Грациозности и манерам нет предела

      Надо было сразу догадаться, что поездка по зову странного письма Серхио ничего хорошего мне не принесла, но такого исхода я точно не ожидала.        Застенчивый мужчина, который был понятен лишь его брату, никак не мне.       Я никогда не понимала, почему такой начитанный, умный и в тот же момент красивый и харизматичный мужчина прячется в тени брата, который был эгоцентриком помешенным на красивых и элегантных грабежах, но в тот же момент попадался на импульсивности своих поступков.

За несколько месяцев до письма Серхио

Профессора

— Подожди, Серхио, ты можешь как-то более на спокойных тонах объяснить мне, что произошло? — Женщина, оторванная от светской беседы с одним из знакомых, на секунду отошла от него, поднимая трубку. Она услышала нервные обрывки слов мужчины по ту сторону и шумно выдохнула, оборачиваясь на покинутого кавалера єтого вечера, что ждал её с двумя бокалами шампанского.       Атмосфера зала, в котором она стояла, была изысканной и утончённой. Зеркальные стены отражали мягкий свет хрустальных люстр, создавая ощущение бесконечного пространства. В воздухе витал лёгкий аромат дорогих духов и шампанского. Элегантная дама высшего общества, она легко входила в доверие богатых мужчин и женщин, рассказывая о своей книге о приключениях пиратки, пробравшейся на чужой корабль.       Всё это было выдумкой, как и книга, так и личность очаровательной брюнетки. Она снова загадочно улыбнулась мужчине, который терпеливо ждал её, его глаза блестели интересом смотря на изгибы тела новой знакомой. — Серхио, милый, если ты сейчас мне не расскажешь, что там произошло без разбрызгивания краски по полу, я приеду и выкину все твои кисточки, — более твёрдо проговорила женщина, используя метафоры, чтобы никто среди присутствующих не понял сути разговора. — Клаудия, — послышался более спокойный голос мужчины на том конце трубки. — Ты говорила, что у тебя есть знакомая с полиции в Альбасете, — начал он издалека, сглатывая ком в горле. — Милый, тебе очень повезло, я тут тоже нахожусь. Мне подъехать в твою галерею посмотреть на твоё творение? Нашепчешь мне адрес? — Улыбка на лице женщины снова расцвела, снова метафора, понятная только Серхио. — Да, есть вопрос, который я бы попросил тебя проконтролировать, — настойчиво попросил мужчина, вызывая недовольный вздох женщины. — Я очень удивлена, что об этом просишь ты. Примерно через полчаса я могу к тебе заехать, — шумно выдохнула женщина, сбрасывая звонок и на секунду поворачиваясь к мужчине, что продолжал её ждать. — Малири, я уже заскучал, — произнёс он. Женщина лишь сняла с одной руки перчатку, элегантный белый латекс, сжав её в руке, а потом положила в карман пиджака. — В следующий раз, когда мы увидимся здесь, я хочу, чтобы вы принесли её. Тогда я буду знать, что вы ещё ждёте продолжения разговора, сеньор Фирл, — проговорила женщина на чистом английском с ласковостью и грациозностью кошки, заглядывая в глаза мужчине, что даже не мог закрыть приоткрытые губы.

---

— То есть, ты пригнал меня сюда ради того, чтобы я проверила твоего брата, с которым не знакома, и в тот же момент этот брат попал под прицел полиции из-за "буянства", что устроил в люксовом отеле? Я правильно тебя поняла? — спросила женщина, выбрасывая в мусорку вторую перчатку, что оставалась на второй руке, выдыхая и оглядываясь по сторонам. — И вообще с чего ты решил жить у бога под крылышком? — Клаудия осмотрела пространство комнаты, а после выгнула бровь. — Давно наш набожный Серхио живет с монахами? — продолжила задавать вопросы женщина, её манерность и грациозность никуда не пропали, просто скрылись за любопытством и хитростью.       Помещение, в котором они находились, было просторным и светлым, с высокими потолками, украшенными лепниной. Большие окна пропускали мягкий свет, отражающийся в блеске старинной мебели и паркетного пола. В воздухе витал лёгкий аромат восковых свечей и свежих цветов, придавая комнате ощущение уюта и покоя, не свойственного её обитателям. — Да, но его отпечатки ещё нашли в одном месте, мне он так и не смог объяснить. Ты же знаешь, как внутри проводятся эти первые звонки, — проговорил Серхио, поправляя очки, что спустились по переносице. — Просто проверь, я не очень бы хотел напрягать сейчас всё, что у нас осталось из легального, чтобы его отпустили, тем более если срок всего несколько суток.       Клаудия медленно кивнула, её взгляд блуждал по комнате, отмечая каждый предмет. Плотные шторы были слегка приоткрыты, пропуская полосы света, пересекающие пол, стены украшали картины в золочёных рамах, создавая атмосферу аристократической изысканности. — Нет, на подсознательном уровне ты просишь о большем. Точнее, хочешь, чтобы я его освободила, но боишься это сказать вслух, потому что знаешь, что не расплатишься со мной, Серхио, — шумно выдохнула Клаудия, доставая пачку сигарет, а после перевела взгляд на одну из икон, что висела на стене. — Тут вообще можно покурить? — Конечно, — наконец подняв взгляд на Клаудию, мужчина поднялся с кресла, судорожно доставая зажигалку и поджигая сигарету брюнетки. — Клаудия, просто проверь, как смогу, возмещу тебе.       Женщина затянулась, выдыхая дым, который медленно клубился, поднимаясь к потолку и растворяясь в воздухе. Она села в кресло, небрежно перекидывая ногу на ногу, её движения были элегантны и непринуждённы. — Пойдёшь со мной на бал? — неожиданно спросила брюнетка, снова затянувшись и оглядывая Серхио. — Мне на следующей неделе нужен мужчина, который знает, чем я занимаюсь и прикроет. — С тобой лучше на такое пусть пойдет Андрес. Думаю, тебе понравится с ним работать, — поджав губы и снова поправляя очки, Серхио шумно выдохнул, наблюдая за женщиной, что начала копошиться в своём телефоне, буквально прослушав его реплику, но охотно кивая.       Комната наполнилась лёгким звуком рояля из соседнего зала, добавляя ощущение изысканности и благородства. Клаудия, казалось, полностью погрузилась в свои мысли и планы, её взгляд стал отрешённым и задумчивым. — Надеюсь, что он такой же начитанный мужчина, как и ты, потому что нужно много глаголить по светской теме, что сейчас в обществе. Это иногда утомляет, — слегка расплываясь в улыбке, проговорила брюнетка, прикладывая телефон к уху. Услышав голос на той стороне трубки, она быстро потушила сигарету об каблук туфли и перешла на итальянский: — Marco, come stai? (Марко, как жизнь?)       Её голос звучал мягко и мелодично, как будто она переходила в другую реальность, оставляя за собой тени своих прежних интриг и планов.

---

— Ему очень повезло с братом и с тем, что Марко вел его дело, и это, и прошлое. Ужас, работать без перчаток на антиквариате! Я бы себе уже подушечки пальцев срезала, — закатив глаза от досады, проговорила женщина, откидываясь на спинку кресла машины. Её голос был пропитан раздражением, но каждое слово звучало мелодично, словно игра на струнах скрипки. — Там ситуация ещё в другом, но это более семейные вопросы. Прости, Клаудия, — проговорил Серхио, сидя за рулём машины и поправляя очки, которые снова сползли на переносицу. Его тон был мягким, словно он пытался сгладить остроту её недовольства. — Да и я, не очень хотела лезть к тебе во дворец без приглашения, — брюнетка перевела взгляд на выход из полицейского участка. Она внимательно следила за каждым движением людей, выходящих из здания, её взгляд был острым и проницательным. — Не говори, что этот вальяжно шагающий интеллигент — твой брат.       Андрес де Фонойоса вышел из дверей полицейского участка с ослепительной грацией. На нём было изысканное пальто, элегантно развевающееся за ним, словно крылья ночной птицы. Под пальто виднелся смокинг, идеально сидящий на его стройной фигуре, подчёркивая утончённость и стиль. Каждый его шаг по ступенькам был исполнен уверенности и благородства, будто он сошёл с подиума высокой моды.       Его движения были медленными и расчётливыми, а лицо сохраняло спокойное выражение, излучающее холодную уверенность. Он неспешно поправил воротник пальто, слегка приподняв голову, чтобы лучше ощутить лёгкий ветерок, раздувающий его волосы. Андрес наслаждался этим мгновением, этим триумфом своего безукоризненного стиля и непоколебимой харизмы. — Да, Клаудия, — Серхио поспешно вышел из машины. Он знал, что несмотря на то, чем занималась брюнетка, её манеры не позволяли даже встать из машины без того, чтобы ей открыли дверь, разве что в исключительных случаях. Поэтому Серхио поспешил открыть дверь женщине и подать руку, чтобы та оперлась на неё и вышла. — Познакомитесь сейчас.       Клаудия элегантно приняла предложенную руку, выходя из машины с грацией, достойной королевы. Её взгляд был сосредоточен на Андресе, изучая его с явным интересом. — Какие манеры и грация, по-моему, вы моя спасительница, — без доли сомнения проговорил Андрес, аккуратно беря ладонь женщины в свою и слегка касаясь губами её костяшек. Его жест был исполнен старомодного обаяния и изысканности. — А вы мой должник отныне, и можно без всех этих формальностей, простого "спасибо" пока хватит, — женщина аккуратно высвободила свою руку из чужой хватки, слегка наклонив голову. — Клаудия. Будем теперь знакомы со всей семьей Серхио. -Где ты откопал такое сокровище, Серхио?       Иногда люди жалеют о сделанном спустя несколько месяцев, иногда спустя секунду, но я никогда бы не подумала, что пожалею о том, что дала кому-то руку помощи, а именно Серхио и его братцу. Хотя, наверно я жалела до того момента, пока не оказалась с ним в одном кабинете за соседними партами.       Лампы на потолке излучали холодный, резкий свет, который создавал чёткие тени на лицах собравшихся. Пыль, осевшая на подоконниках и старых партах, казалась золотистой в свете этих ламп. Каждый из присутствующих чувствовал себя словно на сцене, где вот-вот начнётся важнейший акт их жизни. Шум далёкого города за окнами казался приглушённым, почти нереальным, оставляя их в своём собственном, замкнутом мире.       Скрип половиц под ногами, когда кто-то двигался, и шорох одежды нарушали тишину, делая её ещё более ощутимой. Каждый взгляд, каждое движение имели значение в этом пространстве, где решения и имена могли изменить всё. — Чтобы не было никаких проблем, я бы предложил, чтобы каждый из нас выбрал себе другие имена. Никто из вас не знает друг друга, — сглатывая ком в горле, проговорил мужчина, осматривая сидящих перед ним за партами взрослых людей. Его голос был спокойным, но в нём чувствовалось напряжение, как будто он сам не до конца верил в то, что происходило.       Комната напоминала школьный класс для отсталых детей, которые остались в школе до своих 30, а кто-то и до 40 лет. Брюнетка провела взглядом по кабинету, рассматривая сидящих. Первый, кто привлёк её внимание, был парень лет 25 с кудрявыми волосами и веснушками. Он сидел прямо перед мужчиной в очках. Его внешний вид не внушал ничего криминального, но почему-то он был здесь. — Рио, я хочу быть Рио! — заявил он, оборачиваясь на тех, кто сидел за ним, сглатывая ком в горле и обводя взглядом всех. — Я буду Москвой, — заявил мужчина в теле, сидевший за третьей партой. Он поднял указательный палец, а затем провёл ладонью по бороде. Его глаза не внушали страха, в них читались доброта и простота, даже деревенская наивность. — Я буду Токио, — проговорила девушка с каре, сидевшая за второй партой. Её тон был уверенным, почти дерзким, что привлекло внимание Клаудии. Та слегка сощурила глаза, оценивающе осматривая девушку. — Так, Найроби не занимать, — проговорила другая темноволосая женщина, сидевшая напротив Токио. Она слегка улыбнулась и перевела взгляд на двух здоровяков. — Эй, а вы кем будете? — Осло, — кратко отозвался бритый мужчина, чья массивная фигура могла загородить и Токио, и Найроби. — Я Хельсинки буду, пиво такое есть классное, — спокойным тоном проговорил второй здоровяк. — О, я буду Денвером. Ну круто же звучит, да, бать? — поворачиваясь к Москве, проговорил парень с широкой улыбкой. Клаудия заметила, как Серхио закатил глаза, явно недовольный детским энтузиазмом. — Хочу что-то изысканное, — проговорил знакомый для Клаудии голос. Она медленно повернула голову в бок и сдержалась, чтобы не закатить глаза. — Берлин, столица Европы. — Я буду Лондоном, — отозвалась Клаудия, поднимая указательный палец и наконец снимая чёрные перчатки с рук. Её взгляд украдкой скользнул по Берлину, изучая его реакцию. — А вас нам как называть? Пекин? — спросила Токио, поворачиваясь к мужчине, что всё это время стоял молча, наблюдая за ними. — Я буду Профессором, — уверенно сказал мужчина, осматривая всех сидящих за партами. Он поправил очки, его взгляд был твёрдым и целеустремлённым.

8 дней до ограбления

— Сеньор Роман, вам не кажется, что это хранилище не подойдет для моей прелести? — спросила брюнетка, аккуратно поглаживая бархатную коробку, стоящую на столе рядом с ней. Её взгляд был направлен на спокойного Берлина, который вальяжно поглаживал бедро своей спутницы. Её голос был тихим, но в нём слышалась стальная нотка. — Я могу вам показать, если это будет нужно. Поверьте, для нашего монетного двора будет в честь и радость хранить драгоценности семьи Кадоган, — с трясущими руками проговорил мужчина, сглатывая ком в горле от нервов и ответственности. Напряжение от присутствия женщины и мужчины перед ним было почти осязаемым. — Моё милое сокровище, ты так переживаешь за ценность моей семьи, что мне безумно стыдно, что я не так беспокоюсь, — в разговор вмешался Берлин, переводя взгляд на свою спутницу. Они оба выглядели как безупречные актёры, производя впечатление аристократичной семьи из высшего общества Англии. — Сеньор Роман, может, мы сможем посмотреть хранилище? — спросил он у красного от волнения мужчины, который судорожно вытирал салфеткой пот со лба. — Да, конечно, для таких, как вы, я провожу экскурсии и... конечно же, покажу ваше хранилище, — произнес сеньор Роман, поднимаясь со своего кресла. Женщина аккуратно поправила одну из бусинок на своей брошке на груди и расплылась в улыбке. — Милый, надень очки, а то со зрением с возрастом всё больше проблем, — проговорила она заботливо и естественно, сжимая ладонь Берлина в своей. Её голос был исполнен нежности, но в глазах блестела лукавая искра. — Делаешь из меня тут старика. Сам помню, просто, по-моему, они мне совсем не идут. Нужно сказать мистеру Джонсу, чтобы поменял их, — спокойным голосом ответил Берлин, отпуская её ладонь и вздыхая, надевая очки. Он слегка нажал на оправу, чтобы они удобнее сели. — Довольно, моя герцогиня?       Атмосфера в комнате была напряжённой и формальной. В воздухе витал запах полировки дорогой мебели и лёгкий аромат дорогих духов брюнетки. Свет из высоких окон падал на антикварные столы и мягкие ковры, создавая игру теней, которая только усиливала ощущение роскоши и изысканности. Шелест тканей и лёгкий скрип кожаных кресел были единственными звуками, нарушавшими тишину.       Сеньор Роман был одет в строгий костюм, но его нервозные движения выдавали напряжение. Он явно чувствовал ответственность и страх перед высокими гостями. Берлин и его спутница выглядели идеально: их осанка, манеры и каждая мелочь в их облике говорили о высоком статусе и утончённости.       Женщина поправила своё безупречное платье, прежде чем встать. Каждое её движение было плавным и грациозным, словно она плыла по комнате. Берлин встал вслед за ней, его движения были точными и уверенными, как у человека, привыкшего командовать и контролировать ситуацию. — Прошу вас, следуйте за мной, — пригласил сеньор Роман, направляясь к массивной двери в конце комнаты.       Брюнетка и Берлин обменялись мимолетными взглядами, в которых читалось полное понимание и согласие. Они шли за хозяином монетного двора с аристократичным достоинством, словно эта экскурсия была частью их привычного досуга.

3 месяца обучения у Профессора

— Так, вот это реально светская беседа, которая достойна женских ушей, — оторвавшись от своего блокнота, проговорила Лондон, переводя взгляд на двух стоящих возле стола мужчин, что не унимались. — Вы думаете, что нам интересно слушать про ваши эксперименты и отзывы о вашем туалете?       Солнце весело играло на ещё влажной после дождя брусчатке. Воздух был свежим, с лёгким ароматом распускающихся цветов и мокрой земли, создавая атмосферу ранней весны. Блики света, пробивавшиеся сквозь редкие облака, добавляли тепла и мягкости в эту напряжённую сцену. — Знаешь ли, мои манеры не дают возможности описать всё, что можно почувствовать после Москвы в туалете, — не отрывая взгляд от Москвы, проговорил Берлин, складывая ладони на груди. Его голос был холодным и отточенным, как лезвие кинжала. — Берлин, не выводи меня, — уже сжимая кулаки, проговорил Москва, сглатывая ком в горле. Его лицо раскраснелось от ярости, а в глазах сверкало предупреждение. — Пап, чего ты так с ним нянчишься? — спросил вставший из-за стола Денвер, подходя сзади к Москве. — Давай просто головой его в унитаз опустим. — Ох, Денвер, ты поделился с нами своей школьной травмой, мне очень жаль, что такое произошло с тобой, — наигранно и намеренно театрально проговорил Берлин, кладя ладонь на свою грудь. В его глазах блестело ехидство, а губы искривились в язвительной усмешке.       Токио, Найроби и Хельсинки начали кричать, пытаясь втиснуться в разговор. Их голоса сливались в хаотичную какофонию, эхом разносившуюся по тихой улочке. Лондон, продолжая наблюдать за передрягой, чувствовала, как её раздражение нарастает.       Шумно выдыхая, она сняла с одной руки латексную перчатку, взяла карандаш, который недавно выводил символы в блокноте, и теперь крутила его между пальцев. Секунда — и карандаш, словно стрела, пролетел между лицами двух разъярённых мужчин, заставляя их заткнуться и обратить внимание на сидящую Лондон. — Петушиные бои, так называемые, может вы бы прекратили такое? — выгнув бровь, спросила женщина. Она медленно натянула снятую перчатку обратно, её голубые глаза устремились на Берлина. — Берлин, твои аристократичные манеры позволяют такое говорить, но в туалет после Москвы не ходить? Что-то, когда мы тренировались, я не видела у тебя голубой или золотой крови, — в последний раз поправляя перчатку, она пристально смотрела на Берлина. — Если хочешь, мы можем тебе выделить пару часов в женском туалете. — выгнув бровь, женщина сдержала улыбку, наблюдая за реакцией Берлина. — Но в отличие от так называемого запаха в мужском, у нас там штын дешёвых духов Токио.       Первой не выдержала Найроби, разразившись заразительным смехом и кладя ладонь на плечо Лондон. — Что ты сказала, аристократка хуева? — стукнув по столу кулаками, закричала Токио, сидевшая рядом с Найроби. Её лицо побагровело от ярости. — Я подарю тебе курсы парфюмера, у меня есть прекрасный знакомый, Токио, — слегка улыбаясь уголком рта, проговорила Лондон, прикусывая губу, но не отрывая холодного взгляда от Берлина. — Ну так что? Устроим день спа, Берлин? — Язык у тебя длинный, без костей, Лондон, смотри, чтобы не отрезали, — процедил Берлин, его голос был полон угрозы, но взгляд оставался ледяным и неподвижным.       Ветерок, поднимающий последние осенние листья с земли, усилил атмосферу этой напряжённой сцены. Весна, казалось, пыталась принести мир и обновление, но внутри этой группы царило напряжение и скрытая агрессия.       Я даже не могу понять, почему именно этих людей возле себя собрал Серхио Профессор.       Они не выглядели как люди, которые бы поддержали с ним бы светскую беседу. Или же, прикрыли спину в нужную минуту. В кабинете, похожем на какой-то класс в средней школе. Он обучал нас всему, рассказывал каждый аспект плана и я удивлялась с каждым его словом, мыслей, ведь настолько продумать план мог только он.        Загнанный в больничные рамки, общество брата-эгоцентрика, и конечно же одиночества. Если бы мы не познакомились в ювелирной лавки, я бы никогда и не подумала, что под такой обложкой скрывается безумная энциклопедия криминального мира.

34 минуты до начала ограбления

— Ой, очень бы хотелось посмотреть ваш музей, я знаю, что при монетном дворе есть такой. Сегодня же такой прекрасный день для этого, — улыбаясь, проговорила Лондон. На ней были непривычные светлые брюки, что отличалось от её обычного выбора винтажных платьев. — Я просто завтра уже отъезжаю, хотелось бы закончить на хорошей ноте путешествие в Испанию. — Ох, — к женщине, что общалась с Лондон, подбежал запыхавшийся и уже знакомый мужчина, поправляя галстук и затягивая его сильнее. — Простите, мне только что сказали, что вы хотели бы экскурсию. Я могу быть лучшим гидом для вас.       Улыбка на лице Лондон расцвела, и её очаровательные голубые глаза сверкнули каким-то особым блеском, от чего сердце сеньора Романа пропустило удар.       Перед ним стояло олицетворение Мадонны и Афродиты в одном теле. Голубые глаза, длинные пышные ресницы, слегка пухлые губы и сделанный лучшим хирургом аккуратный нос. Открытые ключицы, изящный изгиб и линия шеи, на которой поблёскивала золотая подвеска. Осиная талия и аккуратные руки, ладони скрытые под перчатками, а в руке — сумочка, проверенная металлоискателем.       До ушей Лондон донеслись голоса подростков. Она обернулась в их сторону и увидела, как они столпились возле входа, проходя в монетный двор. Лондон провела взглядом по каждому, а затем, заметив девушку, что была одной из последних в очереди, расплылась в улыбке. — А эти дети не помешают нам? — поправив брошку, нажав на неё, спросила Лондон у сеньора Романа, наконец-то переводя взгляд на мужчину. — Поверьте, я сделаю всё, чтобы вы запомнили эту экскурсию с хорошей стороны, — уверял её мужчина, поправляя волосы, а затем показал ладонью вверх по лестнице.       Солнце весело играло на мраморных ступенях, освещая их мягким весенним светом. Воздух был насыщен ароматом распускающихся цветов и свежей листвы, создавая атмосферу лёгкости и обновления. Внутри монетного двора было прохладно и тихо, лишь изредка доносились голоса экскурсоводов, рассказывающих об истории и сокровищах этого места.       Лондон медленно поднялась по лестнице, её шаги были лёгкими и грациозными. Сеньор Роман шёл рядом, стараясь не отставать и внимательно следя за каждым её движением. Проходя через просторные залы, украшенные антикварными монетами и старинными гравюрами, Лондон с интересом рассматривала каждую деталь. — Этот музей действительно уникален, — заметила она, останавливаясь у витрины с редкими монетами. — Кажется, что здесь собраны сокровища со всего мира. — Да, это действительно так, — подтвердил сеньор Роман, слегка улыбаясь. — Наш музей является одним из самых значимых в Европе. Мы гордимся нашей коллекцией. Лондон кивнула, её взгляд задержался на одной из монет, которая особенно привлекла её внимание. В это время сеньор Роман продолжал рассказ, стараясь как можно больше увлечь свою гостью. — Эта монета была отчеканена в XVI веке, и её история связана с одним из самых известных правителей Испании...       Лондон слушала его с интересом, но её мысли всё же витали где-то далеко.

6 месяц обучения у Профессора.

— Лондон будет рядом с вышестоящим, под её надзором будет наша птичка. Главное, чтобы она была там. Только после этого Берлин начинает ехать. Рио, ты будешь нашими глазами. Все камеры должны будут отключиться сразу же, — проговаривает Профессор, оглядывая группу. — Только после отключения камер, ты, Лондон, выходишь из своей роли. Разбей брошку и схвати птичку, пока все будут сводить вниз.       Весенний день близился к своему пику. Тёплые лучи солнца мягко обогревали территорию монетного двора, где кипели последние приготовления к задуманному плану. Лондон сидела за столом, внимательно слушая инструкции Профессора, её голубые глаза блестели на фоне утреннего света. — А как я узнаю, что камеры отключены? Я же буду без наушника, — спросила она, оглядывая сидящих за столом соратников. В её голосе звучала смесь любопытства и предвкушения, обрамлённая нотками тревоги. — Вы разыграете сценку, ты будешь заложницей своего аристократа, — слегка улыбнулся мужчина, поправляя очки. Его голос был спокоен и уверен, он знал, что каждая деталь плана должна сработать безупречно.       Лондон обвела взглядом своих товарищей, её присутствие было одновременно успокаивающим и внушающим доверие. Весенняя атмосфера наполняла воздух свежестью и лёгкостью, но за этой спокойной внешностью скрывалась напряжённость предстоящего действия.       Рио сидел чуть поодаль, его пальцы ловко скользили по клавишам ноутбука. Он был сосредоточен, его глаза быстро перебегали от одного экрана к другому, проверяя камеры и системы безопасности. Рядом с ним Москва и Денвер обсуждали последние детали плана, их низкие голоса едва доносились сквозь общий шум.       Берлин, сдерживая свою характерную аристократическую улыбку, стоял у окна, рассматривая двор. Он глубоко вдохнул весенний воздух, готовясь к своей роли. В его руках была маленькая бархатная коробочка, символизирующая драгоценность, которая станет ключом к их успеху.       Найроби и Хельсинки стояли в углу, обсуждая своё прикрытие и оружие. Их голоса были спокойными, но в них чувствовалась твёрдая уверенность. Токио, облачённая в кожаную куртку, казалась нетерпеливой, её взгляд был полон решимости. — Мы должны быть готовы ко всему, — продолжил Профессор. — Лондон, как только камеры отключатся, ты должна действовать быстро и решительно. Не дай им времени на реакцию.       Лондон кивнула, её глаза встретились с глазами Профессора. Между ними проскользнуло немое понимание.

41 секунда до ограбления

      Лондон не отводила взгляд от экспонатов, что показывал мужчина в костюме, по крайней мере, так ему казалось. На самом деле, из-за волос, упавших на глаза женщины, не было видно её пристального взгляда на группу подростков. Она заметила, как "птичка" с каким-то парнем отлучились в туалет, и не терпеливо ждала сигнала, сжимая губы в тонкую полоску.       В тишине зала раздались выстрелы, и сердце Лондон наконец-то успокоилось. Она знала эти выстрелы, она их жаждала, но театрально схватилась за локоть мужчины, проводившего экскурсию, и на чистом английском шептала: — Что... что это было? — спросила она, перепугано глядя на мужчину, сглатывая и даже слегка отшагнув назад. — Что происходит, мистер Роман?       Мужчина сам был в шоке, его трясущиеся руки нервно сжимались, а губы охнули от страха. Его глаза бегали по комнате, и когда прозвучали еще выстрелы, все в музейном зале упали на пол, пытаясь спрятаться между экспонатов. Лондон специально, как будто замешкалась и ждала открытия дверей.       С грохотом дверь раскрылась, и в комнату вошли люди в масках Дали и красных костюмах, вооружённые до зубов. Женщина попятилась назад, когда к ней начала подходить знакомая фигура, но надо было продолжать играть.       Стальная хватка на рубашке, непривычная грубость к Лондон. Она лишь охнула, когда её рывком за рубашку подняли на ноги, стеклянные от слёз глаза смотрели на маску, а сама женщина всхлипывала, продолжая великолепную актёрскую игру, на чистом английском с британским акцентом. — Прошу, пустите меня, я не имею никаких ценностей для вас! — судорожно кричала женщина, когда мужчина в маске и красном костюме подносил к её виску пистолет.       Голубые глаза Лондон указывали в сторону туалета, где ждала "птичка", и кивнув, мужчина в маске, не убирая стальную хватку с её рубашки, повёл её в нужное направление.       Рубашка рвалась, роняя пуговицы по пути к туалету. Где-то слышались крики и выстрелы, но ни Лондон, ни её сопроводитель не нервничали. В прохладном помещении туалета мужчина отпустил её, и она закатила глаза, осматривая свою порванную рубашку, поджав губы. — Можно было и аккуратнее делать из себя рыцаря на чёрном коне, что несёт раздор, — закатывая глаза, произнесла Лондон, пытаясь завязать рубашку, что оголила её нижнее бельё, на что через маску смотрел Берлин. — Был выбор, либо твоё лицо, либо рубашка, — холодно ответил Берлин, начиная открывать двери каждого туалета, а после расплылся в улыбке. — Прошу, графиня, — произнёс Берлин, протягивая ей наушник, который она сразу подсоединила. — Лондон на связи, Профессор, — кратко проговорила голубоглазая женщина, и Берлин с силой ударил в дверь, наконец-то открыв её, обнаружив двух испуганных подростков. — Птичка в клетке, — обводя взглядом девушку, что ошарашенная, смотрела на них, покрывая слезами свои щеки, проговорила Лондон в микрофон, ощущая, как дрожь, вызванная адреналином, сменяется холодной решимостью.

6 минута ограбления

— Мисс Кадоган... — прошептал сеньор Роман, стоя на коленях перед вооруженными людьми в масках Дали и красных костюмах.       Для Берлина это было настоящее выступление, а не просто ограбление, поэтому он выкладывался на полную, что безумно нравилось самой Лондон. Они шли вниз по лестнице, украшенной красным ковром. Берлин держал её за руку, как принцессу, а переодетая в красный костюм Лондон, что привязала на пояс маску Дали, лишь улыбалась. — Нет, сеньор Роман, вы ошиблись, — проговорила Лондон, касаясь наконец-то пола и ловя кинутый Хельсинком автомат. Она резко дернула затвор, показывая всем, что оружие заряжено. — Я Лондон, будет приятно познакомиться с вами поближе, ведь вы сыграете важную роль.       Лондон подошла к стоящим напротив заложников, поправляя брюнетистые волосы, что упали на лоб, оглядывая каждого, особенно своего пойманного пленника. Она зловеще улыбнулась; давно её руки не касались оружия, которое могло нести непоправимые последствия.       Берлин стоял на возвышении, чтобы все заложники могли его видеть. Его взгляд был холодным и уверенным, словно у хищника, готового к решительным действиям. В руке он держал оружие, которое подчёркивало его власть и контроль над ситуацией. Каждый его жест, каждое движение излучали уверенность и непоколебимость. — Добрый день всем. Меня зовут Берлин. Возможно, кто-то из вас уже слышал обо мне, а если нет, то теперь услышите. Мы пришли сюда не ради вас. Мы не собираемся причинять вам вред. Наша цель — деньги.       Его голос звучал спокойно, но каждое слово резало воздух, словно нож. Заложники, притаив дыхание, слушали каждое его слово, понимая, что ситуация серьёзна. — Но чтобы всё прошло гладко, нам нужна ваша полная кооперация. Вы все остаетесь здесь в качестве заложников, и наша главная задача — сохранить вам жизнь и обеспечить вашу безопасность, — продолжила Лондон, закусывая губу и осматривая всех стоящих перед ней, слегка улыбаясь уголком губ.       Тишина в зале стала гнетущей, словно воздух стал тяжелее. Заложники переглядывались, осознавая, что их жизни теперь зависят от этих людей в масках. — Сейчас каждый из вас должен снять одежду и переодеться в эти красные комбинезоны. Это делается для того, чтобы нам было легче различать своих от чужих, — голос Берлина звучал уверенно, не оставляя места для сомнений. — Не пытайтесь проявлять героизм. Мы подготовлены лучше, чем вы можете себе представить. За каждое неповиновение последует наказание, и я вас уверяю, оно будет очень жёстким.       Его слова, произнесенные спокойно и расчетливо, проникали в сознание заложников, заставляя их осознавать серьёзность происходящего. В зале повисла тишина, нарушаемая только приглушёнными всхлипами и шумным дыханием.       Берлин сделал паузу, позволяя заложникам переварить сказанное, а затем добавил: — Давайте начнем с того, что все спокойно поднимутся, возьмут свой комбинезон и переоденутся. Ваша жизнь сейчас зависит от вашей дисциплины и нашего терпения. Его слова прозвучали как приказ, не допускающий возражений. Он медленно провел взглядом по залу, оценивая реакцию заложников. В его глазах не было ни капли сомнения или сочувствия. — Не пытайтесь проявлять героизм. Мы подготовлены лучше, чем вы можете себе представить. За каждое неповиновение последует наказание, и я вас уверяю, оно будет очень жёстким, — повторил Берлин с холодной решимостью.       Эти слова, произнесенные с холодной решимостью, заставили заложников осознать, что сопротивление бесполезно. Страх и паника сковали их движения, но Лондон продолжила за него: — За каждое неповиновение последует наказание, и я вас уверяю, оно будет очень жёстким.       Слова Берлина и Лондон прозвучали как приказ, не допускающий возражений. Заложники, понимая серьёзность ситуации, медленно начали подниматься, страх отражался в их глазах, но понимание того, что сопротивление бессмысленно, заставляло их подчиниться.

6 неделя обучения у Профессора

— У вас будет два мозга, которые будут вести операцию внутри монетного двора, и только один я вне. Не смейте что-то делать, если это не одобрено ни одним из нас, — профессор сделал паузу, поправляя очки. Он указал на сидящих Лондон и Берлина, которые выгнули брови. — По действиям будет главной Лондон. У неё хороший опыт и безупречные, так скажем, вылазки в прошлом, поэтому действия должны быть обговорены с ней. А вот риторика прекрасно подходит Берлину, поэтому вашим языком будет он.       Лондон сидела с непроницаемым лицом, скрестив руки на груди. Берлин, в свою очередь, принял более расслабленную позу, но в его глазах читалась острая внимательность. — Тут у нас скоро живой организм будет, — неожиданно выдал Денвер, заставляя всех обернуться к нему. — Ну, а что? Глаза — Рио, Лондон — руки, Язык — Берлин, Мозг — Профессор. Осталось еще нас определить куда-то. Чур, я не жопа! — добавил он, улыбаясь своей широкой, квадратной улыбкой. В воздухе тут же раздался добродушный смех. — Мы все и должны быть одним живым организмом, иначе все вместе умрем по отдельности, — твердо заявил Профессор. — Если вам так хочется, можете разобрать остальные части тела между собой. Как вам такой интерактив? — Хочу быть ушами! — неожиданно заявила Найроби, откидывая бычок от сигареты на траву и слегка улыбаясь. — Что? Я буду слушать машинки, печатные машинки, которые будут нам печатать просто кучу бабок! — она откинулась на спинку стула, казалось, что в ее глазах пляшут огоньки предвкушения. — Пусть Москва будет сердцем, — почти в один голос сказали Найроби и Лондон, вызывая смех. Они перевели взгляд на удивленного мужчину. — У тебя такие серенады, что моё сердце кровью обливается. Я до сих пор не все прослушала! — искренне проговорила Лондон, наклоняясь через стол к мужчине и слегка проводя пальцами по его бороде в дружеском жесте. — Да и ты сам как сердце! — Ну, хорошо, уговорила, аристократка, я сердце, — расплываясь в улыбке, проговорил Москва, тоже откидываясь на стул. — Я буду ногами! — резко выдала Токио. — Нет, я хотел ими быть! — возразил Денвер, начиная спорить как дети. Атмосфера моментально наполнилась добрым смехом и шуточным балаганом. — Быстрые ноги пизды не получат! — в какой-то момент выкрикнула Токио, вскочив со своего места. Денвер тут же бросился за ней, пытаясь догнать. Все оставшиеся смотрели им вслед, улыбаясь. Найроби встала, потянув за собой Рио, и на секунду кинула взгляд на Лондон. — Я хочу посмотреть, как левая и правая нога пиздятся! — вскрикнула Найроби, срываясь с места и таща Рио за собой.       Смех и шутки смешивались с вечерним воздухом, создавая ощущение единства и веселья. Лондон и Берлин переглянулись, улыбаясь, а Москва тихо посмеивался, смотря на оживленную компанию. Теплота и дружелюбие заполнили пространство, как невидимый клей, скрепляющий эту необычную команду вместе. Никогда не думала, что меня может сблизить с человеком такое дело. Даже не смотря на его ужасное поведение на балу. Мне пришлось, опираться на его плече, мне пришлось довериться малолетним преступникам и амбалам, но ради чего. Ради спокойного будущего. Точно, надо держать это у себя в голове, по другом нельзя. Иначе все мои манеры сойдут на нет.

12-ый час ограбления

— Рио, ты вообще страх потерял, маленькое членистоногое? — врываясь в кабинет, где сидела вся группа, Лондон вошла как буря, оскалившись и сразу же направляясь к парню, который судорожно дергал ногой, сидя на стуле. Грохот её шагов эхом отразился от стен, а в воздухе повисло напряжение, словно перед грозой. — Так, успокойся, Лондон, знаешь, что крики ничего не сделают, — к женщине подошла Найроби, держа в зубах сигарету и схватив руками плечи напряженной и рассерженной Лондон. — Конечно, милая, знаю. Поэтому... — Лондон оттолкнула от себя брюнетку и схватила юношу за волосы на макушке, поднимая того под крики остальных, чтобы она остановилась, но та их не слушала.       Внутри закипала злость, смешанная с отвращением.       Парнишка поднялся, пытаясь вырваться, но у него не получилось. Лондон отпустила его лишь тогда, когда ударила сзади по коленям, чтобы тот упал на них на пол. Рука резко переместилась на подбородок чуть не плачущего Рио, а голубые глаза стали острее стали, они вонзались в глаза парня. — Что тебя заставило убрать с неё свой взор? А? — женщина сильнее схватила его за челюсть, надавливая и открывая его рот. — Ой, прости, Лондон, мне пилотка накрыла голову и я решил отвернуться от нашей птички, — пародируя голос юноши, продолжала говорить она, стиснув зубы. — А плевать ты хотел на правила профессора, да? Плевать? Тогда и я наплюю.       Резким движением руки Лондон с силой протолкнула в открытый рот парня ствол пистолета, не отрывая взгляда от его глаз. — Что ты творишь, Лондон!? — закричала Токио, пытаясь добраться до неё, но её остановила крепкая хватка Осло, тот сжимал её в своих руках, а она, пытаясь вырваться, лишь брыкалась. — Лондон, перестань! Это того не стоит! — разрывалась Найроби, смотря на брюнетку, сжимая в своей руке пистолет, что трясущимися руками был направлен на Лондон. — Найроби, опусти пистолет, — нажав на ствол пистолета Найроби, вмешался Берлин, слегка улыбаясь уголком губ. Прилюдная казнь, чтобы никому не было повадно, — такое ему было по душе. — Я последний раз спрашиваю, какого черта? — Лондон перешла на полтона ниже, процедив сквозь зубы вопрос, а парень из-за ствола во рту не мог ничего сказать. — Прости, я не слышу тебя, наверно нужно было слушать родителей и закончить школу.       Лондон с ещё большей силой протолкнула ствол пистолета в рот Рио, от чего с его глаз начали ручьём капать слёзы, что не вызывали у неё никаких эмоций. Её палец был уже на готове нажать на курок, а сердце билось в бешеном ритме, пусть лицо и не показывало этого, а пустые и холодные глаза не выражали сожаления.

Щелчок.

      И вся комната затихла на пару секунд, округленные глаза всех, кроме Берлина, были направлены только на Лондон. Она вытянула изо рта парня ствол, откидывая его в угол комнаты. Конечно же, муляж пистолета разбился в дребезги, как и последние силы Рио, который упал на бок, скручиваясь в комок на полу. Последний взгляд на Рио бросила Лондон, а затем с силой ударила его в живот, заставляя заскулить и скрутиться ещё сильнее на полу. — Сука! Конченная стерва! — кричала в адрес Лондон Токио, разрываясь в истерике, глядя в холодные глаза Лондон. — Их в пару не ставить, увижу хоть за пять метров от друг друга — застрелю того, до кого дотянусь. Ясно? Амбассадоры пубертатного идиотизма, — выпалила Лондон, выходя из кабинета и хлопнув дверью. — Грация, жестокость и манеры. Божечки, да она сумасшедшая, — с восхищением, глядя вслед Лондон, проговорил Берлин, наконец-то отходя от Найроби.

13-тый час ограбления

— Это всего несколько часов, а вы уже сходите с ума, — проговорил недовольный профессор, стоя у окна. В комнате сидели лишь Берлин и Лондон, внимательно его слушая. В его голосе слышалась усталость и разочарование. — Нельзя так, мы обсуждали, Лондон, нельзя так губить их. Мы одно целое. — Одно целое? Тогда в норме будет то, что глаза ноги ублажает, а? — выгнув бровь и нервно выдыхая дым, проговорила Лондон, сжимая в другой руке пачку спичек. Она сглотнула ком в горле, её взгляд был острым и полным внутренней борьбы. — Я был прав, с её метафорами тут не скучно теперь, главное, чтобы мозгами не поплыла, — расслабленно произнёс Берлин и шумно выдохнул, наблюдая за женщиной. Лондон нервно сжимала зажигалку, иногда прокручивая колесико, издавая сухой щелкающий звук. — Да, посмотрим, кто более живучий, — отрезала Лондон и сразу же закончила разговор. Шумно выдохнув, она потушила сигарету об стакан, нажала кнопку на телефоне, отведя взгляд в сторону. — Ты пойдёшь сменишь Найроби? — спросил Берлин, смотря на поднимающуюся с места женщину. Она опёрлась на стол руками, её дыхание было глубоким и размеренным. — Да, нужно, чтобы молодые были в сознании, — так же холодно ответила она, шумно выдыхая и на секунду прикрывая глаза. Лондон старалась держать эмоции под контролем, но напряжение читалось в каждом её движении. — Списываешь нас со счетов? Не думаю, что они будут проворнее нас, — выдал своё заключение мужчина, потушив сигарету и осматривая Лондон. Его взгляд скользнул по её перчаткам, которые она всегда носила, только в редких случаях снимая их. — Не жарко в них? — спросил он, указывая на её руки. — При мне можешь их снимать, — добавил он с мягкой улыбкой, пытаясь смягчить обстановку. — Я сама решу, что мне тут делать, взрослая девочка, — ответила Лондон, сжимая кулаки. Её голос был твёрдым, как сталь, а взгляд не дрожал. Она повернулась к двери, готовая к следующему этапу игры.

3 неделя обучения у Профессора

— Это достаточно интимная обстановка, тебе так не кажется, Клаудия? — спросил Андрес, поглядывая то на бокал вина, то на брюнетку. Она не смотрела на него, её взгляд был устремлён на луну, что так красиво освещала их стол на улице у тихого дома. Ночная тишина вокруг была нарушена лишь слабым шепотом ветра и тихим звоном бокалов. — Можешь придумать себе, что угодно, Берлин, — выделила она последнее слово, наконец-то поворачивая голову на мужчину. — Но мне не хватает светских бесед, моего общества и какой-то внутренней интриги, загадок и тайн. — Ну, ты сама ходячая тайна, — предположил Берлин, всё-таки отпивая красного вина из старого бокала. — Непонятно, как познакомилась с моим братом, непонятно, как вытянула меня, непонятно, как ты в высшем обществе Испании при этом воруешь у них же, непонятно, как ты согласилась на это. — Слишком много повторений "непонятно как", не думал почистить свою речь от слов-паразитов, Берлин? — наклонив голову на бок, спросила Лондон, слегка отводя взгляд от навязчивого взгляда Берлина. — Тогда только один вопрос: что ты скрываешь под перчатками? — спросил он, аккуратно касаясь пальцами её подбородка, наконец-то возвращая её взгляд на себя. — Можно без этих касаний, ты же знаешь, что я не долюдливаю такое, — уверенно проговорила Лондон, но сама не спешила убрать пальцы мужчины. Через несколько секунд он сделал это сам. — С учётом, что я не верю Профессору, что он всё продумал и то, что мы выживем все, почему бы не поделиться этой тайной. — Ничего себе, я удостоен таким? — спросил Берлин, наблюдая за тем, как Лондон медленно стягивала со своих ладоней перчатки. — Не ерничай, иначе я просто пойду в дом, и ты будешь ждать Москву с разговорами про туалет, — язвительно ответила женщина, но слегка расплылась в улыбке.       Из-за темноты не было ничего видно, тень от дома падала почти на весь стол, кроме той части, где сидел Берлин. Брюнетка шумно выдохнула, аккуратно кладя ладонь внешней стороной наружу, слегка поджав губы. Берлин попытался скрыть своё удивление, страх или же отвращение — это было неясно по его лицу.       Тонкие красивые пальцы с внешней стороны, во внутренней были изуродованы, видимо самой Лондон. Больше всего пострадали, а точнее, единственное страдальческое место — это были подушечки пальцев. Такое ощущение было, что их срезали горячим ножом. Они были покрыты множеством рубцов, слегка покрасневшие и даже побагровевшие. — Не гоже даме из высшего общества такими пальцами светить, — проговорила спокойно женщина, уже желая забрать руки из-под взора мужчины, но тот остановил её, схватив за кисти. На секунду он поднял взгляд на Лондон. — Ты сама?... Сама это сделала? — выгнул бровь мужчина и с неприкрытым интересом провёл своей подушечкой пальцев по чужим, изувеченным. — Да, у меня не было выбора, либо изуродованные пальцы, либо тюрьма. Лёгкий ветерок прокатился по саду, тихо шелестя листьями.       Я бы никогда не поверила себе из будущего, что сказала бы, что мы с Андрес хотя бы говорили дольше минуты. Первая и вторая встреча были отвратительным для меня, но сейчас во всём этом, прошу прощения за выражение, дерме, мне нужен был тот, кто хоть немного ближе к моей культуре, ближе к моему нутру. Конечно, я всегда поддерживала дисциплину и правила Профессора, мне было привычно то, что говорит он, и я видимо никогда не поняла бы оторву Токио и этого Рио, Денвер был похож на волчонка, что был загнан в угол, а Найроби...       Найроби мне нравилась, она нашла со мной контакт и я даже была не прочь немного развлечься с ней под бутылочку текилы. Москва был скорее не для светских бесед, а для дружеско-наставнических мозговправляний, которые он так любил делать Денверу.        Осло и Хельсинки для меня были, как два брата из шкатулки чудес, непонятно зачем, но большие и смешные, и вправду, примитивный юмор иногда заставлял меня улыбнуться. Но вот Берлин...Он рушил правило за правилом, начиная с дома, возможно из-за того, что он понимал, что Серхио никогда бы его не наказал как нас.

2 месяц обучения у Профессора

— Ты спишь? — спросил голос из темноты, от чего Лондон слегка поморщилась, шумно выдыхая и накрываясь одеялом ещё сильнее. — Найроби, если ты хоть ещё миллилитр в меня вольёшь, я клянусь, завтра заберу всю текилу, — фраза была пьяной, но голос Лондона звучал уверенно. Она приподнялась на локтях, всматриваясь в темноту. — Профессор? — Немного не угадала по родословной, — проговорил Берлин, входя в комнату. Он сразу поджёг сигарету, выпуская дым, который начал заполнять всю комнату. — О. Нет, я не готова к нашим светским беседам. По-моему, Серхио не спал, иди к нему, не ко мне, — сказала Лондон, накрывшись с головой одеялом, осознав, кто зашёл в комнату. — Я просто хотел посидеть. У тебя сегодня в окне полную луну видно, она красивая, несёт в себе новый лунный цикл, новую эру, — мужчина аккуратно стянул одеяло с брюнетки, заметив, что та легла в платье и даже не удосужилась снять заколку с волос, что определённо мешала бы сну. — Нет, Берлин, уходи, мне надо выспаться, — потянувшись за одеялом и слегка раздражённо проговорила брюнетка. Она схватила край одеяла, а затем посмотрела на расслабленное лицо Берлина, который вглядывался через окно. — Ты не уйдёшь, да? Ты как это чудовище из мифологии, приходишь ночью и садишься на грудь спящего, чтобы душить его, — закатив глаза, проговорила Лондон, после чего села рядом с ним на край кровати. — Луна каждый раз разная, а мы даже не можем посмотреть, что меняется в ней за этот лунный цикл, — продолжил раздумья мужчина, а потом повернул голову к слегка растрёпанной, но в лунном свете такой очаровательной Лондон. — Как по мне, луна слишком переоценена. У нас так много песен про луну, а все забывают про то, что солнце приносит нам и продолжает нашу жизнь, — шумно выдохнула брюнетка, хаотично поправляя волосы и слегка морщась. — Сними их уже, а то с ними ты свои невидимки не вытащишь, — проговорил Берлин, слегка улыбаясь на её старания. Лондон подняла на него взгляд. — Не указывай, что мне делать, не маленькая уже, — после этих слов Лондон всё-таки сняла перчатки, пытаясь найти шпильки, которые она заколола, недовольно шипя. — Садись, я помогу. Луна наградила тебя светом, а я своей помощью, — проговорил Берлин, не отрывая взгляда от её рук. — Ещё чего? Точно не от тебя я попрошу помощи, я сама в состоянии... — женщина даже не успела как-то среагировать из-за ватного тела после алкоголя, как оказалась прижатой спиной к кровати, сидя на полу. Она подняла взгляд и встретилась с ухмыляющимся Берлином, который поставил ноги по обе стороны от неё, за её спиной. — Раздумай всё, что ты себе надумал, суккуб, — кинулась с оскорблением Лондон, но Берлин пропустил это мимо ушей, мягко ныряя пальцами в её волосы. Лондон, как показалось, начала проникаться чем-то к этой луне.       Комната была окутана мягким, приглушённым светом луны, который проникал через окно, создавая волшебную атмосферу. Лёгкий дым от сигареты Берлина плавно рассеивался в воздухе, придавая сцене некий таинственный оттенок.       Тишина ночи подчёркивала каждое движение, каждый шорох, каждое слово, произнесённое шёпотом. Лондон сидела, слегка растрёпанная и уязвимая, а Берлин, казалось, наслаждался этой мимолётной близостью, этой интимной обстановкой, где каждый миг был наполнен скрытой напряжённостью и не проговариваемыми эмоциями.

16-тый час ограбления

— Из-за чего ты хочешь свой телефон, повтори? — переспрашивает Лондон, сидя перед одной из заложниц, которая была ключевым аспектом и называлась птичкой среди людей в красных костюмах. — Он сфотографировал тебя тогда, когда вы были в туалете? — Да, ну знаете, я не думаю, что вы как-то связаны с высшим обществом, детям, таким как я, сложно быть среди всех, так называемых нормальных детей, — проговаривает кудрявоволосая девушка, поджимая губы и опуская глаза. — Токио, смотри за ней, — кратко отдаёт приказ Лондон, сжав в руке автомат. Выходя из комнаты, она передаёт оружие Денверу, который стоял на первом этаже. — Лондон? Чё там происходит? — спрашивает парень, бросая окурок на пол и переводя взгляд на заложников, собравшихся на первом этаже. — Сидеть, я сказал, сидеть!       Шаги Лондон отчетливо были слышны, она была на пределе ещё десять часов назад, а сейчас, услышав похожую на неё историю, шарики заехали за ролики, и она неслась вниз к обидчику дочки английского посла. — Эй, капитан команды по атлетике, — остановившись, она заметила, что он вместе с Артуро копает отходной путь. Женщина пару раз шумно выдохнула. — Блондин, встал и идёшь за мной. — Мисс Лондон... — окликнул её Артуро, но она даже не обернулась, лишь подняла руку, чтобы тот замолчал, и он нервно сглотнул, повинуясь.       Быстро входя в зал, Лондон взяла парня под локоть и поставила посередине зала, где был Денвер и заложники, что не работали. Она обвела зал взглядом, а затем посмотрела наверх. — Токио! — крикнула она. Когда увидела девушку в красном костюме и рядом девчонку с кудрявыми волосами, она слегка улыбнулась. — Он?       На вопрос Лондон та лишь кивнула, пряча взгляд куда-то, лишь бы не смотреть на своего обидчика.       Лондон окинула взглядом заложников, затем подошла ближе к парню, который явно нервничал, понимая, что за ним пришли. — Твои одноклассники, блондинчик? — спросила Лондон, сверкая холодными глазами и осматривая девушек, что сидели на полу. Рядом с ними сидела учительница, которой, как и Артуро, она жестом велела замолчать. — Кто из вас мечтал об этом красавчике, а? Капитан команды, ещё и такой смазливый... — женщина обошла парня по кругу, начиная представление. Она схватила его за челюсть, повертев в разные стороны, чтобы показать всем его лицо. — Денвер, ты бы раздвинул ноги перед таким самцом, а?       За спиной Лондон стоял Денвер, не отпуская оружия. Он пропустил смешок после этого вопроса. На лестнице появился Берлин, наклонив голову на бок, наблюдая за картиной, что рисовала Лондон. — А что у нас тут по мышцам? — спросила Лондон, становясь за спину парня и проводя ладонями по его прессу, ущипнув пару раз. — Ужас, ты точно капитан по атлетике, не по йоге? — спрашивала она, ухмыляясь и легко кидая взгляд на девочку, которая прятала глаза, но теперь смотрела с интересом. — Ну-ка, давайте посмотрим, что скрывает этот комбинезон, девочки, вам же было интересно, да? — она начала стягивать одежду парня, ухмылка на её лице становилась шире. — Надеюсь, ты поймёшь, что дальше ты снимаешь всё сам? — обошла его, глядя ему в глаза, а затем резко опустила руку ему на пах. С губ Лондон сорвался смешок. — Не думала, что тебя заводят доминантные женщины! — смеялась она, её глаза хищно осматривали парня с отвращением и местью.       Когда с ней так поступили, никто не заступился, но сейчас она отыгрывается за всех.       Рука скользнула ниже, сжимая невесомые шарики, а губы открылись в смешке, не отрывая взгляда от его глаз. — Да у меня яйца больше, чем у тебя, капитанишка, — снова толкнула его за спину. — Раздевайся дальше сам.       Парень ёжился, ему не нравилась никакая перспектива дальнейших действий. Но когда почувствовал через футболку ствол автомата, он зашевелился, начиная стягивать с себя одежду, даже носки и ботинки, прикрывая руками гениталии. — Не стесняйся, — прошептала Лондон ему на ухо, от чего по его коже пробежали мурашки. — Медленно убери руки и повернись ко мне.       Пока парень был занят тем, чтобы не получить пулю в спину, по лестнице спустилась кудрявая девушка. Ей в руки дали старый полароид, от чего она выгнула бровь. Лондон показала ей жестом, что эта месть её, она сделает фото сама и сама решит, что с этим делать. — Сейчас? — спросил парень, и Лондон кивнула так называемой птичке, чтобы та была наготове. — Давай, малыш, ручки вверх и ко мне лицом, — парень послушно так сделал и увидел вспышку фотоаппарата, который моментально начал печатать фото. — А теперь расскажи всем, почему ты сейчас стоишь перед нами голым, а малышка Элис держит твою фоточку? — спросила Лондон, опираясь спиной на стену. — Я выставил её фото в белье в интернет, — кратко проговорил он, опустив голову, но не руки, ведь автомат, что наставил Денвер, всё ещё был наготове. — Какой ужасный проступок... — рассуждал Берлин, спускаясь по лестнице вниз, переводя взгляд на учительницу, которая недавно говорила, что занимается сексуальным образованием. — Я не вижу раскаяния. Может, он пусть как Иисус так постоит? Что думаешь, Лондон? — Я раскаиваюсь, мне очень стыдно, я прошу прощения, — мямлил и повторял блондинистый парень.

39-тый час ограбления

— Что там за выстрел? — спросила Лондон, поднимаясь ото сна. Она провалилась всего на пару минут, ведь тело уже давало сбой от такого долгого отсутствия сна. Сглотнув ком в горле, она сжала сильнее пистолет, выходя из комнаты группы. Быстро протерев глаза, она направилась, как ей показалось, на звуки выстрелов.       Ровно два. Не перестрелка, значит у кого-то из нападавших всё-таки сдали нервы.       Но путь ей перегородил Берлин. Резким движением он развернул женщину за плечи, продолжая идти от туалета обратно в комнату группы. — Берлин? Ты вообще страх потерял? — спросила женщина, теперь уже останавливаясь и со всей силы ударяя его в грудь лопатками, отталкивая от себя. Наконец, повернувшись к нему лицом, она требовательно спросила: — Что там произошло?       Берлин, не отвечая сразу, завёл её в кабинет, расположенный недалеко от коридора с туалетом. — У нас произошёл один инцидент. Моника попыталась пронести телефон, а также, похоже, украла деньги, — спокойно проговорил он, обходя Лондон и садясь в кресло за столом. — Ты что, убил её? — глаза брюнетки округлились, и ей точно уже пора на передышку, в её светскую жизнь и к лингвистам, с которыми она практиковала языки. — Ты убил её? Ты нарушил главное правило! Урод! О чём ты только думал? — А что мне нужно было пригнуть голову и сказать: "Ай-яй-яй, дорогая, не делай так"? — Берлин перешёл на крик, снова поднимаясь с кресла и кладя руку на ствол, который висел у него на поясе. — Хочешь запугать меня? Точно не выйдет, Берлин, ты переступил грань, мы должны были быть мирными, без убийств, — рычит уже Лондон, сжимая в руках и свой пистолет, сглатывая ком в горле. — А ты чем лучше? Рио? Тот парень? А? — кричит в ответ мужчина, подходя вплотную к Лондон, заставляя её вжаться в стол. — Даже не сравнивай меня с собой! Я не убийца! — кричит в ответ и Лондон, доставая пистолет и сжимая его более уверенно, подставляя к рёбрам мужчины, глядя ему прямо в глаза.       Мужчина стиснул зубы, сдавливая пистолет в руке так, что побелели костяшки пальцев. Холодный ствол оружия был подставлен к подбородку брюнетки, её глаза горели непокорностью и презрением. В его взгляде отражалась угроза, в её — вызов. — Лондон, если ты сейчас не перестанешь пререкаться со мной... — произнёс он сквозь зубы. Его голос был низким и холодным, словно сталь. — Я пробью тебе бошку, а профессору скажу, что ты выпилилась.       Она не моргнула, её губы едва заметно дрогнули в саркастической усмешке. Пальцы мужчины ещё сильнее впились в рукоять, дыхание стало рваным. Напряжение в комнате можно было резать ножом. — Успеешь это сделать быстрее, чем я засуну тебе его в задницу, Берлин? — её голос прозвучал тихо, но в нём чувствовалась сталь, а глаза горели вызовом.       Минута молчания. Эта минута была как нить, натянутая до предела, готовая вот-вот порваться. Сердце пропускало удары, ноги слегка мерзли от нервов и недосыпа. Лондон отдавала порцию еды Найроби и Хельсинки, сама почти не ела. Излишки курения, пачки сигарет были разбросаны по всей комнате, она даже не успевала считать, сколько выкурила.       Лондон напряжённо смотрела на Берлина, её дыхание становилось глубже и более неровным. В тусклом свете комнаты тени от мебели казались особенно угрожающими, создавая зловещую атмосферу. Стены казались давящими, словно сжимались вокруг них, усиливая чувство клаустрофобии и напряжения.       Берлин, напротив, был словно изваяние из камня — твёрдый, непоколебимый. Его глаза не отпускали взгляд Лондон, в них был огонь, готовый вспыхнуть в любую секунду. Он стоял так близко, что Лондон могла чувствовать его горячее дыхание на своём лице. Они стояли на краю пропасти, каждый шаг, каждое слово могло стать решающим.       Воздух в комнате был насыщен угрозой, казалось, что даже стены впитывают это напряжение. За дверью, в коридоре, царила мертвая тишина, подчёркивая изоляцию и замкнутость этого момента. — Только попробуй, Берлин, — шепотом произнесла Лондон, заметив взгляд Берлина, задержавшийся на её губах. Она не понимала, запугивает ли его, запрещает или просто ломается, дразня этого психа, который и вправду готов выстрелить в неё. — Убери свой пистолет... — так же переходя на шепот, Берлин двинулся в сторону, толкая наставленный на него пистолет Лондон к её ребрам. — Только после тебя, шизоид, — ответила она, понимая, что это защитная реакция. Но от кого? От Берлина, от себя самой или от последствий, которые могут быть дальше? На эти слова Берлин лишь улыбнулся.       Ему хватило секунды, чтобы решить всё это в два движения. Его губы накрыли её, рука выбила пистолет Лондон, а затем, схватив её за кисть, прижал её руку к столу. Лондон не уступала, не закрыла глаза, когда чужие губы коснулись её.       Она прикусила их, прокусила до крови, а вторая свободная рука выбила пистолет Берлина. Перехватив его руку, которая уже намеревалась взять её за горло, она сжала его пальцы и отодвинула их от себя. Но физически Берлин всё равно превосходил брюнетку, и уже через секунду обе её руки были прикованы к столу.       Чужие губы продолжали нахально изучать её, а его язык врывался, требуя большего. Грудь обоих начала вздыматься от кратких вдохов и нервных рывков Лондона.       Комната наполнилась тяжелым дыханием, смешанным с тихими, угрожающими шепотами и стонами. Слабый свет от настольной лампы создавал зловещие тени на стенах, придавая обстановке ощущение клаустрофобии и безысходности.        Лондон чувствовала жар его тела, вцепившегося в неё, его губы, словно горячий металл, оставляли следы на её коже.       Берлин, прижав её к столу, ощущал её сопротивление, чувствовал её пульс, бьющийся под кожей, как барабанный бой. Её глаза горели непокорностью и гневом, но в них был и страх, скрытый глубоко внутри. Он наслаждался этим моментом, чувствуя своё превосходство и власть. — Лондон, прекрати, — прошептал он, и в его голосе звучала угроза. — Мечтай, — ответила она, стиснув зубы, её глаза метали молнии.       Её тело напряглось, каждая мышца готова к бою, но он был сильнее, его хватка не давала ей шанса вырваться.        Губы Берлина продолжали исследовать её, его язык пробивался сквозь стиснутые зубы, вырывая из неё короткие, рваные вздохи.       Тишина комнаты была нарушена их тяжёлым дыханием и шепотом, создавая атмосферу подавленности и тревоги. Стены, казалось, сжимались вокруг них, усиливая чувство изоляции и беспомощности. Лондон чувствовала, как её сознание затуманивается, но она не собиралась сдаваться.       Она прикусила его губу снова, сильнее, заставляя Берлина отпрянуть на мгновение. В его глазах сверкнул гнев, но и восхищение её смелостью. Он слегка ослабил хватку, давая ей возможность вдохнуть глубже, но тут же снова прижал её к столу, его тело дрожало от напряжения. — Ты думаешь, что можешь так измывать меня? — прошептал он, его голос был низким и хриплым. — Я могу многое, Берлин, но твои выбросы я терпеть не буду — ответила она, её голос дрожал, но в нём звучала решимость.       Их взгляды встретились, и в этом взгляде была вся суть их борьбы — борьба за власть, за контроль, за свободу. Комната, наполненная их дыханием и шепотами, стала ареной их внутренней битвы, битвы, в которой никто не собирался уступать. — Где же твои манеры? Где же то изящество, с которым ты расправилась с Рио, с тем парнишкой? — спрашивает Берлин, уходя от темы.       Его голос становится тише, когда он проводит носом по линии её шеи, останавливаясь и начиная покрывать её поцелуями. Он сжимает её кисти сильнее, а Лондон запрокидывает голову, вздрагивая, но всё же пытается высвободить руки. — Отпусти меня, и продолжим на равных, — резко заявляет она, пока мужчина переходит поцелуями к её уху, прикусывая мочку. Внизу живота завязывается узел, и глаза Лондон округляются. — Прости, мне не нравятся доминантные женщины. Я уже взрослый мальчик и люблю наслаждаться женщиной сполна и в своих руках, — шепчет Берлин в самое ухо, снова прикусывая мочку и проводя носом за ухом, прикрывая глаза, как будто улетая мыслями куда-то вдаль.       Комната наполняется напряжением, каждый звук становится громче в этой тишине, создавая атмосферу, где каждое движение имеет значение. Лондон ощущает тепло его дыхания на своей коже, её тело напрягается, сопротивляясь и поддаваясь одновременно.       Шум шагов и далекие звуки снаружи комнаты становятся приглушёнными, их существование в этом замкнутом пространстве становится единственной реальностью. — Ты просто боишься, что тебя заставят подчиняться, ведь до этого никому не повиновался, — уверенно проговаривает брюнетка, резко повернув голову к Берлину и встречаясь с его глазами. В её взгляде — вызов и сила, она сглатывает ком в горле. — Боишься, что падешь передо мной. Признай это, Андрес.       Взгляд Берлина становится острее, его дыхание учащается. Минуты тянутся, как века, и напряжение в воздухе становится ощутимым. Его хватка на её запястьях усиливается, но в его глазах появляется нечто новое — смесь раздражения и любопытства. Лондон чувствует, как её сердце бьется быстрее, адреналин наполняет её кровь, и в этом столкновении взглядов она находит уверенность и силу. — Ты слишком много болтаешь, Лондон, — его голос хриплый, почти шипящий. Он приближает своё лицо к её, их дыхания смешиваются, создавая едва уловимый вихрь тепла и напряжения. — Но это не изменит факта, что сейчас ты в моих руках.       Комната становится ареной их скрытой борьбы, каждый звук, каждый вздох становятся частью этой битвы. Лондон ощущает, как её тело поддаётся противоречивым эмоциям — страху и возбуждению, гневу и влечению. Но её дух остаётся непоколебимым, и это даёт ей силу продолжать сопротивляться, несмотря ни на что.       Резкое движение, неожиданное даже для самой Лондон, прерывает их напряженный диалог. Берлин отпускает её всего на секунду, но этого достаточно, чтобы переместить свои ладони на её бедра.       Он усаживает её на стол, прижимая к себе. Его колено раздвигает её сжатые ноги, поддавая её себе, как изысканное блюдо, готовое к наслаждению. Лондон, ощутив внезапную свободу, с силой хватает его за шею обеими руками, заглядывая ему в глаза и тяжело дыша. — Ну же, Лондон, сожми сильнее и убей меня... — шепчет Берлин, его голос полон уверенности и вызова. Он словно знает, что она не сможет, ведь она не такая, как он.       Да, она немного теряет разум, находясь здесь, но не настолько, насколько он.       Пара секунд проходит, словно часы. Берлин нависает над ней, и сердце Лондона пропускает удары. Её глаза сверкают, но не выражают ничего конкретного — внутри неё идёт борьба. Кажется, что разум вот-вот проиграет. Руки, которые ещё мгновение назад крепко держали его шею, притягивают его ближе. Её губы накрывают его в новой битве за власть и лидерство.       Его ладони поднимаются вверх к её талии, прижимая её ещё ближе. Теперь он измывается над ней, кусает её губы, но не так кровожадно, как она. Его руки оглаживают каждый изгиб её тела, доходя до груди и сжимая её через ткань. Лондон не может сдержать прирывистого стона, который вырывается из её губ.       Тишина вокруг них становится ощутимой, каждый звук, каждое движение усиливают напряжение. В воздухе повисает тяжёлый аромат их тел, смешанный с табачным дымом и металлическим запахом оружия. Свет лампы отбрасывает резкие тени на их лица, подчеркивая каждую эмоцию, каждую грань их борьбы.       Лондон ощущает, как её тело предаёт её, поддаваясь страсти и напряжению.       Её дыхание становится всё более частым, сердце стучит в ритме, который эхом отдаётся в ушах. Берлин же наслаждается её сопротивлением, каждым её движением, каждым вздохом. Его руки, жестокие и нежные одновременно, продолжают изучать её тело, находя каждый уязвимый участок, вызывая новые волны чувств и эмоций. — Тебе нравится бороться, Лондон, — его голос снова становится шепотом, наполненным тенью усмешки. Он смотрит ей в глаза, видя в них отражение своих собственных желаний и страхов. — Ты боишься поддаться, но это неизбежно.       Она не отвечает, её губы снова находят его, требуя большего. Каждое прикосновение, каждый поцелуй становятся символом их непрерывной битвы, их борьбы за контроль и власть.       Снова резкое движение. Берлин хватает воротник футболки Лондона, разрывает её прямо на хозяйке, заставляя ту сглотнуть. Теперь он более требовательный, никаких манер — только животный инстинкт, который накрывает с головой двоих, заставляет подчиняться.       Он оттягивает край лифчика и оголяет грудь брюнетки, ухмыляется и тут же склоняется к ней, обводя языком, слегка прикусывая, подтягивая, заставляя Лондон прогнуться в спине и сжать его между своих бедер, что подрагивали от таких касаний. Мозг точно отключился, отдавая всё инстинктам.       Придерживая женщину под спиной рукой, Берлин аккуратно кладет её на стол, как будто давая отдохнуть от бури эмоций и ощущений внутри. Но его холодные руки касаются ремня комбинезона, так же стягивая его рывком, оставляя Лондон лишь в белье, что, видимо, не помешает ему.       Поднявшись снова в сидячую позу, Лондон словно на секунду обретает разум, прикрывая рукой грудь. Берлин замечает на её руке эту чертову перчатку, сразу хватает ту за кисть, стягивая одну, а затем вторую. — Даже не смей возражать, уже слишком поздно, — шепчет Берлин, оттягивая лишь одним пальцем ткань белья, не отрывая взгляда от глаз Лондон.        Их дыхание становится тяжелым и рваным, смешиваясь с гулким эхом тишины. Свет лампы мерцает, отбрасывая танцующие тени на их тела, словно иллюстрируя каждое движение, каждое прикосновение.       Лондон чувствует, как сердце стучит в груди, каждый удар отдаётся в висках, гулко отражаясь в её ушах.        Она ощущает холод стола под собой, контрастирующий с жаром их тел. Её разум туманится, уступая место чистым инстинктам и первобытной страсти.       Берлин, словно дикий зверь, который почувствовал свою добычу, продолжает своё наступление. Его руки уверенно скользят по её телу, оставляя за собой тропу мурашек. Он наслаждается каждым моментом, каждым вздохом, каждым стоном, вырывающимся из её груди. Его губы, жестокие и нежные одновременно, оставляют следы на её коже, вызывая у неё взрыв чувств и эмоций.       Лондон борется с собой, её тело предаёт её, поддаваясь этому вихрю страсти. Она хочет сопротивляться, но каждое прикосновение, каждое движение Берлина заставляют её забыть о разуме и отдаться моменту. Её руки находят его плечи, ногти впиваются в его кожу, оставляя следы, как будто она пытается зацепиться за реальность, не утонуть в этом океане чувств. — Лондон... — его голос снова становится шёпотом, полным властности и желания. Он смотрит ей в глаза, видя в них отражение своих собственных эмоций. — Поддайся, перестань бороться.       Она не отвечает, её губы снова находят его, требуя большего. Её руки скользят по его спине, притягивая его ближе. Их поцелуй становится ещё более страстным и жадным, их тела сливаются в одно, теряя границы и становясь единым целым в этом вихре страсти.       Тут он был плавным, как будто побуждая самой двинуться навстречу. Он и вправду был циником, ему хотелось видеть перед собой это искусство, эту статую Мадонны, что сейчас выгибалась от каждого движения в ней, кусала губы, сдерживая стон, пытаясь найти чужие губы, лишь бы заглушить то, что вырывалось наружу. Лишь бы скрыть это от чужих ушей и глаз.       Каждое движение нарастало, ритм усиливался. У них не было времени, у них были только ощущения, животные инстинкты, но что-то внутри подсказывало, что это единственный раз, когда нужно быстрее, попытаться поймать каждый момент наслаждения.       Берлин схватил Лондон за талию, сжимая и заставляя буквально насаживаться, поддаваться его ритму. Женщина выгнулась в спине, опираясь руками на стол. Берлину оставалось наблюдать, хотя он находил моменты, когда мог ловить её губы, обвивать губами сосок, оттягивать его, осыпать поцелуями шею, плечи, лишь бы исследовать её всю и сейчас.       Свет от лампы отбрасывал тени, которые танцевали на стенах в такт их движениям. Комната заполнилась звуками — приглушёнными стонами, тяжёлым дыханием, тихим скрипом стола. Напряжение в воздухе было почти осязаемым, густым, как мёд. Оно обволакивало их, затмевало всё остальное.       Лондон чувствовала, как её тело пульсирует в ритме их движений. Её сердце билось так громко, что казалось, оно готово вырваться из груди. Каждое прикосновение Берлина было как электрический разряд, пробуждающий в ней волну желания. Она сжимала его плечи, её ногти оставляли на его коже красные следы, словно метки их страсти.       Берлин двигался уверенно, его руки скользили по её телу, исследуя каждый изгиб, каждый сантиметр её кожи. Его дыхание становилось всё более рваным, когда он склонялся к её шее, оставляя там горячие поцелуи. Он чувствовал, как её тело откликается на каждое его движение, как её мышцы напрягаются и расслабляются в унисон с его ритмом.       Её глаза закрылись, она полностью отдавалась этим ощущениям, позволяла им захватить её, унести далеко от реальности. Каждый его поцелуй, каждый укус, каждый толчок — всё это сливалось в один непрерывный поток наслаждения, который заполнял её до краёв.       Они двигались всё быстрее, ритм становился всё более диким и неистовым. Их тела сливались в единое целое, каждое движение Берлина отзывалось в Лондоне, каждый её стон — в нём. Это было как танец, где каждый шаг был точно выверен, где каждое движение имело значение.       Берлин чувствовал, как она откликается на его каждое прикосновение, как её тело поддается его ритму. Он наслаждался каждым мгновением, каждым её стоном, каждым её вздохом. Это был момент, когда они были полностью поглощены друг другом, когда не существовало ничего, кроме них и этой всепоглощающей страсти.       Её дыхание становилось всё более прерывистым, её стоны — всё более громкими. Она сжимала его крепче, её тело содрогалось от удовольствия. Берлин чувствовал, как она приближается к пику, как её тело напрягается в предвкушении освобождения.       И наконец, в один момент, когда мир вокруг них перестал существовать, когда все звуки и ощущения слились в один, они достигли кульминации. Это было как взрыв, как вихрь, который унес их обоих в бесконечность. Их тела дрожали, их сердца били в унисон, и в этот момент они были единым целым, слившимся в экстазе.       Комната постепенно возвращалась к реальности. Их дыхание постепенно успокаивалось, их тела всё ещё оставались сплетёнными, но теперь уже в более спокойном, умиротворённом ритме. Лондон чувствовала, как её сердце медленно возвращается к нормальному ритму, её дыхание становится ровным. Она всё ещё ощущала тепло его тела, его руки, которые теперь нежно обнимали её. -А ты противилась, глупая герцогиня...

46-той час ограбления

      Токио не могла больше сдерживаться. Её истерика нарастала, словно ураган, и Лондон была первой, кто решил взять ситуацию под контроль. Она подошла к Токио, схватив её за воротник футболки и притянув ближе. Лондон буквально выкрикивала свои слова в лицо Токио, их глаза встретились, и в этом взгляде была чистая ярость. — Токио, замолчи! — кричала Лондон, её голос разносился эхом по всему помещению. — Если ты хоть шаг сделаешь без нашего ведома, я лично вскрою твоё тело и заставлю Рио собирать тебя по частям, чтобы похоронить, понял?       Она резко оттолкнула Токио от себя, словно мусор, и та покачнулась, но не упала. Токио была в ярости, её истерика переросла в бурю эмоций. Она достала пистолет и направила его сначала на Берлина, затем на Лондон и снова на Берлина. В её глазах была смесь отчаяния и решимости. — Он не выходит на связь, а вы с Берлином не справляетесь, вы хуевые лидеры, вы два шиза, один говорит Денверу убить ту Монику, а вторая прикрывает его, замалчивает! — выкрикивала Токио, её голос дрожал от ярости и слёз.       Москва, до этого молчаливо наблюдавший за происходящим, наконец-то осознал всю ситуацию. Его взгляд метался от Берлина к сыну, Денверу. В его глазах читалась смесь ужаса и неверия. — Берлин, ты сказал ему убить? — голос Москвы был тихим, но в нём чувствовалась вся тяжесть его боли и разочарования. — Ты убил её? — обратился он к Денверу, его лицо бледнело, а руки дрожали.       Денвер молчал, не в силах смотреть отцу в глаза. Москва, казалось, выпадал из реальности, понимая, что его собственный сын стал убийцей.       Лондон, стараясь удержать ситуацию под контролем, спокойным тоном обратилась к Токио: — Опусти пистолет, Токио. Не выводи меня.       Но Токио была вне себя. Она перевела пистолет на Лондон, её руки дрожали, дыхание было прерывистым. — Хочешь проверить мою реакцию? — добавила Лондон, и её голос прозвучал угрожающе.       Напряжение в комнате росло, как пружина, готовая лопнуть в любой момент. Найроби вмешалась, направив пистолет на Лондон. — Не надо, Лондон, — проговорила она, её голос был спокойным, но твёрдым. Берлин, не выдержав, вмешался, направив два пистолета на Токио и Найроби: — Опустили обе оружия, — его голос был полон холодной решимости.       Ситуация достигла критической точки. Денвер, не выдерживая напряжения, выстрелил в потолок несколько раз, привлекая внимание всех к себе. — Хватит устраивать ебанный цирк! — закричал он, его лицо было бледным, а руки дрожали.       Москва схватился за его плечо, силы покидали его, и он едва стоял на ногах. Лондон и Найроби первыми убрали свои пистолеты, бросив их на стол и подойдя к Москве, чтобы помочь ему сесть. — Ему нужен свежий воздух, — уверенно проговорила Лондон, стягивая одну перчатку, чтобы проверить пульс Москвы, затем раскрывая его глаза, чтобы понять, насколько он в сознании. — Берлин, думай, как его вывести на свежий воздух.       Берлин опустил пистолет и подошёл ближе, его лицо было сосредоточенным. — На крышу выведем его, со всеми заложниками, в маске. По другому никак, — сказал он, принимая решение.       Самое напряженное было тогда, когда Профессор не выходил на связь, контрольные звонки ничего не делали, и все на нервах ждали последний. Без точного лидера всё шло по одному месту. Я не могла даже нормально соображать, за последние 40 часов я пила лишь воду и курила, надо было делиться едой, сильному Хельсинки она была нужнее, чем хрупкому моему тельцу. Единственное, что я понимала, что Берлин каким-то образом чувствовал себя лучше, толи его обрадовал наш секс, толи привел в чувство выстрел в Артурио, что нам был не в плюс, ведь этот мужчина действовал на наши нервы, а сейчас надо было бы выбить ему врача.

50-тый час ограбления

      Берлин сидел напротив Лондон, внимательно наблюдая за каждым её движением. Он видел, как её руки дрожат, когда она открывает новую пачку сигарет. Это был знак её усталости и внутреннего напряжения, которые накапливались с каждым днём осады.       Когда он забрал у неё пачку и бросил на верхнюю полку, Лондон шумно выдохнула, словно этот жест был последней каплей в её терпении. Берлин достал тарелку с лапшой из микроволновки и поставил перед ней, добавляя вилку сбоку. — Давай её сдадим? — предложил он, его голос был тихим, но в нём чувствовалась сталь.       Лондон подняла взгляд, удивлённая неожиданным предложением. — Кого сдадим, Берлин? Лапшу? — она саркастически улыбнулась, но продолжила есть, медленно и сдержанно. — Токио? Ты вообще сошел с ума? Или рядом слишком много женщин и ты нервничаешь?       Берлин перебил её сарказм резким тоном: — Давай без шуток. Ты веришь, что его не поймали?       Лондон шумно выдохнула, закрывая глаза на мгновение, как будто пыталась собрать мысли. — Да, думаю, он всё ещё бегает от них, поэтому не выходит на связь. Если бы он выходил хотя бы с ними на связь, было бы по-другому, он бы уже договорился за врача. — Лондон смотрела в сторону двери, её голос был тихим и усталым. — А так, мне приходится следить, чтобы этот чудаковатый шут не откинул коньки.       Берлин наблюдал за ней, затягиваясь сигаретой. Он не отводил глаз, как будто пытался прочитать её мысли. — Я думал, у тебя какие-то навыки есть в плане медицины, — сказал он, шумно выдыхая дым.       Лондон слегка усмехнулась: — То, что я тогда поняла, что у Денвера не лишай, а клещ на коже головы, не делает меня врачом. Это базовые знания, когда вы на природе.       Она закончила ужин, медленно протягивая руку за сигаретой. Берлин, не отрывая взгляда, протянул ей зажигалку и поджёг её сигарету. Лондон шумно выдохнула, наслаждаясь первым затяжкой. — Так что ты думаешь по поводу Токио? Надо на корню пресечь это, пока она не сместила власть, — Берлин говорил тихо, но в его голосе чувствовалась решимость. — Что делать, Лондон?       Она глубоко затянулась, выпуская дым кольцом. Их глаза встретились, и в её взгляде было что-то новое, что-то, что Берлин не мог сразу понять. — Послушаешь меня? — спросила она, её голос был хриплым от сигаретного дыма. — Так уж и быть, на корню надо пресечь все эти выбрыки в нашу сторону, но это твоя идея и твоими руками будет сделано. Многие бы меня назвали тварью и стервой, но я не могла больше терпеть эту вертихвостку. Бесить она начала с самого дома. Сначала Токио была занозой в одном месте из-за своего характера и ужасно пошлых подкатов к мужчкому пола её возраста, а когда она определилась со своей жертвой в лице Рио, стало только хуже. Как это подшутить над тем, что она неряха, или же её вкус, как можно его назвать лихорадочным шиком?

2 неделя обучения у Профессора

— Слышь, интеллигенция, ты бы тут своими пальцами не размахивала, а то их можно и отрезать, и перчаток не останется, — прошипела Токио сквозь зубы, пытаясь выдавить из себя улыбку, которая больше походила на оскал.       Её глаза метали молнии, в комнате чувствовалась наэлектризованная напряжённость.       Лондон, словно не слышала угрозу, продолжала улыбаться, взгляд её был острым и цепким. Она медленно повела пальцем по воздуху перед лицом Токио, словно подчеркивая каждое слово. — Что не так? — спросила она, её голос был мягким, почти ласковым, но в этой ласковости скрывалась ледяная холодность. — Что случилось? Ты разве не любишь тыкать пальцем во всех?       Лондон начала с силой тыкать своим пальцем в плечи Токио, то в одно, то в другое, заставляя ту отмахиваться и пытаться отступить. Каждое тычок сопровождался болезненной гримасой на лице Токио, словно каждый раз её пробивало током. — Я, блять, сказала, перестань! — кричала Токио, её голос дрожал от ярости, а глаз нервно дергался. Но Лондон лишь улыбалась шире, её улыбка становилась всё более хищной, как у кошки, играющей с мышью.       К ним подошёл Рио, его лицо выражало смесь беспокойства и усталости. Он взял Токио за плечи и начал оттягивать её от Лондон, закатывая глаза. — Лондон, отпусти ты уже её, что ты прицепилась к ней? — спросил он, стараясь успокоить ситуацию. Его голос был умиротворяющим, но в нём чувствовалась усталость, как будто ему приходилось делать это не в первый раз.       Лондон повернула голову к Рио, её взгляд был холодным и расчётливым. — Если её выводит её же бескультурщина из себя, как она может быть в норме в монетном дворе? А? — её голос был спокойным, но в нём звучала стальная нотка. Она наблюдала, как Рио пытался успокоить злящуюся Токио, гладая её по спине, как разъярённого зверька.       В эту напряжённую сцену вмешался Профессор, его голос прозвучал как будто из другого мира, тихий и спокойный. Он поправил очки и проговорил: — Вы поэтому с Берлином за главных, вы будете контролировать такие выплески.       Его слова прозвучали как приказ и напоминание одновременно.       А в такой нервной атмосфере, где уже как будто не было той сплочённости, как в доме с Профессором. Мы были одни, одни окруженные полицией, пока он не выходил на связь уже который раз.       И внутри, как у загнанного зверя, оставались только инстинкты, и они подсказывали только одно...Либо ты, либо тебя. Это то, что не давало уснуть ни мне, ни Андресу, он был готов, готов убить, а я нет. Я не убийца, я не животное, я не могла переступить через себя, как он.       МОЙ моральный кодекс не давал мне право убить. Измываться, калечить, уродовать- да, но на убийство я не могла пойти, пока что по крайней мере. Но если я не убью...Убьют ли меня? Убьют ли меня те, кто рядом? Убьют ли меня полицейские? Или же, прикажет Берлин убить меня, если я пойду против него?       Инстинкты страшная вещь, она заставляет нас пойти на многое. Мои инстинкты подсказывали одно- держаться вожака, держаться сильного, держаться Берлина и сохранить его позицию вожака.

54-тый час ограбления.

      Лондон стояла возле кнопки открытия главных дверей, сжав губы в тонкую линию. Внутри бурлила тревога, страх и что-то ещё, давно забытое и первобытное, что-то глубоко внутри, некое инстинктивное ощущение, которое за долгие века покинуло тело и сознание человека, но сейчас вновь овладело ею. Сердце отбивало не четкие удары, скорее какие-то попытки имитации ударов, лишь бы были.       В соседнем помещении Токио, связанная и беспомощная, лежала на каталке. Её глаза метали молнии, но руки и ноги крепко держали ремни. Она пыталась вырваться, но они слишком крепко удерживали её. Рядом стоял Берлин, его лицо каменное, глаза холодные. Он знал, что это единственный способ удержать контроль над ситуацией и предотвратить хаос. По его приказу люди начали катить каталку к выходу. — Ты же понимаешь, что всё это закончится плохо, Берлин! — кричала Токио с яростью. — Тебя это не спасёт!       Берлин лишь холодно усмехнулся. — Токио, ты всегда была такой предсказуемой. Это всего лишь ещё один шаг в нашем плане. Расслабься.       Каталка скрипела на каждом повороте, её колёса оставляли едва заметные следы на полу. Каждый звук эхом разносился по пустым коридорам монетного двора. Токио, хоть и связанная, не переставала пытаться вырваться. Её лицо искажалось от гнева и беспомощности. — Ты думаешь, что контролируешь всё, но ты ошибаешься! — выкрикивала она с ненавистью.       Берлин вздохнул. — Ах, Токио. Ты никогда не понимала игру до конца. Я всегда на шаг впереди.       Когда они дошли до главного входа, двери с грохотом открылись. Свет яркого дня на мгновение ослепил всех присутствующих. Снаружи виднелись полицейские машины и спецназовцы, готовые ворваться в здание.       Но Берлин не дрогнул.       Он остановился на мгновение, оценивая обстановку, и затем жестом приказал продолжать движение. — Вот мы и подошли к финальной части спектакля. — с издёвкой произнёс он. — Тебе стоит расслабиться и насладиться шоу.       Токио метала взгляды вокруг, её лицо было полно ненависти и отчаяния. Она понимала, что происходит, но не могла ничего изменить. Берлин, казалось, наслаждался её беспомощностью, но его действия были направлены на достижение цели, а не на личные эмоции.       Каталка с Токио, сопровождаемая Берлином и его сообщниками, медленно двигалась к выходу. Полицейские, заметив происходящее, начинали переговариваться, и атмосфера наполнилась напряжением.       Но Берлин, не обращая внимания на суету вокруг, уверенно продолжал вести каталку вперёд. — Ты за это ответишь, Берлин, — сквозь зубы прошипела Токио. — Я клянусь. — Возможно, — спокойно ответил он. — Но сейчас это не имеет значения. Мы почти на финише. Это не возможно забыть, я никогда не забуду последний взгляд Токио на меня, бешеные глаза, загнанный зверь, которого связали и буквально выкинули на растерзания людям.

60-тый час ограбления

      Лондон больше не покидала Берлина. Что-то внутри не давало ей даже на минуту отойти от него. Возможно, это было связано с чем-то глубоко в её душе, что-то тянуло её к нему. Но сейчас она действовала не из-за притяжения, а из-за простого инстинкта.       После того, что они сделали с Токио, их нельзя было назвать хорошими лидерами. Попытки побега, смерть Осло — им не хватало только какого-то еще большего взрыва. Все держались из последних сил, с пару часами сна у каждого, кроме Лондон. Она не спала уже почти 60 часов, адреналин был на пределе, и она бы не выдержала еще нескольких часов.       Берлин заставил её уснуть, буквально вбив ей в голову, что она жертвует своим сознанием ради чего? Он оставил рядом с ней Хельсинки, добряка, но сильного. Сейчас таких, кто полностью поддерживал Берлина, было мало, и Лондон была среди них.       Разговор с Профессором был не лучше всего остального. Как только он узнал, что сделал Берлин, последствия стали необратимыми. Их ждало не только возмездие за Берлина, но и за саму Лондон. Казалось, все знали, что это был её план, а не его, но так хотелось верить в обратное.       Брюнетка спала, судорожно сжимая пистолет в руках, тяжело дышала, не могла расслабиться. Её глаза были закрыты всего пару минут, но на деле оказалось, что она догнала Берлина по количеству часов сна.       Резкий подъём от чужих криков в соседней комнате. Там были Рио и Найроби, которые снова включили телевизор, несмотря на запрет Профессора. Сейчас мало кто следовал его правилам, скорее растаптывали их.       Среди шума станков Лондон услышала, как их с Берлином звали. Несмотря на полную неприязнь группы к ним, надо было сохранять хотя бы видимость спокойствия.       Поднимаясь со стула и выходя из кабинета, Лондон столкнулась с Берлином. Он галантно пропустил её, но когда открылась стеклянная дверь кабинета с телевизором, Лондон и Берлин застыли в проходе, не смея даже сдвинуться с места от шока. Это было пьяной ошибкой за которую я поплатилась с полна, но тогда было слишком хорошо, чтобы думать о последствиях, никто тогда не думал, что сам Профессор вскроет мне горло, заставит упиваться малым, поставит на колени и выстрелит в голову.       Лучше бы в подробностях так, но не так, чтобы это было на глазах всех.

15-тая неделя обучения у Профессора

-Закрой рот, услышат, начнут шептаться… - шепот Лондон сливался с темнотой комнаты, в которую она затягивала Берлина, прогибаясь в спине от каждого касания его холодных рук. Она тянула его за непослушный галстук, который не поддавался движениям её пьяных рук, что уже скинули ненужные с ним перчатки. -Лондон, не остановишься сейчас, я тебя выпорю как маленькую девчонку, - шептал Берлин, от него веяло виски, смешиваясь с ароматом текилы, исходившим от Лондон. Когда их губы соприкоснулись, запахи слились в одно, затуманив мозг каждого из них.       Лондон медленно подходила к старому столу, прикусывая его губы, усаживаясь на него, обвивая ногами его бедра, пытаясь быть ближе, коснуться каждого сантиметра его тела, скрытого одеждой. Берлин, более трезвый, с лёгкой ухмылкой наблюдал за ласковой Лондон.       Днём она была отчуждённой, а сейчас, в лунном свете, каждый изгиб её тела кричал о её желаниях, или, возможно, кричала лишняя рюмка текилы. Но это не было проблемой Лондон, скорее, Берлина. Его руки медленно исследовали её бедра, переходя на талию и спину, заставляя её выгибаться дугой. Одна рука коснулась её шеи, вызвав томный вздох. Она, казалось, уже не мыслила, поддавалась Берлину, лишь бы он продолжал, не боролась ни с ним, ни с собой.       Их губы сплелись в поцелуе. Берлин нависал над Лондон, доминируя, слегка сжимая её шею, лишая воздуха на пару секунд, а затем отпуская, изредка повторяя это. Вторая ладонь пробралась под её платье, сжимая бедро так, что наутро останутся следы, но сейчас это никого не волновало. Ладонь медленно переходила на внутреннюю сторону бедра, заставляя её раздвинуть ноги шире, отчего её дыхание стало ещё прерывистее.       Его пальцы медленно отодвигали ткань белья, наконец добираясь до сокровенного. Пальцы быстро нашли уязвимую точку, эрогенную, отчего Лондон отстранилась от его губ, запрокидывая голову и прикусывая губу, чтобы не выдать стон, сжимая его плечи до белых костяшек. -Тише, иди ко мне, Лондон, - свободная рука Берлина коснулась её затылка, возвращая её взгляд к себе, упирая лбом об свой. - Тише, услышат же, будут шептаться и думать... - шептал он ей в губы, проникая пальцами внутрь её. Когда она потянулась за поцелуем, чтобы заглушить стон, он отодвинулся, чтобы закончить свою фразу: - Кто же трахает интеллигенцию? -Замолчи, суккуб, и про... - снова не смогла закончить фразу Лондон, закусывая губу сильнее, до крови, от чего наутро её будут спрашивать, что с губами. Берлин снова вошёл пальцами, резко и неожиданно, заставляя её дрожать.       Но хоть один из них был в состоянии слышать не только томные вздохи и заглушенные стоны Лондон, но и то, что происходило за дверью. Шаги за ней заставили Берлина напрячься, наконец осознав, в каком состоянии находится Лондон и в каком он сам. Это точно не то, как он представлял себе близость с ней.       Он не хотел, чтобы она, пьяная, ластилась к нему, такому же пьяному. Что-то в голове щелкнуло — ему хотелось видеть, как она борется с ним за власть, как он наконец победит её, и только тогда она прогнется перед ним, как кошка.       Когда Берлин медленно убрал ладонь, что была между её ног, Лондон, казалось, услышала его мысли. Внутри её бушевало море, штормило, требуя, чтобы он ещё раз прикоснулся к ней, снова так, как будто она не "интеллигенция". Сглотнув ком в горле, её голубые глаза опустились на распахнутый пиджак мужчины.       Поджав губы, она медленно застегнула две пуговицы, наконец вставая со стола. Не обременяя Берлина последними словами, она отвернулась, давая понять, что он может выйти из её комнаты.       Берлин на мгновение задержался, наблюдая за ней. Желание и разочарование смешались в его взгляде. Он хотел большего, чем эта пьяная близость. Он хотел сломить её гордость, но сейчас, это было неправильно. Он вздохнул, провел рукой по волосам и, повернувшись, направился к двери. Лондон не обернулась, её тело всё ещё дрожало от того, что произошло, и от того, что не случилось.       Когда дверь закрылась за Берлином, Лондон осталась одна в полумраке комнаты. Она провела руками по своему лицу, пытаясь унять дрожь.        Её сердце билось в бешеном ритме, и мысли метались в голове, словно волны в шторм. Она знала, что это не должно было случиться, и теперь, оставшись одна, она почувствовала пустоту. Но внутри неё всё ещё горело желание, которое не успел погасить даже Берлин.       Снаружи шаги Берлина удалялись, он шел по коридору, пытаясь собраться с мыслями. Он знал, что эта ночь оставила след не только на их телах, но и в их душах. Чертова текила, не благородный напиток, что погубил столько жизней.       Все присутствующие в комнате внимательно слушали новости, затаив дыхание. — В сегодняшних новостях: полиция заявила о важной находке в деле о крупнейшем ограблении в истории Испании. В ходе расследования были обнаружены новые улики, связывающие одного из лидеров преступной группы с местом преступления, — начал кореспондент, его голос был нейтральным, но слова проникали в комнату, как острие ножа. — Полиция подтвердила, что на пуговице, найденной в одном из автомобилей, использованных группой нападающих, были обнаружены следы ДНК, принадлежащие человеку, известному под кодовым именем Берлин. Это ДНК принадлежит Андресу де Фонойоса, которого считают одним из главных организаторов ограбления, — продолжал второй журналист, и лица всех присутствующих исказились от удивления и тревоги.       На лице Лондон мелькнула тень озадаченности, её дыхание участилось. Берлин же держался стойко, его взгляд становился всё более холодным и сосредоточенным — словно он уже прокручивал в голове план действий. — Берлин был обвинён также в организации сети, занимающейся торговлей женщинами и проституцией, — закончила первая журналистка. Берлин, не выдержав, стиснул плечо Лондон так сильно, что та едва сдержала вскрик. В комнате повисло напряжение, густое, как дым. — Так же на пуговице были найдены и другие ДНК, полиция уверенно продолжает проверять базу данных, но смеют очень смело заявить, что возможно ещё одной подозреваемой становится Клаудия Эрменес, — глаза Лондон расширились от шока, её губы дрожали в попытке схватить больше воздуха. — По описанию заложников, которые всё-таки смогли убежать, именно она подходит под описание. Также, заложники упомянули, что она единственная носила перчатки, что возможно и затрудняет доказательства для полиции. — Что это, блять, такое... — тихо прошептала Найроби, наблюдая за сменяющимися на экране картинками. — Клаудия же, под кодовым именем Лондон, на самом деле никакая не герцогиня из богатейшей семьи Британии, которой она представлялась, и не является заложницей, а как заверяли списки, которые дали преступники, ведь в списке до этого она была. Она соучастница и также обвиняется в занятии проституцией, продаже наркотиков — после этих слов Лондон не выдержала, вырвалась из хватки Берлина и с силой толкнула телевизор, так что он упал и разлетелся на куски.       В её голове гудело, обвинения были ложными, что у неё, что у Берлина, но никто, кроме них, этого не знал. — Берлин, Лондон, вы че... — Найроби не успела договорить, Лондон схватила её за плечи, всматриваясь в глаза. — Я что, похожа на девку лёгкого поведения? Я что, похожа на проститутку или дилера? Или он похож на сутенера? А? — кричала Лондон, её крик скорее был отчаянным, нежели злым. Она не хотела ничего сейчас слышать, только Профессора, который должен был объяснить, что происходит, всем объяснить, что происходит.

60-тый час ограбления

      Берлин взял инициативу в свои руки. Долгое ожидание ответа Профессора вытягивало последние капли терпения из его натянутых нервов. Он сжал телефонную трубку так сильно, что натянувшаяся пружинка, соединявшая его с аппаратом, казалось, готова была лопнуть от напряжения. — Какого черта, Профессор? — прошипел он, глядя в сторону камеры, его глаза пылали яростью, отраженной в блеске холодного металла вокруг них.       На другом конце провода, в безопасном убежище, Профессор сохранял абсолютное спокойствие. Его руки методично складывали новый оригами из красного картона, каждое движение приносило ему внутреннее спокойствие и контроль над ситуацией. — Вы уже видели новости? — спросил он спокойным тоном, не прерывая своего занятия. — А я просто так тебе звоню? Просто так? — Берлин едва сдерживал гнев, переходя на шепот, почти крик. Он повернулся к Лондон, которая, нервно сглатывая ком в горле, ходила кругами возле него. Её пальцы были так сильно сжаты, что хруст костей казался почти слышимым. Она не смела поднять глаза, переполненная эмоциями. — Надо было идти по плану, надо было слушать меня, а не действовать так, как ты захотел, Берлин, — голос Профессора оставался размеренным, его глаза следили за движениями Берлина и Лондон через камеру, установленную в их убежище. — Какого черта она попала под раздачу твоей мести? За Токио ты променял Лондон? Нашу репутацию? То, что я сутенер и она шлюха — я еще не слышал такого! — Берлин сорвался на крик, его голос эхом разносился по комнате. Он поднял взгляд к камере, пытаясь встретиться глазами с Профессором, сидящим где-то далеко, в своем безопасном мире.       Лондон не выдержала. Она вырвала трубку у Берлина, её глаза сверкали гневом, губы дрожали от напряжения. — Какого черта ты ссюкаешься с ним? — закричала она, прижав трубку к уху и глядя прямо в камеру. — Ты мститель херов! Что, вправду было так нужно подставлять и меня и его? Ради кого? Ради чего? Ты, блять, Профессор, тебе виднее оттуда! Сидя возле сыра, всегда лучше видно, что нужно делать тем, кто в мышеловке! — Лондон подняла пистолет, направляя его на камеру, её руки слегка дрожали, но в голосе не было ни капли сомнения. — Лондон, я не знал, что там могут быть твои ДНК, не знал, что они всё-таки не побоятся и расскажут о вашей внешности, — спокойно ответил Профессор, его голос был ровным, как всегда. — Я не прогадал, беря тебя. Ты выкрутилась из ситуации с побегом, но то, что вышло на телевизор, я не смог проконтролировать. Ты умная, и ты выкрутишься, когда мы перейдем к плану Геббельса. — Ты мудак, Профессор, ты животное! — Лондон едва сдерживала слезы, её голос дрожал от гнева. — Когда я увижу Токио, тут или в полиции, или в тюрьме, — я вскрою ей глотку и скажу, что это передал Профессор. Никто не имеет права менять королеву на шестерку, никто не имеет права унижать меня на такую массу. Ты меня понял? — её вопрос был риторическим, её глаза метали молнии в камеру.       Слова Лондон повисли в воздухе, наполнив комнату зловещей тишиной. Она бросила телефон на место, шумно выдыхая, и выстрелила в камеру. Эхо выстрела разнеслось по комнате, и осколки разбитого стекла рассыпались по полу, отражая тусклый свет ламп.       План Геббельса.       Никто не хотел его выполнения, никто не ожидал, что он всё таки нужен, никто не мог даже подумать, что он будет нужен.       Как и план Чернобыль.       Ненависть ко всем заполнила меня полностью, я не видела, где друг, где враг. Не осталось никаких чувств, тем более к тем тварям, что сейчас печатали нам деньги. Они были еще противнее, ведь некоторым из них я ничего плохого не сделала, не била, не унижала, даже иногда могла помочь.

66-той чай ограбления

      Журналисты, сбитые с толку, но охваченные жаждой сенсации, пробирались вглубь Банка Испании. Их взгляды скользили по мрачным коридорам, обрамленным массивными стенами, отражающими величие и безопасность, которую теперь нарушили грабители. Пресса наконец-то вошла в главный зал, где их ждал Берлин, стоящий с характерной уверенностью на небольшой импровизированной сцене.       Его фигура в красном комбинезоне и маска Дали придавали ему вид одновременно театральный и устрашающий. — Доброго времени суток, — Берлин снял маску, когда в монетный двор вошли оператор и журналистка. Его примеру последовали остальные: Лондон, Хельсинки, Денвер, Найроби, Рио и Москва. Они стояли перед журналистами, как посланники правды. — Прошу вас пройти в наш скромный обитель на краткое время, к сожалению. Я уверен, что вы ожидали что-то другое. Может быть, группу мрачных бандитов, скрывающихся в тенях. Но нет, мы здесь открыто, перед вашими камерами.       Журналисты переглянулись, не уверенные в том, что будет дальше. Один из них, молодой репортер с микрофоном в руке, шагнул вперед. — Что вы хотите сказать общественности? Почему вы это делаете? — спросил он, голос его дрожал, но в глазах горело любопытство.       Берлин медленно обвел зал взглядом, его глаза сверлили каждого из присутствующих. — Мы здесь не для того, чтобы украсть деньги. Мы здесь, чтобы показать миру правду. — Он сделал паузу, позволяя своим словам осесть в сознании слушателей. — Коррупция, жадность и несправедливость пронизывают наше общество. И где это видно лучше всего? Здесь, в этих стенах, где хранятся богатства, созданные на спинах простых людей.       Он сделал жест рукой, и один из грабителей открыл массивную дверь, за которой скрывалась сокровищница. Камеры журналистов, как по команде, нацелились на нее, снимая каждое мгновение. Золото сверкало в свете софитов, ослепляя и завораживая. — Взгляните, — продолжал Берлин. — Вот оно, золото, символ власти и богатства. Сколько людей могли бы жить лучше, если бы эти ресурсы были справедливо распределены?       Его голос звучал страстно, но при этом оставался спокойным, что придавало ему еще больше убедительности. Журналисты шептались между собой, восхищенные масштабом происходящего. — И что вы собираетесь делать с этим золотом? — спросила женщина-репортер с твердым взглядом.       Берлин улыбнулся шире. — Мы собираемся вернуть его народу. Это не просто ограбление. Это акт справедливости. Мы не намерены причинять вред заложникам. Наша цель — изменить систему, показать, что люди могут противостоять несправедливости.       Журналисты продолжали задавать вопросы, а Берлин мастерски манипулировал их вниманием. Каждый его жест и слово были тщательно продуманы. Он знал, что они не только передадут его послание, но и станут его инструментами в борьбе за сердца и умы зрителей по всему миру.       В заключение, Берлин поднял руку, привлекая всеобщее внимание. — Помните, мы здесь не ради нас. Мы ради вас, ради каждого человека, кто когда-либо чувствовал себя обманутым и бессильным перед лицом системы. Мы покажем вам, что даже самые укрепленные бастионы могут пасть. — Мы так же, как и вы — люди, — вступила в диалог Лондон, выходя из ряда и аккуратно указывая на один из кабинетов. — К сожалению, и наша жизнь не бесконечна, и любая шальная пуля может стать для нас последней.       Манеры, харизма и улыбка Лондон делали своё дело. Она, женщина, могла проложить путь к сердцам зрителей куда увереннее, чем Берлин. Все они прошли в небольшой зал, где стояла каталка с прямоугольной деревянной коробкой. Когда-то в ней хранилось оружие, а сейчас лежал близкий человек. — Прошу прощения за запах, но по-другому тут не может быть... — тихо шепнула Лондон, сдерживая слёзы, что накатывали на глаза. Стеклянные голубые глаза поднялись на журналистку. — Простите, а что вы тут храните? — спросила журналистка, указывая на деревянный ящик. — Тут мы скорбим и вспоминаем лучшее о нём, — на плече Лондон легла увесистая рука Берлина, и она подняла на него взгляд, получив одобрительный кивок, продолжила разговор с журналистами. — Тут, в этих стенах, пал наш близкий друг... Осло. К сожалению, он пал от рук заложников, людей, к которым мы относились с уважением, которым выбивали еду и сами голодали, чтобы дать ещё одну порцию им...       Лондон сбилась, кусая пересохшие губы, касаясь уже совсем холодной груди Осло, сглатывая ком в горле. — Осло был прекрасным, в первую очередь человеком. Он, пусть и такой... знаете, большой мальчик, — слегка улыбнулась, трагически улыбнулась Лондон. — Он был до ужаса добрым, очень ласковым. Ему очень нравилось слушать, как я играю на фортепиано. Вы бы могли подумать, что такому большому парню может нравиться игра на фортепиано. Он не мыслил ничего в этом, но как слушал...       Закончив свой монолог, Лондон подняла глаза на репортеров, наконец-то сверкнув от слёз. — Мы, может, и плохие для вас, но никто из нас никогда не занимался чем-то низким, как проституция или же продажа людей, тем более женщин...       Журналисты были потрясены, их камеры фиксировали каждую деталь, каждый вздох и каждую слезу. Сцена, разыгравшаяся перед ними, не просто рассказала историю грабителей, но и раскрыла их человечность, их боль и их стремление к справедливости.       Это был идеальный план, идеальный актёры, но времени у этих актёров было всё меньше. От чего внутри было ещё жарче. И не спроста, наше сердце и душа, ощущение и чувства знали больше, чем мы сами.

70-тый час ограбления.

— Неужели так всё и закончится? — спросил Берлин, поднимая глаза на брюнетку, у которой на коленях лежала его голова. Лондон уже сняла перчатки, как будто смерившись со своей участью. Она гладила его волосы, глядя куда-то вдаль, в пустоту. — Не знаю, Берлин. Я не Профессор, я не знаю, что может случиться через минуту, — тяжело вздохнув, Лондон всё-таки опустила взгляд на мужчину, заглядывая в его глаза. — А я надеялся ещё на одно рандеву с тобой, — сказал Берлин без усмешки, сглатывая ком в горле и смотря в её глаза. — Берлин, ты хоть когда-то можешь сказать что-то дельное или не утаивать что-то? — выгнув брови, Лондон убрала ладонь с его волос, наблюдая за реакцией. — Я говорю без загадок и дельное. Если мы выйдем отсюда, пойдёшь со мной на рандеву? — спросил он, так же выгнув бровь, а потом расплываясь в улыбке. — Представляешь, как будет интересно, где-нибудь в славянской стране, например, или на отдельном острове? Сделаем там твою галерею. Ты когда-нибудь рисовала кокосом? — Ты неисправим ничем, даже когда у тебя приставлен ствол ко лбу, ты будешь продолжать язвить и насмехаться? — спросила она, наконец-то откидываясь на спинку дивана, запрокидывая голову и устремив взгляд на потолок. — Слушай, ещё таких упёртых и манерных я не видел, — сказал Берлин, поднимаясь с её колен и поправляя волосы, осматривая Лондон. — И дай Бог, увидишь кого-то построптивее и манернее, ведь с каждой минутой тут я забываю этикет, — слегка улыбаясь, а потом тихо смеясь, Лондон повернула голову к Берлину, расплываясь в улыбке. — Если выйдем, то ты даже если начнёшь есть, как Москва, будешь для меня самой грациозной, — прошептал Берлин, глядя в её голубые глаза, заставляя Лондон напрячься и даже выровняться. — Берлин, ты с ума сошёл? — спросила она, округлив глаза. — Тебе вообще плохо в последнее время, что ты с...       Лондон не успела договорить. Берлин схватил её за щеки, положив на них холодные руки, притянув ближе к себе, почти касаясь её губ, наблюдая за каждой эмоцией в её голубых глазах. — Я отпущу тебя, если скажешь, но если не скажешь, то это будет немое соглашение на рандеву, Лондон, — уверенно и спокойно произнёс Берлин.       Как будто забыв, где они, кто они и что происходит вокруг, Лондон расслабилась, смотря в его карие глаза. Мужчина ласково гладил её щеки, заставляя её расплыться в странной, счастливой и в то же время сумасшедшей улыбке. — Ты шизоид, Берлин, — было последнее, что сказала Лондон, прежде чем накрыть его губы своими и прижаться ближе.       Шизоид он или я, это не имело никакого значения, каждый из нас сходил с ума по своему.       Когда Рио осознал, где находиться Токио, не оставалось времени на болтовню, на светские беседы с ним.       Когда я его связывала, я чувствовала, что выбрала правильную сторону, пусть и после того, как вскрылся обман Денвера с Моникой, ловкий мальчишка подстроил всё идеально и так или не так, у нас появился шанс. Шанс на нашу победу.

72-ой час ограбления

— Они растеряны, не знают, что делать после журналистов. Даже если ваша репутация и пала тогда, сейчас мы все герои. Осталось ждать ответного удара, осталось совсем немного, Лондон, — спокойно проговорил Профессор по ту сторону трубки. От его слов на лице брюнетки наконец-то появилась улыбка, а сигарета в её руке продолжала тлеть. — Если ты вытянешь нас отсюда... Обещаю, что вытяну тебя из любой ситуации в будущем, Профессор, — совсем тихо ответила Лондон, выдыхая клуб дыма и наконец-то прикрывая глаза. — Ничего не нужно будет, главное, чтобы ты держалась Берлина. Вы должны быть как один организм, — строго проговорил Профессор, возвращая Лондон к реальности, к тому, что происходит вокруг. — Уже прибыли сербы, они будут помогать копать с нашей стороны туннель. Контролируй всё, что происходит. Мне нужна ты в сознании, мне нужна, чтобы ты была Клаудией, с которой я познакомился в книжном.       Лондон медленно открыла глаза и выпрямилась, вбирая в себя каждое слово. В её взгляде снова зажглась решимость, та самая решимость, которую Профессор знал и на которую рассчитывал. — Поняла тебя. Мы сделаем это, — ответила она, голос её был твёрд и уверен. — Вот и отлично. Помни, Лондон, мы должны быть на шаг впереди. Если кто-то из нас упадёт, поднимем его и продолжим. Мы не можем позволить себе ослабеть, — продолжал Профессор, его слова были как сталь, холодные и твёрдые. — Профессор, — перебила его Лондон, затаив дыхание, — спасибо за веру в нас. Мы не подведём. — Это не вера, Лондон. Это знание. Мы вместе начали эту игру, и вместе её закончим. Берегите друг друга. И помни, ты не одна, — сказал он, и Лондон почувствовала, как его слова проникают прямо в её сердце. — Хорошо, Профессор. До связи, — сказала она, прежде чем повесить трубку.       Она взглянула на Берлина, который стоял неподалёку, наблюдая за ней. Его глаза встретились с её, и в них она увидела ту же решимость. — Что сказал Профессор? — спросил Берлин, приближаясь к ней. — Он сказал, что мы должны быть как один организм. И что сербы уже здесь, будут помогать с туннелем, — ответила Лондон, её голос был твёрд. — Хорошо, — кивнул Берлин, улыбнувшись своей фирменной, уверенной улыбкой. — Тогда давайте сделаем это. Мы выйдем отсюда, Лондон. И у нас будет ещё одно рандеву.       Я могла ожидать многого, но не этого. С Серхио мы отличались только тем, что он продумывал ситуация до мелочей, а моя хватка давала мне возможность действовать уже по факту, ведь именно в том книжнем, когда я увидела его первый раз, и он понял кто я с первых фраз, а мне пришлось заламывать ему руки, чтобы он произнес свою фамилию.       Он продумал это и тогда.       И снова пришлось действовать по факту, не было минут на раздумия, был только факт того, что этот мрзавец открыл двери в наш банк.

75-тый час ограбления.

— Что ты творишь, Рио?! — крикнула Лондон, поворачивая взгляд на парня, что бежал к кнопке открытия дверей банка. В её голосе слышалась паника и недоумение. — Что ты творишь?! — продолжала кричать она, замечая с какой уверенностью он нажимает кнопку.       Время словно замедлилось. Двери начали медленно раскрываться, и тьму зала прорезал яркий свет. Инстинкт взял верх, и грабители бросились к укрытиям. В прорези дверей уже мелькали силуэты полицейских с наставленными автоматами. В зале тут же стало шумно и напряженно.       Вдруг услышался рёв мотора мотоцикла, его звук эхом отозвался в монетном дворе. Затем последовала автоматная очередь, пули, сверкая в свете, вонзались в стены и колонны, вызывая облака пыли и крошек бетона. — По укрытиям и стрелять! — успела крикнуть Лондон, прижимаясь спиной к массивной колонне. Она начала отстреливаться, её пули с оглушительным грохотом попадали в двери и стены, вызывая резонансный эхо-эффект в просторном зале.       Звук автоматных очередей был оглушительным, от них закладывало уши. Пули свистели в воздухе, отскакивали от мраморных полов, оставляя на них глубокие царапины. Лондон, сжимающая автомат до побеления пальцев, краем глаза заметила довольный взгляд Рио. — Мерзавец, я вскрою тебе глотку! — кричала она, её голос перекрывал грохот выстрелов. Адреналин пульсировал в её венах, она ощущала каждую деталь происходящего с болезненной ясностью.       Вдруг перед глазами появилась фигура на мотоцикле. Полицейский мотоцикл прорвался в зал, его фары ослепляли, а визг шин разносился по всему помещению. За стеклом шлема мелькнули знакомые глаза. — Не стреляйте! Это Токио! — кричал Рио, его голос звучал громче всех. Мотоцикл с ревом прорвался внутрь, и Рио уверенно нажал на кнопку закрытия дверей. В последний момент, когда двери почти закрылись, автоматная очередь полицейских застучала по металлу, искры осыпались на пол, двери захлопнулись с громким металлическим лязгом.       Токио, сняв шлем, моментально оценила обстановку. Её движения были быстрыми и точными, как у хищника в засаде. Лондон, тяжело дыша, прижалась к колонне, её сердце бешено колотилось в груди. — Что вы оба творите?! Уроды! — Лондон вышла из-за колонны, наставляя автомат на двоих. Они, словно не слыша её, наконец-то прильнули друг к другу. — Животные! Две пубертатные язвы на заднице! — продолжала кричать она, подходя к Токио сзади. Она схватила её за плечи и с яростью отбросила на пол.       В гневе Лондон была непредсказуемой. Токио упала на спину, ударившись о холодный мраморный пол. Лондон, придавив её ногой в грудь, слегка нажимала, её лицо искажали эмоции: злость, отвращение, ненависть и ужас за последствия возвращения Токио. — Лондон, успокойся! — крикнул Рио, пытаясь подойти ближе, но остановился, видя автомат в её руках. — Ты понимаешь, что ты сделала?! — Лондон сдавала нервы, её голос был полон отчаяния и гнева. — Ты поставила под удар всех нас! Всех до одного!       Токио тяжело дышала, пытаясь оставаться спокойной под давлением Лондон. Она знала, что ситуация критическая, и понимала, что Лондон испытывает сейчас. — Я вернулась, чтобы помочь, — сказала Токио, её голос был хриплым, но решительным. — Мы можем справиться, если будем вместе. — Вместе? — Лондон усмехнулась, её смех был горьким и злым. — Ты не понимаешь, что натворила. Мы были в шаге от того, чтобы выбраться отсюда, и теперь всё снова под угрозой! — Лондон! — обеспокоенный голос Денвера разорвал тишину, и взгляд голубых глаз Лондон сразу заметил его фигуру.       Денвер стоял на коленях, сжимая голову Москвы в своих руках. Его плечи тряслись от рыданий, а слёзы стекали по щекам, падая на безжизненное лицо отца. Со спины это выглядело так, словно мужчины уже не было в живых. Это видение заставило холодное сердце Лондон сжаться, боль разлилась по телу, почти разрывая его на куски.       Лондон остановилась на мгновение, её разум затопило отчаяние. Она видела, как Москва, некогда сильный и несломленный, лежал теперь на полу, его тело неподвижное и хрупкое. Денвер, его единственный сын, был погружён в горе, и его тихие рыдания были слышны даже сквозь шум перестрелки.       Каждый вдох давался Лондон с трудом, и она чувствовала, как слёзы подступают к её глазам. Но у неё не было времени на слабость. Отряхнувшись от шока, она бросилась к ним, её сердце билось в такт с пульсомирующей болью. Только не Москва. -Что с ним?- откинув мысли о прибытие Токио, Лондон подюбежала к Денверу и Москве, склонившись перед последнем так же на колени. -Папа..- тихо шепчет Денвер, держа голову мужчины на своих коленях, на глазах у парня сразу же появилась пелена из слёз.       Денвер, с глазами, полными слёз, показал на огромное кровавое пятно, расползающееся по красному костюму Москвы. Лондон без замедления начала растёгивать молнию на его костюме, чтобы добраться до раны. В голове у них обоих метались тысячи мыслей, но главным было одно: как спасти Москву.       Денвер скулил, его руки дрожали, когда он гладил голову отца, пытаясь успокоить и его, и себя. Его голос был наполнен отчаянием, он не мог поверить, что видит смерть своего отца прямо перед собой. Всё внутри него разрывалось от боли, каждый вздох давался с трудом. Он никогда не думал, что придётся столкнуться с таким кошмаром.       Лондон тоже теряла на своих глазах не просто союзника, но друга и наставника. Москва был для неё больше, чем просто соратник. Он стал ей другом, заменившим ту отцовскую фигуру, которой у неё никогда не было. Его шутки, его истории - всё это помогало Лондон чувствовать себя защищённой, давало ей уверенность и поддержку, которые она так отчаянно искала всю свою жизнь.       Склонившись над раной, Лондон чувствовала, как её сердце разрывается. Она вспоминала все те моменты, когда Москва был рядом, когда его мудрые слова и тёплая улыбка поддерживали её в самые трудные минуты. Сейчас, видя его в таком состоянии, она чувствовала, как часть её самой умирает вместе с ним. — Пожалуйста, держись, — прошептала она, её голос дрожал от подавленных слёз. Она не могла позволить себе сломаться, не сейчас, когда он так нуждался в ней.       Денвер, отчаянно борясь с рыданиями, пытался говорить с отцом, его слова были пропитаны болью и любовью. — Папа, держись, пожалуйста. Мы спасём тебя, — он гладил его по голове, стараясь передать свою любовь и поддержку. -Москва...- тихо пошептала Лондон, когда наконец-то увидела пулю, что застраляля в плоти мужчины почти возле плеча, задевая мышцы грудной клетки, кровь хлестала с новой скоростью, стянув с себя перчатки, та принялась зажимать рану, наконец-то повернувшись к стоящим в оцепенение Рио и Токио- Каталку сюда! Берлина и всех сюда! Скальпель и алкоголь! Пинцет и Бинты!- быстро тараторит Лондон, снова возвращаясь к Москве, зажимая сильнее то место откуда хлестала кровь. -Клаудия..- мужчина обращается к ней по настоящему имени, переводя взгляд с неё на Денвера- Сын...всё будет хорошо, я верю в это..- совсем тихо говорит Москва и на глазах Лондон выступают слёзы, по истине настоящие, это был её предел.

21-ая неделя обучения у Профессора.

— Лондон, — аккуратно окликнул её Москва, подходя к женщине и слегка наклоняя голову. — Ты каждое утро сидишь здесь, как зачарованная кукла. — Он попытался свести всё на шутку и сел на стул с другой стороны стола. Лондон, наконец, обратила внимание на него, её голубые глаза сверкнули, а улыбка сама появилась на её лице. — Папа приучил меня вставать рано, читать, учиться и никому не мешать своими делами, — она обвела взглядом веранду, а затем снова устремила взгляд на Москву. — Как видишь, я никому не мешаю. — У нас бы такое правило не сработало. Денвер с самого утра дебоширит, как бы я его ни приучал к порядку. Ему всегда не хватало женской руки, — видя замешательство Лондон, Москва уточнил: — Материнской руки. — Она умерла? Моя мать тоже покинула нас после родов, сбежала, потому что думала, что я высасываю из неё жизнь. Роды прошли очень сложно... — Лондон отложила книгу в сторону, слабо улыбнувшись. — Да, мать Денвера ушла от нас... — проговорил Москва тихо. — А я, как видишь, не такой уж и путёвый отец. Вот и с Денвером еле справляюсь, — он попытался свести всё на шутку, доставая сигарету. — Ты не запирал его в школе с "углублённым изучением языка", — показывая кавычки руками, женщина отвела взгляд на секунду и поджала губы. — Ты точно лучше моего отца. Когда он умирал, я ликовала, что наконец-то смогу выходить из дома, в свои 20.       Москва хотел перебить её, но Лондон подняла руку, останавливая его. — А когда ты будешь умирать, Денвер будет первым, кто спустится на колени перед твоим телом в слезах.       Мужчина выдержал паузу, затем коснулся руки Лондон, мягко погладив её по-отцовски, возвращая её из воспоминаний в настоящее. — Ты очень достойная дочь, пусть даже не самого достойного отца, — Москва отпустил её ладонь и протянул пачку сигарет. Лондон не отказалась, закурив одну. — А как он умер?       Этот резкий вопрос заставил Лондон задуматься, как будто она пыталась вспомнить этого мерзкого человека. — Он оступился... Пытался продать меня влиятельным людям в качестве игрушки. Когда я смогла сбежать от них... — Лондон наконец подняла глаза на Москву. — Я нашла его в нашем гараже. Он был распят на машине, 28 ножевых ранений, 91 пуля по всему телу, и у него не было языка. — Лондон поднялась со своего места. Москва подумал, что она уйдёт, но Лондон лишь подошла к нему и села рядом, заглядывая ему в глаза. — Он сам выбрал этот путь для себя и для меня, Москва. — Нет, Лондон... — тихо проговорил Москва, пытаясь выдавить улыбку и аккуратно поправляя её волосы. — Я всегда хотел себе дочку, а у нас здесь целых три. Знаешь, старших любят сильнее, отцы видят в них отражение и вершины, которых сами не смогли достичь. — Этот ублюдок видит только котёл в аду... — секунду они молчали, а затем оба засмеялись, и ситуация показалась нереальной, словно всё это было выдумкой. — Боже, я никогда не привыкну к тебе с этим юмором. Даже я не смею так шутить, — тихо посмеиваясь, проговорил Москва, глядя на Лондон, как на дочь, которой ему всегда не хватало. — Споёшь мне? Мне очень нравится то, что ты пишешь, — улыбаясь, попросила Лондон.       Москва кивнул и, приглашая её встать, начал петь очередную серенаду, которую он написал. Они танцевали, и Лондон, смеясь и улыбаясь, чувствовала, как её сердце наполняется теплом и любовью. Той самой, отцовской. НА моих руках была чужая кровь, нет, не чужая, а ЕГО, он не заслуживал этого, это была не его полю.

76-ой час ограбления.

      Дрожащие руки Лондон держал в своих Берлин, ему было в новинку такое состояние женщины, она такая холодная и в тот же момент сейчас дрожала, как лист на ветру, кидая взор своих голубых глаз на Найроби и Хельсинки, что пытались вытянуть пулю.       За долгие 70 часов, проведенные в банке, они изменились до неузнаваемости, будто их прежние образы растворились в страхе и напряжении, заполнивших каждый угол.       Найроби с трудом натягивала на лицо улыбку, пряча за ней дрожащие от напряжения глаза. Её взгляд метался по каждому углу, словно ища спасения или выход из этого ада. Нервное напряжение настолько сковало её, что даже небольшое движение вызывало внутренний трепет. Она больше не могла поддерживать команду своим боевым духом, и это угнетало её еще сильнее.       Хельсинки пережил худшее из всех. Его брат, пусть и не по крови, был мёртв. Осло лежал в одном из кабинетов, и именно Хельсинки, срываясь от боли и безысходности, собственными руками задушил его. Это было лишь тело, разум покинул его давно, и это знание разрывало сердце Хельсинки на части.       Рио был сбит с толку, раздираем противоречивыми чувствами. Он был рад возвращению любимой Токио, но в то же время ненавидел себя за то, что открыл дверь, допустив этим новый виток хаоса. Его взгляд постоянно возвращался к кнопке, словно он надеялся, что если бы он мог нажать её еще раз, всё бы вернулось назад.       Токио, только что вернувшаяся из тюрьмы благодаря людям Профессора, теперь сама добровольно вернулась в банк. Она винила себя за всё, что произошло с Москвой. Её сердце разрывалось от чувства вины, а каждый взгляд на раненого товарища причинял ей невыносимую боль.       Денвер был совершенно потерян. Он не мог ни думать, ни действовать разумно. Единственное, что держало его на ногах и заставляло продолжать копать туннель, было желание спасти отца. Он работал, как автомат, не чувствуя ни усталости, ни боли.       Его отец, Москва, смотрел в потолок, едва дыша. Ватные руки и ноги не слушались, глаза почти закрывались, предвещая скорую кончину. Он уже не мог повлиять на происходящее, а сознание ускользало от него, как песок сквозь пальцы.       Берлин был на взводе, его нервное напряжение достигло предела. Но единственное, что удерживало его от безумства, была Лондон. Её трясущаяся фигура, нуждающаяся в его поддержке, напоминала ему, что он должен оставаться сильным. Он видел её страх и уязвимость, и это заставляло его сдерживать свои эмоции.       Лондон, казалось, уже давно потеряла грань человечности. Она судорожно оглядывала Москву, лежащего на каталке, и её взгляд был полон ужаса. Кровь на её руках, тёплая и липкая, будто оживляла воспоминания о том, что они потеряли и что им ещё предстоит потерять. Её сердце бешено колотилось, а мысли путались. Она понимала, что каждый их шаг может стать последним, и это сводило её с ума.       Эти 70 часов превратили их в тени самих себя. Последний рывок, такой желанный и сложный.

77-ой час ограбления

      Денвер ворвался в зал, крича от счастья и отчаяния одновременно: — Мы достали! Мы пробили! Мы слышали Профессора!       Слёзы привычно текли по его щекам, он бросился к Токио, обняв её, а затем к Лондон, вздрагивая, прижимая её к себе: — Как папа?       Лондон тихо прошептала, чувствуя, как тускнеет его улыбка: — Ты нужен ему сейчас, мы добьём туннель...       Денвер, смотря в её глаза, умолял: — Мы же успеем? Скажи, Лондон...       Она отвела взгляд, опуская его из объятий, медленно похлопывая по спине.       В глубине банка царила тишина, нарушаемая только отдалёнными звуками перестрелок и эхом шагов. Денвер, сжав кулаки, пытался сохранить самообладание, но его внутренний мир рушился. Он видел, как жизнь уходит из тела его отца, и не мог этому помешать.       Москва лежал на импровизированной каталке, его дыхание было прерывистым и слабым. Лицо было бледным, губы — синюшными. Рана на груди выглядела ужасающе, кровь всё ещё сочилась, несмотря на все попытки её остановить. Вокруг них собрались остальные члены команды, их лица были полны сочувствия и тревоги, но никто не осмеливался нарушить этот момент.       Денвер, с дрожащим голосом, опустился на колени рядом с Москвой, взяв его за руку. В глазах парня стояли слёзы, он едва сдерживал рыдания.       Москва с трудом открыл глаза и посмотрел на сына. Его взгляд был мягким, несмотря на боль, которую он испытывал. — Денвер, сынок... — слабо проговорил он, пытаясь улыбнуться. — Ты должен быть сильным... ради меня, ради нас всех. — Не говори так, папа, — всхлипнул Денвер, сжимая руку отца крепче. — Мы выберемся отсюда, я вытащу тебя. Ты ещё должен показать мне, как строить те корабли, помнишь?       Москва попытался засмеяться, но это получилось слабым, почти не слышным. Его дыхание стало ещё более прерывистым, глаза закрывались от усталости. — Денвер, ты... — он замолчал на мгновение, набираясь сил. — Ты всегда был для меня всем. Я горжусь тобой... больше всего на свете.       Денвер не мог сдержать слёз. Он посмотрел на Лондон, которая стояла неподалёку, ища у неё поддержку, но её глаза были полны слёз и она едва могла смотреть на эту сцену. — Папа, пожалуйста, держись, — Денвер снова обратился к отцу, его голос был полон отчаяния. — Не уходи... я не смогу без тебя.       Москва собрал последние силы, чтобы ещё раз взглянуть на сына. Его глаза наполнились любовью и нежностью. — Ты сможешь, сынок, — прошептал он. — Ты сильный, как твоя мать. И помни, я всегда буду с тобой, в твоём сердце.       С этими словами Москва сделал последний вдох. Его рука, сжимающая руку Денвера, ослабела и безжизненно упала на каталку. Денвер закричал от боли и горя, обнимая бездыханное тело отца. — Нет! Папа! — его крик эхом разнёсся по залу, пробивая сердца всех, кто был рядом.       Лондон подошла к нему, опускаясь на колени и обнимая Денвера, пытаясь утешить его. Её собственные слёзы текли по щекам, смешиваясь с его слезами на её плечах. Она шептала слова утешения, но сама не могла поверить в них. Смерть Москвы разорвала их мир на куски, и каждый из них чувствовал эту боль в полной мере.       Остальные члены команды, хоть и пытались оставаться сильными, не могли сдержать слёз. Токио, стоя в стороне, прижимала руки к лицу, чтобы заглушить свои рыдания. Рио, сдерживая слёзы, смотрел на эту сцену, чувствуя вину за открытые двери. Хельсинки, несмотря на свою крепость, тихо плакал, вспоминая своего брата Осло.       Берлин, наблюдая за всем этим, старался держаться, но его сердце разрывалось от горя. Он знал, что должен быть сильным для всех, особенно для Лондон, которая, как ему казалось, нуждалась в его поддержке, даже если она это и отрицала.       Лондон подняла голову, глядя на Денвера: — Мы выберемся отсюда, Денвер. Ради него. Мы сделаем это ради Москвы.       Денвер, не в силах говорить, лишь кивнул, обнимая Лондон ещё крепче.

20-ая неделя обучения у Профессора

— Сынок, Лондон, когда мы выберемся отсюда с деньгами, знаете, что я сделаю?       Денвер посмотрел на отца с интересом, немного улыбаясь, а Лондон наклонила голову на бок, наблюдая за мужчиной. — Что, папа?       Москва улыбнулся, его глаза заблестели от энтузиазма и надежды. — Я куплю себе дом на берегу моря. Большой, с красивым видом. Буду жить там в тишине и покое, слушая шум волн и птиц. А по утрам буду выходить на террасу с чашкой кофе и наслаждаться рассветом.       Денвер рассмеялся, представляя эту картину, толкнув локтем в ребро Лондон, видя как улыбается она. — Папа, ты всегда мечтал о доме у моря.       Москва кивнул, продолжая: — Да, это моя мечта. И знаешь, что ещё? Я бы завёл сад. Такой большой, с множеством деревьев и цветов. Буду ухаживать за ним, как ухаживал за тобой, когда ты был маленьким. И каждый вечер, перед сном, буду сидеть на крыльце и играть на гитаре.       Лондон подарила Москве улыбку, искреннюю, от чего тот даже округлил глаза, наблюдая за ней. — Ты всегда поешь, в любой ситуации, Москва.       Москва кивнул, а затем, с лёгкой улыбкой на губах, начал напевать знакомую мелодию.        Это была старая испанская песня, которую они часто пели вместе. Денвер присоединился к нему, их голоса слились в гармоничное звучание, создавая момент тишины и умиротворения посреди хаоса, а после совсем тихо к ним присоединилась Лондон, разбавляя мужские голоса гармонией женского. — Bella ciao, bella ciao, bella ciao, ciao, ciao... — их голоса эхом разносились по залу, заполняя его теплом и ностальгией.       Москва продолжал петь, его голос становился всё сильнее и увереннее. Он смотрел на Денвера с гордостью и любовью, понимая, что несмотря на все трудности, они всё ещё вместе, поддерживая друг друга. Эта песня, это мгновение — всё это было их способом напомнить себе и другим, что даже в самые тёмные времена всегда есть место для надежды и мечты.       Когда они закончили петь, Москва обнял Денвера, притягивая ближе холодную Лондон, его голос дрожал от эмоций: — Мы сделаем это, сынок. Мы выберемся отсюда и начнём новую жизнь. Обещаю.

79-ый час ограбления

      Лондон вошла в хранилище с уверенным шагом, но внезапно замерла. Её глаза расширились от изумления, а слова застыли на губах. Перед ней разверзся туннель, который вёл к самому сердцу их спасения.       Берлин, шедший следом, не успел затормозить и врезался в неё, нахмурив брови. Но как только его взгляд упал на хранилище и фигуру, стоящую там, его лицо осветила счастливая улыбка. — Профессор... — тихо прошептал он, входя внутрь. Взгляд его встретился с братом, и он, не в силах сдержать эмоции, крепко обнял его. Профессор ответил на объятие с той же силой, несмотря на пыль и грязь, покрывавшие их одежду.       Лондон, наконец, вернувшись к реальности, широко улыбнулась. Это был тот момент, которого она ждала с самого начала — момент, когда путь к свободе стал очевиден.        Подойдя ближе, она прильнула к Профессору, не в силах сдержать слёзы радости. Сначала она крепко хлопнула его по спине, а затем, сжав его рубашку, дала волю своим чувствам.       Сзади подошёл Берлин, заключив обоих в свои объятия, как будто эта троица на мгновение забыла обо всём вокруг. Но их радость быстро передалась остальным, и они начали заходить в хранилище один за другим. — Профессор! — воскликнула Токио, подбегая к мужчине и прижимаясь к нему. За ней подошли Найроби, Рио, Денвер и Хельсинки, каждый из них обнял Профессора, выражая свою радость и облегчение.       Они неосознанно встали в круг, положив ладони на плечи друг друга. Их лица светились счастливыми улыбками, глаза блестели от слёз радости. Это был момент триумфа, момент, когда все страхи и тревоги отступили перед мощью единства и дружбы.       Профессор, стоя в центре этого круга, чувствовал, как его сердце наполняется теплом и гордостью. Он смотрел на свою команду, и каждая улыбка, каждый взгляд напоминали ему, почему они начали этот путь. Их общая цель, их вера друг в друга — всё это воплотилось в этом мгновении радости и торжества.       Берлин, обнимая Лондон и Профессора, ощутил прилив эмоций, которые трудно было сдержать. Его глаза заблестели от слёз радости, и он тихо произнёс: — Bella ciao.       Эти слова, сказанные почти шёпотом, мгновенно наполнили пространство теплом. Лондон, Найроби, Рио, Денвер, Хельсинки и Токио, стоящие вокруг Профессора, мгновенно уловили настроение и подхватили знакомую мелодию. Они начали напевать вместе с Берлином, сначала тихо, а затем всё громче и увереннее: — O Bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao!       Звуки песни разливались по хранилищу, создавая удивительное чувство сплочённости. Их голоса сливались в один, наполняя помещение мощной энергией. В этот момент они забыли обо всех проблемах и опасностях, которые их окружали. Все заботы и страхи отступили на задний план, оставляя место только для радости и благодарности за то, что они вместе.       Профессор, стоя в центре этого круга, ощущал, как его сердце наполняется теплом и гордостью за свою команду. Каждый из них прошёл через испытания, но сейчас они были единым целым, непоколебимыми и сильными. Песня становилась всё громче, и вот уже каждый из них начал приплясывать, образуя живой хоровод.       Берлин, вдохновленный этим моментом, начал петь дальше: — Questa mattina, mi sono alzato, o bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao! Questa mattina, mi sono alzato e ho trovato l'invasor.       Лондон, поддерживая его, подхватила следующую строчку, её голос был наполнен силой и решимостью: — O partigiano, portami via, o bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao! O partigiano, portami via che mi sento di morir.       Рио и Найроби, переплетая свои руки и кружась в танце, пели вместе, их голоса сливались в гармонии: — E se io muoio da partigiano, o bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao! E se io muoio da partigiano tu mi devi seppellir.       Токио, не сдерживая слёз радости и надежды, пела, обращаясь к каждому из них: — E seppellire lassù in montagna, o bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao! E seppellire lassù in montagna sotto l'ombra di un bel fior.       Денвер и Хельсинки, держа друг друга за плечи, громко и уверенно подхватили финальные строки, словно бросая вызов всем трудностям: — Tutte le genti che passeranno, o bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao! Tutte le genti che passeranno e diranno "Che bel fior."       Профессор, чувствуя мощь этого момента, закончил песню, его голос звучал уверенно и вдохновляюще: — Questo è il fiore del partigiano, o bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao! Questo è il fiore del partigiano morto per la libertà.       С этими последними словами, их голоса стихли, оставляя после себя лишь эхо радости и единства. В этот момент они были не просто командой — они были семьёй, связанной общей целью и готовой к любым испытаниям. Никогда не знаешь, что несет в себе момент ликования, но в тот же момент, никогда ты не захочешь знать, что произойдет потом. Хочется оставить только этот момент, всё остальное убрать, всё остальное не нужно.

14 минут до конца ограбления

      С верхних этажей банка раздавались глухие удары, гремящие словно удары молота по металлу, перемежающиеся криками и приказами спецназовцев. Каждый звук отдавался эхом по всем этажам, усиливая атмосферу напряжения и страха. Крики людей сливались в неразборчивый гул, смешиваясь с грохотом ломающихся дверей и перегородок. Разрывы гранат эхом раскатывались по зданию, заставляя стены дрожать, а стекла вибрировать в рамах. Пыль и мелкие обломки сыпались с потолка, оседая на грязной одежде.       Лондон, затаив дыхание, наблюдала за Берлином, который, не обращая внимания на окружающий хаос, продолжал готовить засаду. Его движения были уверенными, но в них чувствовалась настороженность, скрытая за внешним спокойствием. — Что ты задумал, Берлин? — её голос прозвучал громче, чем она ожидала, дрожа от напряжения.       Берлин обернулся, его глаза сузились в легкой улыбке. Он смотрел на Лондон с таким вниманием, будто старался прочитать её мысли. — Ты же не думаешь, что мы будем обороняться? — спросила она, её голос дрожал от сдерживаемого страха.       Берлин усмехнулся, его взгляд был полон иронии. — Мы? — он поднял бровь и медленно приблизился к ней. — Нет, ты пойдешь по туннелю к Профессору.       Лондон вскинула голову, её глаза сверкнули от недовольства и непонимания. — Ты тоже, ведь ты как ни как, главный... главный мозг, — сказала она, её голос дрожал, но она смотрела ему прямо в глаза.       Берлин остановился прямо перед ней, их лица были так близко, что Лондон могла чувствовать его дыхание на своей коже. — Только из-за этого я должен идти? — спросил он, его голос был полон сарказма, но в глазах читалось что-то большее, чем просто вопрос.       Лондон шумно выдохнула, её сердце билось в бешеном ритме. Она сглотнула, стараясь найти слова, которые могли бы убедить его. — Ты хотел услышать про наше рандеву? — её голос был почти шепотом, но в нём звучала твёрдая решимость.       Берлин прищурился, его взгляд стал ещё более интенсивным. — Хотя бы про это, Лондон, — произнес он, его губы сжались в узкую полоску.       Он уже собирался отойти, разочарованный, когда Лондон резко схватила его за кисть. Её пальцы сжали его руку с неожиданной силой. — Ты пойдешь с нами, Берлин, — её голос был полон решимости. — Я скажу тебе то, что ты хочешь услышать, только на той стороне.       С верхних этажей доносились новые звуки — крики, сопровождаемые грохотом ломающихся дверей, и взрывы, которые заставляли пол под ногами дрожать. Эхо шагов спецназа приближалось, становясь всё громче.       Берлин улыбнулся, его лицо осветилось странной, почти безумной улыбкой. — А аванс? — его голос прозвучал насмешливо, как будто он не замечал происходящего вокруг. — Чёрт, Берлин, ты шизоид! — воскликнула Лондон, её слова были полны отчаяния. — Я пойду с тобой на рандеву!       Она внезапно прильнула к его губам, всего на секунду, но этой короткой вспышки хватило, чтобы почувствовать вкус друг друга. Берлин не дал ей отстраниться, его вторая рука быстро скользнула к её подбородку, крепко удерживая её.       Снаружи продолжались выстрелы и крики, гулкие удары и треск ломающихся преград. Казалось, что мир вокруг них рухнул, превратившись в хаос и разрушение.

---

— Андрес... — тихий шепот брюнетки разорвал спокойную атмосферу комнаты. Сквозь открытые окна проникал тусклый свет утреннего солнца, а ветер играл с белоснежными шторами, которые не могли успокоиться ни на мгновение. Её рука прошлась по простыни рядом, но она ничего не почувствовала — никакого тепла.       Начав приходить в себя после сна, она ощутила лёгкое тепло. Губы мужчины медленно касались её плеч, затем переходили на оголенную спину, заставляя Клаудию улыбнуться. Она зарылась носом в белоснежную подушку, сжимая её между пальцев. — Что ты делаешь с самого утра?.. — тихо шептала женщина, наконец переворачиваясь на спину, как будто прячась от его поцелуев. Растрепанные волосы распластались по подушке, окружая её лицо. — Наслаждаюсь таким видом. Ужасно надоело это место, моя отрада — в твоих глазах... — так же тихо, как и она, шептал Андрес, нависая над своей возлюбленной, опираясь двумя руками по обе стороны от её головы. — И не только в них... — добавил он с ухмылкой, только ему присущей.       Его ладонь медленно коснулась её бедра с внешней стороны, а губы начали ласкать её шею. Томные вздохи вырвались из груди Клаудии, она медленно прогибалась под его ласками, прикрывая голубые глаза. Её лицо расплылось в довольной улыбке, отражая всю ту нежность и наслаждение, что она чувствовала в этот момент.       Андрес, погруженный в эти мгновения, ласкал её с такой заботой и страстью, будто каждый поцелуй и прикосновение были последними. В комнате царила особенная тишина, нарушаемая лишь их дыханием и мягким шелестом штор. В этом тихом, интимном мире они существовали только вдвоём, забыв обо всех заботах и тревогах.

3 минуты до конца ограбления

— Идём! — Лондон резко разрывает поцелуй и кричит, перебивая звуки автоматной очереди, доносящиеся сверху. — Я не пойду, герцогиня... — совсем тихо отвечает Берлин, заглядывая ей в глаза, теряя себя в глубине её голубых глаз. — Нет, ты пойдёшь. Ты что, меня не слышишь? — Лондон снова дёргает его за кисть, пытаясь увести в туннель. — Что там происходит? — раздаётся голос Профессора в наушниках у Берлина и Лондон. — Я не пойду, Лондон. Если тут не будет никого, мы все умрём, а я... — тихо шепчет Берлин, но Лондон прекрасно его слышит. Она кусает губы, понимая, к чему он клонит. — Я отстою тебя, позволю тебе уйти, а сам умру как герой. — Ты идиот, я без тебя не уйду! — кричит Лондон, схватив его за воротник футболки. — Ты что, не слышишь меня, Лондон? — Берлин сжимает её плечи, его голос напряжён и решителен. — Я не дам вам провалить этот план, я не дам тебе умереть!       С верхних этажей доносились шумы, крики, выстрелы и грохот. Спецназ начал штурмовать банк, заставляя всех сжаться от страха. Эхо выстрелов разносилось по зданию, и каждый звук казался громче, страшнее.        Звуки шагов и выкрики команд заполняли пространство, отражаясь от стен и усиливая ощущение надвигающейся угрозы.       Лондон, держа Берлина за воротник, чувствовала, как её сердце колотится в груди. Паника и отчаяние переполняли её, но она знала, что не может оставить его здесь одного.       Её глаза наполнились слезами, но она продолжала упорно тянуть его в сторону туннеля. — Ты нужен нам, Берлин, ты нужен мне! — её голос дрожал, но в нём звучала стальная решимость.

---

— Андрес... — голос Клаудии был наполнен нежностью и блаженством, когда её руки легли на грудь мужчины. Она плавно двигалась под его ласками, почти мурлыча от удовольствия от каждого его прикосновения.       Андрес, отрываясь от её манящей шеи, взглянул на неё с лёгкой улыбкой. Его карие глаза светились искренним восхищением. — Что такое, моя герцогиня? — спросил он, его голос был тихим и проникновенным. — Если бы твоя кожа не была такой фарфоровой, я бы всю её искусал, оставлял бы следы, так чтобы все видели...       Клаудия ответила ему лёгкой улыбкой, её голубые глаза сверкали в свете утра. Её пальцы скользнули по его груди, перешли на плечи. — Во-первых, мы тут одни, — произнесла она, её голос был нежным и полным тепла. — Во-вторых, это только утро, а ты уже... — Уже между твоих ног? — перебил её Андрес, вызывая у Клаудии лёгкий смешок. Она запрокинула голову, когда его язык коснулся её между ног. Вдруг она почувствовала, как ком поднимается в горле, её дыхание стало прерывистым. — Андрес, суккуб... — прошептала она, сглатывая, её руки сжали простыню, как будто она пыталась удержаться от переполняющих её эмоций. Каждое прикосновение его языка вызывало дрожь по всему её телу. Её бедра непроизвольно сжались, сопротивляясь и в то же время принимая каждое касание.       Андрес продолжал свои ласки, его язык плавно скользил, не давая ей ни малейшего шанса расслабиться. Он чувствовал её дрожь, её дыхание, её эмоциональный отклик, и это только усиливало его желание сделать её утро незабываемым. С каждым движением, с каждым прикосновением, он чувствовал, как их связь углубляется, как их желание растет.

2 минуты до конца ограбления

— Я тебя не брошу! — крик Лондон был полон решимости, но в её голосе слышался ужас. Топот ног спецназа громко доносился из коридоров, создавая напряжение, которое заставляло сердце забиться быстрее. Лондон, схватив Берлина за плечо, резко отвела его к стене, прижимая его своим телом, словно защищая. — Молчи, молчи, прошу, просто иди, оставь меня тут, — шептал Берлин, его голос дрожал от напряжения. Он чувствовал, как его руки начинают подрагивать, и это усиливало его страх за её безопасность.       Лондон не могла и не хотела убегать без него.       Она сжала пистолет в своей руке, её пальцы ощущали холодный металл, контрастируя с теплотой его тела. Она заглянула ему в глаза, полные боли и отчаяния. — Я буду с тобой... У тебя же есть еще магазин?— её шепот был тихим, но решительным.        Лондон прикоснулась к его щеке, оставив поцелуй, который был полон любви и решимости. Она прикоснулась к его лицу так, словно пыталась передать ему всю свою силу и уверенность.       Их глаза встретились, и в этот момент мир вокруг них исчез. Гул и крики спецназа стали далеким эхом, затерянным в шуме их сердец. Лондон продолжала смотреть на него, её взгляд был полон решимости и нежности. Она ощущала, как её собственное сердце разрывается от мысли о том, что она может его потерять, но её решимость оставаться с ним была непоколебимой.       Берлин, хотя и был полон страха, видел в её глазах ту непоколебимую силу, которая вселяла в него уверенность. Он знал, что не сможет её отпустить, что они должны быть вместе, независимо от того, что ждёт их впереди. -Подрывай, Профессор.

---

      Клаудия тихо постанывала, её дыхание было прерывистым, и каждый звук, который она издавала, был полон мучительного наслаждения. Она не пыталась скрыть свои чувства; напротив, она полностью отдалась своему состоянию, ощущая, как её тело неуклонно стремится к пределу.       Андрес, наслаждаясь её реакцией, аккуратно проводил языком по внутренней части её бедра. Его движения были плавными и изысканными, словно он рисовал на её коже невидимые картины. Легкий укус, который он сделал, вызвал резкий, пронзительный стон, выбивающийся из общего потока её стонам. Этот звук, полный смешанных эмоций, пронзил атмосферу, насыщенную страстью и ожиданием. — Куда ты так спешишь, герцогиня? — спросил Андрес, его голос был мягким, но в нём проскальзывал игривый оттенок. Он продолжал ласкать её, оставляя за собой чувственные следы.       Клаудия прогибалась в спине, её рука, трепеща, искала его волосы, стараясь притянуть его к себе. Её пальцы впивались в его волосы, словно они были последним спасением. Её голос был полон умоляющей мольбы. — Прошу, Андрес... — её шепот был тихим, но полный желания и нужды. Она сжимала губы, чтобы не кричать от наслаждения, её дыхание становилось всё более хаотичным.       Андрес, приподнявшись над ней, позволил себе лёгкую ухмылку. Его взгляд был полон задорного озорства, как если бы он наслаждался этим моментом, вызывая в Клаудии ещё большее желание. — А где же моя львица, что так рвалась меня обуздать? — его голос был низким, наполненным сарказмом и игривым вызовом.       Клаудия, не отрывая глаз от него, прикусила губу, её взгляд был полон игривого смятения. Её улыбка была едва заметной, но выразительной. — Мне напомнить тебе вчерашний вечер? Или же утро? — её смех был тихим, но полным тёплого лукавства. Она продолжала двигаться, её тело и голос становились всё более откровенными.       Андрес, опускаясь ниже, шепнул ей прямо в губы, его дыхание касалось её кожи, вызывая ещё большее волнение. — Твой длинный язык не к чему хорошему не приводит, герцогиня... — его слова были полны невидимого укора, он слегка прикусил её губу, оттягивая её в своём собственном ритме.       Клаудия, почувствовав этот вызов, изогнулась ещё больше, её голос стал ещё более страстным, даже вызывающим. Её слова, полные просьбы и вожделения, едва шептались: — Так накажи его, Андрес. Накажи меня, Андрес.

32 секунды до конца ограбления

      Лондон прислонилась к стене, её дыхание было прерывистым. Пальцы, мокрые от пота, крепко держали оружие. Берлин стоял рядом, его лицо было серьезным и сосредоточенным. Оба были натянуты, как струны, готовые к последнему рывку.       Секунды тянулись бесконечно. Лондон, стремясь обеспечить прикрытие, прижалась спиной к стене и прицелилась. Берлин встал чуть поодаль, его руки дрожали, но он продолжал стрелять в ответ на выстрелы спецназа, которые сыпались со всех сторон. Он слышал каждую пулю, как они проносились мимо, оставляя за собой гудящие раны воздуха. — Перекрывай ! — закричала Лондон сквозь шум, её голос был полон решимости. Она выглядывала из-за укрытия и выпустила несколько очередей в сторону атакующих, её руки двигались механически, как опытного солдата. — Я знаю! — ответил Берлин, не отрывая взгляда от своего собственного оружия. Взрывные звуки выстрелов и гремящие удары обрушивались на них, как нескончаемый поток. Берлин был сосредоточен, его тело двигалось в ритме войны, каждая секунда была на счету.       Неожиданно их внимание привлек грохот, раздавшийся где-то в глубине туннеля. Глухой звук подрыва потряс всё пространство, словно земля под ногами содрогнулась. Лондон и Берлин обменялись взглядами, их глаза, полные понимания и боли, сразу поняли, что это означало. — Это наш выход! — крикнула Лондон, её голос пробивался сквозь гремящие звуки и стрельбу.       Берлин, почувствовав, как опасность и отчаяние врываются в каждую клеточку его тела, кинул последний взгляд на Лондон. Его сердце било быстрее, чем когда-либо, и в эту последнюю секунду он понимал, что это может быть прощание.       Лондон, их глаза встретились в последнем молчаливом понимании, всё сказанное было заключено в этом мгновении. Она не могла говорить, не могла кричать, её глаза наполнились слезами. Лёгкое прикосновение к его щеке было единственным ответом, который она могла дать на его неизменный взгляд.       Берлин медленно подошёл к ней, его руки трепетно обняли её лицо. Их губы встретились в поцелуе, который был полон отчаяния и любви. Это был поцелуй, который перекрывал все слова, все эмоции. Он был сладким и горьким, полным прощания и надежды.       В это время гремящие звуки разрушения и крики спецназа усиливались. Но всё это казалось далёким и несущественным в этот последний момент, когда они были погружены в свою собственную реальность. Лондон и Берлин, потерявшие счёт времени и месту, растворились в этом поцелуе, словно пытаясь сохранить последний момент вместе перед неизбежным.       Когда они наконец отстранились, Берлин и Лондон посмотрели друг другу в глаза, полные решимости. Туннель был наполнен звуками взрывов и гремящих стен, и они знали, что время истекло.

---

      В просторном помещении купольной виллы, где солнечные лучи пробивались сквозь большие окна, создавая мягкие золотистые блики на полу, царила умиротворённая утренняя атмосфера. Небо было ясным, и солнце сияло, наполняя дом светом и теплом. Лёгкий ветер шевелил белоснежные шторы, создавая впечатление живого движения в пространстве.       Андрес, встал с кровати, его лицо было спокойным, но в глазах сверкает игривый свет. Он опустился на колени рядом с Клаудией, их последние поцелуи были полны страсти и нежности. Встав с кровати, он протянул ей руку, приглашая встать. — Получишь своё наказание, только не сейчас, — шепчет он, поцеловав её губы в последний раз, его голос был полон обещаний.       Клаудия, слегка улыбаясь, вкладывает свою голую ладонь в его руку. Латексная ночнушка облегала её фигуру, как вторая кожа, и когда она встала, её движения были плавными и грациозными. Она быстро поправила платье и встала рядом с Андресом. — Всё уже готово? — спрашивает она, её голос был полон недовольства, но в её глазах светилась легкая радость. — Да, Москва уже ждет нас, Осло давно уже плавает, а Найроби с Токио совсем недавно подъехали, раскладывают приборы, — с улыбкой отвечает Берлин, целуя её в ладонь и проводя поцелуями к плечу. — Моё искусство, моя слабость, моя герцогиня.       Они вышли из спальни и направились к столовой. Лондон, увидев старых друзей, не могла скрыть свою радость. Вид Токио и Найроби, стоящих с прибором, напоминал о том, как давно они не были вместе. Тёплое чувство ожидания и ностальгии переполняло её.       Когда она подбежала к Москве, её лицо расплылось в улыбке, а глаза блеснули от счастья. Она обняла его, не сдерживая эмоций. — Я так соскучилась... — тихо шепчет она, прикрывая глаза.       Москва, удивлённый её искренними словами, обнял её в ответ, его голос был полон удивления и юмора. — Я к вам не заезжал всего несколько дней, а ты уже так соскучилась? Знал бы, что дочки такие, точно бы уговорил жену на ещё одну! — восклицает Москва, поглаживая её по спине.       Лондон посмотрела на Найроби и Токио, её внутреннее состояние было сложным, но на лице сохранилась только теплая улыбка. В её душе, несмотря на все преграды, осталось место для этих людей и приятных воспоминаний. — Я так давно вас не видела, даже забыла, как пахнут твои дешевые духи, Токио, — подойдя к девушкам, она раскрыла руки для объятий, касаясь их с радостью. — К счастью, я их тоже не чувствую, иначе бы токсикоз меня не отпускал, — отстраняясь от объятий, ответила Найроби, поглаживая слегка округлый живот. Её глаза светились, как у человека, который наконец-то нашёл мир и покой. — Берлин, Найроби не наливать, а я только за, такой повод! — крикнула Лондон, поворачивая голову к возлюбленному, её голос был полон энергии и ожидания.-Я буду лучшей тётей для этого малыша!       Солнечные лучи заполнили помещение, их свет отражался в сияющих лицах друзей, создавая атмосферу уюта и радости. Солнце ярко светило, но его тепло было мягким, как будто сам день приветствовал их встречу.       Каждый звук, каждое слово и каждое движение были пронизаны радостью и доверием, и, несмотря на яркость света, все было ясно.

13 минут после смерти Берлина и Лондон

— В ходе действия спецназа были застрелены два нападчика, — начинает свой монолог журналист, его голос наполнен задумчивым и серьёзным тоном. Экран телевизора, который был установлен в уютной студии, показывает чёрно-белое изображение с кадрами, в которых беспорядок и хаос сменяются тёмными силуэтами. — Под кодовыми именами Берлин и Лондон, — продолжает он, — эти люди стали символами борьбы и жертвы. Они проявили стойкость и мужество, сражаясь до последнего за своих людей и за свои идеалы. В глазах общественности они остаются не просто преступниками, но героями, показавшими, что человеческая стойкость и преданность могут быть невероятно великими. Журналист делает паузу, позволяя этим словам утонуть в сознании зрителей. Камера делает резкий переход на кадры, где видно, как на фоне руин и обломков стоят свечи, зажжённые в память о погибших. — Их действия, их борьба и их жертвы остались в сердцах многих как символы истинного мужества, — продолжает он, — несмотря на то, что по закону их действия были незаконными, их преданность идеалам и защита своих людей делают их память достойной уважения.