Unbreakable heart

На сбитых костяшках уже живого места нет. Чертов… бывший… Уже не имеет никакого смысла спрашивать у самой Вселенной, как так вышло. Ответ до идиотизма прозаичен. Он всего лишь оказался не в то время, не в том месте. А еще не с теми людьми. А еще не в этой версии реальности, куда его выплюнуло без возможности вернуться туда, где хорошо. Где нет сдавливающей внутренности в кашу боли, где нет предательств, лжи, слез и сожалений. Где нет, в конце-концов, несправедливости, деления на касты: более привилегированная, где ты можешь насиловать, блядовать, предавать. А также самое низшее звено, где ты — подстилка для будущего, Господи, какое же слово-то мерзкое, альфы, удобное существо без характера, терпящее любой каприз, любое унижение. Инкубатор, по своей сути, призванный следить за иллюзорным очагом. Этот домострой трактуется обществом с бородатых времён. И, видимо, всех все устраивает, раз никто не решается на перемены. Смешно, что сам Армин преследовал эти сомнительные идеи все это время, считая это истинно правильным укладом жизни. Но сама жизнь, видимо, решила наказать его. Арлерт волочит свое тело по пешеходному мосту, по сути своей, скоплению тысяч существ, по какой-то нелепой причине именующей себя людьми. Им попользовались, а затем выкинули на обочину существования. Видите ли, Армин — не он. И поэтому можно врать, изменять, менять саму сущность, ломая душу. И в итоге, самое главное, виноватым оказался Армин. Тот самый Армин, которого угораздило выйти замуж по залету. Хотел ли он изначально пресловутое “щястье материнства”? Уже и не вспомнить. Свадьба по залету, так и не доучившись в универе, и все ради того, чтобы это был выкидыш и примерно ноль целых, и много-много цифр после запятой, как вероятность забеременеть в принципе. Измена не очень благоверного, как выяснилось, мужа из-за какой-то там великой любви, за которую он решил не бороться, а вместо этого — проклял невиновную душу, обрек на страдания. Как и любому другому омеге, которому не свезло родиться в этом мире в принципе, Армину с детства втуляли эти мудрые правила жизни. Не перечь. Будь удобнее. Во всем виноват ты. Как вина и сожаления пропитывают всю сущность с самых малых лет за все подряд, так и двойные стандарты с неравенством пропитали общество. И если рыба гниет с хвоста, то эта акула уже сгнила до костей. Единственный вариант выжить в этом безумном и жестоком мире — внимать чертовым правилам, позволяя отраве проникнуть в черепушку. Но где гарантии, что тебя примут, как равного, если будешь удобным? Один факт измены — и от Армина отвернулись все. Вот только есть нюанс. Армин был всегда верен, а изменили как раз ему. Существа, которых он считал людьми, прикрывали интрижки. Конечно, принципы и мораль стоят столь низко в ориентире. Подруга, как выяснилось, и втянула его в это болото, из которого теперь не вынырнуть. Врала своему же другу. Для собственной матери он, как сын, теперь не котируется, став абсолютнейшим разочарованием. Как ни старайся, ты никогда не заслужишь хотя бы крупицу любви и уважения. Арлерт так ненавидит их всех, в особенности, его. Так почему эта глупая любовь не вытравилась сама собой?! Психолог, к которой он ходил много раз, будто вообще не училась, а ее максимум на парах в университете — косячки курить из конспектов. Колеса тем более были уже сродни монпансье из жестяных коробочек. Нет, конфетки, конечно, вкусные, а толку-то? Маловато будет. Хотя, учитывая то, что психолог не может выписывать рецептики в принципе… За последнее время руки были искромсаны. То-ли наказание самого себя, то-ли не самый эффективный способ хоть как-то унять тупое давление в груди. К черту всех. Розовые очки, навязанные гребными людьми, разбились к чертям стеклами внутрь. Он снимает чертову железку с пальца и отправляет в полет. В ушах стоит крик… нет, стойте… Это же его крик боли, вырвавшийся на свободу изнутри. Сначала сдавленный, просящийся наружу, но под конец — отчаянный и громкий. Любовь жестока. Простая истина. И Армин перелезает через ограду, отделяющую живой мир от пучины волн. Хочется прыгнуть и забыться вечным одиноким сном, избавившись от боли, предательств раз и навсегда. Хотя… А разве он не уже падает в пропасть, мечтая поскорее достичь дна, что закончит этот цирк, явив всему миру жалкие ошметки, что остались от Армина? Прохожим нет дела. Ну конечно же. Такое понятие, как “сострадание” утекло когда-то давным-давно за ненадобностью, будто с эволюцией исчезло из генофонда, как препятствующее приспособлению к окружающей среде. Этот мир жесток. А Арлерт проиграл. Уже давно, просто понял это лишь сейчас. Под ним плещутся ненасытные волны, готовые принять парня в свои ледяные объятия. Устал плыть по течению. Пусть цунами снесет его бренное тело прочь. Как бы хотелось, чтобы гнев стихии обрушился на остальной мир. Мир, в который его не пустили, посчитав слабым, пустым местом без души и права быть живым человеком. Как воды сносят под основание все, что его отравляло. Прогнившие доски мироздания щепками уплывут в стремнину. И он закрывает глаза. Тело — песчинка. Его ведет вперед. — Твою мать, парень, ты что творишь?! И Армина хватают за шкирку, удерживая на месте. Казалось, будто, как в дешевых боевиках с претензией на эпик и неожиданные плот-твисты, сейчас Арлерт развернется и обнаружит приставленный к голове ствол. Но позади стоял всего лишь парень с андеркатом на голове и грубыми чертами лица. Суровый, как солдафон. И голос был стальным, с нотками хрипотцы кричащих рок-музыкантов. Он смотрел в упор, не мигая, глазами цвета янтаря. — Не делай глупостей, парень! Жить расхотелось?! И Армин на это замечание лишь усмехнулся. — Как видите… А теперь попрошу отпустить меня. Чего ради вам сейчас тратить свое время? — Ну уж нет! Никуда не пущу тебя! Ты за кого меня принимаешь? — солдафон отчеканил, но тут же чуть сдержаннее спросил, — Ответь, почему ты решил сигануть с моста? — Вы не поймете. — Уж постараюсь. — Тогда прекратите держать меня за шиворот. Обещаю, пока не буду прыгать. — Знаешь, — солдафон с янтарными глазами все продолжал будто гипнотизировать Армина своим взглядом, таким пронзительным, — Мне, разумеется, было бы спокойнее, если бы ты перелез обратно. Но я все же тебе верю, — и он отпускает. А Армин не прыгает. Просто не может. — Я знал, что ты не прыгнешь. Почему? Почему этот парень поверил Армину, без пяти минут летящему вниз? — Ты боишься, — продолжал он, будто прочитав вопросы Армина в голове, — Боишься умереть зазря. А еще… От тебя веет правдой. Лгуны так не пахнут. — Ну так? Прошу, расскажи мне. И Армин рассказал. Почему-то доверил все свои постыдные осколки жизни. Как те самые секретики из детства, зарытые в земле и накрытые стеклышком. Только вместо фантиков и пуговиц — склизкая грязь, очерняющая жизнь. И так, веселая история вышла с ним, вышедшим по залету замуж за человека, который и оплодотворил против воли. Этот же человек потом, как выяснилось, и не любил вовсе (хотя, а в чем противоречие?). Изменял с коллегой, по совместительству, своим бывшим. Все вокруг это знали. Все вокруг покрывали голубков. И, самое смешное, по какой-то причине, Армин считал все эти года, долгие шесть лет, искренней любовью то, что происходило между ним и этим человеком. Что поделать, получается, просрал эти странные шесть лет впустую. Как, казалось бы, лучшая подруга и науськала его на Армина. Как она же затащила парня в глубины такого пиздеца, что уже нет надежды на спасение. Ради чего? Выходит, не такая уж и хорошая подруга. И как даже мать не встала на сторону Арлерта. Как, собственно, и весь мир, казалось. Он стал для всех (или был таким всегда?) ненавистным человеком за факт существования. Парень понял простую истину: Он всегда был, есть, и будет один. Мир отвернулся от него с самого начала. — Знаешь, — после обдумывания над поведанным заключил человек с янтарными глазами, удерживающий прямо сейчас Армина от непоправимого, — То, что ты ворвался к начальнику, что покрывал этих… кхм, индивидуумов, — было видно, что он с предельной осторожностью подбирал выражения, хотя хотел материться, — Конечно, перебор. Сейчас скажу страшную для тебя вещь, но тряска вокруг детей — тоже. Но, с другой стороны, из всего того, что ты мне рассказал — самый легкий проступок. И я могу даже тебя понять. — Можешь… Понять? — Армин перелез, наконец, в безопасное пространство и встал подле парня. — Слушай, как тебя зовут? — парень быстро перевел тему. — … А…Армин. — Хах, ну, значит, послушай, Армин. — янтарноглазый положил грубые ладони на продрогшие плечи напротив, шепча, — Я понимаю тебя. Жизнь кажется тебе мукой. Все тебя ненавидят. Весь мир не желает тебя принимать. С тобой жестоко обошлись. Очень жестоко. Предали, вытерли ноги об тебя. Но ты обязан жить. В первое время — хотя бы вопреки. Сдашься, сгинув в пропасть — проиграешь этим нелюдям. Эти твари выиграют, потому что, в конце-концов, сжили тебя. Плевать, что у них не было, может быть, мотивов вредить тебе напрямую. Плевать, что им, по большей части, было все равно. Плевать на то, что они все из себя нигилисты, каждый сам за себя, всем все равно на чужаков… Они повинны в твоем состоянии. Они, черт возьми, привели тебя к этому! И они не могут победить тебя ни при каких обстоятельствах. Все эти лицемеры — он обвел взглядом окружающих людей, — Только и ждут, как напасть сродни шакалам, на любого, кто слабее, или же кто как-то разнится с устоявшимся закостенелым устоем. К сожалению, так устроено общество. Чтобы противостоять — нужно окрепнуть, излечить себя. Да, тебе будет трудно. Но нужно перетерпеть. С чьей-либо помощью, либо же в гордом одиночестве, но перетерпеть, обрасти панцирем. И затем… Нанести ответный удар. Потому что ты будешь готов, а они — нет. И лишь после этого ты сможешь жить дальше. Да, сначала будет трудно, страшно, невыносимо от одной лишь мысли, что ты всем был чужд, что все вокруг носили ослепительно-белые маски, скрывая уродство и пороки. Но затем… Ты ощутишь свободу. — Скажи, эм… — Ох, забыл, звиняй. Забыл представиться. Меня зовут Порко. Порко Галлиард. — Я… Извини, Порко, у меня просто не находится слов. — А ничего говорить и не надо. Я вижу, нет, чувствую, что у тебя более, чем две извилины в черепной коробке. Просто ты наивен. Даже слишком. Имеешь мало жизненного опыта. Голова промыта домостроем. У тебя явные проблемы с менталочкой, которые обесценивают все, кому не лень, что делает ситуацию еще хуже. К сожалению, человечки прогнили, и они, почуяв твою наивность и снисходительность, атакуют без промедления. — Почему… Почему ты решил помочь мне? — Почему? Ты еще спрашиваешь? — Порко всплеснул руками, — Я же говорю, что ты — далеко не дурак. Я чувствую за версту всю ту боль, что ты несешь. И, как я говорил: я тебя понимаю в какой-то степени, — парень усмехнулся и облокотился о перегородку, — Знаешь, у меня была примерно схожая ситуация. Тоже мой “ненаглядный” — он сделал пальцами кавычки, — Альфач куражился с омежкой на стороне. Мы были замужем. Когда правда вскрылась — эти двое укатили, перед этим учинив скандал мне. Мать прогнала взашей, дескать, такой сынуля не оправдал ожиданий. Ну, знаешь, неправильный. И, самое смешное, мой ненаглядный мутил с моим же братом. Даже от родни можно ожидать подставы. Все те года я чувствовал, как нечто закипает во мне. Бунт, явное несогласие с положением вещей. Но, с открытием той тайны, у меня будто разбились розовые очки. Вся наша с тобой роль, как никчемных омежек — ублажать альфачей, что даже за людей нас порой не считают. Я зарекся даже контактировать с ними, кроме пары исключений. А потом пришло озарение: Не важны эти глупые касты. Все люди одинаковые. — Омежки, — продолжал Порко, — Лишь бы выжить, видят друг в друге соперников, готовы волосы вместе со скальпом отодрать. Беты и прочие, казалось бы, нейтральные чуваки — подпевалы сильных мира сего. Везде несправедливость, Армин. Разумеется, есть и хорошие, действительно хорошие люди. У меня есть друзья, в которых я уверен, как в себе самом. Но судьба-скотина может повернуться к тебе задницей, и ты должен быть готов к тому, чтобы справляться один. А я… Я не хочу, чтобы кого-то, кто не заслуживает страданий, превратила в фарш система или, что еще страшнее, люди, готовые поступиться человечностью ради собственных желаний. Вот и вся моя причина, — Галлиард развел руками, — Мне показалось с самого начала, что мы немного, но одинаковые. Я смотрел, как ты стоишь, и видел самого себя несколько лет назад. Издержки пограничной эмпатии, — усмехнулся он. — Но… Как ты спасся? — О, мне, признаться честно, пиздецки повезло с друзьями, как я уже говорил. Я попал в поистине волшебный коллектив. Эти ребята вытянули меня из дерьма. И, разумеется, психотерапевтка, к которой я хожу насчет, скажем так, менталочки своей. Но, справедливости ради, в ремиссию выхожу. Спасибо этой Чудо-женщине, честно. Сразу видно, профи с фем-оптикой. Кстати, я надеюсь, ты уже развелся с этим мудачьем, который хуй в штанах не может удержать? — К сожалению, нет. Понимаешь ли, мы с ним истинные. —...Пиздец, — это все, что мог сказать Галлиард на это, и Армин был с ним солидарен. Странно, что стало будто легче, что-ли. Этот суровый парень по имени Порко… Арлерту не просто открыли глаза на мир окончательно, сломав к чертям розовую ширму окончательно. Подарили долгожданную передышку в тотальном раздрае. Хотя, казалось бы, буквально незнакомец. Иронично, что простой мимо проходящий парень дал больше тепла, чем все люди, окружавшие самого Армина много лет. Это странно. Такого же не должно быть! Но так приятно. — Слушай, — замялся Галлиард, — Ты сейчас со своей мамашей живешь? — Ну… да. — Я подозреваю, судя по тому, что ты рассказал, что она, ну… — Галлиард уставился куда-то вдаль, будто отдаваясь каким-то своим мыслям, — Отбитая немного, без обид. Мне кажется, действительно будет лучшим решением свалить. И… — видно было, что этот Порко хотел сказать еще что-то, но не мог. И поэтому перевел тему, — Слушай, если хочешь как-нибудь встретиться там, то, ну… — Предлагаешь пообщаться? — и тут, Армин сам себе честно признался, но он был в шоке. На его памяти, это был, пожалуй, первый случай, когда ему предлагают общение. Хотя, может, он уже и забыл… — Ах, именно. Я чувствую, что ты, ну… своеобразный человек. Человек, который ошибался, обжигался. Но ты точно не заслуживаешь дерьма от скотины-жизни. Тебе просто нужно стать прочнее. И, я понимаю, как это звучит от, мать его, незнакомца. Я знаю, что мы друг для друга, ну… — Порко перевел дух, — Ну, никто, по сути. Но я сам воспитал себя так: если я вижу, что человек без пяти минут труп, сожранный, гниющий, то почему я должен стоять в сторонке и такой: да, все окей? Так ничего не изменится. А я хочу перемен. Тебе еще многое предстоит понять. Так что, — он повернулся вновь к Армину лицом и протянул руку, — Давай договоримся. Прошу, не делай с собой ничего. А я постараюсь быть для тебя спасательным другом. — Ты хотел сказать: спасательным кругом? — и Арлерт ответил на это рукопожатие. Где-то в глубине загорелся крохотный огонек надежды. *** — Мам, я дома! На улице в разгар осени холодно. Но дома еще холоднее. На пороге захватывают знакомые спазмы в груди. Из кухни выплыла миниатюрная женщина, чью судьбу в этом колесе сансары повторяет ее сын. Отец гулял беспробудно. Мать прощала. Все повторяется. Хотела ли маменька такой судьбы своему ребенку? Скорее всего, просто не было выбора. Никто не показал альтернативы. — Привет. Где гулял? — и посмотрела прямо в душу. Черт, и откуда она научилась такому взгляду, будто потрошит твое бренное тело на предмет секретов? — Почему глаза опять на мокром месте? Опять ревел по своему гуляке? — Я не плакал. Тебе показалось. — А то я не вижу, — мать закатила глаза, — Сколько раз тебе говорить, чтобы ты хотя бы не показывал все свои эмоции прохожим? Стыдно смотреть. Эмоции никогда не украшают людей. Только показывают, какое ты ничтожество. Вообще не понимаю, почему слезы льешь. Не умер же никто, — пробубнила мать. Еще одна заповедь. Никаких эмоций. Это слабость. — Мужу звонил? — Не называй его так! — огрызнулся в ответ Армин, прошествовавший на кухню, дабы угрюмо прикончить стакан воды. Его буквально передергивало от упоминания статуса этого… этого… От кого так больно в груди. — А что я не так сказала? — мать удивленно похлопала глазами, — И не смей повышать голос. Вместо этого мог бы и начать что-то делать, чтобы он вернулся. Я понимаю, что развод в вашем случае, слава Богу, маловероятен, но тем не менее. Не собираешься возвращаться? Что ты за омега такая? — Я не собираюсь возвращаться к этому человеку. Смысл? У них с этим окурком и так все заебись. — Фу, ты где вообще таких слов нахватался?! Разве я тебя учила грязно ругаться? — Тебя только это сейчас интересует? Ты сейчас не шутишь? — Какие тут шутки? — женщина всплеснула руками. Такой отчаянный жест. Напоминание о разочаровании в своей жизни, — И ты серьезно не собираешься ничего делать с… — Нет, не собираюсь. Я устал от этого дерьма. Мать буквально взвизгнула, будто она — низкопробный черт мелкого пошиба прямиком из преисподней, и при нем упомянули имя бога всуе. — Выбирай выражения! Ты что, не понимаешь? — она подошла и встряхнула сына за плечи, безумно шепча, — ты хочешь потерять свою семью? Хочешь потерять мужа? Хочешь остаться один, как я?! Наконец, она отцепилась от многострадальных плеч Арлерта и, обогнув стол, села рядом: — Пойми, я же хочу, как лучше! Я, дура старая, профилонила твоего отца, и осталась одна-одинешенька. Такая уж у нас, омег, участь. Нам просто остается быть мудрее и хитрее. И ты должен не упустить шанс вернуть Эрена. Ну зашел не в ту дверь, эка невидаль! Все альфы такие. Просто ты должен был его держать в узде, так бы никто не увел. Сам же виноват! Боже, плохой из тебя… Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Стыд и сожаления навалились лавиной. Не углядел. Не удержал. Помешал. Встал на пути. Уступил. Любил, но не был любимым. Не предавал, но был преданым. Недостаточно старался. Недостаточно любил. Недостаточно страдал. Недостаточно… Недостаточно жил. Ненавистный, презренный, сломанный, неправильный, неважный, ненужный, неизлечимо простуженный, глупый… Знакомая мертвая хватка хватается за горло. Вышибает весь дух, заставляя сердце изводиться в безумном галопе. Опять… Ты же тоже хорош! Ты не шелковый! Ты заслужил эти страдания! Все издевательства над тобой оправданы! Ты ничтожество! Ты посмел помешать великой любви! Ты здесь никто! Как же он ненавидит всех этих людей! Существ, что отравляют душу, эгоистичных мразей без малейшего чувства эмпатии. Похуистичных, беспринципных бездушных ублюдков, рукоплескающих избиению и терзанию, требующих хлеба и зрелищ… Он тонет вновь. Уходит с головой в омут. Захлебывается. Никому нет дела. Никто не будет испытывать сожалений. Он стучится в пуленепробиваемое стекло. Кричит, умоляет хоть кого-то быть тут человеком… —...Ты закончил? Мать лишь смотрела без малейшего намека на сострадание, как его сын утопает. Она не поможет. Никто не поможет. — Вставай давай, — женщина силком подняла задыхающегося Арлерта с пола, — Вот про это я и говорю. Опять ты эту паничку включаешь! Я даже не знаю, как с тобой разговаривать. Чуть что, так сразу валяться по полу или еще хуже, руки резать. Стыдуха! Словесный апперкот матушки не делает легче. Да что уж там, легче было бы не слушать того парня и прыгнуть, наконец, с моста. С другой же стороны... Порко… Это действительно иронично. Незнакомец был, пожалуй, первым человеком в жизни Армина, который отнесся по-человечески. Разумеется, не стоит обольщаться. Вероятно, это была разовая акция от персоны, которой не плевать, которая была на месте самого Армина, которая способна понять его, как человека. Персоны, оказавшейся в нужное время в нужном месте. Не будет же человек помогать какому-то там унылому существу, с которым у него нет ничего общего, даже если и утверждал обратное. Людям всегда глубоко похуй. Гуманность куда-то делась еще давно и явно не собирается возвращаться. Но Порко… Даже его запах будто был пропитан искренностью. Галлиард ощущался пожаром, сжигающим все на своем пути. Галльярд пах горящей свечой, освещающей путь заблудшим душам. Галлиард был яростным, ненавидящим оскотинившийся мир, что ранил его. Решающим все проблемы радикально. Скорее всего, он и есть радикальный феминист. Ну, тот самый, которым пугают непритязательную толпу. Возможно, он действительно просто из вежливости предложил как-нибудь встретиться. Что-то в духе “мы вам перезвоним”. Или нет? Все, что сейчас хотел Арлерт в данный момент — лечь и, желательно, больше никогда не просыпаться. Раствориться где-то в небытие, чтобы никто не знал его, не помнил. А еще лучше — никогда не рождаться. Все вокруг его ненавидят. За факт его жалкого существования. За то, что он стал помехой какой-то там великой любви. Чем виноват? Разберутся зрители. Хотя… Они все опоздали и, в то же время, сами стали причиной того, что больше всех на свете Армина ненавидит сам Армин. Всю жизнь стыдили за все. За неспособность родить. За эмоции на фоне целого букета из психических расстройств, которые он не может даже в полной мере обуздать. За то, что влюбился не в того. За то, что вышел замуж за того, за кого, как выяснилось, нельзя было выходить, потому что… Потому что на него положила глаз королева пчелиного улья. Зрители нашли виновного. Зрители захлебываются в овациях. Вот так вышло. Просиживали романтические штаны эти двое, а страдать в итоге третьему. Случайно стал костью поперек горла, теперь расхлебывать. Рожден страдать. Рожден мешать всем и вся. Не заслужил собственного счастья. В ночной тиши раздался стрекот телефона. Играла песня, которую часто слушали вместе Армин и он. Их любимая песня. Боже, надо будет поменять. Имеджин Драгонс — это, конечно, хорошо, но теперь он их слушать не может. Но кто звонит в столь поздний час?.. На дисплее высветилось имя… “Порко Галлиард” И Армин ответил: — Да? На другом конце провода — тот самый хриплый, немного кричащий голос, давший искорку тепла: — Алло? Армин? Привет, извини, что так поздно. — Все в порядке. Что-то хотел? — Ну… я просто… — Галлиард, видимо, по привычке замялся. Наверное, ему всегда трудно давались диалоги, — Я просто хотел спросить, как ты там? Ну, добрался… Черт… — Все в порядке, — Армин поспешил успокоить парня, — Ну, нормально добрался. Без происшествий. Все нормально. —...Точно? Извини, что спрашиваю, знаю, что навязываюсь и это не мое дело… Мне показалось по голосу, что что-то произошло. Ох… Проницательный какой. Армина, с одной стороны, пугала эта прозорливость, но с другой стороны, он даже ей восхищался. Ну, то есть, угадать по хорошо скрываемой за годы практики интонации, что у тебя буквально только что произошло очередное дерьмо... Неплохо. — Если не хочешь говорить — все в порядке, я могу понять тебя, — тишина. Порко собрался с духом и выпалил, — Не хочешь завтра встретиться? Ну… Прошвырнуться там? В первой половине дня, если тебе будет удобно. Не нравится Армину все это. Микаса тоже была, казалось бы, лучшей подружкой на века. И вот к чему это все привело. Если близкий человек толкнул в пропасть, то чужой человек — и подавно. Он всегда один. Был, есть, и будет один. Ценный урок на всю жизнь: никогда не доверяй людям. Если они увидят кого-то в петле, то с радостью пнут табуретку. Или еще лучше, сами сунут голову несчастного в это дивное ожерелье из веревки, предварительно натерев мылом с запахом желтых роз. Сострадание — атавизм на теле общества. Особенно, если это не несет выгоды или мешает эфемерному счастью кого-либо, построенному на боли, слезах и предательстве. Но, тем не менее… Этот парень-солдафон схватил за шиворот его на том мосту, не дал упасть. Все люди, которых знал Армин, прошли бы мимо или вообще толкнули в объятия пропасти. — Хорошо, — Армин внезапно для себя выпалил, — где встретимся и во сколько? — Ох, ты согласен? — даже через километры в трубке слышалось неподдельное облегчение. Разве человек может таким воодушевленным? Особенно по отношению к столь жалкой персоне, как Армин, — Давай тогда в девять! В парке Надежды? — Хорошо, — да, действительно было хорошо. Где-то в глубине души, — Отлично! Встретимся там. — Хорошо. До встречи тогда. — До встречи, — боги, Армин улыбнулся? И эта улыбка не была вызвана стрессом? Это улыбка радости? — И спасибо. За все. Порко молчал, о чем-то раздумывая. И, наконец, ответил: — Не за что. Тебе нужен был человек в окружении, что протянул бы тебе руку помощи. Я рад, что оказался сегодня на мосту. Помни, что ты не один. — Спокойной ночи, Порко. — Спокойной, Армин. Когда в последний раз Армин ложился спать не с дорожками слез на лице, а с улыбкой? Когда он засыпал не с тупой болью в груди, а с тянущим чувством предвкушения чего-то, что призвано не доломать его окончательно? Что призвано излечить? Только бы в очередной раз это не было ложью. Пожалуйста, пусть хоть раз в жизни это не будет грязной ложью… Он устал от бесконечного вранья… *** Он открыл глаза где-то в пять утра. Заря еще только занималась. Обычно в фильмах показывают весь спектр эмоций, когда человек пробуждается от липких кошмаров. Но стоит ли вообще говорить, насколько эта картина гипертрофированна? Вообще, строго говоря, Армину обычно ничего не снится. Что в груди пустота, то и подсознание не спешит делиться картинками во снах. Но сегодня было, видимо, исключение из устоявшейся картины. Как сейчас, перед глазами море крови. Его руки в ней же по локоть. Он исходится в животной ненависти ко всем тем, что отравили его жизнь своим существованием. Он жаждет мести. Он идет с винтовкой на свадьбу. Устраивает кровавую баню и смеется. Долго и заливисто. У его ног — голова одного жалкого лгуна и мрази. Где-то на отшибе в месиве из своих же грязных внутренностей валяется королева пчел. А он, Армин, недостойный, презренный, преданый всеми, устроил революцию. Они жили недолго и счастливо, умерев в один день. Превратили жизнь в ад — распишитесь. Плохие люди делали плохие вещи. Плохие люди должны искупить свою вину сполна. Боги! Армину никогда не снилось чего-то… Ну вот подобного. Раньше потолком считалась смерть за кадром, о которой Армин узнавал постфактум. А тут… И ведь самое страшное… Армину это нравится. Армин жаждет этого. И подсознание услужливо подает сочные картинки с расправой. Но сам Армин же не такой! Он никогда бы не причинил вред даже таким людям. Его максимум — комара прихлопнуть! “У тебя забрали твое долго и счастливо, разве ты не хочешь возмездия и заполучить то, что по праву твое?” — шепчет где-то на подкорке незнакомый голос. — Нет! Я ни за что не опущусь до уровня этих животных! — ответил Армин этому голосу. Но голос решил не удостаивать его ответом. Просто красноречиво замолчал, заставляя самому додумывать все то, что он хотел там все-таки сказать. И как-то расшифровывать эти шарады не очень хотелось. Мало ли, какие еще демоны живут внутри? Хотелось убежать от всего этого как можно дальше. Когда-то давным давно, когда Арлерт был в отношениях (боже, это будто было в прошлой жизни), ему снилось безграничное море. Они вдвоем стоят, соленые брызги от бушующих волн капают на лицо. Казалось, весь мир застыл и растворился в утренней дымке. И остались лишь двое. Сейчас это кажется таким далеким и утопичным. Будто и не про них вовсе. Все окрасилось в серые цвета. Сейчас это кажется неким предупреждением, затишьем перед бурей. Подсознание уже тогда предупреждало Армина о цунами. Но тогда… Тогда ни один радар не заметил никакой сейсмической активности. А стоило бы. Смысла лежать и таращиться в неровный потолок с паутинкой трещин не было. Хотелось как можно скорее убежать куда-нибудь. Где нет людей. Где никто не увидит полных сожалений и слез глаз, не устыдит за прошлое. А впрочем..? Вероятно, в такую рань мало людей. Да и, боги, никто не заметит праздно шатающееся тельце, не разглядит даже, что это — пустая оболочка, из которой всю душу высосали. Людям не интересно какое-то там сопереживание, им нравится безучастно наблюдать за чужой болью, упиваться ей. Мир не терпит сострадания, это слишком низко. Медленно натягивая брюки и любимый голубой джемпер, Армин надеялся не разбудить мать. Сразу же вопросы посыпятся: “А куда собрался?”, “Делать больше нечего тебе?”. А также, в теории, можно сразу после шатания по улице, сразу идти на встречу с Галльярдом. Лишь бы его, Армина, не свалило от, вероятно, уже хронического недосыпа. И, боги… Пусть хотя бы в этот раз хоть немного повезет с человеком! Ну не может же быть так, что все люди на этой презренной Земле — беспросветные лгуны. Хоть кто-то, но должен быть в этом мире человеком. И он сейчас не про вид, как таковой. *** На улице утренний мороз. Но даже он был теплее, чем холод в жизни Армина. Чем его нутро. Сейчас, пожалуй, только песни Билли Айлиш хоть как-то скрашивают утро. А ноги его, тем временем, привели к, пожалуй, самому ненавистному в жизни. Чертова больница! Сам не помня, как вообще сюда пришел, он чертыхнулся про себя так грязно, что маменька, если бы услышала — точно вымыла Армину рот с хлоркой, потому что обычное мыло не справилось бы. Есть в этом какая-то злая ирония. Ноги сами притащили Армина в то место, где у него отняли все. Раздели всю душу догола, освистали и оставили валяться где-то среди разбитых надежд на какое-то там долго и счастливо. А он всего лишь хотел, чтобы все было хорошо. Хотел любить и быть любимым. Видимо, не судьба. А рваная рана в груди вновь кровоточила. Возле служебного входа стояли до боли знакомые силуэты. Животная ярость захватила Арлерта, с головой окунула в прорубь сожалений и ненависти. “С тобой жестоко обошлись, и теперь эти двое стоят, будто ничего страшного не произошло, будто никто и не страдал из-за их действий. Неужели ничего с этим не сделаешь?” — Голос внутри вновь дал о себе знать. Как демон, он подначивал на те страшные преступления, которые сам Армин видел в своих снах. Привлекать внимание этих… этих персон (боги, Армин даже назвать их людьми не может) было совсем некстати. Тихо, чтобы ни одна живая душа не заметила его присутствия, он ушел за угол. Сердце стучало в висках. Еще немного, и его опять настигнет паническая атака. И, пока не поздно, он поспешил на ближайшую автобусную остановку. Плевать, что эти двое там делали. Плевать на все. Сам Армин больше не хочет разбираться во всем этом. Ему достаточно того, что с ним сделали. Достаточно слез из-за человека, который не оценил его любовь. Весь остаток времени до встречи с Порко он бесцельно катался на автобусе, шатался по парку, слушал музыку. И, боги, раньше он просто слушал мелодию, не вдаваясь в лирику и мотив, основываясь на критерии “качает” и “не качает”. Теперь она заиграла, как бы это ни звучало, новыми красками. Текст теперь будто звучал именно про него. Очередное предупреждение из прошлого, которое Армин упустил. Я так устал от этой лжелюбви, лжелюбви, лжелюбви Мне так жаль, но это лжелюбовь, лжелюбовь, лжелюбовь... О да. Он сам устал. А понял только сейчас. Понял, что ему врали все эти годы. И все ради эфемерной любви, к которой идут по головам. Единственное — зачем было врать человеку долгие годы, когда можно было изначально быть с тем, кого ты так сильно любишь? Видимо, не очень-то любил, просто по жизни мудак. Сплошные вопросы, на которые никто не даст ответ. Он пришел в парк где-то к девяти. Люди уже вынули свои мордочки из уютных нор и сновали, кто куда. Все лица слились в одно серое месиво. Но среди был тот, что выделялся своим огнем, красками всего мира, казалось бы. В поношенной кожанке, с этими громоздкими ботинками, с серьгой с подвеской в правом ухе, и цепи, цепи повсюду… Точно выделялся среди толпы. Он, боги, искренне улыбался Армину, как только его заметил. Будто рад был видеть. Это так неожиданно. — Привет, Армин, — он подошел и, боги, обнял? — Привет, Порко, — так странно было отвечать на объятия за время затишья и бултыхания в пустоте. Странно, но так приятно, — Давно ждешь? — Нет, я только пришел, все в порядке, — куда-то в ухо прошелестел Галлиард. В нос ударил запах горящего фитиля свечи и бенгальских огней. Ненавязчивый, но такой уютный, — Слушай… Армин вопросительно повернул голову. Они все еще стояли, обнимаясь, хотя обычно люди к этому времени убегают обратно прочь в свои уютные раковины. — Это прозвучит странно и по-фетишистски, — он смущенно выдохнул Армину в ухо, — Ты вкусно пахнешь. Как клафути с яблоками. — Что? Почему именно клафути? — Ну, я умею готовить только клафути, — наконец, Галлиард отпустил Армина и смущенно, но так звонко рассмеялся. И теперь Арлерт мог видеть весь спектр эмоций на его лице. Тот зарделся, пытался не улыбаться, но не получалось, — Остальное из мира гребаной кулинарии что-то слишком сложно. Даже с уроками старины Рамзи ничерта не выходит. Сам Армин чувствовал, как щеки стянуло от забытой улыбки. — Все в порядке. Ты тоже, ну, приятно пахнешь. Чем-то горящим. Как свеча. — Надеюсь, — захохотал Порко, — Это не связано никак с моими паршивыми навыками готовки. У меня все горит только так. Арлерт почувствовал, как отраву с именем бывшего мужа из сердца потихоньку начало вытеснять нечто иное. Кажется, он оттолкнулся от дна. *** Они вдвоем шатались по набережной реки, где вчера должно было бултыхаться бездыханное тело Армина. Так странно осознавать, что ты жив, хотя должен был распрощаться с жизнью. И это была заслуга Порко. Он вел Арлерта по, казалось бы, непримечательным улочкам, изрисованным и тронутым временем. Раньше Армин как можно скорее оттуда убежал, сверкая пятками. Но теперь видел в них какое-то свое очарование. Теперь они казались куда милее помпезных улиц центра, бездушных и вылизанных. Около подъезда стоял и курил какие-то дешевые сигареты пожилой, но все еще крепкий мужчина. Волосы уже тронуло сединой время, лицо покрыто трещинками морщин. Он посмотрел на ребят и строго улыбнулся. Порко закричал: — Здорова, старина Магат! Давно ты не вылезал из своего убежища! Они подошли вдвоем к Магату. Видимо, Галльярд живет здесь где-то рядом и знает этого мужчину, протянувшего ему руку. — И тебе привет. Отлыниваешь? — Магат захохотал, а Порко деланно надулся. — Обижаешь! У меня сегодня вечерняя смена. Надеюсь, придешь, мне же нужно на ком-то опробовать ту барматуху, что появилась в меню. — Ага, хочешь травануть старика? — Магат выдохнул дым куда-то в сторону и впервые взглянул на Армина, — А это кто? Никак омега? — мужчина недоверчиво принюхался и поднял в непонимании бровь. — Это Армин, мы недавно познакомились, — Галлиард отвел взгляд в сторону на секунду, будто чего-то смущаясь. Хотя, Армин может понять это чувство. Ну, то есть, как часто вы знакомитесь с суицидниками, а потом гуляете с ними? — Ага, ясно… — мужчина смерил двоих каким-то своим взглядом, читал насквозь, делал какие-то свои выводы. Видимо, к чему-то пришел, раз еще раз взглянул на них и усмехнулся. И Армин не знал, как к этому относиться, признаться честно. Но решил, что точно ничего криминального не произошло, раз Галлиард на этот взгляд улыбнулся. Они явно поняли друг друга. Но с другой стороны... Нет, Армину все еще это не нравится. Он помнил опыт с "лучшей подружкой навсегда", которую знал с самого детства. Он еще немного послушал в пол-уха их разговор. Магат спросил что-то про некую "КГБшницу", дескать, она до сих пор заправляет их алко-цирком, как там "Кольти и его малявка", спросил про "Рыжего", "Конопатую трейлер треш" и прочих неведомых Армину людей. Наверное, коллеги Порко. — Так, ладно, — мужчина оторвался от стены и, потушив бычок, пошел обратно в подъезд, крикнув на прощание, — Удачи погулять, и смотрите, не шалите там. С тобой не прощаюсь, Порко, еще зайду к тебе. Интересно узнать, что ты за бурду там в очередной раз намешаешь. Надеюсь, это не будет очередным "Зубастым бешенством", после которого я час в туалете сидел безвылазно, террорист ты печеночный. Армин обернулся к Галлиарду с интересом. Уже хотел спросить обо всем этом, но Порко опередил поток вопросов. И как ему это удается? — Это Тео Магат, мой старый знакомый. Такой классный дядька! Жалко, что в последнее время не так часто вылезает из своей берлоги со своим кантри и бразильской мыльной оперой, — с сожалением пробормотал он, — Старый стал, что поделать. Сам Армин пока думал, как ко всему этому относиться. С одной стороны, мистер Магат пришелся по душе ему. И даже видел, откуда теперь ноги растут у бунтаря Галлиарда, потому что в самом Магате чувствовался огонь авантюризма, не потухший даже сквозь время. Но вместе с этим этот мужчина знал что-то. Иначе не смотрел бы на них двоих с хитрецой, присущей знающим какой-то секрет людям. И Армину это не нравится. Как-то не очень приятно оставаться в неведении. Был уже горький опыт. Однако Порко это никак не смущало. Они знали друг друга очень давно и, наверное, Галлиард научился считывать все мысли Тео Магата с полувзгляда. Пожалуйста, лишь бы все не закончилось очередным предательством… Ребята еще долго гуляли так. Порко так и норовил накалякать очередной шедевр шутки ради на каком-нибудь фасаде, а Армин его каждый раз отговаривал, грозясь отобрать перманентный маркер примерно навсегда. И то отговаривал от пакостей с переменным успехом, поэтому на каком-нибудь фонарном столбе, нет-нет, да появлялось личико за авторством Галлиарда. “Теперь этот мир не такой унылый!” — с гордостью вещал он. Было ощущение, что Армин как-то, ну… Будто больше не был привязан к камню на дне в ожидании смерти от асфиксии.