Вальс, кровь и мокрые ноги.

Главная сцена величественного оперного театра Эпиклез. Суббота, возможно, шесть часов вечера. Такая тишина давно там не нависала. Зрительный зал почти пуст, лишь несколько голов то и дело нервно поглядывают на сцену. Они сидят в тени, невозможно чётко разглядеть черт лица каждого, пока сцена сияет так ярко, как она никогда не сияла. Жёлтый, но не тёплый, свет бьётся о наряды дам, наделяя их неповторимым блеском, и оставляя тени различных силуэтов. Занавес из красного бархата, такого же, каким обшиты все сиденья зрителей, открыт, предвещая что-то захватывающее. Деревянный пол поскрипывает с каждым, даже самым маленьким, движением. Посмотрев вправо или влево, увидишь стены различных оттенков коричневого, а, посмотрев наверх, увидишь высокие потолки. В такой обстановке обычно чувствуешь себя возбуждённым или находишься в предвкушении предстоящего. На сцене собралось бесчисленное множество людей, невозможно понять того, как они все туда уместились! Но, как бы то странно не звучало, на сцене достаточно свободно; ни одна пара не касается друг друга, а даже имеет за собой пространство в примерно три метра радиусом. Все участники собрались в большой окружности, чтобы закружится в нежном вальсе. Возможно, дорогой читатель, нам стоило бы сфокусировать своё внимание только на одной паре, ведь ни одного количества слов не хватит для того, чтобы описать историю каждого из присутствующих по отдельности. Они стоят в левой стороне сцены и уже готовы к представлению. Платье дамы, к ней, скорее всего, обращались бы на ‘мадемуазель’, сделано из фиолетового атласа. Оно не идёт в пол, но закрывает колени. Чёрный пояс обвивает её талию, напоминая её пышную декоративную резинку для волос, что скрепляет её волосы в прямом хвосте. На ногах у неё чёрные невысокие каблуки, достаточно удобные для того, чтобы в них танцевать. Рядом с ней джентльмен, на голову выше своей партнёрши, шея которого покрыта шрамами. На нём чёрный пиджак, чёрные классические штаны, чёрные туфли, надетые без носка, и даже чёрный галстук. Лишь рубашка, словно пятно крови на груди только что убитого пулей, своим тёмным красным цветом разбавляет весь наряд. Они вдвоём выглядят подтянуто: у девушки сильные, пусть и не сильно мускулистые, руки и спортивного вида мышцы ног, а у юноши широкие плечи, накачанные грудные мышцы и крупные, грубые руки. На мой взгляд, эти две персоны подходят друг другу так же, как весне подходит тихое щебетание птиц под окном, а осени — дожди и опадающие листья. Строить суждения лишь исходя из их внешности для меня было бы глупо и неэтично, от чего я считаю нужным описать больше деталей с одной лишь надеждой, что ты, мой дорогой читатель, увидишь в них то же, что в них вижу я. Говорят, что глаза — зеркало души, так что упоминать их стоит лишь в тех случаях, когда уста не могут передать всей картины происходящего внутри. Два лиловых огонька, что являются теми самыми глазами влюблённой дамы, на первый взгляд стоят на месте. Но чем дольше смотришь на них, тем чаще видишь эти маленькие и незаметные подрагивания, которых не замечает даже сама девушка. Они скачут от его глаз и до его губ, от его лба и до маленьких морщинок на его нижнем веке. Ты спросишь меня: «Ну и что с того? Как эти маленькие движения помогут мне понять её чувства?» — и будешь прав. Ведь самое главное кроется в её улыбке: она не пошатнулась ни на секунду. Каждый раз, когда глаза её осматривали своего возлюбленного, она не менялась в настроении. Ей нравятся как его глаза, так и его маленькие морщинки, и нравятся они абсолютно одинаково: пылко и до потери пульса. Конечно, юноша тоже пылал к ней страстью: его глаза, глаза человека, что пролил в своей жизни реки слёз, после чего он затвердел как камень, не давая ни капле из этой реки просочится, блистали жизнью, блистали из-за маленького родника, который в нём нашла его прекрасная дама. Дорогой читатель, не существует большего признака привязанности чем слёзы! Ни один подарок, ни одно сладкое медовое слово, ни одно страстное прикосновение не сможет заменить одну лишь слезинку, которую пролили от искренней радости! Но пока они наслаждались этими тёплыми, точно лучи июльского солнца, взглядами, музыка началась. Со звуками скрипки начались движения. Стук каблуков эхом разносился по залу. Правая, поворот, левая, поворот. Рука в руке, кончик её мизинца хочет переплестись меж указательным и средним пальцами его руки, но не может, а может и желание его не столько сильное. Когда левая ладонь так близка к его шее, кто может удержаться? Она нежно скользит кончиком указательного пальца по шрамам, вырисовывая незамысловатые узоры, но быстро останавливается и кладёт свою руку обратно не плечо кавалера. Музыка играет не слишком громко, что позволяет парам болтать во время представления, и, кажется, никто из зала не возражает. — Ты выглядишь великолепно, Клоринда, — прервал тишину юноша. — Ты тоже, Ризли. — Я не знал, что ты умеешь танцевать вальс. — Я и не умею. Я не знаю как, но я сейчас танцую будто по волшебству. А ты когда научился? — Я не учился никогда, — он кажется озадаченным. — Я думал ты меня ведёшь! — Крайне странно… Тишина между ними вновь возобновилась. Они сделали ещё шесть поворотов, продолжая смотреть друг на друга, будто никого и ничего рядом нет. Большое расстояние между парами по-настоящему создаёт иллюзию уединения. На такой большой сцене под светом прожекторов они чувствуют себя отдельными от всех других, будто никого здесь нет. Тишина не может продолжаться вечно, от чего её пришлось прервать.       — Я вот что хотел спросить, Клоринда…       — Спрашивай.       — Как мы здесь оказались?       — Что-что? — она искоса посмотрела на Ризли. — Мы пришли сюда вдвоём.       — Но просто подумай об этом! Ты помнишь точные события? Где мы встретились? Как долго шли? Где ты купила это платье? Клоринда задумалась, чтобы найти ответы на все эти вопросы, но она не нашла. И не найдёт. Возможно, что она никогда уже не найдёт ответ на этот вопрос. Опять настала тишина. Скрип пола не слышен из-за музыки, от чего не раздражает. Но, вместо скрипа, пришли новые звуки. Крик. Чей-то звонкий крик. Но не холодный, точно не холодный. Он напоминает мольбы того, кто, забыв о своём собственном достоинстве, бросается в ноги той, кто сказала «нет» на свадебном алтаре. Крик тёплый, наполненный любовью, чувствами. Крик ярких чувств, не животного страха. Он доносится из зала, становясь всё громче и громче. Но, пока что, никого этот крик не волнует. — Какое твоё последнее воспоминание? Что было перед тем, как ты сюда пришла? — Это был какой-то судебный процесс. Я не могу вспомнить над кем, но это был большой случай, ведь было много людей. — Ясно. Тем временем крик не умолкает. Кажется, что к этому крику присоединился кто-то ещё. Музыка продолжает играть, а люди продолжают танцевать. Как изящно двигается атлас! Переливаясь различными светлыми оттенками, ткань, будто волна лазурного моря, бьётся из стороны в сторону. Раздумья затмевают голову. Невозможно восхищаться чем-либо, будучи погружённым в свои мысли! От того с каждой секундой Ризли и Клоринда становятся всё мрачнее и мрачнее. Глаза не сверкают той самой любовью, улыбки не озаряют их лица. Но нельзя было сказать, что они перестали любить друг друга. Любовь греет как ясное солнце, но сомнения и мысли закрывают возможность дарить любовь, как луна закрывает солнце во время затмения. Прошло уже несколько минут. Крики. Эти душераздирающие крики не умолкают ни на секунду! Их уже не проигнорировать! Они всё кричат и кричат! Но танец продолжается. Танец, по какой-то причине, не может остановиться. Вся эта атмосфера тяжёлым грузом лежит на каждом из танцующих. Ризли молчит. Он долго молчал, впрочем, как и Клоринда. Но именно сейчас его лицо снова благословлено улыбкой. Улыбкой, столько же нежной, какой она была всего пару минут назад. — Мне кажется, я всё помню, — сказал кавалер с тем милым и тёплым тоном, с каким он хвалил её наряд в самом начале танца. Правая, поворот, левая, поворот. — Ты вспомнил? — недоумевающе смотрит Клоринда. Правая, поворот, левая, поворот. Они закружились вновь. Будто лебеди, их ноги плавно плывут по сцене; кажется, что у них нет трения, и они просто скользят, как скользит масло на раскалённой сковороде. И вот, ещё один поворот. Прямо сейчас. — Клоринда, — начал он, выглядя счастливым по какой-то причине. — Клоринда, моя дорогая, мы мертвы. Волна холода пробежала по девушке. Но поверила она ему быстро, даже слишком быстро. От человека, который только что узнал о своей смерти, поступил лишь один вопрос: — Пророчество, ведь так? — Да, именно оно, Фонтейн ушёл под воду, и мы вместе с ним. — Как ты понял?        — Очень просто, — он опять улыбнулся. — Крики из зала… «Это лишь мольбы о том, чтобы мы вернулись».