Inter vepres rosae nascuntur.

Дурак. Ты просто чёртов дурак, Шиназугава! На улице тихо. Лишь тихий топот Санеми нарушал её. Видел ли ты когда-нибудь такого дурака, как ты? Я вот – нет. Гию зол. Гию расстроен, но явно не из-за Кирии. Он просто напросто добил. Принял решение выпроводить калеку из корпуса как можно скорее, будто у него грёбаный запас этих столпов! Сильных, крепких, готовых в любой момент пойти в бой. А Томиока ему попросту не нужен. Он неэффективен, морально слаб, несдержан – ничего не сможет! Не сможет победить сильных демонов, не сможет вновь загнать в угол Кибуцуджи, не сможет сражаться, как прежде. Но расстраивало даже не это. Расстраивал Шиназугава. Тем, что он, как минимум, вообще на всё это согласился! Почему он не ушёл в отставку? Почему он сказал, что для него – это честь? Почему он думает, что до сих пор должен исполнять долг? Почему он должен вновь жертвовать своей жизнью каждую грёбаную ночь? «Почему, почему, почему... » – всё крутится в голове, как старая, заевшая и ржавая пластинка, и издаёт настолько мерзкий и противный звук, что бил по ушам с такой силой – аж хотелось как можно скорее их заткнуть. Гию словно били. По лицу, со всей дури, попадая по носу, скулам, челюсти, до крови, до синяков и ссадин. « Вернись в строй, Санеми, ну же. Давай доломаем тебя окончательно. » – договаривая в голове недосказанные слова молодого Убуяшики, Томиока кривится. Кирия показал, кто Гию есть на самом деле. Кирия показал, что Шиназугава принадлежит ему. Принадлежит организации. И Гию не защищался: не было сил. Против Кирии он был никем. — Эй, Томиока, всё нормально? Спрашивает с неким раздражением Шиназугава. Он идёт чуть позади. Идёт, похоже, думая о чём-то своём. Словно ему не до этого. Словно ему не до Томиоки. И Гию на взводе: нервничает настолько сильно, что не проходило давящего кома в горле, что в груди неприятно давит, что он думает только лишь о самом плохом – и даже если сознание во всю кричит ему: « прекрати! », он совсем не может успокоиться. И не может сказать напрямую, насколько сильно волнуется. — Томиока? – повторяет Шиназугава. У Гию кружится голова. У Гию темнеет в глазах. Гию теряет равновесие. Гию чувствует слабость. Почему их жизни...в чужих руках? Без их воли и согласия.. — Томиока! – кричит голос, видимо, принадлежащий Санеми. Но он... отдаляется? Отдаляется в полной темноте... Шиназугава вовремя подхватывает его на руки. Не даёт упасть, столкнуться с твёрдой землёй, не позволяет почувствовать хоть какое-то столкновение с ней и жгучую боль. Шиназугава его трясёт, пытается привести в сознание. — Томиока, твою ж мать.. – явно ошарашенно произносит Санеми, сильнее прижимая к брюнета себе, — Гию.. Гию...? Имя само скатывается с языка.. Имя человека, ради которого он и согласился.. Продолжать убивать эту нечисть.. Который вывел его из того блядского состояния.. Который делал всё, чтобы наладить с ним отношения.. Сука. Он быстро несёт его на руках в сторону своего поместья. Плевать на вещи. Заберём потом. Сейчас... Ему нужно отдохнуть. Отдохнуть — живя в этом мире, видя не один раз этих тварей, сражаясь с их главным ублюдком – невозможно будет всегда. Но он отчаянно отказывается в это верить. Ведь для Томиоки... Он готов хоть горы свернуть. — Кажется, я слишком сильно люблю тебя... Гию.

***

Брюнет просыпается на закате. В чужом доме. В чужой постели. Вокруг – всё совсем новое, ещё невиданное. А ещё тишина его напрягала. Он усердно пытается вспомнить, как оказался здесь. Но ничего... ничего совсем не лезло в голову. Ни то, как он дошёл сюда, ни то, кто его, возможно привёл. Плохое предчувствие дало о себе знать тяжестью в груди. Гию медленно поднимается с футона. Осматривает комнату медленными, тихими шажками: обходит небольшой столик, рассматривает стены, щупает некоторые вещи, стоящие рядом, разглядывает редкие узоры на сёдзи. « Красивая комната.. » — Проснулся? Томиока вздрагивает. Этот голос... — Шиназугава? Точно. Шиназугава.. Он его сюда привёл? Но как же...они сюда добрались? Гию подходит к нему ближе. И ещё ближе. Он всё идёт и идёт, словно магнит, и останавливается лишь тогда, когда между остаётся около десяти сантиметров. Он чувствует дыхание Санеми. Оно сбивчивое, тяжёлое. А дышит он через рот, шумно вдыхая прохладный воздух комнаты. — Как я здесь оказался? — Ты потерял сознание, — сразу же отвечает блондин, пожав плечами. — А чья это... — Моя. Ожидаемо. Учитывая, что три раза подряд они спали в одной постели. — Шиназугава.. Гию смотрит на него. С теплотой, с добротой... С любовью. « У него глаза сияют... » – думает Санеми, шумно взглатывая. — Что? Томиока делает ещё один шаг. — Почему ты согласился? — На предложение Кирии? Брюнет кивает. — Ты делал это потому, что слушал свою голову, Шиназугава. Санеми хмурится. Что он хочет этим сказать? Что значит...вот это вот всё? Блондин закусывает губу, когда Гию вдыхает, чтобы продолжить. — Слушай своё сердце, Шиназугава. Слушай. Сердце. Отключи голову. — Если я... – шумно дыша, произносит Шиназугава, совсем сокращая расстояние между ними, — Буду слушать своё сердце, Томиока... Хватит тебе бояться, Санеми. Ты ведь мужчина. — То в первую очередь сделаю так.. И он накрывает губы Нежные, желанные губы Томиока Своими. И в какой-то момент становится солёно. Гию плакал. Плакал, прижимаясь к нему как можно сильнее. Словно не давая от себя отстраниться. А Санеми и не нужно: он оторвётся от его губ лишь тогда Когда воздух закончится в лёгких.