The Fixer-Upper club

      Гермиона поняла, что разговор с Роном был жизненно важен, с того самого момента, как он выбежал из больничного крыла, оставив ее в тишине.       Именно преданность, а не чувство вины придали ей решимости. Ей нужно было откровенно рассказать обо всем, что она скрывала, ей нужно было извиниться, и ей нужно было, чтобы он точно понял, почему все закончилось именно так. Потому что она была в долгу перед ним.       Независимо от его предположений, от его бессердечных слов, которые врезались в ее сердце, как кувалда, Рон все еще оставался ее другом. Одним из ее лучших друзей. В конце концов, он был ее первой любовью, и хотя эта любовь оказалась чисто платонической, он всегда будет много значить для нее. Расставание ничего не изменило; оно просто воздвигло барьер между ними, который нужно было разрушить, прежде чем она могла надеяться снова протянуть руку дружбы.       Она надеялась, что месяцы, прошедшие с момента их впечатляющей ссоры, помогли успокоить рану, прежде чем она попытается ее вылечить. Но это были только догадки, и, по правде говоря, она понятия не имела, как Рон отреагирует на ее попытку поговорить с ним обо всем этом.       Но она должна была попытаться. Если не ради себя, то ради Дня памяти, до которого оставалось меньше трех недель.       Она попытается.       Во вторник она написала ему письмо. Она ничего не написала на пергаменте, просто спросила, могут ли они встретиться, чтобы все обсудить. Просто. Без давления.       И она всю неделю гадала, ответит ли он.       Поэтому, когда в субботу утром Сычик влетел к ней в спальню, возбужденно щебеча, она тут же вскочила с кровати и с бешено колотящимся сердцем потянулась к записке, которую он держал в клюве.       «Конечно. Сегодня утром я свободен» гласила записка.       Две мысли пришли ей в голову сразу. Одна была «слава Богу». А другая… «О, Боже».       Она быстро оделась, схватила леггинсы и джемпер из своего чемодана и немедленно ушла, быстро погладив по голове Живоглота, который посмотрел на нее как на предателя из пятна солнечных лучей, в которых он купался.       Общая комната была пуста, поэтому она устроилась перед пустым камином. За большими окнами сад был залит теплым майским солнцем. Лето пришло — подумала она.       И помимо этого… ее будущее.       Она не могла выбросить из головы слова профессора Макгонагалл. Магловский университет. Чем больше она думала об этом, тем больше ей казалось, что это правильное решение. В конце концов, это то, что она всегда планировала еще до того, как магия вошла в ее жизнь, несмотря на то, что была еще маленькой.       Это дало бы ей время узнать себя немного лучше, прежде чем ей пришлось бы выбирать карьеру. И хотя они как следует не обсуждали это раньше, она не могла отрицать, что идея проучиться где-нибудь с Драко еще несколько лет показалась ей райской.       Но ей нужно было подумать о своих родителях. Если бы она начала учебу сейчас, было бы у нее время их разыскать? Чтобы попытаться восстановить их воспоминания? А что, если у нее ничего не получится? Не придется ли ей в конце концов бросить университет?       Больше, чем она думала, ей хотелось просто позвонить им и спросить, что они думают. Господи, ей так много нужно было им рассказать.       Звук шагов за спиной отвлек ее от размышлений и угрозы того, что у нее перехватит горло, и она обернулась.       Там стоял Рон, его футболка для квиддича была небрежно надета в паре с клетчатыми пижамными штанами, волосы растрепались и нуждались в стрижке, руки он держал в карманах, а выражение его лица было непроницаемым.       Она поднялась на ноги.              — Привет, — тихо сказала она. Пауза. — Большое спасибо, что согласился встретиться со мной.              Он пожал плечами.              — Без проблем.              Последовала пауза.              — Прогуляемся? — предложила она.              Он почти нервно огляделся по сторонам, словно раздумывая, может ли он сейчас отступить, прежде чем кивнуть.              — Ладно. Да.              Она повернулась немного скованно и направилась к выходу через отверстие в портрете. Она почти ожидала, что он не последует за ней, но он протиснулся следом, кивнув в знак приветствия Толстой даме.       Они двинулись в путь в молчании, Гермиона теребила свой рукав.              — Эм, как дела?              — Хорошо, — ответил он.              Гермиона пыталась что-то сказать, но язык у нее не слушался. Наступила оглушительная тишина.              — Послушай, Гермиона, — вздохнул он наконец. — Я не знаю, о чем ты хотела поговорить, но не думаю, что способен на светскую беседу…              — Мне так жаль.              Последовавшее молчание было почти невыносимым.       Она поморщилась.              — Я так много всего хочу тебе сказать, но самое главное — мне очень… очень жаль.              Рон, стоявший рядом с ней, кивнул, но ничего не ответил.              — Я не лгала тебе о своих чувствах. Тот наш разговор, в котором я рассказала тебе о… э-э… интимных вещах…… Все это было правдой. Честно. И поскольку ты попросил меня об этом, я хотела дать тебе — нам — второй шанс. Я действительно хотела. Но я скрыла от тебя то, что произошло на рождественских каникулах, и это было… непростительно. Я не могу выразить, как мне жаль, что я не была честна с тобой.              Он снова кивнул.              — Это не оправдывает меня, я знаю, но все те время я искренне думала, что поступаю по-доброму. Я думала, что если я оберегаю тебя от боли, то все становится на свои места. И я… теперь я понимаю, что позже это только причинило еще больше боли. И я… — горечь сжала ее грудь. — Боже, Рон, ты так много значишь для меня, — выдохнула она. — И мне так жаль, что я так с тобой обошлась.              Последний кивок.              — Я должна была сказать тебе раньше, — тихо закончила она. — Все это.              Последовала пауза, а затем он сделал глубокий, прерывистый вдох, напрягая костяшки пальцев.              — Я… — он снова замолчал. — Спасибо.              На этот раз она подождала, пока он продолжит. Они прошли мимо портрета кого-то, кто хихикал над ними, и этот звук нарушил хрупкую тишину.              — Та ночь была катастрофой, — сказал он в конце концов, и она грустно улыбнулась.              — Это действительно было так.              — Я… Я решил, что у меня просто паранойя, — продолжил он, — каждый раз, когда я видел, как вы с Малфоем сближаетесь… Ты всегда смеялась громче, когда была с ним. И даже когда доказательства были прямо перед глазами, на Карте, я не хотел в это верить. Все время, пока я шел, я все еще не мог в это поверить. Я не думал, что ты могла солгать мне. А потом узнал, что вы не только проводили все это время вместе, но и целовались с ним, и ты скрыла все это от меня… Это просто заставило меня задуматься, что, должно быть, есть еще что-то, о чем ты солгала. Я просто… не знаю, что из этого правда.              Она кивнула, чувство вины жгло ее, как кислота в груди.              — Мне так жаль, Рон, — она перевела дыхание. — Я не знаю, поможет ли это вообще, но тот поцелуй произошел, когда я была пьяна и расстроена из-за тебя, и я прекратила его, как только пришла в себя. Я знаю, что на самом деле это ничего не меняет, но я просто… хочу, чтобы ты знал, что на самом деле все было именно так.              Его челюсть беззвучно задвигалась.              — Ты права, — тихо сказал он. — Это ничего не меняет.              Она съежилась.              — Я знаю.              Пока они шли, воцарилось долгое молчание. Гермиона засунула вспотевшие руки в карманы.              — Мне не следовало давить на тебя после Рождества, — неуверенно произнес он, и она яростно покачала головой.              — Нет, — сказала она. — Ты не сделал ничего плохого. Ты просто сказал мне, чего хочешь. И услышать, что ты будешь терпелив со мной, было именно тем, что мне было нужно. Я просто…              Его глаза встретились с ее, и она вздохнула.              — Я действительно верила, что если я буду стараться изо всех сил, то захочу всего этого с тобой, — сказала она несчастным голосом. — Я действительно старалась. Но я просто… не смогла этого сделать.              Его рот скривился.              — Я не знаю, действительно ли от этого мне становится легче.              — Я знаю, — прошептала она. — Мне жаль.              Снова воцарилось молчание.       Воздух казался липким, как сироп, и гораздо менее сладким.              — Хотя… раз уж мы говорим откровенно… — сказал он. — Я сожалею о том, что сказал той ночью в Южном коридоре. Когда я увидел вас двоих.              У нее защемило сердце.              — Все в порядке.              Ее туфли тяжело ступали по камню.              — Гермиона, — сказал он наконец.              — Да?              — Я мог бы что-нибудь сделать?              Она удивленно посмотрела на него.              — Что-нибудь, что могло бы… заставить это сработать? Нас?              Ее сердце натянулось в легких, как нейлон.              — О…              — Я не говорю, что мы должны пытаться это исправить, — пояснил он. — Но я просто… Я хочу знать.              Она молча кивнула.              — Я понимаю.              Они завернули за угол, и она втянула в себя воздух, как будто это могло помочь узнать правду.              — Я… Я так не думаю, — нерешительно сказала она, и он кивнул с мрачным смирением на лице. — Это не твоя вина в том, что случилось, а моя. Это просто было неправильно. И я… я игнорировала свои чувства… очень долгое время.              Синева его глаз была такой глубокой и в то же время такой замкнутой.              — Ты можешь сказать мне сейчас? — тихо спросил он. — Что ты чувствуешь?              О, черт. Она не была готова к этому.       Она постучала пальцами по ладони в успокаивающем жесте.              — Я думаю… — она на мгновение закрыла глаза. — Мне больше всего нравятся такие отношения, когда мы просто друзья. И я… не думаю, что смогу быть для тебя чем-то большим.              Молчание, казалось, поглотило ее целиком.              — Хорошо, — решительно сказал он. Он замедлил шаг, пока не остановился, и она повернулась к нему, чувствуя, как внутри у нее нарастает тревога. — А что насчет Малфоя?              Было слышно, как она вздохнула. Неподдельный ужас охватил ее сердце, скапливаясь и кружась, как будто ее грудь была ливневой канализацией. Выражение его лица было непроницаемым, застывшим, как зимний лед.              — Рон, пожалуйста, не заставляй меня…              Его брови сошлись на переносице, но когда он заговорил, в его голосе слышался не гнев, а раздражение.              — Гермиона, пожалуйста.              Она замолчала, прикрыв глаза, сердце бешено колотилось о ребра.              — Я не хочу причинять тебе боль, — прерывисто прошептала она.              — Я знаю, — сказал он таким тяжелым голосом, что он отозвался у нее в костях. — Но в любом случае будет больно.              Она ничего не могла поделать, кроме как смотреть на него снизу вверх, и его взгляд смягчился.              — Если это единственный выбор, который у меня есть… — сказал он. — Я бы предпочел услышать это от тебя.              Гермиона не могла до конца осознать, насколько значимым казался этот момент, каким тяжелым был воздух вокруг нее, как замедлилось время и сузилось пространство, и она вдруг отчетливо увидела каждую мельчайшую деталь на лице Рона.       Это было похоже на ясность.       Потому что, если этот год и научил ее чему-то, так это тому, что горькая правда лучше, чем легкая ложь. И вот она сжала кулаки, сдерживая спазм в животе, сдержала трепещущее сердце и встретилась взглядом с Роном.              — Я влюблена в него.              И что-то окончательное, что-то сломленное, что-то, что обозначало самый предел его чувств к ней, дало трещину. Она увидела, как это чувство погасло в его глазах, словно пламя. И его губы сомкнулись, веки опустились, челюсть сжалась.              — Я не хотела, чтобы это случилось, — прошептала она. — Мне жаль.              Последовало невыносимо долгое молчание, но Гермиона не осмеливалась отвести взгляд. И как раз в тот момент, когда она больше не могла этого выносить и думала, что должна развернуться, должна уйти и никогда не оглядываться назад, он заговорил.              — Хорошо, — сказал он, и в его голосе прозвучал вздох, словно книга была закрыта навсегда. Последняя глава.       Он сделал вдох, от которого его грудь приподнялась, легкие наполнились воздухом.              — Мне так жаль, — пробормотала она, и он медленно покачал головой.              — Нет, — сказал он. — Просто… Спасибо. За то, что рассказала мне.              Она нахмурила брови, и он тоже, а потом они уставились друг на друга со слезами на глазах.              — Это все, не так ли? — прошептал он, и она кивнула, не в силах вымолвить ни слова из-за комка в горле.              Пространство между ними поплыло у нее перед глазами, и Гермиона почти представила, как рассекает его, наконец, отделяя все крошечные частички себя, которые все еще были связаны с ним.       Она двигалась дальше.       И теперь пришло время отпустить.              — Спасибо, — тихо сказала она.              Он ткнул носком ботинка в пятно на полу перед собой.              — Я не хотел этого слышать, — сказал он. — Но я рад, что знаю.              Тишина успокоила, ослабила напряжение, перестала действовать ей на нервы, словно оборванные нити.              — Рон, — тихо сказала она. — Ты уверен, что не будешь выступать на Дне Памяти после экзаменов?              Он напрягся.              — Я не знаю, — сказал он. — Я не думаю, что это то, в чем я силен.              — Я не согласна, — сказала она. — На самом деле, я думаю, именно поэтому ты идеален. Я думаю, многие люди хотели бы услышать что-то от кого-то вроде тебя.              Нахмурившись, он уставился в пол и засунул руки в карманы.              — Я не знаю, Гермиона.              — Я знаю, — сказала она.              Он посмотрел на нее.              — Я знаю, то, что ты можешь сказать, помогло бы многим людям, — продолжила она.              Воцарилось вечное молчание.              — Я подумаю об этом, — смущенно сказал он.              И она кивнула, признавая, что эта битва близка к победе, насколько это вообще возможно.       Поскольку продолжения разговора не последовало, они снова двинулись в путь, и Гермиона считала каждую половицу, мимо которой они проходили. Прошло целых восемьдесят семь секунд, прежде чем он заговорил снова.              — Итак, к чему это нас приводит? — медленно спросил он. — Я имею в виду… помимо очевидного. Знаешь, у нас много общих друзей, моя мама все еще хочет пригласить тебя к нам на лето… Я имею в виду, что мы будем делать дальше?              Она сглотнула.              — Я все еще хочу быть твоим другом, — тихо сказала она. — Я знаю, что это банально, и все так говорят, и я… я пойму, если ты не сможешь. Но я действительно хочу. Я… я так сильно волнуюсь за тебя.              Его лицо застыло, взгляд снова стал настороженным.              — Прости, — вздохнула она. — Я знаю, что это, вероятно, не то, что ты хотел бы услышать. Но это правда, — она перевела дыхание. — Я думаю, ты замечательный, Рон.              Его щеки вспыхнули.              — Я… — прохрипел он, затем стиснул зубы, глядя в пол. — Мне нужно больше времени, — пробормотал он.              Она кивнула.       — Хорошо…              — Просто еще немного времени, — повторил он. — И я думаю… друзья, я… день. Да. Один день.              И заботы, страхи и чувство вины Гермионы слетели с нее, как лоскут ткани. Воздух в ее горле никогда не был таким сладким на вкус. Она наблюдала за тем, как его губы перешли от безмолвного выражения к нейтральному, внезапно преодолев его.              — Спасибо, — выдохнула она. — Спасибо.              Молчание было неловким, когда он снова встретился с ней взглядом, но прошло совсем немного времени, а затем его губы смягчились, совсем чуть-чуть.       Хрупкое, осторожное проявление эмоций.       И Гермиона почувствовала, как облегчение начинает проникать сквозь нее, словно первые лучи лета.             

***

             Последние две недели учебного года, казалось, ознаменовали начало нового периода ее жизни. Гермиона и Драко не то чтобы открыто демонстрировали свои отношения, но и не скрывали их.       Периода, в котором просыпалась с мыслями о нем, засыпала с мыслями о нем, и ей не приходилось чувствовать себя виноватой ни в том, ни в другом.       Периода, в котором ей было позволено быть безрассудно, по уши влюбленной, и это было взаимно, без вопросов, сомнений или преград.       Это было просто самое замечательное, что Гермиона когда-либо ощущала.       Теперь, когда не было обязательных уроков, которые диктовали бы ей время, она начала работать по более свободному графику, чем когда-либо прежде, и это заставило ее задуматься, может ли это быть похоже на ее жизнь, когда она будет студенткой университета.       Ранний подъем перед завтраком, затем несколько часов в одиночестве в библиотеке, чтение, составление заметок, перечитывание и подведение итогов. Затем обед с теми, кто случайно оторвался от занятий в одно и то же время, прежде чем отправиться обратно в библиотеку в сопровождении Драко, Парвати или Пэнси, или, как правило, их комбинации. После полудня, посвященного взаимному опросу и групповому пересмотру, наступало время ужина, а затем вечера становились блаженно-свободными. Гермиона была в восторге от этих вечеров и неизменно оказывалась либо в спальне, общаясь с другими девочками, либо с Драко в его комнате (или, точнее, на его кровати), где они терялись друг в друге.       Они изучали друг друга, медленно, но верно. Гермиона еще не дошла до того, чтобы полностью раздеться рядом с ним, но и он тоже этого не сделал, и, несмотря на ошеломляющие ощущения, которые он в ней вызывал, она не возражала. Она была просто вольна наслаждаться каждым моментом, который они проводили вместе, и когда все это было так ново и чудесно, ожидание подходящего момента, чтобы пройти весь путь до конца, казалось ей привилегией.       Гермиона также стала более открыто рассказывать о своих отношениях с Драко своим друзьям и была рада видеть, что они нормально реагируют, что привело к нескольким довольно забавным сценариям, которые, как она знала, запомнятся ей надолго.       Например, однажды, примерно за неделю до экзаменов, Джинни и Гарри решили присоединиться к ней и Драко за их столом в библиотеке. Или, скорее, Джинни твердо решила это сделать, а Гарри потащила за собой на буксире.       Джинни проплыла мимо, сжимая руку Гарри в кулаке, и развалилась на стуле, в то время как сам Гарри избегал встречаться с Драко взглядом и неуверенно опустился на свое место, словно ожидая, что в любой момент взорвется бомба.              — Поттер, — тихо произнес Драко. — Уизли.              — Малфой, — прищурился Гарри.              — Мальчики… — предупредила Гермиона.              Джинни только фыркнула и спросила, нет ли у кого лишнего пера.       Драко осторожно подвинул одно из своих перьев к ней и притворился, что не смотрит на Гарри, пока две девушки склонялись над своей работой.       Через час враждебность, казалось, несколько смягчилась, и Драко даже бросил нейтральное «Увидимся, Поттер», когда они выходили из библиотеки, после чего Гермиона потянула его в угол и целовала до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание.              — Мерлин, Грейнджер, если бы я знал, что любезность с Поттером вызовет такую реакцию, — прохрипел он между поцелуями, — я бы попытался это сделать гораздо раньше.              — Заткнись, Малфой, — сказала она и принялась целовать полоску кожи у него под воротником с тем же пылом, с каким днем ранее изучала таблицу по арифмантике.       После этого они решили отправиться на длительный учебный перерыв в спальню Драко.       Рон избегал их, что вполне понятно, но внешне он больше не был настроен враждебно, вместо этого вежливо кивал Гермионе, когда они проходили по коридору, и, по крайней мере, старался сдерживать оскал, когда замечал Драко поблизости.       Это была мелочь.       Но для Гермионы это значило многое.       Что касается остальных гриффиндорцев, то новость о том, что Гермиона и Драко были парой, просачивалась медленно. Реакция была разной — от апатии до отрицания, но самой забавной, безусловно, была реакция Невилла, который однажды в библиотеке увидел, как Драко сжал руку Гермионы, и на полном серьезе спросил ее, не продает ли он ей запрещенные зелья для учебы.       Когда Гермиона перестала смеяться ровно настолько, чтобы сообщить ему, что они встречаются, он густо покраснел, пробормотал что-то о том, что Луна, в конце концов, права, и так стремительно бросился к двери, что сбил с ног мадам Пинс и заработал себе наказание на обед за нарушение правил библиотечного этикета.       К счастью, история Парвати и Пэнси все еще была предметом обсуждения в школе и оказалась на удивление эффективной в качестве разбавителя новостей о Гермионе и Драко. Каждый раз, когда слухи поднимались на новый уровень, Пэнси неизменно кто-то видел раздетой в каком-нибудь общем помещении замка, и сплетни о невинном совместном времяпрепровождении Гермионы и Драко в библиотеке быстро прекращались в пользу новой, гораздо более непристойной темы.       Как раз в тот момент, когда Гермиона почти забыла о Комнате артефактов, ее и Драко вызвала на допрос измученная Макгонагалл. Было ясно, что она точно знала, кто был ответственен за ремонт целой комнаты маггловских артефактов, но, услышав их совместное решительное отрицание, сдалась и закрыла дело. После последнего предупреждения вести себя хорошо до конца семестра она отослала их, бросив косой взгляд на то, как они соприкасались руками, когда выходили, и неожиданно с отстраненным взглядом предложила печенье.       В целом, жизнь Гермионы была более спокойной, чем она когда-либо думала, и даже часы, которые она каждый день проводила в библиотеке, не могли заглушить энтузиазм и радость жизни, которые исходили от нее из каждого уголка замка.       Она помирилась с Роном.       Она изучала все вместе с Драко.       Она собиралась заставить родителей гордиться результатами своих экзаменов.       А потом она решит, что же ей делать в сентябре.       Жизнь была прекрасна.             

***

             Первая экзаменационная неделя началась с необычно теплой погоды, и Гермиона обнаружила, что впадает в обычную экзаменационную панику, из-за высокой температуры она нервничала еще больше, чем обычно. После экзамена по чарам в понедельник утром, на котором она была уверена, что неправильно выполнила по крайней мере одно из семнадцати стандартных движений палочкой, ее охватило знакомое всепоглощающее чувство стресса, а страх неудачи заполонил ее мозг подобно вирусу.       Казалось, что недели блаженства во время подготовки должны были закончиться сильным экзаменационным стрессом, подобного которому она никогда раньше не испытывала. Логически она понимала, что готовилась весь год, но сомнения и неуверенность было невозможно игнорировать, и она не могла не убедить себя, что в конечном итоге придет на экзамен совершенно неподготовленной.       Она сразу же поспешила в библиотеку, чтобы подготовиться к завтрашнему экзамену по трансфигурации, но каждая прочитанная глава только усиливала страх, что она никогда не сможет выучить достаточно для сдачи, и когда она сосредоточилась на отработке множества заклинаний, то едва могла поднять палочку.       Тем не менее, она отчаянно хотела подготовиться. И поэтому она продолжала в том же духе, все больше и больше нервничая и боясь сдаться, пока, наконец, не свалилась с ног от усталости, и Джинни не нашла ее спящей среди стеллажей.              — Гермиона? — позвала Джинни, осторожно протягивая руку, чтобы потрясти ее за плечо. — Ты в порядке?              Гермиона резко проснулась, широко раскрыв глаза.              — Что?              — Ты спала, — начала Джинни. — Ты не хочешь вернуться в общежитие?              — О Боже, — вскрикнула Гермиона, вскакивая на ноги. — Я потеряла столько времени!              — Гермиона, подожди… — но она увернулась от протянутой руки Джинни. — Пожалуйста, хотя бы поужинай со мной.              Гермиона быстро отказалась, бросив на ближайший стул строгий взгляд и взяв в руки волшебную палочку.              — Мне нужно тренироваться, — сказала она, не поднимая глаз.              — Уже восемь часов вечера!              — Тогда у меня мало времени! — настаивала Гермиона, посылая заклинание в кресло и наблюдая, как оно медленно превращается в жабу. — Семь лет учебы, и я собираюсь провалить свои чертовы Ж.А.Б.А.! Боже, посмотри, это даже не тот зеленый…              — Гермиона Грейнджер, послушай меня, — рявкнула Джинни, и Гермиона резко подняла голову. За ее спиной квакнула жаба. — Тебе нужен перерыв, тебе нужно немного поесть и хорошенько выспаться перед завтрашним днем. Ты знаешь, что можешь делать все это, ты делала это миллион раз раньше, и ты только доведешь себя до исступления, если будешь продолжать пытаться, когда ты так измотана. Завтра с тобой все будет в полном порядке, и ты это знаешь.              Гермиона открыла рот, чтобы возразить, но Джинни быстро выстрелила в нее Экспеллиармусом и с решительной улыбкой выхватила палочку.              — Видишь? — сказала Джинни. — Ты еще недостаточно проснулась даже для чертова Протего. Я конфискую это, — она помахала перед собой волшебной палочкой, — и ты сможешь вернуть это, спустившись в Большой зал на ужин, а затем сразу отправившись спать. Ты меня слышишь?              Гермиона согласилась, но ворчала всю дорогу до Большого зала.       Расправившись с тарелкой запеканки и поняв, что она гораздо голоднее, чем ей казалось, она попыталась прокрасться обратно в библиотеку, но Джинни схватила ее за воротник и потащила прямиком в Гриффиндорскую башню.       К большому огорчению Джинни, Гермиона продержалась в спальне всего полчаса в состоянии истерики, убежденная, что провалит все экзамены до единого, прежде чем Пэнси, наконец, сорвалась и снова ее выгнала.              — Это даже не твоя спальня! — слабо запротестовала Гермиона, пытаясь преодолеть магический барьер, который Пэнси воздвигла на пороге, но слизеринка держалась крепко, просто обновляя его каждый раз, когда она его отбрасывала.              — Это очень плохо, потому что сегодня вечером я планирую испытать несколько оргазмов в спальне, — откровенно призналась Пэнси, — и шансы на это резко снизятся, если у тебя случится приступ тревоги на соседней кровати.              — Пэнси…              — Нет, — повторила она. — Ты не мыслишь рационально, мы пытались тебя успокоить, но ты никого из нас не слушаешь. Иди и найди своего парня, расслабься и не возвращайся, пока он не вразумит тебя. Или доведет тебя до оргазма, если уж на то пошло.              Раздраженно пыхтя, Гермиона спустилась на семь лестничных пролетов, постучала в комнату Драко и, едва дождавшись, когда он откроет ее, с истошным визгом бросилась на его кровать.              — Гм, — удивленно протянул Драко. — И тебе привет.              — Я рада, что ты находишь это забавным, — проворчала она. — Я провалю свои чертовы экзамены, и мне даже не разрешают заниматься, потому что, «О, она самая умная ведьма нашего времени, с ней все будет в порядке» и они не знают, как тяжело мне приходится работать, а мои друзья слишком озабочены едой и… и оргазмами…              Драко фыркнул, прежде чем смог сдержаться.       Она посмотрела на него, на добрую улыбку на его лице, и осознание начало возвращаться к ней.              — Я веду себя нелепо, да? — пробормотала она.              Он прикусил губу.              — Немного.              С приглушенным стоном она уткнулась лицом в его подушку. Драко придвинулся ближе, нежно положив руку ей на поясницу.              — Ты так сильно на себя давишь, — тихо сказал он. — Ты действительно усердно работала весь год, и это окупится завтра. И послезавтра. И каждый день, пока не закончатся экзамены.              Она фыркнула, снова поворачиваясь к нему лицом.              — Кажется, я сегодня завалила Чары.              — Хорошо, — мягко сказал он.              — Ты не понимаешь, — настойчиво сказала она. — Что, если я провалюсь? Что, если я провалю все экзамены и никогда ничего не добьюсь, и я навсегда останусь известной как девушка, которая провалилась в тот год, когда это действительно имело значение…              — Тогда ты потерпишь неудачу, — сказал он.              Ее лицо исказилось.              — Нет, послушай меня, — продолжил он, крепче сжимая ее руку. — Ты не потерпишь неудачу. Но на мгновение допусти, что ты потерпела неудачу… Это не будет концом света. Ты все равно смогла бы найти работу где угодно. У тебя замечательные друзья, и, в общем, у тебя есть я, и ты бы справилась. Все было бы хорошо.              — Но я не могу потерпеть неудачу, — захныкала она.              — Чего ты так боишься? - тихо спросил он.              Она моргнула.              — Раньше ты так не паниковала, — продолжил он. — Что изменилось?              Неуверенность пробежала по ее коже, когда она перевернулась и медленно села, не в силах встретиться с ним взглядом.       Она знала, в чем причина.       Но это казалось слишком важным, слишком преждевременным, слишком деликатным, чтобы озвучить.       Последовало долгое молчание.              — Гермиона?              Быть смелой.       Быть честной.              — Дело в этом, — призналась она, и страх заставил ее замолчать. — Мы. Ты… Я никогда не думала, что кто-то может быть настолько важен для меня.              Его брови поползли вверх.              — Но…              — Я хочу поступить с тобой в маггловский университет, — выпалила она, не в силах остановиться, раз уж начала. — В любом случае, это то, чего я хотела для себя, но, поскольку именно туда собираешься ты, я хочу этого еще больше. И я не могу смириться с мыслью, что, если у меня не будет хороших оценок, я, возможно, не смогу пойти туда, куда идешь ты, и мне придется провести год, а то и больше, без тебя…              — Ты хочешь пойти со мной? — выдохнул он.              — Да, — в отчаянии вздохнула она. — Я знаю, что это… что-то новое, и мы все еще пытаемся с этим справиться, но это… мы… Это так много значит для меня. И прости, если еще слишком рано говорить тебе об этом, но я хочу провести с тобой время в университете, и я хочу подумать о нашем будущем после этого, и…              Она оборвала себя на полуслове, внезапно почувствовав, что выложила на стол слишком много карт.       И не успела она запаниковать, отступить, извиниться… Он бросился вперед и прижался губами к ее губам с такой настойчивостью, которая воспевала тысячу осуществленных желаний.              — Я тоже этого хочу, — выдохнул он, широко раскрыв глаза, словно она преподнесла ему какой-то бесценный подарок. — Я так сильно этого хочу.              Она издала сдавленный звук и бросилась в его объятия, уткнувшись лицом ему в плечо.              — Я в ужасе от того, что, если у меня не будет таких оценок, я не смогу отправиться с тобой, — прохрипела она. — И я буду так сильно по тебе скучать…              Он крепко сжал ее в объятиях.              — Но ты не потерпишь неудачу. Ты самый умный человек, которого я когда-либо встречал! Ты так усердно работала ради этого. Ты с честью сдашь эти экзамены и сможешь поступить в любой университет, который захочешь, в любой точке мира. И я просто надеюсь, что и я тоже смогу поступить туда, потому что это… это все, чего я хочу. Быть с тобой.              Она уткнулась носом в его рубашку.              — Я пока даже не знаю, чему хочу учиться, — прошептала она, и он рассмеялся.              — Это нормально.              Она долго прижималась к нему.              — Эй, — тихо сказал он. — Даже если мы не сможем поступить в один и тот же университет, по какой бы то ни было причине… Надеюсь, ты знаешь, что я сделаю все возможное, чтобы ты была рядом.              — Правда?              — Я не отпущу тебя, — заверил он ее, целуя в щеку. — Это потрясающе, то, что у нас есть, и я не откажусь от этого только потому, что у жизни другие планы. Даже если мне придется возвращаться к тебе через портключ каждую ночь. Я сделаю это.              — Спасибо магическим способам перемещения, — фыркнула она, и он рассмеялся.              — Да, спасибо им — повторил он.              — Я так рада за нас, — прошептала Гермиона.              — Я тоже.              И она никогда не видела его лица таким открытым и радостным, с таким безумным оптимизмом смотрящим в будущее, которое они могли бы построить вместе.       А потом его губы нашли ее губы, и Гермиона растаяла в его объятиях.             

***

             Некоторое время спустя она вернулась в свою спальню.       Когда она забиралась в свою постель, к ней на мгновение подошли хихикающая Парвати и раскрасневшаяся Пэнси, которые развратно ухмыльнулись ей.              — Кто-то выглядит довольно веселым, — заметила она. — Сколько?              Гермиона нахмурилась.              — Что?              — Сколько было оргазмов, Грейнджер?              Она уставилась на нее, разинув рот, но, поскольку Пэнси продолжала пялиться на нее, вздохнула и сбросила тапочки.              — Три, — чопорно ответила она.              И глаза Пэнси расширились от восторга.              — Хороший мальчик! — воскликнула она и юркнула за занавески кровати Парвати.              — Всегда пожалуйста, Пэнси, — пробормотала Гермиона себе под нос и забралась в постель с улыбкой, которая не сходила с ее лица, пока она не заснула.             

***

             Оставшаяся часть экзаменационного сезона прошла в череде практических тестов, контрольных сессий в последнюю минуту (но менее напряженных) и обедов на свежем воздухе под майским солнцем.       В их с Драко отношениях появилось что-то новое и волнующее, теперь, когда они обговорили свои надежды на продолжение их отношений после окончания Хогвартса. Это придало смелости кончикам ее пальцев, развязало язык и заставило сердце биться быстрее, и им пришлось стать очень строгими к себе, чтобы не проводить каждый вечер в обществе друг друга.       Но, несмотря на то, что ей приходилось постоянно напоминать себе, что она не собирается сдавать Ж.А.Б.А., мечтая о Драко, она считала, что в целом справилась с экзаменационным периодом довольно хорошо.       Она чувствовала, как от напряжения и стремления к успеху кровь стынет в жилах, но это не изнуряло и не подавляло ее. Это было на идеальном уровне, чтобы побудить ее искать возможности для пересмотра и проведения практических занятий, и в то же время позволяло ей отключиться, когда приходило время заканчивать.       В целом, это был, вероятно, самый здоровый подход к любым экзаменам за всю ее жизнь.       Через две недели в пятницу днем был последний экзамен по маггловедению.       Это был экзамен, из-за которого она нервничала меньше всего, и, войдя в экзаменационный зал, с радостью увидела, что Драко сидит за партой справа от нее. Его загадочная улыбка перед тем, как Макгонагалл объявила время начала занятий, была подобна личному талисману, который согревал ее сердце, и следующие два часа пролетели незаметно.       «Назовите и дайте краткое описание трех видов общественного транспорта, для управления которыми не требуется магия».       Она вспомнила, что это было их первое домашнее задание. Именно с ним она предложила Драко помочь. И это напомнило ей о лондонском такси, починенном и сверкающем в Комнате артефактов.       «Приведите пример исторической британской ведьмы или волшебника, которые оказали длительное влияние на маггловский мир, и подробно опишите их действия и влияние».       Она вспомнила тот день, когда они с Драко читали один учебник на двоих, как она с благоговением читала о Джеке Потрошителе, как они спорили, и как он в конце концов извинился. Как эти извинения привели к неохотной дружбе.       «Опишите модель обязательного образования, принятую британским маггловским правительством, и приведите два примера возможностей получения высшего образования, которые маггл может получить после восемнадцати лет».       Она просияла, глядя на свою экзаменационную работу.       И пока она писала, шестеренки в ее мозгу начали вращаться.       Прошло два часа. Макгонагалл объявила об окончании экзамена, и все до единой экзаменационные работы полетели в переднюю часть аудитории.       Гермиона наконец отложила перо, и часы пробили три часа.       Она закончила.