От допроса до отсоса

— Андрюх, это ну, совсем хуйня как-то, чё удумал? А если нас с тобой… Андрей думает, что это очень даже хорошо, что в гараже темно и не видно, как он закатывает глаза. Миша всегда такой, ему для виду и собственного успокоения нужно сначала все свои тревоги и сомнения вывалить на Андрея, чтобы потом отдаться процессу (любому, от допроса до отсоса) с легкой душой. Андрей эти сомнения уже давно стал воспринимать частью их поделенных на двоих будней. — Мих, — говорит он тихо, — я может путаю чего, но ты же, вроде, сам предложил. Давай, говорил, ночью в ангар заберемся, ключи от служебки у нас есть, вот мы там и… Миша шипит на него растревоженной гадюкой. — Да, ё-моё, говорил! А теперь говорю, что идея — хуйня, и я не буду во всём этом участвовать. Андрей тихо вздыхает. Переубедить Мишу сейчас, когда он, вот так набычившись, готов за свою правду бодаться до последнего, можно только одним способом: — Да так бы сразу и сказал, что бздишь. Ладно, чё уж там, поехали по домам тогда. Реакция не заставляет себя ждать. Миша шумно-шумно втягивает носом воздух и цепко хватает Андрея за рукав, не давая ему, уже собравшемуся на выход, двинуться с места. — Я по-твоему, что, блять, ссыкло? Да ты… Всё, о конспирации можно забыть. Миша даже не орёт шёпотом, Миша о себе и своей храбрости заявляет на весь гулкий ангар, и сам же от собственного голоса вздрагивает. Остаётся надеяться, что здесь действительно никого, кроме них нет. Они оба замирают, прислушиваясь. Тихонько поскрипывает от ветра старая железная обшивка, на фоне этого их дыхание кажется оглушительно громким. Чёрт, думает Андрей, вглядываясь в лицо обмершего Миши, всё-таки перегнул. — Миш, поехали домой. Можем у меня переночевать, у меня до участка ближе, отоспишься хоть по-человечески, — Андрей старается говорить мягче, кладёт ладонь поверх Мишиной, до сих пор его сжимающей, гладит напряженные пальцы. Миша в ответ даже не смотрит на него, упрямо поджимает губы и начинает по-заячьи барабанить ногой по бетонному полу. — Земля вызывает товарища Горшенёва, приём, как слышно? Шутка должна разрядить неожиданно накалившуюся атмосферу, но Миша, вместо того, чтобы привычно растянуть губы в улыбке, только больше хмурится. Раз расцепиться не получается, Андрей на пробу тянет Мишу в сторону выхода, но Миша выкапывается каблуками в пол и мотает головой. — Пошли. Пошли, говорю, что встал, блин? Андрею, совсем растерявшему понимание происходящего, не остаётся ничего другого кроме как подчиниться. Необычная для них ситуация, предугадать, что там у Мишки в голове совсем не получается, а ведь он был давно уверен, что знает своего напарника как облупленного. — Миш, — пытается достучаться до него Андрей, — Миш, ну я же не серьёзно, так, чуть-чуть подразнить тебя хотел, всё, прекращай. Ты что, серьёзно думаешь, что я тебя ссыклом считаю? Да после всего того, что было… — Это ты прекращай, — огрызается Миша, — надоело постоянно динамо оказываться, понимаешь? Давай, Андрюх, всё как ты там хотел. Ну, в смысле, как я хотел. Понял, короче! Андрей ничего не понял. Ни того, как Миха умудрился всю эту ерундень выдумать, ни того, что сейчас делать. Но они оказываются у машины, Миха всовывает Андрею ключ и замирает с самым нетерпеливым видом. Пиздец, думает Андрей. Ещё никогда настроиться на их игры не было так сложно. Но, назвавшись груздем, полезай в кузовок, а назвавшись Михиным… кем бы Андрей ему ни был, полезай в кузов на штурманское место и входи в роль. Он хорошенько хлопает дверью, садится удобнее и прикрывает ненадолго глаза. Несколько ночей назад, в свой законный выходной они вдвоём выбрались ночью на крышу. Она, нагретая за долгий, жаркий день, головокружительная свободная темень над их головами и несколько литров выпитого пива располагали к задушевным разговорам. Тогда-то Миха ему и признался. Сидел, уткнувшись жарким, взмокшим лбом ему в подмышку, теребил пуговицу на Андреевой рубашке, и бубнил тихонько, шумно и быстро хватая воздух ртом, о том, что бы ему хотелось. Фантазия, рассказанная Михой, прочно засела между ушей, и окрылило даже не столько её наличие, сколько то, как Миша тогда заглянул ему в глаза и спросил: — Мы же попробуем, Андрюх, можно? Даже если бы Андрею идея не понравилась, он бы не смог отказать. А Андрею она очень, очень понравилась. Так, что пришлось потом дрочить тихонько в туалете коммуналки, пока Миха бессовестно дрых поперёк его кровати. Когда Андрей открывает глаза и делает глубокий вдох, того бардака в голове уже нет. Он расправляет плечи, мягкая улыбка, появляющаяся невольно каждый раз, когда он думает о Мише, становится ухмылкой. Он распахивает дверь. — Андрюх, ну чего там? Долго сиськи мять будем? Давай уже что ли… — Миша чутко улавливает переменившееся настроение и сам затыкается, оборвав гневную тираду коротким «ой». — Ты как меня назвал, ну-ка повтори? — Медленно, полный уважения к себе и уверенности в том, что хулиган, посмевший его оговорить, не сбежит, Андрей вылезает наружу. Миха, даром, что выше его на добрые полголовы и значительно сильнее, отступает на шаг. — Что, мелкое хулиганьё некому воспитывать стало? А ты знаешь, что за оскорбление следователя при исполнении можно на нары загреметь, а? Ну так я устрою тебе экскурсию. Миша втягивает голову в плечи и играет желваками, стискивая кулаки. Андрей им любуется, но отстранённо, так, чтобы не выйти из роли. — Упрямиться будем, гражданин? Это ты очень зря. Руки за спину, я сказал! — Да пошёл ты! — Цедит Миша в ответ, и его голос дрожит. Дрожь проникает и в Андрея, прокатывается по позвоночнику горячими искорками возбуждения. Андрей делает ещё шаг, приближаясь к Мише вплотную, хватает за плечо, цепко, так, что Миша без всякой игры кривится и пытается уйти из-под ладони. — Неправильный ответ, — мурлычет Андрей ему на ухо, — сейчас ты будешь делать всё, что я скажу, и может быть, если будешь паинькой, ограничиться ночью в обезьяннике. Руки за спину. Миша делает ещё одну попытку выбраться из захвата, дергает плечом, подаётся назад. В Андрее уже клокочет азарт, адреналин щекочет вены, так что и он действует автоматически, на рефлексах перехватывая Мишу за запястье и заламывая обе руки ему за спину. Миша в ответ брыкается, рычит проклятья и пустые угрозы, но игра всё ещё остаётся игрой, и Андрей очень старается вести его к машине так, чтобы не навредить. — Таких как ты надо перевоспитывать. — Чё, сами этим займётесь или боитесь руки замарать? Андрей вплетает свободную руку в Мишины растрепавшиеся волосы и заставляет его поднять голову и посмотреть ему в глаза. У Миши зрачки залили пол радужки, а щёки расцвели краской. Андрей завороженно следит за тем, как по сухим, потрескавшийся губам проходится юркий язык и сам едва не стонет от того, как же Мишу сейчас хочется. — Твоим случаем я лично займусь. Провернуть задуманное им дальше — сложнее всего. Для этого он поворачивает Мишу спиной к машине почти вплотную к распахнутой двери переднего пассажирского и садится внутрь сам, чтобы потом аккуратно, следя за тем, чтобы Миха макушкой не собрал низкую стойку, тянет его за собой внутрь. — Охуели! — надрывается Миха, — я вам что, пидор какой-нибудь, чтобы у вас на коленях! Пустите, бля! Суки ряженные! Андрей дергает его резче, чем планировал, Миша теряет равновесие и неловко шлёпается к нему на колени, оставляя снаружи только длиннющие ноги. — Занять бы твой пиздливый рот чем-нибудь полезным. Пробовал когда-нибудь пистолетное дуло на вкус? Нет? Можем устроить. Миша сцепляет зубы и мотает головой. И сам закидывает ноги на коврик, позволяя Андрею захлопнуть за ними дверь. Сразу же становится тесно и невозможно душно, но в этом и есть весь кайф. Они так близко, что двинуться без соприкосновения невозможно, и они трутся друг об друга так хорошо, что где-нибудь на скрипучей кровати в так точно бы не вышло. — Молодец. Можешь же кооперировать, если захочешь, — Мишина помощь не остаётся незамеченной, Андрей насмешливо ласково ерошит его взмокший затылок. — Скажи-ка, — Андрей притирается носом к Михиному виску так, чтобы губами едва-едва касаться ушной раковины, а нет ли у тебя при себе ничего запрещенного? Оружие, наркота? — Нет! Сука, тут места свободного дохуя, схуяли на колени затащил? — Потому что я так захотел. Но видишь ли, я не могу верить твоему слову. Придётся обыскать. Держи руки на коленях. Андрей сжимает Мишины ляжки, скользит по послушно сложенным на них рукам, ощупывает сквозь брюки внутренние стороны бёдер. Миша от каждого прикосновения дёргается и тихонько хнычет, дыхание становится совсем заполошным. Вкатывает, с удовольствием понимает Андрей, косясь на выпирающий бугорок вставшего члена. У него самого уже крепко стоит, но нужно потерпеть ещё немного. Андрей запускает руки Мише под рубашку, щекочет кончиками пальцев дорожку волос внизу и проводит выше, к рёбрам всей ладонью, чуть надавливая. Миша всегда был отзывчивый и теперь не изменяет себе: он вжимается спиной в грудь Андрея, откидывается затылком ему на плечо. Андрей не может отвести взгляда от приоткрытого в немом стоне рта, но щадить Мишу пока не собирается. «Ещё чуть-чуть», — просит он про себя у Миши, — «потерпи ещё чуть-чуть». — Бунтарь, — мурлычет Андрей восхищенно, — посмотри на себя, идешь против системы, да? — Да! — В перерывах между быстрыми вздохами рявкает Миша. И тут же стонет в голос, когда Андрей сжимает между пальцев его соски. — Надо же, в верхней одежде действительно ничего. Проверим брюки. Миша взбрыкивает так, что обеими коленками въезжает в приборную панель. Он прирожденный актер, пытается не отклоняться от роли даже сейчас, хотя Андрей бы уже с удовольствием просто занялся с ним любовью. Но Миша мычит что-то, в чём едва ли можно разобрать: «Нет у меня там нихуя, сказал же!», и Андрею не остаётся ничего кроме как продолжить их игру. — Кладёшь хер на правила, да? Делаешь всё, что вздумается? Нельзя так. И пока ты это не уяснишь, никуда не уйдешь. Опа, а это что у нас такое? Андрей кладёт ладонь на Мишин член и ласкает его сквозь грубую ткань штанов. Миша мечется в его руках, не зная куда себя деть, но руки, умница, оставляет на месте, как Андрей того и просил. Тогда, на крыше, Миша сказал ему: — Мы же столько херни творим, понимаешь? Нет, блин, Андрюх, не смотри так, я чё, против, что ли, я, блин, очень даже за, но… Андрей знал, что у Мишки в голове те ещё потемки. И пока он ему объяснял, что не понимает, как совместить в своём миропонимании ту «безнаказанность», в которую умудрился разом запихнуть их и отношения, и всё то, что они творили на работе, Андрей просто терпеливо гладил его по голове. — Мы же, вон, шпану всякую гоняем, молодёжь воспитываем, а нас, чё, приструнить даже некому. А мне, будто бы, это, надо такое, понимаешь, да? Андрей контролировать умел и любил. А ещё он любил Мишу. Поэтому и сидел сейчас в их служебной тачке, придавленный немаленьким Михиным весом, с рукой, запущенной Мише в штаны. Член в ладони горячий и влажный, остро пахнет Михиным потом. Андрей сам взмок так, что можно выжимать, а окна в машине давно запотели и воздуха не хватает катастрофически. Но это всё не важно именно потому, что Миха, сцепив зубы, прижимается задницей к вставшему члену Андрея так, что это даже больно, хрипит полузадушенно и скребет от бессилия ногтями по скользкой ткани форменных брюк. Андрей никуда не торопится, то дрочит медленно, крепко обхватив Мишин член, то ласкает раскрытой ладонью головку. — Порядочные граждане без приказа не кончают. Терпи. Ты же хочешь быть порядочным? Миша снова лихорадочно трясёт башкой, и не понятно «да» это или «нет», так что приходится продолжить. — Я не услышал ответа. Член в ладони дёргается. Мишину руки соскальзывают с его собственных колен, и цепкие пальцы хватаются за штаны Андрея. По-хорошему, надо заставить его принять оговоренную позу, но Андрей сам уже на пределе. Он тычется Михе в висок, облизывает горящее ухо и повторяет: — Я не слышу. — Да, я хочу! — с большими паузами между словами, сопровождаемыми выдохами-стонами, Миша наконец сдаётся. Андрей победно ухмыляется и оглушительно звонко целует Мишу в ухо. — Ну и умница. Тогда — кончай. Едва ли Миша расслышал его, но Андрей не теряет времени зря, обещания надо выполнять. Он вынимает руку из Мишиного белья, наскоро облизывает её, и, пока гоняет по языку терпкий Мишин вкус, обхватывает его член в плотное кольцо и не ласкает — дрочит быстро и с оттяжкой, проворачивая кулак на головке. Свободную ладонь, на всякий случай, он жмёт к Мишиному рту, потому что он, как они однажды выяснили, может быть громким, когда отдаёт себя всего любому процессу (выборка вся та же, от допроса до отсоса). Результат не заставляет себя ждать — Миша воет приглушенно, изгибается, а потом руке становится горячо и совсем мокро. — Ну, что, будешь так ещё? — спрашивает Андрей, снова вспомнивши про свою роль. — Буду, — хрипит Миха, вольготно на нём развалившись. Они оба замирают на мгновение, не способные отдышаться, а потом разражаются смехом. Ласкучий Миха притирается носом к его щеке, бубнит, смущенный, всякие благодарности, а потом, когда до него наконец доходит, что весь этот театр тут развели только ради него, вскидывается на Андрея, вытаращив глаза. — Бля, Андрюх, а ты? Ты же не… Ща, погоди, дай я… Только давай переберёмся на заднее сидение, тесно — пиздец. И можно я просто, ну, отсосу? Сил вообще нет. И как Андрей смог бы отказаться от такого предложения?