую незначительную мелочь; Тим не брыкается и не уворачивается как обычно — не самый хороших знак, но Вин считает иначе: он устал; естественно, что устал. Тим, ведь, такой бледный и напуганный, что нет у него сил отбиваться от необходимых прикосновений старшего.       Когда теплые ладони касаются плеч, слегка массируя мышцы, Тим расслабляется, чуть сползает по скользкой стенке душевой кабины, но Вин не дает ему упасть, прижимаясь ближе. В его ласках нет пошлости или жадной, ненасытной страсти: искренние переживания, нежность, любовь — все, что исходит от него, греет растрепанную душонку, завязывается невидимой, но точно ощутимой красной ниточкой на запястьях у обоих. Кажется, легенда о красной нитке, о которой когда-то где-то Тим слышал, действительно существует…Но об этом он думать сейчас не хочет и улыбается так по-детски, обнажая кривоватые зубки, и Вин не может не покачать головой, умиляясь такому живому и настоящему человечку.       Вин подушечками пальцев втирает пенящийся гель в шею, задевая кадык, и тот нервно дергается вверх, но шум воды заглушает громкий глоток слюны. Тим старательно делает вид, что пластиковый белый стаканчик с двумя зубными щетками, стоящий на раковине, жутко интересный — сама деталь интерьера, конечно же, незначительная, но сейчас Тиму это важно. Щетки же две! А на крючках висит двое полотенец, одно из которых нагло своровано из комнаты Тима пару недель назад. Уютно, тепло, хорошо...Тим перестает дрожать, успокаивается и неожиданно для самого себя прижимается к голому торсу Вина, обвивая его длинными конечностями. Он зарывается носом куда-то в грудь и шепчет еле разборчивое "спасибо", потому что действительно благодарен; потому что Вин опять спасает от навязчивых кошмаров и душераздирающих криков в голове. — Ты в курсе, сколько раз ты меня уже поблагодарил за последний месяц? — дыхание Вина опаляет разнеженную горячей водой кожицу уха, по телу бегут мурашки. — Мне нравится тебя благодарить, Хиа, — быстро отстраняется Тим и выпрыгивает из душа, заворачиваясь в большое полотенце. Он с ожиданием смотрит на Вина, но тот лишь качает головой, собирая свою крашеную шевелюру в хвост. — Иди грейся в кровать, а я сейчас приду.       Когда комната Хиа Вина погружается в темноту и последняя полоска света в ванной гаснет, Тим вздрагивает и нетерпеливо ждет, пока чертов Хиа Вин соизволит улечься в кровать. Мальчишка устраивается у него под боком и хватает влажную ладонь, переплетая пальцы — просто для надежности, чтобы не удрал никуда! Вы ничего не понимаете! — Что с тобой сегодня? —тихо интересуется Вин, придвигаясь ближе. — У меня завтра тест после обеда, —вздыхает Тим, — Разбудишь? —Хорошо, — Хиа целует в висок Тима, —А теперь спи, я буду рядом. —Хиа? —Вин мычит: так он обозначает, что внимательно слушает его, —Хиа, я сегодня чувствовал, как задыхаюсь во сне, но ничего не мог сделать...Я...Я даже хотел тебе написать... — Почему не написал? —Вин спрашивает серьезно. Тим точно знает, что старший сейчас хмурится и недовольно морщит нос. — Хиа, — вновь зовет он его, — Прости. — Спи, Тим, — вздыхает Вин, — Поговорим завтра утром, ты устал. — Только руку не отпускай, — слишком отчаянно просит Тим и сжимает пальцы так, что Вину кажется, будто фаланги вот-вот хрустнут, но он не дергается, не морщится, не шипит, только послушно кивает и вновь целует, на этот раз в лоб. — Не отпущу, не сомневайся.       Конечно же, утром Тим будет кривить губы, кидаться безобидными ругательствами и вырывать руку из чужой хватки, но сейчас ему жизненно важно, чтобы Хиа Вин был рядом, укрывал собой и держал крепко-крепко. Потому что спустя каких-то полчаса паника вновь накатывает, но прорваться сквозь несокрушимую защиту старшего не получается: Тим лишь нагло улыбается во сне и мысленно машет ручкой ночному кошмару и для надежности показывает язык — Хиа Вин тут, значит дурная тревога и придурковатые мыслишки не смогут сломать барьер в сознании, ворваться в сон и вновь испугать его. Тим не ребенок, он может заснуть, просто Вин должен быть рядом.