Ожог сумрачной ночи

      В голове резкое и острое биение, пульсирующее в такт его сердца, как невидимые струны, играющие с бесконечной силой, ударяющей по всей площади теми до онемения. Так называемая мигрень, что беспокоит меня на протяжении многих лет. Это не просто боль в голове — это настоящий вихрь чувств, окутывающий мир интенсивными красками и звуками; это как внезапное вторжение тьмы со вспышками молний, неистово сильно стреляющих в глаза. Боль проникает через каждое волокно его существа, как капли воды, медленно проникающие сквозь тонкую ткань. Внешняя оболочка мира становится шумной, словно карнавал эмоций, свет как стрелы пронзает глаза, и шум становится оглушающим хором, наполняющим уши.       От невозможности уйти от боли, Хан теряет сознание, погружаясь в старое, давно размытое воспоминание…

★ ★ ★

«Пахнет лето Земляникой спелой - Снова реки Повернули вспять… Снова сердце К сердцу прикипело - Только с кровью Можно оторвать.»       Знойная жара: плавит асфальт, медленно текущий под тяжестью летней жары; сушит траву — её зелень, раскаленная солнцем, словно живой огонь, разгорающийся в вихре страсти и красоты. Сочный, смолистый запах чего-то сладкого из густого сада напротив ударяет в нос, и рот моментально наполняется слюной. Этот запах наполняет воздух обещанием, однако же Джисон, отдаленный от этого сладкого наслаждения, останется лишь наблюдателем, глотающем свои слюни, готовым жевать занавеску недоступности неизвестного плода. Этот аромат притягивает и манит, однако он в плену своих чувств, неспособный окунуться в сладость этого мгновения. Вероятно, это персики тётушки Ли — они как жемчужины среди зелени, их сочность и блеск словно отражают луч солнца, упавшего на их золотистую кожицу, они, подобно чарам лета, прячущие необъятную глубину вкуса. Их нектар — струи чистого источника, дающие словно распробовать вкус жизни. Природа в томительном покое.       Но дома холодно, да так, что холод вторгается в тело Джисона, словно острие ледяного клинка, пронзающего кожу, вынуждающего кровь замереть в жилах. Холодно до дрожи — холод заставляет его дрожать, словно под властью он лишился возможности чувствовать что-то кроме боли; стужа словно оковы, связывающие всё его тело, оставляющие лишь ощущение утраты. Как ни укрывайся, ни укутывайся — теплее не становится. Сердце бешено стучит в ушах и груди, ломая ребра, и ускоряется от каждого звука и крика, а тело поражается током беспокойства, каждая клетка наполняется чувством бессилия и тревоги. Попытки отвлечься на пейзаж за окном тщетны, тревожность побеждает.       «Тише. Тише. Тише. Хватит, пожалуйста!» — Кричит в своей голове маленький мальчик, боясь произнести вслух, зажмурив глаза, безмолвно плача. Он всегда сглатывает свои мысли при родителях, сдерживался, чтобы не получить пунцовую щеку, что еще хуже — бордовое течение чернил на своей сущности. Тревога, словно тьма, впитывается в ткани его мыслей, Хан не слушает свой разум — если точнее сказать, смятение не позволяет ему это сделать.       Дверь с лязгом хлопнула, отдавая вибрацию по стенам, и по полу, проходясь по телу небольшой дрожью. Страх оглушал шум, однако грубый голос пронесся в ушах мальчика оглушающим эхом: «Собирай свои вещи. Чтобы, когда я пришел, тебя здесь не было.» В комнате слышны вздохи и всхлипы необузданного страха, шелест простыни под ногами и слабые удары ладоней о щеки, стирающие дорожки из слёз, он словно пытается убрать следы жути, но каждое движение руки по ткани заставляет сердце сжиматься от тревоги. Слёзы, словно горькие капли страха, оставляют на материи тяжелые пятна, словно темные предсказания, которые невозможно стереть. Шаги. `Джисон, подрагивая из-за истерики и холода в теле, медленно поворачивает голову в сторону шума. Дверь отворяется, и вошла мать — несложно угадать кому принадлежат шаги в этом доме. Разъяренная женщина смотрит дикими глазами на сына, беспрестанно крича, размахивая руками, скидывая с жутким грохотом на пол вещи со стола. Фигура в пыле необузданного гнева подлетает к хрупкому дрожащему от ужаса десятилетнему ребенку, избивая того, крича: «Ничтожество. Тварина. Ты…».       Замахнувшись кулаком, распахнула горящие глаза в большей ярости, услышав жалобный писк сына: —Да, как ты смеешь. Хватит пищать. ХВАТИТ, — женщина ударила Джисона в живот, тот скрутился сильнее, медленно погружаясь в бессознательный сон.       Но, вдруг, его прервала та же рука, что грубо наносила удары ранее, теперь нежно поглаживающая макушку мальчика, а женщина, ласково мурча, произносит: — Всё хорошо, Джисони. Я здесь. Мама рядом. Иди сюда, — мать потянула уязвимое тело к себе, крепко сжимая в объятьях, что-то бормоча дальше, а мальчик уткнулся куда-то в грудь женщины. — Ложись, поспи, — уложив Джисона в постель и укрыв одеялом, женщина выходит из комнаты большими шагами.       Громкий топот, шум от колесиков чемодана, звон ключей. Запах человека бывшего здесь ранее останется еще надолго, в квартире, в памяти мальчика. Квартира погрузилась в густую тишину. Сон тревожный, поверхностный и почему-то до сих пор по-прежнему холодно. Грохот неустойчиво держащегося пьяного тела на ногах заставил дёрнуться неспокойно спавшего Джисона. — Ушла. Блядь, — грубый мужской с заплетающимся языком голос монотонно произнёс это в безмолвный непокой. Приглушенный бас что-то бубнил, а несдержанные слезы Хана вновь текут по пухлым и раскрасневшимся щекам.       Мальчик подходит к балкону и выходит. Солнце обжигает солёные щёки и руки. Жадно ухватывая ртом душный воздух, Джисон положив руки на балконное ограждение, а голову на руки, пытаясь успокоить своё дыхание, наблюдая за природой. Солнечный зайчик на секунду ослепляет, и взгляд направляется прямиком на соседский балкон, находящийся на расстоянии руки. Из окна выглянул светящийся мальчик с пшеничными волосами до плеч, смешной не уложенной челкой, шоколадными глазами, притягивающей улыбкой с небольшими клыками и поцелованным солнцем носом. —Эй! — крикнул соседний мальчик. — Не хочешь вишни? — Что? —Джисон удивлённо распахнул глаза. — Вишня с сада моей бабушки. Она очень вкусная. Попробуй! — лохматый мальчишка подает наполенную красной и сочной вишней голубую керамическую тарелку, явно самостоятельно сделанную кем-то. — Спасибо, — Джисон смущенно принял угощение и неспешно взял одну ягоду. — Я Феликс, кстати. А тебя как зовут? — лучезарно улыбнулся блондин, оперевшись руками о перила.       Уже с полным ртом вишни Джисон пытался сказать свое имя, но никак не выходило. Сок стекал по подбородку, а щеки были большими, как у хомяка. — Мунсон? Джонсон? Джухон? Я тебя не понимаю, — Феликс повторял всё, что говорил парень с набитым ртом. — Будешь белкой! — Джисон хотел тут же возмутиться, но тут же приятно окаменел, услышав звонкий и пробивающий насквозь мальчишеский смех. «Я читал, что Солнце находится в миллионах километрах от Земли, но сейчас оно светит в тридцати сантиметрах от меня. Походу, меня обожгло солнце». Лучи солнца осветили этот страшный день…

★ ★ ★

[13 лет] «Пахнет лето Земляникой спелой, Скоро осень Загрустит опять. »       Хан, сидя за столом, освещённым одной свечой, пахнущей лесной земляникой, рисовал животных, напевая придуманные собой песни, мелодии которых тут же забывал после исполнения. Три стука по подоконнику отвлекло мальчика от своего занятия. Джисон подошел к балкону и поспешил открыть его. — Что такое, Феликс? — Хан за три года дружбы с этим неугомонным мальчиком, который не может провести ни секунды без приключений, который, наверное, и во сне бежит галопом за интересным, и, может, ему даже снятся все идеи, предлагаемые ранее своему лучшему другу, привык к сумасшедшим порывам. Только, вот, ночью Феликс никогда ничего не предлагал. — Пошли на поле! — взволнованно шептал в полуголос мальчишка, заменявший этой улице солнце сегодняшней ночью. — Куда? — всё ещё не веря в очередной импульс Феликса, спрашивает Джисон. — Ты слышал! Надень что-нибудь сверху. Спрыгнув с балкона на мягкую траву, Феликс уже сказал в полный голос: —Я тебя жду.       Чует грудь, как воздух весь пропитан душистой сыростью. Ночь переполнена свежестью, умиротворением и чем-то интимным, когда ей были сказаны самые откровенные мысли. Она умеет слушать, проникнув в твои таинства, не нарушив обета. Она утихомирено молчит, когда душа рыдает. Коснувшись своей вечности, рассыплет в бездну звёзды, вернёт твой душевный покой и сладостные грёзы. Нивы, убеленные луной, дремлюще зреют. Колоски касались моих ланит. На небе рдели звезды, а под сумрачным их светом веснушчатое лицо парня рядом, который увлечённо плёл венок из соцветий пшена, было ярко освещено.       Комфортная тишина, которую периодически нарушали сверчки и певчие цикады, была перебита сладким голосом из-за долгого безмолвия: — Хани, — окликнул Феликс друга, легонько дотронувшись до его плеча, смущённо опустив голову вниз, — Это тебе, — парень взглянул в глаза сидящему на против и надел на голову Хана венок, на что тот лучисто улыбнулся, утопая в уходящей ночи. Солнце заливалось по небу, добавляя красок вокруг себя, птицы уже щебетали, иногда одиноко летая мимо двух друзей. «Последние лучи восхода лежат на поле сжатой ржи. В последний раз твоя голова лежит на моем плече. Нас обнимает сон глубоким искушением.» «Может, это времечко Приспело - Уходить, От сердца отрывать?.. » — Пошли уже. Поспим кое-где, — второе Солнце на поле робко встало и потянуло руку другу. — Пойдём, — мягко улыбнувшись едва слышно прошептал Джисон.       В старом сарае, словно забытом временем, разломанные стены покрыты глубокими трещинами, словно раны на теле времени. Крыша, как местами оборванное полотно, пропускает лучи солнца, словно золотые стрелы, проникающие сквозь дыру в потолке, озаряя пыльные древности сквозь темноту.       Они разлеглись на сено. Сено, словно молчаливый свидетель природной красоты, сохраняет в себе запах прошлых лет. На плетеных снопах сена танцуют лучи солнца, словно золотые перья веселой птицы, украшающие этот прекрасный образ. Изящные игры света и тени создают удивительные узоры на пушистых волнах сена, словно художественная картина, оживающая под ярким солнечным светом.       Овсяные волосы щекотят щёку Хана, а охапка сена подо мной колит спину. Кот греется под кусочком солнца, лучи которого пробираются сквозь дырки сарая. Тепло тела рядом успокаивает. Тишина умиротворяет. — Хани, — Феликс взял друга за руку, грустно улыбаясь, — замер в листьях каждый звук. Жизнь, кишащая в природе, остановилось, ожидая продолжение. — Я еду искать счастье. «Приспело.»