О тортах и ножах

Рабочий день тянется непривычно медленно. Кёрли мутит, может от того, что целый день он сидит в темном помещении рубки, пустым взглядом скользя по ровным рядам числовых данных, выведенных на дисплеи, схематичной карте бескрайнего космоса и маршрута их движения. А может из-за того, что из еды у него сегодня была пачка крэкеров и вода, что по счастливому стечению обстоятельств оказались здесь же. Возможно, его со-капитан принес их для себя когда-то, Кёрли не знает. Тот еще не появлялся на рабочем месте. И не смог бы, если бы захотел – капитан закрыл дверь. Так что важнее еды и прочих благ для мужчины было хотя бы временное ощущение безопасности. Ему надо было подумать. Обо всём, что происходило. Только вот мысли лезли сплошь не подходящие, не помогающие ситуации. Кёрли просто не мог оценивать поступки друга объективно, а о совете от других членов экипажа и думать не стоило. Рассказать кому-то о всём, что произошло... Историю придётся начинать с самого начала, чуть ли не с лётной академии. Кёрли прикрывает глаза, всего на минуту. Который раз за сегодня вспоминает те дни, когда между ними всё было в порядке. Может, психика пытается так защититься, проводит четкую грань, разделяя того Джимми, который уродовал его тело ножом и того, что стал его другом почти с первых дней обучения. Даже больше, чем другом, на некоторое время.

***

В аудитории невыносимо душно. Почти до такой же степени скучно, и Джимми за словами профессора почти не следит, изредка выныривая из своих размышлений лишь для того, чтобы вписать в конспект опорные слова. После, когда вечером все студенты отправятся в общежитие, он, конечно, посидит над исписанными витиеватым почерком листами подольше. Может, даже попросит Кёрли помочь, объяснив тему. Показатели у Джимбо были неплохие, даже хорошие, но до "идеального" было ещё далеко. Он выскальзывает из аудитории незаметно, остаётся в дверях, ожидая пока Кёрли соберётся. Тот всегда задерживался на пару минут, неторопливый и уверенный в своих движениях. Волевой. Эта воля, наверное, и привлекла Джимми в своё время. Лекции всегда до ужаса скучные, даже для отличника-Кёрли. Зачем два часа мучать студентов материалом, который можно на пальцах объяснить за пятнадцать минут? Парень задерживается в аудитории, собирая вещи. Поднимает голову, ища у выхода знакомую темную макушку. Улыбается широко и тепло, заметив, что его ждут. Джимми, конечно, не был из тех, кто обещает луну с неба достать, и их дружеские отношения совсем незаметно перетекли в другую плоскость, но он по-своему заботился и проявлял привязанность. Кёрли ценил и это, старался не давить. Взгляд тёмных глаз чувствуется и отсюда, и парень уже слышит чужое недовольное бурчание по поводу его долгих сборов. Путь ему преграждает девчонка из их потока, подхватывает под локоть, улыбаясь, щебечет быстро. – Кёрли, ты понял сегодняшнюю тему? Я просто совсем запуталась, может, объяснишь сегодня вечером? Кёрли теряется на мгновение, пытаясь понять, есть ли в чужих словах второе дно. Помочь-то он всегда не против, ему даже в радость, но не больше этого. Джимми опирается о косяк двери, не смотрит в аудиторию до тех пор, пока не слышит, как женский голос окликает Кёрли. Внутри неприятной змеёй копошится что-то тёмное, грязное. Что-то, чему он пока не может найти объяснение, но это "что-то" толкает его отстраниться от косяка, недовольно хмуря брови. Кёрли не должен был задерживаться. Особенно с какой-то девчонкой. — Что-то забыл? — он возникает рядом, словно сторожевой пёс, смотрит на девушку предупреждающе, пока сам цепляется пальцами за чужой ремень, требовательно тянет Кёрли к себе, — Мне казалось, что на вечер у нас уже есть планы. Или будешь подрабатывать учителем для недалёких? Ответить Кёрли не успевает. Незаметно подошедший Джимми буквально вытягивает его из чужих рук, и это даже мило, если бы они не стояли теперь так невозможно близко. Официально они ничего не объявляли, даже друг другу. Им было комфортно и так, а потому сейчас Кёрли немного нервничает, легонько тычет друга в бок локтем. Девушке же улыбается виновато, как всегда сглаживая углы: – У нас и правда были планы, извини. Могу одолжить конспект, если хочешь, я всё записал. Та выглядит так, будто предложенной тетрадью Кёрли лично её оскорбил, хотя это скорее сделало обращенное к ней "недалёкая". Она поправляет сумку на плече, морщит нос: – А разве кудряшка уже не подрабатывает? Не знаю, что ты там себе напридумывал, Джимбо, – её взгляд очевидно ясно цепляется за пальцы, что все ещё продеты под ремень "кудряшки", – но до Кёрли ты объективно не дотягиваешь. Как небо и... Кёрли поднимает обе ладони вверх, перебивает, вежливая улыбка кажется максимально натянутой: – Не будем начинать конфликт, верно? Не стоит нести бессмыслицу из-за обиды. И нам всем уже пора. Обеденное время. Под кожей копошится что-то липкое, стекает зашиворот грязью, а после - льётся прямо в глотку, горьким привкусом оседая внутри. Не дотягивает. Всё ещё не дотягивает, несмотря на то количество сил и нервов, что он потратил за время обучения. Несмотря на бессонные ночи, что Джимми проводил за конспектами, чтобы стать лучше, чтобы стать капитаном. Горький привкус оседает темнотой в глазах, с которой он смотрит на девушку перед собой. Две чёрные дыры, поглощающие свет, которым Кёрли пытался сгладить ситуацию. — Не знаю, что ты там себе напридумывала, но планы у нас были иные. Не учёба, — пальцами ведёт по ремню, прислоняется своим бедром к чужому, позволяя горькости стекать изо рта ядом, отравляющим всех, кто находится рядом, — Но тебе подобное не светит, так что вперёд. Ищи себе кого-то, до кого дотягиваешь ты. Пальцами ведёт выше, оглаживает бок друга, цепляется за подбородок, впиваясь пальцами грубее, чем обычно. Раздражение горчит на языке, прожигает в нём дыру, которая, кажется, становится больше. Джимми касается губ Кёрли своими, коротко, но и этого достаточно, чтобы указать девчонке её место. Не поцелуй. Оскал бешенной псины, оберегающей свою территорию. Атмосфера накаляется сильнее, как бы отчаянно Кёрли не старался сбавить градус. Он не знает, кого одергивать первым – явно специально подстрекающую девчонку или Джимми, который смотрит на ту с непривычной, густой злостью. Кёрли, кажется, впервые видит его таким. Друг и раньше злился, бесился на окружающих, но мирно и ворчливо, в силу своего характера. А сейчас в нем будто задели что-то важное, о чем даже Кёрли не догадывался. Фраза о том, что им всем надо успокоиться, так и не слетает с его губ. В них жёстко впечатываются губы Джимми, знакомые до каждой трещинки. Кёрли не отстраняется, но и инициативы не проявляет, только смотрит неодобрительно, мол "и что это было?". — Пойдём, кудряшка? — произносит спокойно, облизывает губы коротко, не удостаивая взглядом несостоявшуюся собеседницу, — У нас не так много времени на обед. Девушка показательно морщится, обходит их и почти выскакивает из аудитории. Кёрли кладет ладонь на чужую шею, зарывается в волосы на загривке и коротко целует в уголок губ. Только после этого отступает: – Не стоило, Джимбо, она сейчас такого напридумывает, а нам потом разгребать. Чужие прикосновения чуть успокаивают. Усмиряют ту горечь, что сжирает изнутри, заливая всю глотку и внутренности. Джимми кажется, что даже двигаться сложно, всё тело налилось свинцом, а конечности тяжёлые, грузные. Коридор встречает их шумом и мельтешением, Кёрли старается держаться поближе, чтобы его было слышно: – Ты же не воспринял это всерьёз? Она просто задеть побольнее хотела, не понимаю, зачем только. Кёрли сладкий. До приторного привкуса торта на губах. Это сладость раньше с достатком компенсировала отвратительный характер Джимми, которого в академии недолюбливали. Вечно недовольный, вечно с одним и тем же выражением лица. Кажется, его улыбку только Кёрли и видел. — Не беспокойся, максимум потрещат пару дней и успокоятся, — хмыкает тихо, идёт рядом с другом, словно сторожевой пёс на коротком поводке. Покорный хозяину и опасный для окружающих, — Сам знаешь, как здесь это работает. Джимми кажется, что стены серые. Что они давят на черепную коробку не только гамом студентов, но и тихим шёпотом на краю слуха. Не дотягивает. — Нет конечно, — первая ложь срывается с языка так просто, словно он всегда врал Кёрли прямо в лицо, — Стоит мне ещё каких-то девчонок слушать. Они просто за тобой хвостиком увиваются, вот и все. Ты же у нас главный секс-символ академии. – С "секс-символом" ты, конечно, перегнул, Джимбо, на мачо я не тяну. Да и не хочу тянуть. Парень пожимает плечами, смотрит на скопившуюся в столовой очередь, щурится. Джимми подкалывает, тычет в чужой бок локтём, пока внутри всё скручивается в тугой комок. До Кёрли Джимми и правда не дотягивал. Ни мозгами, ни внешностью. — Пойдем, быстро пообедаем и в общежитие, пар больше нет, насколько помню. Он радуется, что хоть голос слушается. Что горечь не успела проникнуть так глубоко, чтобы сковать глотку невысказанным "Я пойду сам. Ты мне не нужен.". Я тебе не нужен. Студентов становится меньше – счастливчики, у которых закончились занятия, спешно расходятся по домам. Кёрли смотрит обеспокоенно ещё пару мгновений, пытаясь уловить что-то в чужом тоне и лице, но ничего не находит и снова широко улыбается. Если что-то будет не так, Джимми же ему скажет, верно? Он был сложным человеком, порой грубым даже, но между ними было доверие, взаимопомощь. Чувства, даже если громких признаний и не было. Кёрли тянется к чужой ладони, переплетает пальцы, утягивая за один из столов, чтобы скинуть вещи. Смеется, лицо другой рукой потирая: – Что у нас там по деньгам, может, обнаглеем и захватим пиццу по дороге? Как раз к фильму будет. А ещё Кёрли все равно чувствует лёгкую вину перед другом за произошедшее. Последнее, чего он хочет – это провоцировать Джимми на ревность. Сейчас парень то и дело выцепляет направленные на них взгляды однокурсников, неосознанно даже, под впечатлением от чужих слов, но руку Джимми не выпускает, рассеянно поглаживая его запястье. Джимми удивлённо приподнимает брови, чувствуя, как чужая ладонь переплетается с его. Как чужое тепло согревает замерзшие от раздражения пальцы. Раньше такого не было. Ни настолько сильного раздражения, липкой грязью стекающей по рукам, ни подобных жестов привязанности. Парень поджимает губы, старается отогнать прочь навязчивую мысль, стучащую в висках одной и той же фразой. Ему кажется, что Кёрли смотрит на него с жалостью. Не волнение, а липкое чувство, которое Джимми ненавидит. Хочется отдернуть руку. Хочется уйти, чтобы не чувствовать, как под кожей копошится злость. Но он упрямо поджимает губы, идёт рядом, к одному из свободных столиков, которых в столовой уже было не так и много. Пальцы у Кёрли тёплые, подушечки – мягкие. И сам он похож на яркую звезду, к которой тянутся люди. Что такого он нашёл в чёрной дыре, что поглощает этот свет, Джимми не знал. — Перегнул ли? — бровь выгибает, садится на лавочку и, не отпуская чужую руку, тянет к себе, чтобы друг сел рядом, — Они на тебя слюни пускают каждый день. Ты просто не замечаешь. А Джимми — да. Слышит перешёптывания, замечает стесняющихся подойти девчонок. Слышит и то, как за спинами шепчутся о том, что на фоне него светлый и мягкий Кёрли выглядит ещё ярче. Кёрли усаживается рядом, смешливо морщит нос: – Тогда пусть пускают и дальше, мне без разницы. Ему и правда хватает того, что у него уже есть. Темных уставших глаз и темных же волос, редкой, но яркой улыбки. Отпускать чужую ладонь не хочется, но Кёрли всё ещё не давит, дает пространство и всё такое прочее. Сам он был бы не против держаться за руки весь обед, будто они в старшей школе. Парень мягко освобождает ладонь, тянется к сумке. Условия в академии не самые лучшие, руководство экономит на всём, в том числе и на качестве еды. Зато это возможность бороздить космос – детская мечта почти каждого, наверное. — Думаю, нам хватит на одну. Пони в этот раз расщедрились на стипендию, — жмурится чуть, достаёт одной рукой из сумки ланч, ведь питаться столовскими обедами - все равно, что подписать смертный приговор, — Вот так они готовы мотивировать своих будущих пилотов. Мне кажется, что на корабле нам целый торт приготовят за завершение обучения. Ему кажется, что в спину утыкается чей-то взгляд. Тысячи глаз следят, ждут, пока он совершит ошибку, за которую придётся брать ответственность. Джимми кладёт подбородок на чужое плечо, вдыхает запах, чем-то напоминающий сахар. — Тошнит уже от этой академии. Под кожей — мечта, которая кажется всё более далёкой. Слова Джимми про торт заставляют тихо засмеяться, Кёрли встряхивает головой, откидывая упавшие на глаза пряди: – Может быть, слышал что-то про торты. Не знал, что ты любишь сладкое, Джимбо. Дыхание Джимми щекочет шею. Кёрли поворачивает голову, тянется к чужому лицу, чтобы заправить за ухо прядь. – Немного осталось. А потом будем летать рейсовыми маршрутами, набьем руку здесь. Хорошим пилотам открыто множество дорог, найдется и для нас. Парень как всегда выглядит невозможно воодушевленным, когда говорит о будущем, с ярким блеском в глазах и жаром в голосе, которыми легко заражает остальных. Кёрли нагло ворует кусочек картофеля из чужого контейнера пальцами, и, прерывая чужое возмущение, добавляет: – Всё будет хорошо, точно тебе говорю. Вечный оптимизм Кёрли всегда казался Джимми чем-то глупым, чем-то, что потом встанет тому боком. Но, слушая воодушевлённую речь друга, парень улыбается уголками губ, скорее смотря на то, как горят чужие глаза, нежели вслушиваясь в слова. Джимми не любит сладкое. Терпеть не может торты, которые приторной сладостью встают поперёк горла. Кёрли сладкий. Но эта сладость ложится на языке чем-то приятным, оседает до тех пор, пока вся горькость не исчезнет. Джимми не думает о полётах, не думает о том, что будет в будущем. Он живёт настоящим и той фразой, слетевшей с чужих губ столь опрометчиво. До полётов он не дотягивает.

***

– Кто первый уснёт – убирается в комнате всю следующую неделю. Их комната совсем маленькая, не развернуться, но если примостить небольшой мерцающий экран на тумбу, а самим поближе сесть на кровати – можно вполне уютно посмотреть фильм. Кёрли как раз возится с настройкой, сидя на кровати и подобрав под себя ноги. С щелчком череды кнопок картинка становится чётче. — Ты же помнишь, что в прошлый раз первым уснул ты? — Джимбо хмыкает тихо. Липкое раздражение уходит на второй план, затихая лишь ненадолго. Сам он держит в руках стаканы с минералкой, ставит их аккуратно на небольшой столик, с трудом сооруженный из пары стульев. В комнате и правда было ужасно тесно. Компания экономила даже тут. Сам он опускается на кровать рядом с Кёрли, прислоняется спиной к стене, с лёгкой ухмылкой следя за чужими потугами. — Всё, горе-механик, настроил, — похлопывает по плечу, тянет за ворот футболки к себе ближе, — Как замечательно, что в рейсе этим заниматься будем не мы, да, капитан? В голосе — невысказанная обида, тугой удавкой свернувшаяся на шее. Джимми кажется, что воздуха не хватает. Не хватает и сладости, на которую можно было бы отвлечься. – Это же какой-то ужастик? Точно не до сна будет. А тебя такое не берёт, вроде как. Едва ощутимое напряжение повисает в воздухе, растекается ядом. Кёрли отмахивается от него весь вечер, пытается не обращать внимания. Глупости же, у них же всё нормально. Они даже ни разу не ссорились за всё это время, по поводу чего-то серьёзного, по крайней мере. Но парень всё равно нервничает, хоть и пытается скрывать это за привычным весёлым тоном. Не сопротивляется, когда его притягивают ближе, хоть и молча удивляется чужой напористости. – От капитана меня отделяют ещё уйма выпускных экзаменов, так что ты рановато. Кёрли неловко уводит глаза, чувствуя непонятную вину, но привычно жмётся ближе, коротко касается шеи губами, прежде чем устроится удобнее. Вдыхает запах чужого геля для душа, сосредотачиваясь на чём-то знакомом, чтобы отвлечься. Щёлкает кнопка пуска, запуская фильм. — У тебя явно будет высший балл, — Джимми старается не пропустить в голос той горечи, что заливает глотку. Чувствует, как чужие губы касаются шеи и от этого по коже бегут мурашки. Липкие, неприятные. Что Кёрли вообще нашёл в нём? Обратил бы внимание, не будь они соседями по комнате? Джимбо не знает, но мысли стучат набатом в висках и он предпочитает отвлечься на экран. Старенький телевизор часто рябит, показывает картинку нечетко, ведь никто не будет тратиться на дорогую технику для студентов. На этот телевизор они скинулись сами, решив, что чем-то надо занять себя по вечерам. Первая их совместная покупка. На экране мелькает образ большого космического корабля и Джимми даже забавно. Тогда для людей это было лишь мечтой, неисполнимой и далёкой, сейчас же — обычная работа, за которую также мало платят. Возможно, ему так и придётся смотреть на космос лишь на экране. Кёрли понижает голос до шепота, пытается сгладить повисшее молчание. – Не хочешь завтра вечером поготовиться вместе? Пальцами Джимми лениво касается чужого бедра, постукивает по нему в такт непонятной мелодии, а возможно — стуку собственного сердца. Такт останавливается, стоит услышать вопрос, а сердце — неприятно колет. — Нет, — тихо, спокойно, не сводя взгляда тёмных глаз с экрана телевизора, — Я буду готовиться сам. Не дотягиваешь. Джимми поджимает губы, в маленькой комнате впервые кажется так холодно. До мурашек по спине, что оседают на кончиках пальцев. Но его почему-то лихорадит. Противной змеёй сворачивается осознание, что чужую помощь он больше никогда не примет. Пальцы цепляются за бедро, впиваются грубее, чем обычно. До маленьких, почти незаметных синяков. — Надо же рассчитывать не только на твои мозги, верно? Не дотягиваешь. На столике рядом с минералкой стоит остывающая пицца, но никто так к ней и не притрагивается. Кёрли впервые неуютно в их с Джимми комнате. Впервые неуютно в чужих объятиях, как бы сильно парень не пытался выбросить эту мысль из головы. Собственные чувства не обмануть – от чужого тона неосознанно напрягаются плечи. Громкость на телевизоре выставлена минимальная, чтобы не мешать людям за стенкой, и Кёрли больше вслушивается в дыхание друга, чем в разговоры актёров на экране. Парень отрывает взгляд от фильма, хмурится, смотря на Джимми: в полутьме его глаза кажутся совсем чёрными, без единого отблеска, даже от света телевизора. В светлых же глазах Кёрли – тоска и непонимание. Ответ Джимми ранит. Они всё это время учились рука об руку, это было весело, на этом они тогда, кажется, и сошлись. Не мог же друг так остро воспринять, что там наговорила та девчонка? Его Джимми обычно спокойно посылал любого, кто открывал рот в его сторону, и забывал об этом почти сразу. Что изменилось? Но вместо сотни вопросов он отвечает: – Как скажешь. Но я всегда буду рад тебе помочь, в случае чего. Нежное до этого касание превращается в хватку, и Кёрли с непривычки вздрагивает. Кладёт свою ладонь поверх чужой в немой просьбе, но не отодвигается, удобнее укладывает голову на чужое плечо. Наивная вера в то, что игнорирование очевидной проблемы может помочь. Вот только других выходов Кёрли не видит. Стены маленькой комнаты давят лишь сильнее, Джимми кажется, что между ними впервые висит такое неприятное молчание. Холодное, липкое. Оно оседает внутри чем-то болезненным, чем-то глубоким. Чем-то, что будет напоминать о себе долгие недели, если не годы. Фильм продолжает идти на экране, но интереса не вызывает никакого. Словно черно-белая пустая картинка, в которой Джимми не находит души. Душа сидит рядом, поникшая и посеревшая. И что-то внутри, возможно, сердце, сжимается от того, как напрягаются чужие плечи. Липкая мысль "Ты делаешь только хуже" выбивает из Джимми остатки чего-то доброго, оставляя после себя пустоту. Он всё исправит. Пальцы перестают сжимать так крепко. Стекают ниже, проходясь под футболкой по коже живота, царапают чуть короткими ногтями в незамысловатой ласке. Отвлечь себя от мыслей, отвлечь Кёрли от ощущения, что что-то не так. Губы мягко касаются чужого виска, стекают ниже, по горбинке носа, а после накрывают губы. В короткой ласке, так необходимой им обоим. На экране главная героиня несется от кого-то по длинным и темным коридорам космического корабля. Кёрли упустил, от кого, но понятно и так. В каждой такой истории есть своё чудовище, от которого у зрителей будет леденеть сердце. Может, поэтому Кёрли пробирает мурашками? Ладони Джимми смягчаются, вечно горячие, как печка, и Кёрли тянется к ним, изголодавшийся по теплу за этот вечер, позволяет себе отпустить ситуацию. Хотя бы на время не думать обо всём сразу. Парень улыбается в короткий поцелуй, подаваясь навстречу, шумно выдыхает. Похоже, фильм они так и не досмотрят. Плевать, сюжет всё равно был так себе. Джимми плевать на фильм. Он плавно перетекает на чужие бёдра, усаживается удобнее, возвышаясь над Кёрли. В сумраке комнаты глаза, которыми он смотрит на друга,и и становятся лишь темнее. Но не от возбуждения. В них — ледяное спокойствие, почти что чёрная дыра безразличия и злости, которые Джимми старается скрыть за волосами, что падают на лицо. Подушечки пальцев ведут к чужому загривку, зарываются в волосы, позволяя потянуть за пряди. Не дотягиваешь. Кёрли – красивый. Золотистая звезда, состоящая из кудряшек, позитива и глаз небесного цвета. Джимми хочется, чтобы звезда светила только для него. Горький привкус безумства оседает на языке, когда бёдрами он давит ощутимее на чужие, жмётся ближе, словно желая слиться с будущим капитаном. Впитать этот свет, словно чёрная дыра. Кёрли укладывает руки на чужую поясницу, теперь лицо Джимми совсем рядом, но как парень не пытается поймать его взгляд – видит лишь тени, что отбрасывают чужие волосы, и которые только сгущает полумрак комнаты. Но даже так, не имея возможности разглядеть знакомое до каждой мелочи лицо, Кёрли чувствует сжимающую подвздошье тревогу. Игнорировать её проще некуда, но от этого она никуда не исчезает. Парень коротко шипит, чувствуя натяжение прядей волос, смотрит с лёгким непониманием. Дыхание сбивается, но едва ли от того, что парня всё это заводит. Но он безропотно позволяет прижаться ближе, только тянет носом воздух. Если Джимми всё это поможет, почему нет? Собственные ладони заползают под чужую футболку, оглаживают выступающие позвонки, слишком контрастно с действиями Джимми. Кажется, что в комнате, несмотря на горячее дыхание двух парней, холодно. Практически до пробирающего изнутри мороза, который неприятно стягивает кожу. Или это Джимми тонет в непроглядной, холодной тьме всё сильнее. Мягкие касания Кёрли обжигают в таком холоде. Оставляют на теле ожоги, от которых хочется отстраниться, но он жмётся лишь ближе, подставляется под подушечки, прогибаясь в спине. Тёмные глаза смотря на Кёрли с обожанием. Но если нырнуть глубже, если погрузиться с головой в ту тьму, которая разрастается внутри Джимми, можно увидеть зависть. Гнев. Он ведёт пальцами по чужим плечам, после — ниже, оглаживая мышцы торса. Кёрли всегда находил время для спорта, когда сам Джимми еле как мог встать с утра. Пальцы оглаживают низ живота, лезут под футболку, подхватывая край. Хочется пометить. Хочется показать всем, что он дотягивает. Что он имеет больше прав на эту яркую звезду академии, чем кто-либо другой. Кёрли не может отделаться от чувства неправильности. Не в том, что они делают, но в густом холодном воздухе и жёсткости чужих пальцев. Парень чувствует себя будто загнанным в угол, и это странно, ведь раньше от _такого_ взгляда темных глаз становилось жарко до дрожи, до острого желания смотреть в эти глаза снизу вверх. Фигура Джимми резко очерчивается холодным светом от экрана, из шумящих динамиков доносится тихое рычание. Похоже, главного героя настиг монстр. Глупый фильм, надо было выбирать другой. Губы накрывают чужие, зубами он прихватывает нижнюю губу, одергивает себя от желания прокусить до крови. До неприятной, ноющей ранки, такой же, что сейчас болит у него внутри. Джимми физически больно от этого. От того, что его считают лишь второй скрипкой. Бледной тенью, которую отбрасывает звезда. Несмотря на свернувшуюся тугим узлом в животе тревогу, Кёрли сразу отвечает на поцелуй, подается навстречу, прикрывая глаза, выдыхает рвано, облизывая прикушенную губу, как только Джимми отстраняется. У них все нормально. Кёрли просто паникёр. Не может же всё сломаться из-за какой-то мелочи. Пальцы тянут футболку наверх, стягивают с чужого тела, чтобы в следующее мгновение губами он мог прикоснуться к плечу. Поцелуи кажутся такими же обжигающими. Джимми хочется, чтобы под его губами на чужой коже алели синяки. Чтобы идеальный Кёрли запачкался хоть немного той же тьмой, в которой он сам тонет с головой. Зубы впиваются в плечо, оставляя первый, пока что лёгкий, укус. Кёрли помогает стянуть с себя футболку, и тут же возвращает руку на чужую спину. Вес Джимми приятно давит, прижимая к кровати, и Кёрли целиком сосредотачивается на ощущениях, отталкивая от себя ворох тревожных мыслей. Сейчас у них всё хорошо. Пальцами путается в темных прядях, другой рукой упираясь в низ чужого живота, оглаживая. Кёрли ожидает поцелуй или засос, но сжавшиеся на коже зубы заставляют крупно вздрогнуть, неосознанно сжать чужие волосы в кулак, тут же отпуская. Кёрли не любил боль. Мог терпеть, сколько угодно мог, но каждый раз мучался от невозможности её избежать. Кажется, он об этом говорил. Кажется, не один раз. Кажется. Джимми, кажется, ощущает это напряжение под кожей. Это не возбуждение и не приятный трепет от грядущей близости, это липкое ощущение недоговорённости, оседающее на пальцах дрожью. Это — первая из множества ошибок. Под подушечками — горячая кожа, почти пылающая. В темноте комнаты от света экрана тень Джимми падает на лицо Кёрли, и разглядеть выражение лица становится сложно. Парень полагается на ощущения, на то, как напрягается под ним тело, получая укус. Кёрли больно, а Джимми не может перестать. Горечь саднит сильнее, чем физическая боль от натянувшихся прядей. Горечь заполняет глотку, когда он целует след от своих зубов, пытаясь загладить вину. Ошибки исправлять Джимми не умел. Бежать от них, откладывать решение на потом — да. С радостью. Всегда так делал. И что-то менять не планировал. Поцелуй поверх места укуса кажется почти издевкой, но Кёрли слишком на взводе сейчас, просто от того, как знакомое до каждого изгиба тело льнет ближе. Но полностью отключить поток мыслей не получается – с каждым касанием и каждым выдохом в голове эхом звучит одно и то же. Что-то не так. И от этой назойливой мысли полностью расслабиться не получается. Кёрли, всегда до невозможности отзывчивый, тактильный в постели, сейчас скованно вздрагивает на каждый поцелуй-укус, остающийся на коже. Мелькает мысль о том, что следы не сойдут к завтрашнему дню. Раньше они себе такого не позволяли. Кёрли не позволял. Он бы мог потянуть за темные пряди волос, отстранить от себя, но вместо этого только кладет ладонь на чужой загривок в хрупкой иллюзии контроля над ситуацией. Из динамиков доносится крик, громкий, напуганный. От него должны бежать мурашки по коже, но те появляются по совершенно другой причине — прикосновения Кёрли. Тот всё равно старался быть мягким, пока собака, которую он держал на поводке, медленно этот поводок перегрызала, чтобы наброситься на хозяина. Тихий стон срывается с губ, тело вполне однозначно реагирует на подобную близость, какая бы атмосфера не висела в воздухе. Возбуждение жарким комком сворачивается внизу, из-за чего форменные штаны топорщатся. Несмотря на то, как холодно в комнате, Джимми становится жарко. От той звезды, на чьих коленях он уместился. Зубами ведёт ниже, прикусывают осторожно, оставляя следы. Не болезненные, пока что, но достаточно неприятные. Метки, которые ранее он себе не позволял, не желая пятнать идеальное тело. Пальцы спускаются вслед за ними, оглаживают мышцы, низ живота, пока не натыкаются на резинку. Почему-то сейчас это кажется чем-то более грязным, чем то, что Джимми отдалился. Чем то, как груб он с тем, кто терпел его рядом с собой так долго. Кто заботился. Пальцы тянут штаны ниже вместе с бельём. Чужой стон почти над самым ухом горячими мурашками стекает в пах. Звенящие фоном тревожные мысли не могут перекрыть реакцию тела на знакомые до дрожи прикосновения. Кёрли коротко царапает чужой живот, спускает ладонь на бедро, широким движением проходясь до внутренней стороны, несильно сжимает сквозь ткань штанов. Отпечатки пальцев Джимми горят ожогами, дорожкой вниз по животу, и Кёрли тихо скулит, откидывает голову на стену с тихим стуком, когда тот приспускает бельё. Смотрит из под ресниц, даже не пытается выровнять дыхание – то сбивается до нервных и коротких вдохов. В темноте не видно, насколько яркие следы остаются от его зубов, но Джимми надеется, что те алеют на чужой коже подобно созвездиям. Метками, которые будут указывать на то, что до такое Кёрли позволил сам. Что Джимми до такого дотягивает. Ему кажется, что под кожей вместе с возбуждением горит что-то опасное, что-то, что заставляет его клыками царапать чужую кожу, оставляя мелкие ранки. До маленьких капель крови, которые он слизывает языком. Те оседают на корне приятной сладостью, вкусом ошибки, которую Джимми еще не способен осознать. Губы касаются чужого кадыка, прихватывают кожу, оставляя маленькую метку и там. Видное место, такое, что любому станет интересно, кто именно послужил причиной её появления. – Джим... Джимми, погоди, пожалуйста, – хрипловатый голос, и последняя попытка к сопротивлению. Кёрли понимает, что на нём спускают злость, но от этого не становится легче. Он просто надеется, что это происходит в первый и последний раз, что как только Джимми выпустит пар, всё снова станет как прежде. Укусы становятся грубее, невидимые сейчас следы на коже болезненно пульсируют, даже когда Джимми по-животному зализывает каждый из них. Парень просто смещает обе ладони на чужую спину, заводя их под футболку, цепляется за чужие плечи, на каждый же укус с силой проводя пальцами по коже. Не в отместку, но пытаясь контролировать неприятный клубок почти-страха где-то под рёбрами. Джимми с головой погружается в ту липкую ненависть, что перемешивается с обожанием в гремучий коктейль. Зубами он прихватывает кожу на шее, впивается сильнее, словно желая выгрызть артерию, разорвать Кёрли глотку, чтобы попробовать чужую смерть на вкус. Пальцами движет наоборот медленно. Словно тело, в отличие от разума, старалось ещё сохранить хоть небольшие остатки нежности, что между ними были. В чужую шею Джимми выдыхает горячий воздух, но ему кажется, что это отравленный газ. Кёрли жмурится, сводит брови, сознание мутится от резкого контраста между укусами и плавными движениями руки Джимми. Светлые пряди липнут ко лбу и шее, и парень старается не издавать и звука, но всё равно тихо поскуливает. Кажется, еще немного усилий, и Джимми прокусит ему шею, вырвет кожу вместе с куском мяса, и Кёрли коротко вскрикивает, дёргается, почти вжимаясь в стену. Пальцы по чужой спине проходятся с такой силой, что точно оставляют за собой вспухающие алые борозды. Едва ли следы страсти, здесь между ними сейчас что-то куда более грязное и отталкивающее. Кёрли хочется оттолкнуть, впервые оттолкнуть Джима, начать возмущаться, но он молчит. Боится, что сделай он его сейчас – потеряет навсегда. От боли мутит, и в инстинктивном порыве Кёрли перехватывает чужие губы, утягивает в глубокий поцелуй. На языке железистым привкусом горчит собственная кровь. Футболка на спине начинает неприятно липнуть к телу от крови, что проступает на царапинах. Джимми чувствует, как кожа припухает, раздражается, и наверняка ещё несколько дней эта боль будет доставлять ему дискомфорт. Но это всяко лучше, чем мысли, которые стучат набатом в голове, из-за них под кожей не возбуждение – злость. Джимми тонет в этом чувстве, и оно же заполняет и Кёрли. Раньше такого между ними не было. Раньше прикосновения были мягкими, медленными. Они изучали друг друга долго и терпеливо. И даже Джимми, который не отличался нежностью, старался, чтобы всё было хорошо. Близких людей у него никогда не было. Сейчас же его зубы клеймят Кёрли, и они же клеймят эти отношения провальными. Они выгрызают из их дружбы всё самое хорошее, самое светлое, что в ней было. Чужая кровь горчит на языке, и впервые Джимми не сладко. Поцелуй выходит кровавым, горьким и болезненным. В этом поцелуе, кажется, невысказанное прощание. Джимми слизывает кровь с уголков губ. Продолжает дарить Кёрли этот ненормальный, безумный контраст ласки, смешанной с болью. Сладость и горечь. Звезда и чёрная дыра, что поглощает её с каждым мгновением всё больше и больше. Пальцами второй руки он зарывается в липкие от пота кудряшки, тянет за них вновь, но лишь к себе ближе, не позволяя даже отстраниться. Капкан захлопнулся. Что-то между ними ломается. Важное, едва осознанное и нежное чувство, успевшее робко прорасти за время их общения. Кёрли мог бы найти кого угодно другого, но выбрал он Джимми, нашёл в нём то, что не видели другие. Так решил. Сам. А теперь сполна платил за свой выбор. Нёс за него ответственность. Хватка чужой ладони не позволяет отстраниться, но Кёрли и не собирался. Он умеет терпеть боль. И сейчас целует в ответ с отчаянием утопающего, что пытается вырвать последний глоток воздуха, но только захлёбывается, набирая полные лёгкие ледяной воды. Отрицание очевидного уже не помогает. Касаниями Кёрли почти умоляет, вкладывает в них всю нерастраченную нежность. Он хочет последний раз почувствовать. Почувствовать себя любимым. Мысль острым лезвием врезается в голову, как бы парень её не гнал. Между ними уже никогда и ничего не будет как прежде. На фоне фильм переходит к титрам, экран гаснет и вовсе погружая комнату в непроглядную тьму, лишая их единственного источника света на этот вечер. От этого немного легче. Немного легче не видеть, чувствовать только. С этим справляться проще. Хриплый шёпот, будто ещё один тихий выдох: – Джим... Кёрли сам жмётся ближе, мелко вздрагивает от каждой новой метки, будто те выжигают на нём раскаленным металлом, впивается в чужую спину с ненормальной силой. Чужая рука движется мягко, с оттяжкой, почти издевательски на контрасте со всем происходящим. Кёрли выворачивается из хватки в волосах, мотнув головой, чтобы прижаться к шее Джимми, солоноватой от пота, почувствовать губами сердечный ритм. Еще один тяжелый, надрывный выдох, мешающийся с тихим стоном. Выдох, на котором с губ так и не смогло сорваться: "Я не смогу тебя любить".