о вреде алкоголя и самообмана

Блядь, перебрали.

Мысль звенит, разрывая голову, Порко слюну подтягивает из приоткрытого рта сквозь сон, сжимает руку на чем-то мягком, пытается глаза полные песка разлепить хоть как-нибудь. Рядом кто-то мычит сонно — кто он, блять, где он вообще — и земля ходит ходуном, заставляя проснуться. Сначала не видно нихрена: кусок какой-то ткани, полоска волос, лужа слюней, а еще у него щека отлежена и все тело ломит. Приходится с тихим стоном постараться на руках вытянуться, голову повернуть, на чем-то мягком лежит вроде, подушка что ли? Загривка касаются чужие пальцы. Приятно, сонно, царапая короткими ногтями кожу до сладкой истомы, и у Порко, наконец, сил хватает сфокусировать взгляд. Дыхание перехватывает: Сиги, мать ее, Мальц, мирно дрыхнет под ним — на одной груди его ладонь, на второй — мокрое пятно. Лицо блаженное: ни тебе складки между бровей, ни рта перекошенного, даже этот клюв ее как с картины сошел, хотя он Порко нравится — все спят, признаться можно. Дышит себе мирно, закинув руку за голову, здоровая, румяная, непривычно беззащитная — ни кулака в живот, ни взгляда этого исподлобья — и Порко к ней недоверчиво склоняется по-звериному к уху, касается кончиком носа там, где бьется заметная синяя вена. Вдыхает знакомый запах марлийского табака — ее запах — борясь с откуда не пойми взявшимся желанием укусить ее прямо тут.

Кто ей разрешил расслабляться в его присутствии? 

Словно в ответ на мысли дрожат густые темные ресницы, Порко видит краем глаза, она едва морщится как кошка, моргает в полусне, прежде чем ее светлые глаза на нем фокусируются неторопливо, как в замедленной съемке. У Сиги Мальц расширяются зрачки. Она все еще гладит его затылок, даже не думая прекращать или спихнуть куда подальше на сонных товарищей на полу, поднимается выше, путается длинными пальцами в его растрепанных волосах, что аж по спине простреливает.

Нечестно.

— Доброе, — у нее голос с хрипотцой, а Порко над ней нависает почти угрожающе, или ему кажется, что угрожающе, —  утро. Короткий взгляд на кончик острого носа и вниз, ответный, она набирает воздух что-то сказать. У Порко времени — только один вдох, поэтому он наклоняется по-солдатски молниеносно, никакого отступления, никакой контратаки. Они почти стукаются зубами, промахиваются: руку с затылка Сиги убирает, кладет ладонь на щеку, помогает — нихрена не помогает — у нее суховатые, колкие со сна губы. Но это недолго. Табак горчит во рту, но думать про это вот вообще нет времени, думать о чем-то вообще нет сил, когда все, что он, блять, хочет, это просто ее целовать — последняя здравая мысль тухнет зажженной спичкой, когда Сиги приоткрывает рот — он чувствует кончик ее языка. Порко ненавидит этот похмельный туман, от которого ощущения то обостряются, то притупляются, играя с ним охренеть какую злую шутку — то он чувствует, как болезненно приятно пробивает пах, то не может найти пуговицы сраной рубашки. В пизду пуговицы: головы хватает устроится поудобнее, хоть думает он отнюдь не ей — эти сраные километровые ноги устроить у себя по бокам. Мир крутится — а может Сиги елозит под ним — приходится вцепиться ей в бедра до синяков, подняться пальцами вверх, туда, до линии чулок, под юбку. У него руки грубые, мозолистые,  требовательные, да он, блядь, знает, что делает. Или думает, что знает? Или он вообще ничего больше не знает — какая разница? Какая разница, если он что-то вроде стона чувствует через губы, и у него крышу сносит? — Блять, — он тыкается губами ей в шею, по напрягшимся жилам ниже, — Порко. Не особо похоже на протест, когда сама его ближе тянет, обнимает крепко. Порко в нее вжимается всем телом, сначала несильно, словно пробуя, а потом снова, шипя и ругаясь.

Что ты наделала, дурацкая Сиги Мальц?

Они качаются вместе вперед-назад, как на волне, Порко прикусывает ниже ключиц, упирается лбом, сминает ее крепкую задницу, словно в себя втиснуть пытается прямо так, через одежду. Блять, да если бы. — Ногами, — сипит, едва взгляд фокусируя, — сраными своими меня...обними. Однажды она его этими ногами чуть не удавила, а сейчас он между ними об нее трется, как распоследний идиот. Похуй. Сиги выгибается, жмется, даже через два слоя одежды он ее грудь чувствует — из глаз того гляди искры полетят и соображается еле-еле. Тянет его лицо обратно, ну ей бы только покомандовать, целует так жадно, словно этого десять лет ждала, без сонного стеснения уже. Порко ей в губы почти хнычет, а Сиги лезет подслеповато одной рукой под рубашку, гладит по животу так отвратительно нежно, что хочется рычать. Просто еще немного, еще чуть-чуть… — Ммм, ребята? Трезвость возвращается как пыльный мешок картошки по голове. Времени разбираться нет, и Порко дергается неловко но шустро, отлетает на другой конец дивана, ударяется об деревянный подлокотник головой. С громкими ругательствами падает на пол, едва не расшибив лицо. Красная как рак Сиги Мальц с задранной юбкой, правда, навеки отпечаталась у него в памяти.