Дракон Синий, дракон Черный

Девятый месяц 130-го года от Завоевания Эйгона

Великий Чертог был охвачен всеобщим возбуждением. Придворные леди, прикрывая рты веерами, и лорды, пригибаясь ближе друг к другу, негромко перешептывались. Этот шепот, помноженный на сотню голосов, создавал в тронном зале нестройный гул, отражавшийся тихим эхом под высокими сводами. Взгляды собравшихся нет-нет да обращались то в сторону высоких резных дверей, то украдкой — в сторону Железного трона, на котором сейчас величаво восседал король. Король всегда стоит выше своих подданных, даже членов семьи. Король-Таргариен — ближе к Богам, чем к людям. И потому, когда в тронном зале собирались придворные ради важного события или торжественного приема, монарх являлся единственным человеком, которому позволено было сидеть. Все остальные же, включая королеву, должны были стоять на ногах. Изредка, исключительно по особым случаям, это правило нарушалось, и около громадины Железного трона на небольшом возвышении устанавливался дополнительный трон с высокой спинкой, предназначенный для королевы-матери. И сегодня был один из тех самых исключительных случаев, ради которого слева и справа от Железного трона были установлены троны для действующей королевы и королевы-матери: спустя восемь месяцев после своего дерзкого побега из Красного замка, приручения одного из самых крупных из ныне живущих драконов, слухов о своей собственной гибели вперемежку с рассказами о блистательных победах, байками о головокружительных приключениях и похождениях, наконец, в столицу возвратился самый прославленный бунтарь, сумевший затмить даже славу собственного отца. На самом деле Бейлон прилетел в столицу еще прошлым утром. По прибытии ему был оказан самый теплый прием, а именно встреча конвоя. Едва ноги Бейлона ступили на землю, как его в самых любезных выражениях попросили проследовать в сопровождении небольшого отряда гвардейцев в бывшие покои, которые ему после запрещалось покидать без личного позволения короля. И лишь на следующее утро Его величество соизволил принять блудного кузена. Вот только Эйгон не встретился с родственником приватно, нет. Он устроил целый спектакль, сперва заставив того прождать в неведении весь день и всю ночь, затем встретил его при всем параде, собрав в тронном зале всех придворных и посадив свою жену и мать подле себя, чтобы все и каждый почувствовали: сегодня решится судьба Бейлона Таргариена, станет ли он героем-победителем или разделит судьбу изменников. Элейна сидела прямо и, удерживая на лице непроницаемую маску, медленно барабанила тонкими пальцами левой руки по золоченому подлокотнику, пока правая покоилась на коленях. Даже это незначительное движение требовало сдержанности и самоконтроля, его приходилось совершать так, чтобы выглядеть скучающей, а не напряженной или, не приведи Боги, взволнованной. Она кожей ощущала касавшиеся ее взгляды. За ней наблюдали. Наблюдали придворные, наблюдали лорды Малого совета, особенно пристально следили лорд Корлис и лорд Ларис. И, конечно же, за ней незаметно наблюдал ее венценосный муж. Всем было интересно, как поведет себе молодая королева при виде брата. Малейшая ошибка с ее стороны, одна мгновенно промелькнувшая эмоция, одно неверно сказанное слово или просто напряженная поза могут стоить ей потери доверия. Доверия, которое она еще даже не завоевала. Рейнира и Деймон не прилетели вместе с сыном, чтобы поддержать его в столь сложный час. Такое наплевательское поведение могло показаться почти родительским преступлением для тех, кому повезло не быть рожденным в семье драконьих наездников. То, что было очевидно любому Таргариену, ускользало от понимания андалов. Бейлона вряд ли казнят сегодня, ибо ни один Таргариен не будет разбрасываться драконьими наездниками, пока лояльность последних окончательно не утеряна. Да и его победы на Ступенях сполна окупали его же проступки. Случись же непредвиденное, Рейнира и Деймон без своих драконов также будут схвачены — этот горький урок Чёрные усвоили двенадцать лет назад в Штормовом Пределе. А пока на Драконьем Камне есть драконы и их наездники, в Красном замке остерегутся первыми проливать столь ценную валирийскую кровь. В довершение ко всему, за время войны на Ступенях Бейлон успел заслужить славу сильного и бесстрашного воина, а значит, и судить его будут соответствующе статусу — не заложник, а воин, всадник дракона и победитель. Однако наказание все же было неизбежно, вот только какое? Прошлой ночью Элейна, отринув стыдливость, попробовала ублажить супруга на брачном ложе так, как не делала никогда до этого, чтобы после выпытать его планы и принять меры в случае необходимости. И хотя Эйгон остался более чем доволен ее стараниями, в ответ она получила лишь насмешливое: «Ты же не пыталась таким бесстыдным способом выкупить прощение для брата?» Элейна покосилась в сторону, где в тени одной из колонн неподвижным изваянием застыл Джекейрис со своей женой. Брат был единственным человеком, который разделял ее опасения и тревогу, так четко сейчас написанные на его лице. Элейне от души захотелось дать ему хорошую пощечину, чтобы прекратил подставлять их своим мученическим видом. Рейна, стоявшая подле мужа, невидящим взглядом уставилась в пол, пребывая мыслями где-то очень далеко. Там, где покоился прах ее новорожденного сына, забранного Неведомым месяц назад. Элейна невольно, с неизменным отвращением вспомнила уродливое, искривленное создание с огромной расщелиной вместо рта, короткими конечностями, кое-где покрытыми чешуей, неестественно согнутым и выступающим позвоночником и красной, будто обгоревшей кожей. Это чудище, которому едва хватало сил на дыхание, прожило целые сутки и врезалось в память родившей его матери навечно. Немного в стороне, возле Бейлы и Старка, стоял еще один человек, которому судьба Бейлона Таргариена была небезразлична. Элейна видела только профиль Эймонда, но плотно сжатые губы и непривычно серьезное выражение лица без слов сказали ей, что Эймонд был встревожен за судьбу друга, возможно, не меньше них. Наконец, привратник во всеуслышание объявил о прибытии принца Бейлона. Все голоса вмиг смолкли, и в настороженной тишине Эйгон коротким взмахом руки велел впускать гостя. Когда по мраморному полу раздались шаги, Элейна непроизвольно задержала дыхание, надеясь, что это ее немного успокоит. Держать лицо, держать лицо. Бейлон вошел в зал и бодрым шагом направился прямиком к Железному трону. На нем не было доспехов, вопреки ожиданиям сестры. Длинный, почти до самых щиколоток, черный кожаный плащ с металлическими вставками был вызывающе распахнут, демонстрируя необычный дублет с широким воротом (такие носили то ли тирошийцы, то ли пираты), из-под которого выглядывала кольчуга. Высокие, поношенные сапоги, пояс, грудь и бедра охватывали ремни с пустыми ножнами — все оружие у брата отняли еще на входе. В таком виде брат напоминал не принца крови, а беглого наемника, волей лукавой судьбы закинутого в обитель королей. Придворные дамы, мимо которых он проходил, провожали его восторженными взглядами. Немудрено, ведь за последние месяцы Бейлон успел стать почти легендой в Красном замке, тревожа думы уставших от замкового однообразия и брюшков своих разленившихся мужей дам. Но Элейна до рези в глазах всматривалась не на его одежду — она не сводила глаз с его лица, такого родного и такого изменившегося. Волосы брата успели заметно отрасти, но он по-прежнему собирал их в хвост на затылке, и, пожалуй, это было единственное, что осталось неизменным. Бейлон стал как будто шире в плечах, его тело стало более поджарым. Небольшая трех-четырехдневная щетина прибавляла ему мужественности, а рассекавший левую щеку от внешнего угла глаза до середины щеки кривой шрам придавал ему почти зловещее выражение. — Многоликий принц, — шептали придворные прозвище, намертво прикрепившееся к нему в Тироше. Бейлон не смотрел по сторонам, его твердый взгляд был прикован к Железному трону. Стоило ему подойти слишком близко к подножию трона, как королевские гвардейцы сделали синхронный шаг вперед, как бы говоря, что дальше путь закрыт. Бейлон замер, едва заметная ухмылка — тень его некогда лучезарной улыбки — растянула губы, неприятно искривив шрам. Брат скользнул взглядом сперва по Сияющей Королеве, затем по Элейне, на долю секунды задержавшись на ее короне, и только после вернул внимание королю. Эйгон выжидающе молчал. Поняв, чего именно от него ждут, Бейлон опустился на одно колено. — Ваша милость, — промолвил он, смиренно склонив голову. Странное чувство, похожее на воспоминание, охватило Элейну. Когда много лет назад их отец возвратился с войны на Ступенях победителем и предстал пред очами Визериса Первого, Элейна еще даже не родилась. И все же, у нее возникло ничем необъяснимое ощущение, что Бейлон, коленопреклоненный перед Эйгоном, в точности повторяет ту давно позабытую картину. Разве что ему хватило ума — или не хватило дерзости — не возвращаться с короной на голове. — Поднимись, — властно приказал Эйгон, прожигая кузена ледяным взглядом. — Я желаю видеть твое лицо, когда говорю с тобой. Бейлон послушно поднялся. — Ты не слишком торопился, — продолжил Эйгон. — Лорд Корлис на своих кораблях возвратился еще несколько дней назад, а ты, мало того что задержался на Ступенях после окончательной победы, так еще и наведался на Драконий Камень вместо того, чтобы прямиком лететь сюда. Война за Ступени окончилась полной и безоговорочной победой Тироша, Мира и Вестероса. Поверженный Лисс был вынужден заключить мирный договор на позорных для него условиях, а Волантис остался ни с чем. Отныне морские торговые пути контролировались возрожденной Триархией, с которой Вестерос заключил более чем выгодный союз — часть торговых пошлин за морские пути и расширение торговли вдобавок к нескольким сундукам, битком набитым золотом, присланным в качестве благодарности архонтами Тироша и Мира. Впрочем, всего этого даже в троекратном размере было бы недостаточно, чтобы возместить потерю крупного дракона и его наездника. — Ваша милость, причиной моей задержки на Ступенях была необходимость закрепить там вашу власть. Мало одолеть привыкших к беззаконию и произволу грязных пиратов, необходимо переломить им хребты, дабы они не воспользовались нашим отсутствием, начав новые набеги или мятежи. — Бейлон глубоко вздохнул, прежде чем продолжить: — А на Драконий Камень я полетел из сыновьих чувств, я… я желал напоследок увидеться с матерью… на всякий случай. Элейна с трудом сдержала довольную улыбку. Бейлон не разучился разыгрывать спектакли и играть на публику. Вот и сейчас несколько придворных леди драматично охнули, кто-то, приложив руки к груди, скорчил жалостливую мину, а кто-то — о, Боги! — вытирал слезы?! Одной фразой Бейлон окружил себя ореолом трагичного героя. Разумеется, это не ускользнуло и от внимания самого короля. — Ваша милость, — услышав льстивый голос хромоногого пройдохи, Элейна с трудом сдержала гримасу отвращения. — Насколько мне известно, на Драконьем Камне принц Деймон посвятил принца Бейлона в рыцари. — Это недопустимо! — возмутился Корлис. — Принц Деймон в очередной раз позволил себе не считаться с мнением короны! — Напомните мне, лорд Корлис, когда вы последний раз посвящали кого-то в рыцари? — невинно полюбопытствовала Элейна. — Я не совсем понимаю, к чему… — напыщенно начал Веларион, чуть вздернутым подбородком завуалированно показывая, что слова вчерашней заложницы не стоят его внимания, будь она хоть сотню раз королева. — Рыцарям не нужно разрешение короны, чтобы посвятить достойных, по их мнению, оруженосцев, — припечатала Элейна. — И слава Богам, иначе бы вместо того чтобы заниматься государственными делами, королям пришлось бы принимать очереди от самых ворот и проверять бумаги сотен желающих получить шпоры юнцов. Веларион, оскорбленный насмешкой, открыл было рот, но был перебит уже самим упомянутым королем: — Лорд Корлис, Ее величество совершенно права, — усмехнулся Эйгон, и Элейне почудилось, что он сделал особое ударение на словах «Ее величество». — Но если вы желаете ввести новые порядки в рыцарском кодексе, я с превеликим удовольствием пожалую вам эту обязанность, как и полный контроль над сией задачей. Мастер над кораблями счел за благо промолчать. Каждый человек по-разному переносит горе. Лейна носила траур по матери ровно одну луну, Эйгон приказал воздвигнуть статую своей бабушке в центре улицы Сестер, а Корлис стал угрюм и молчалив, открывая свой рот только для того, чтобы изрыгнуть очередную колкость или выплеснуть на кого-то свою неутихающую боль. — Ты отдаешь себе отчет, мой дорогой кузен, что прибыл сюда на суд? — вкрадчиво поинтересовался Эйгон, вновь поворачиваясь к Бейлону, с интересом наблюдавшему за развернувшейся сценой. — Да, Ваша милость. И я с готовностью приму любую долю, которую вы сочтете для меня разумной и заслуженной, — без колебаний, с самым решительным выражением лица произнес Бейлон. Это была верная линия поведения. Начни сейчас ее брат дразнить Эйгона паясничаньем или неуместными улыбками, строить из себя легкомысленного повесу, которому наплевать на свою судьбу, и симпатии двора, скорее всего, от него ускользнули бы. Слева раздался смешок молчавшей до сих пор Лейны. — А что на это скажет моя королева? Внезапный вопрос застал Элейну врасплох. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы видеть хитроватый прищур, с которым ее супруг глядел каждый раз, подвергая ее очередному экзамену. Эйгону не было дела до ее мнения, свой вердикт он наверняка уже вынес. Проверка. Этот вопрос был очередной проверкой, а может, даже ловушкой. Эйгон не выносил хвастовства и самонадеянности, уж тем более не потерпел бы он, чтобы его женщина на людях демонстрировала свое превосходство или силу собственного влияния на него. Оттого Элейне приходилось постоянно следить за своим поведением рядом с ним. И помнить заветы великой Дейнис Нохэйлор: «Подчинить мужчину можно лишь покорностью его воле и преклонением перед его силой. Конечно же, мнимыми». — Мой супруг желает знать мое мнение, — медленно произнесла она. — Я люблю своего брата, безусловно, однако превыше наших чувств должен стоять закон, если мы желаем процветания в мире, в котором живем. — Она обернулась на Эйгона с подкупающей улыбкой. — А король обязан руководствоваться не желаниями, а справедливостью. Ваша милость, я вверяю судьбу моего брата в ваши руки. Да будет вашим компасом справедливость. Кожей она ощущала на себе прожигающий ее взгляд Бейлона, и, повернувшись, уверенно встретила его. Неожиданно Эйгон поднялся и начал медленно спускаться по каменным ступенькам. Придворные, и без того хранившие молчание, казалось, даже перестали дышать. Пройдя мимо расступившихся гвардейцев, Эйгон остановился перед Бейлоном, смерил его внимательным взглядом, чуть скривив губы в ироничной усмешке. Положив руку на его затылок, Эйгон прислонился лбом ко лбу кузена на мгновение, а затем резко отстранился. — Боги мне свидетели, — провозгласил он так, чтобы его услышали все, — сложнее решения мне еще не доводилось принимать. Мой кузен самовольно сбежал из-под моей защиты, поставив под угрозу спокойствие всего дома Таргариен. Он лишил жизни сира Роджера из дома Масси. Он без спросу покинул столицу и также, вопреки нашей воле, оседлал дракона нашего прадеда, проявив неуважение не только к короне, но и памяти великого Джейхейриса Миротворца. Громкий голос Эйгона отражался от стен, заставляя собравшихся, затаив дыхание, прислушиваться к каждому слову. Элейне внезапно стало по-настоящему страшно, ибо начало не предвещало ничего хорошего. А ведь еще утром миролюбивый настрой Эйгона внушал ей надежду. Он даже шутил, понравится ли Бейлону в Эссосе! Не сдержавшись, она подалась вперед. — Однако этим его своеволие не ограничилось, и он отправился на войну, не испросив разрешения у своего короля. Поставив королевский двор перед свершившимся фактом. — С каждым словом голос Эйгона становился все холоднее, а взгляд жестче. — Чтобы деяниями своими добиться прижизненной славы и… — короткая заминка, — принести славу великому дому Таргариен, а также усилить власть Вестероса на Узком море. Элейна выдохнула. Легкий вздох облегчения прошелся и по рядам придворных. Если король признал заслуги вздорного родственника, значит, убивать он того не собирается. Ведь так? — Однако, — продолжил Эйгон, обходя Бейлона по кругу, — как мудро заметила королева, закон превыше всего. За многократное ослушание королевской воли, за убийство верного нам рыцаря из уважаемого дома принц Бейлон должен быть приговорен к смерти. И все же я, король Семи Королевств, признаю заслуги моего кузена перед государством, как и подвиги, им совершенные на Ступенях, и по этой причине смягчаю свой приговор. Я отправляю моего кузена, Бейлона Таргариена, в ссылку на Стену сроком на пять лет. — В зале раздались изумленные возгласы, которые тут же смолкли, стоило увенчанной кольцами королевской руке подняться вверх. — Все это время его дракон будет содержаться с остальными в Драконьем Логове. Из любви и уважения к моей единокровной сестре и моему дяде я дам их сыну ровно месяц, чтобы распрощаться с родными и завершить свои дела. При свидетельстве всего двора я также заявляю, что при попытке побега сейчас или после мое сегодняшнее решение будет заменено на смертную казнь. Элейна сидела, как громом оглушенная. Ссылка на Стену… на пять лет… А ведь она наивно полагала, что Эйгон ограничится более легким наказанием, возможно, запретом на полеты. Возможно, сошлет его в Эссос или вновь сделает пленником Красного замка. В оглушающей тишине побледневший Бейлон вновь опустился на колени и, не поднимая глаз, произнес: — Благодарю вас за вашу милость и справедливость, мой король.

***

Каково это, быть Элейной Таргариен? Да и кто она, Элейна Таргариен? Дочь опальных родителей, возжелавших кровью и пламенем пробить себе путь к могуществу, а ныне сломленных и сокрушенных? Дитя, вырванное из материнских объятий в неполные пять лет? Заложница в руках бывших недругов? Призрак Красного замка? Или королева Семи Королевств? Громадный купол Драконьего Логова, верхушка которого терялась в тени, прекрасно поглощал тепло, отчего даже в самый знойный день тут царила приятная прохлада, необходимый атрибут пристанища драконов. Где-то из глубин пещер доносились отголоски рева — это Солнечный Огонь и Гискар, учуяв близость своих всадников, нетерпеливо приветствовали их. Элейна поглядела в сторону супруга, который, слегка нахмурив брови, внимательно слушал Главного драконоблюстителя. За прошедшие месяцы она успела очень многое о нем узнать. Некоторые открытия ее не удивляли, ибо оказывались подтверждением ее собственных догадок, но вот другие становились настоящим откровением, заставляя ее по-новому смотреть на собственного мужа и на его видение мира. Порой это видение так поражало ее, что Элейна терялась, как теряется ребенок, которому объясняют, что милые и очаровательные кролики могут приносить вред урожаю, а злобные волки могут быть полезны. Так, ее муж знал каждого драконоблюстителя по имени, раз в несколько дней он лично наведывался в Драконье Логово, чтобы проверить драконов — всех, без исключения. Во всем, что касалось драконов, Эйгон проявлял строжайшую взыскательность. Однажды Элейна обмолвилась, что нет нужды столь ревностно беречь созданий, что сами являются порождением чистейшего пламени, Эйгон же в ответ разочарованно покачал головой. Когда он попрекнул ее в столь фундаментальном противоречии — почитать свое валирийское прошлое и так равнодушно относиться к его достоянию — Элейна ощутила жгучий стыд. Пока Эйгон переговаривался с драконоблюстителями, она вышла через тяжелые бронзовые врата и вскинула голову, подставляя лицо ласковым солнечным лучам. Солнце здесь, в Королевской Гавани, было палящим, неистовым, не то, что на Драконьем Камне. Элейна смутно помнила место, где появилась на свет. В ее детском разуме отпечатались только сырость, серость, да дожди. Она никогда в жизни не призналась бы в постыдном пренебрежении к дому их предков, однако этот каменистый остров с жутким, одиноким замком никогда не манил ее к себе. Солнечная Королевская Гавань и светлый, полный жизни Красный замок были куда ближе ее душе. Как бы повернулась ее судьба, не случись двенадцать лет назад того неудачного мятежа ее родителей, который находчивый и скорый на меткие ассоциации люд прозвал «Драконьим хрипом», намекая на предсмертный хрип Визериса и бессильное пыхтение Чёрных драконов, которым наступили на горло? Родители, без сомнения, обручили бы ее с Джекейрисом или Бейлоном, после чего вся ее жизнь благополучно протекла бы на Драконьем Камне, подобно неспешной, болотистой реке. И никогда не стала бы она именоваться королевой Его величества Эйгона Второго. Прищурившись, Элейна рассеянно уставилась на горизонт, за которым ей виделось ее прошлое. Все ее детство, вся сознательная жизнь прошла в Красном замке. Вот шестилетняя Элейна и Бейлон тайком пробираются в кроватку Джейса, потому что спать с ним не так страшно, а полусонный Джейс по-отцовски обнимает ее во сне. Вот она, восьмилетняя, в компании Бейлона и Эймонда томится на уроке мейстера, предвкушая, как после ей позволят вместе с братьями побегать по саду. Она даже готова стерпеть общество этого противного мальчишки Эймонда, клещом прицепившегося к ее Бейлону. Вот ей уже десять лет и она одержима историей, великими подвигами, драмами и интригами прошлого, знаменитыми именами, навечно вписанными на страницы летописей. Она грезит по ночам, как отправится верхом на своем Гискаре сперва в Эссос, а затем в загадочный Соториос, как обнаружит там новые народы и будет изучать уже их историю, традиции и нравы. Как запишет все это в сотни свитков и останется в истории Элейной Путешественницей, написавшей «Историю Соториоса». Когда она рассказывает об этом Бейлону, тот еще долго и обидно смеется. Вот двенадцатилетняя, она плачет, потому что у неё впервые пошли лунные крови, и Элейна понятия не имеет, что с этим делать. Ей всего лишь хочется к маме. А спустя несколько часов она настороженно слушает притворно-ласковые речи королевы-матери, которая слишком уж прозрачно пытается втереться ей в доверие, изображая из себя заботливую мачеху. Элейна поджимает губы, сдерживаясь от желания выцарапать ведьме глаза. А вот ей тринадцать и она, сидя в прохладной тени ивы, впервые откровенно обсуждает с Джейсом и Бейлоном темы столь запретные и опасные, что от страха и возбуждения перед первым детским бунтом у них с Бейлоном краснеют щеки и потеют ладошки. Они впервые признаются друг другу, что ненавидят всех Синих, особенно королеву Лейну. В какой-то миг братско-сестринского единения Бейлон вскакивает на ноги и с горящими глазами восклицает, что однажды они, дети Порочного принца и Черной принцессы, отомстят за все, что их семье пришлось пережить, что они убьют всех Синих… кроме, разве что, Эймонда. А всегда рассудительный Джейс, на миг испугавшись загоревшегося в душах брата и сестры мятежного пламени, спешит утихомирить их, разъясняя, что война уже давно проиграна, и, нравится им или нет, нужно учиться жить дальше, строя будущее на обломках прошлого. Ей четырнадцать, и взгляды юных рыцарей, обращенные на нее, красноречивей слов говорят, что она расцвела настоящей красавицей. Элейне это неинтересно. Она презирает всех и каждого, живущего в этом замке и закрывающего глаза на многолетнюю измену, на то, что ее и братьев удерживают здесь насильно. Все эти люди могут гореть в пекле, а у нее есть Бейлон и Джейс, больше ей никто не нужен. Но больше всего ее коробит, когда она замечает заинтересованные взгляды короля. Он ей отвратителен. Самодовольный мерзавец, узурпировавший трон их матери. Элейна игнорирует голос разума, твердящий, что десятилетний ребенок не способен самостоятельно узурпировать чей-либо трон. Элейна мечтает, что однажды она сбежит из этого прогнившего места с братьями и вернется домой, к родителям. Они сидят в своем излюбленном местечке под ивой, и Бейлон по-собственнически положил голову на колени пятнадцатилетней сестры, довольно жмурясь, пока она перебирает его волосы. С некоторых пор, в то время как узы с Джейсом, истончаясь, слабели, связь между ними двумя становилась особенно сильна. Элейна словно всегда знала, что принадлежит брату, а он ей. Это знание не стало для нее громом среди ясного неба, оно словно все эти годы зрело у нее под кожей, прорастало все глубже, добираясь до самой ее сердцевины. И когда Бейлон впервые ее поцеловал в губы, она поняла — это была самая правильная вещь на свете. Дурачась, они представляют, как однажды сбегут вдвоем и тайно поженятся в какой-нибудь забытой Богами септе. И столько затаенной, глухой надежды в этих полушутливых грезах! Ей шестнадцать, и она, кусая губы, следит за ссорой братьев. Да, от былой близости с Джейсом уже давно остались лишь догорающие угольки, но то было впервые на ее памяти, когда братья так друг на друга кричали, выплескивая обиды и упреки, копившиеся много лет. А причиной всему снова была она — Лейна Веларион, вознамерившаяся поженить Джейса со своей тихоней-дочерью. Бейлон заявляет, что скорее бы умер, чем согласился на этот позорный брак, на деле бывший самым настоящим ошейником, на что Джейс выплевывает, что этот брак не может быть более унизителен, чем их нынешнее положение. Элейна уже хочет вступиться за старшего брата, ведь им всем и так очевидно — у Джекейриса просто не было права выбора, как Бейлон неосторожно швыряет в лицо брата слово, навечно ставшее трещиной между ними: «Трус». Ей шестнадцать, и она приходит на утро после свадьбы к Бейлону, чтобы сообщить о самом тяжелом в ее короткой жизни решении. Она не выйдет за него. По крайней мере, пока они не изничтожат своих врагов. А до тех пор они должны стать умнее и начать играть по правилам навязанной им игры, если хотят однажды вырваться из этой клетки. Они должны уничтожить Синих изнутри, раз уж Боги дали им шанс просочиться в самое их логово. В этой истории они не будут жертвами. Она сообщает Бейлону, что собирается увлечь самого короля и стать его фавориткой. Что с того, что она обручена с Эймондом? Разве короли не вольны брать то, что им хочется? К ее удивлению, Бейлон воспринимает ее слова совершенно спокойно, чтобы в следующее мгновение огорошить ее своим решением — еще более ужасным и отвратительным, чем ее желание продать себя врагу. — Ты готова? Вздрогнув, Элейна обернулась. Она так погрузилась в воспоминания, что не успела заметить приближения мужа. Против воли она залюбовалась им. Серьезное лицо с решительным подбородком, внимательные глаза, на дне которых в мгновения его хорошего настроения можно было заметить смешинки, короткие, чуть вьющиеся волосы ласково трепал ветер, и Элейне захотелось запустить ладонь в эту шевелюру, почувствовать на талии крепкие руки и прижаться к его груди. Пора было уже признаться самой себе в этом преступном влечении к узурпатору. Сложно было устоять перед этим человеком, в каждом жесте, взгляде и даже голосе которого сквозила властность. Боги наделили Эйгона Таргариена удивительной способностью убеждать, своими речами сея зерна сомнений даже в душах неприятелей и скептиков. Вот и Элейна, для которой самой притягательной мужской чертой был острый ум, не сумела устоять. Да, она слегка заигралась, завлекая его в свои сети. Но это не страшно, ведь когда все закончится, она забудет его так же легко и быстро, как позволила вспыхнуть в груди увлечению. Эйгон Таргариен был, пусть и достаточно соблазнительным, но всего лишь промежуточным звеном в ее цепи, цепляясь за которую, она целенаправленно карабкалась вверх. А то, что ее к нему влекло… так даже проще играть свою роль. Поначалу ей казалось, что ничего-то у нее не выйдет. Эйгон был учтив, но сдержан. Увлечен ею, но, казалось, видел ее насквозь. Порой она задавалась вопросом — кто с кем играет? О, ни его жадный взгляд, обращенный на ее губы, ни неосторожные прикосновения не оставались без ее внимания. Он желал ее, как женщину, но Элейне этого было мало. Потребность плоти изменчива и непостоянна. Женщину, что рассчитывает поработить мужчину, лишь играя на его похоти, можно лишь пожалеть. Чтобы сделать мужчину рабом, нужно просочиться в самую его душу, пустить там корни и оросить ее своими собственными соками. Так писала в своих мемуарах знаменитая искусительница Дейнис Нохэйлор, а у Элейны не было причин сомневаться в словах той, что всю жизнь вертела окружающими ее мужчинами, подобно детским вертушкам. Итак, ей нужно было завладеть его разумом, а разум Эйгона Таргариена оставался для нее неприступной крепостью. Пока Бейлон претворял в жизнь свою часть их амбициозного плана, она продолжала глупо топтаться на месте. И когда Элейна почти отчаялась, счастливый случай вернул ей решимость и уверенность в том, как следует поступить. Хелейна Веларион весьма неудачно упала с лестницы, повредив позвоночник. Что это было, воля Богов или недрогнувшая рука Порочного принца? Как бы то ни было, Элейне это было на руку. Она решила рискнуть. Заявиться к королю с предложением взять ее в жены было само по себе безрассудной дерзостью. Но объяснить ему свое желание не безграничной любовью до гроба, а обычной расчетливостью и эгоизмом… это было гениально до идиотизма. Эйгон мог вышвырнуть ее за шиворот из своих покоев, но она отчего-то была уверена, что он этого не сделает. Ибо Элейна успела его неплохо изучить за последние месяцы. Эйгон был хитер и прагматичен, и именно эти качества он ценил в людях, его окружавших. Глупая женщина вызвала бы его смех, наивная, самовлюбленная дурочка — жалость и раздражение, мечтательная невинность — скуку. Нет, не таких женщин он желал бы видеть рядом с собой, а опасную, жестокую, проницательную и искусную… соперницу, жизнь с которой была бы подобна поединку. На счастье Элейны, именно эту роль ей не приходилось из себя вымучивать. Ибо именно такой она и была. — Чтобы подняться в небо? Ну и вопросы вы задаете, Ваша милость! — рассмеялась она, оглядываясь в сторону входа в Логово, откуда уже показалась голова Солнечного Огня. Дракон ее мужа был удивительно красив: с переливающейся на солнце золотистой чешуей и бледно-желтыми перепонками на крыльях. Следом за Солнечным Огнем драконоблюстители вывели Гискара. Широкая улыбка сама собой расцвела на лице, когда до Элейны донесся укоризненный клокот, с которым ее друг, еще даже не выйдя наружу, встречал ее. Если дракон Эйгона был подобен полуденному солнцу, то Гискар был воплощением самой темной ночи. Угольно-черная чешуя, перламутровая на шее и спине и матовая на груди и крыльях была причиной особой гордости Элейны. Только небольшие рожки на морде, шее и хвосте слегка отливали коралловым цветом, в остальном чернота его чешуи была столь всепоглощающей, что драконоблюстители нередко ворчали о том, как им сложно отыскать Гискара в глубинах Логова, когда тот не желает показываться. Разумеется, это было до того, как он подрос до таких размеров, что мог свободно перекусить пополам крупного быка. — Rytsas, Ghiscar, — шепнула Элейна, подойдя навстречу к дракону и нежно поглаживая чешуйчатую шею. — Anha de nektilen. Kesys ondor avy va'oregon, munõ aõrri, anha mastan ketod sâerro. В ответ Гискар мотнул головой из стороны в сторону, как бы говоря, что она неисправима, раз посмела снова оставить его одного на целых восемь дней. Впрочем, возмущение его было наигранным, ибо, она чувствовала — он тоже был безмерно рад ее видеть. Если и было на свете существо, способное заглянуть в самые потемки ее души, то это был Гискар. Элейна была убеждена, что они с драконом, вылупившимся в ее колыбели на третий день после ее рождения, делили одну душу на двоих. За долгие годы, пока Элейна томилась в Красном замке, Гискар был таким же пленником в Логове. Ей позволялось навещать дракона в Логове, ему позволялось летать вокруг Королевской Гавани в одиночку, но никогда — вместе с наездницей. И лишь брак с Эйгоном, пусть и частично, сорвал с них эти тяжелые, врезáвшиеся в плоть кандалы. С тех пор они с Гискаром не раз поднимались в небо, упиваясь иллюзией свободы. И только Солнечный Огонь и Эйгон, бывшие их неизменными спутниками, разрушали эту идеальную иллюзию. Элейна обернулась на мужа. Оказывается, тот уже успел оседлать своего дракона и с непонятным выражением глядел теперь на нее. Королева азартно улыбнулась и поспешила занять свое место. — Sovẽtẽs! — с запалом крикнула она. Гискар сделал несколько шагов, поднимая пыль, и в пару взмахов взмыл в небо. Элейна восторженно засмеялась и, когда они оказались достаточно высоко, направила дракона в восточном направлении, в сторону моря. Гискар, улавливая ее воодушевление, делал быстрые взмахи крыльями, рассчитывая оторваться от погони. Они облетели порт и свернули в сторону каменистых островов, отделявших Королевскую Гавань от Дрифтмарка. Вскоре из густого тумана выступили черные скалы, и когда Элейна уже решила, что в этот раз победа за ней, снизу, из тумана, раздался победный рев Солнечного Огня. Элейна только и успела потянуть на себя ремни, чтобы избежать столкновения, как золотистый дракон пролетел прямо под ними, шутливо пихнув их хвостом. Солнечный Огонь нырнул вниз и в следующую минуту лихо приземлился на побережье острова. Не сдержав разочарованный возглас, Элейна полетела следом. Там, на берегу ее встретил чрезвычайно довольный собой Эйгон, даже не пытавшийся скрыть нахальной усмешки. — Ты жульничал! — крикнула Элейна, спрыгивая вниз, под поддерживающее рычание Гискара. — Сперва ты дал мне фору, а затем летел в тумане, зная, что там солнечные блики будут меньше отражаться от чешуи Солнечного Огня. Чтобы я тебя не заметила! Она ткнула его в грудь кулачком, отчего вовсю веселящийся Эйгон даже слегка покачнулся. — Это называется стратегия боя, любовь моя, — продолжая улыбаться, принялся инструктировать Эйгон, приобняв ее за талию. — Правильно используя сильные стороны своего дракона, ты можешь победить даже более крупную особь. — Не знала, что мы сражаемся, — проворчала Элейна. Эйгон снисходительно поглядел на нее сверху вниз, затем потянул в сторону высокой скалы, где можно было удобно разместиться в тени. Солнечный Огонь и Гискар выясняли отношения, судя по насмешливому оскалу первого и глухому рыку второго, причем все еще раздосадованный поражением Гискар выступал в роли провокатора, а Солнечный Огонь с высоты своих пятидесяти восьми лет только лениво рыкал, да отмахивался хвостом. Элейна опустилась рядом на песок, только сейчас заметив, что с волос Эйгона капала вода, да и одежда на нем была влажной — он летел низко, через туман. Действуя по наитию, девушка плотнее запахнула на нем камзол и крепко прижалась, помня, как в детстве Джейс также обнимал ее, желая согреть. В ответ Эйгон благодарно обнял ее, устраивая на своем плече. — Если бы я желал тебя убить, — проговорил Эйгон спустя пару мгновений, — ты была бы уже мертва, даже будь Гискар крупнее и сильнее. Мастерство драконьего наездника заключается не в том, насколько красивые пируэты он может выписывать в небе, а в том, насколько он эффективен с связке со своим драконом, как боевая единица. Гискар не самый крупный дракон, но он быстр и ловок, изворотлив и бесшумен в полете. У него есть еще одно преимущество, догадываешься, какое? Элейна задумчиво поглядела в сторону драконов. Солнечный Огонь отражал каждый луч солнца, а вот Гискар, казалось, поглощал их. В солнечную погоду золотистый дракон Эйгона мог использовать солнце, как союзника, слепя противников бликами и прячась в его лучах. А вот Гискар… — Он незаметен ночью, — догадалась Элейна, и по одобрительному взгляду мужа поняла, что именно этого ответа он от нее и ждал. — Знай сильные стороны своего дракона и противников. Тогда ты сможешь выйти победителем почти из любого боя. Но что еще важнее, ты научишься предугадывать исход боя еще до его начала, и в случае, если шансы малы, избежишь сражения. Элейна пристально поглядела на него. Эйгон выглядел полностью расслабленным, когда, слегка прищурившись, глядел вдаль и слабо улыбался. Еще несколько дней назад он попрекал ее безразличием к драконьему наследию, а сейчас, как ни в чем не бывало, рассуждает о битвах между драконами. А еще смел упрекать ее в противоречии! Лицемер! — Ты говоришь о сражении драконов с драконами, — сухо произнесла она, чувствуя, как от одного этого предложения внутри что-то сжимается. Эйгон ответил не сразу: — Я лишь хочу, чтобы ты стала лучшей наездницей в нашем доме. После меня, разумеется, — с напускным легкомыслием отмахнулся он. Элейна не повелась, продолжая выжидающе сверлить его глазами. Эйгон обреченно вздохнул. — Когда умер мой отец, — медленно начал он, — мы все были детьми и многого не понимали. Но теперь ты, как и я, знаешь, какой катастрофы тогда удалось избежать. Одно упущение — и драконы заплясали бы в огненном танце, сжигая и себя, и все окружающее. Я не желаю думать даже о возможности повторения истории, но нужно уметь смотреть в глаза правде. — И в чем же она заключается? — Элейна отодвинулась, выпрямляясь. Ладони вспотели, а сердце отчаянно колотилось в груди. Эйгон медленно повернулся к ней и с самым серьезным видом ответил: — Драконы — наше все, Элейна, — он перешел на высокий валирийский. — Они — наше достояние. Им чужды амбиции и тщеславие, алчность и подлость. Но не их наездникам. А наездников за последние несколько десятков лет развелось несколько многовато. Ты достаточно умна, чтобы понимать опасность, которую это за собой влечет. — Ты думаешь… — Я хочу лишь одного, — Эйгон твердо посмотрел ей прямо в глаза, и у нее не осталось сомнений в его искренности. — Я хочу, чтобы наш дом процветал. Чтобы королевства, полученные нами в наследство от Эйгона Завоевателя и Джейхейриса Миротворца, процветали. Я хочу, чтобы после нашей смерти потомки не проклинали нас за ошибки, нами совершенные. — Эйгон протянул руку и заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо, после чего уже мягче прошептал: — И еще я хочу, чтобы ты умела себя защищать. Он подался вперед, оставив на ее губах невесомый поцелуй, потом, сцепив руки в замок на коленях, отстраненно уставился на разлегшихся на песке драконов, как бы говоря, что разговор окончен. Гискар, все еще время от времени обиженно фыркавший, тем не менее устроился под боком старшего товарища и умиротворенно прикрыл глаза. Солнце медленно клонилось к закату, разрисовывая небо в удивительную палитру цветов. Небесно-голубой плавно переходил в темно-синий, белесые облака выглядели темно-серыми вперемешку с нежно-розовым, а на западе небо окрасилось в мягкий янтарный, переходя в густой оранжевый цвет около ярко-желтого диска, опускавшегося к горизонту. Солнечные лучи отражались от поверхности воды, превращая море в жидкое золото, стремящееся к недосягаемому берегу. Вселенной было невдомек, что здесь, на земле, люди не умели просто жить и радоваться каждому дню, наслаждаясь дарованной им красотой. Что их непокорные души были в вечном поиске чего-то недоступного и запретного. Элейна же, растерянная и опустошенная, наблюдала за профилем мужа. То был первый раз за почти три месяца их брака, когда он говорил с ней столь откровенно. Значит, Эйгон допускает мысль о возможности внутрисемейной борьбы, в которую неизбежно будут вовлечены и драконы. Но если так… какие меры он готов предпринять для этого? И почему он желает обучить и защитить ее? Он настолько доверяет ей, что уверен: Элейна никогда не повернет своего дракона против него? Или ее жизнь для него важнее… важнее чего? Элейну охватило отчаяние. Этот человек, и без того бывший для нее загадкой, теперь поставил перед ней еще больше вопросов. А еще, в глубине ее души заворочалось предательское чувство, которое она никак не должна была допускать по отношению к врагу — уважение. Невольно Элейна противопоставила Эйгона с Бейлоном. Там, где ее брат жаждал разрушения, Эйгон стремился к созиданию. Он желал мира, как и его покойный отец, только, в отличие от Визериса, он был наделен стержнем. Бейлон же был отражением Порочного принца, который всю свою жизнь жил согласно девизу Грейджоев: «Мы не сеем». Все эти мысли и сомнения, пробудившиеся в ее душе парой коротких фраз, казались изменническими и трусливыми, противоречившими всему, что она знала и во что верила. Тряхнув головой, Элейна решила подумать об этом после. — Эйгон, я бы хотела поговорить о Бейлоне, — осторожно начала она, подмечая, как напряглись его плечи. Значит, по этому льду стоит ходить очень осторожно. — Твое решение полностью справедливо, но не кажется ли тебе, что тем самым ты нарушаешь многовековые устои Ночного Дозора? — Твой брат не вступит в Ночной Дозор, а потому по истечении пяти лет никакие клятвы не будут для него препятствием, чтобы покинуть Стену, — безапелляционно отрезал Эйгон. — Считай, он будет их гостем на ближайшие пять лет. — Да, — Элейна ласково провела рукой по его волосам. — Но как отнесутся к этому сами братья Ночного Дозора? Ведь раньше такого никогда не было. С какой стороны ни погляди, а это вмешательство в их обычаи, навязывание новой воли. Наконец, они северяне, одному Неведомому известно, что у них на уме. — И что же ты предлагаешь? — усмехнулся Эйгон, искоса глядя на нее, словно заранее знал ее ответ. — Поступи, как твой отец поступил с моим в свое время. Сошли его в Эссос на время. Вермитор может оставаться в Логове, если пожелаешь. Таким решением ты не оскорбишь Ночной Дозор и не унизишь собственного родственника перед глазами всего Вестероса. Ветер переменился, дуя с севера. Краем сознания Элейна невпопад подумала, что ему должно быть холодно во влажной одежде под промозглым ветром. Эйгон с минуту молчал, продолжая криво улыбаться. Затем провел рукой по ее подбородку жестом одновременно нежным и хозяйским. — Ты так быстро учишься, Элейна… — шепнул он. — И, видят Боги, тебе хочется подчиняться. Но не забывай одно: я не один из тех юнцов, которым ты умело пудрила мозги на балах. Я даже не Бейлон и не Джекейрис. Мое решение останется неизменным. Твой брат отправится на Стену и прослужит там ровно пять лет с остальными братьями Ночного Дозора, где я смогу следить за ним, а после вернется в столицу. Что до Ночного Дозора — ты же не думаешь, что я не обсудил этот вопрос с их Лордом-командующим? Я расстроюсь, если решу, что ты считаешь меня столь недальновидным. Он хмыкнул ее удивленному виду, вновь отворачиваясь. Что ж, этот бой она с треском проиграла, но попытаться стоило. Как же самонадеянно было с ее стороны думать, что она сможет манипулировать человеком, сместившим собственную мать с Железного трона. Никогда не стоит недооценивать противника. Особенно если этот противник делит с тобой брачное ложе. Тут вдалеке послышался рев. Они с Эйгоном одновременно повернулись в сторону звука. Солнечный Огонь авторитетно приоткрыл один глаз, а то время как бойкий Гискар тут же любопытно вытянул шею. Вдалеке две широкие тени, постепенно увеличиваясь в размерах, плавно приближались в их сторону. Элейна прищурилась. — Это Морской Дым? — неуверенно спросила она. Эйгон кивнул: — И Арракс. Драконы сделали небольшой круг почета над их головами, а затем полетели дальше, в сторону Королевской Гавани. — Но зачем они летят в столицу? — не скрыла удивления Элейна. — Их пригласила мать, — спокойно ответил Эйгон. — Она решила примерить на себя роль Алисанны Доброй и устроить браки всех неженатых родственников. В этот раз на жертвенный алтарь поднимется старший сын дяди Лейнора. — Вот как. — Да, — Эйгон небрежно потянулся. — Она хочет обручить Люцериса со старшей дочерью Джейсона Ланнистера. Он поднялся на ноги и принялся отряхиваться, не видя, как вытянулось лицо его жены. Лейна Веларион никогда не делала ничего бесцельно. Если она именно сейчас вознамерилась женить племянника на дочери Великого лорда, значит, им нужно войско Запада, либо золотые рудники лорда Ланнистера. Либо… Элейна оценивающе поглядела на мужа. Что же вы задумали, Ваше величество?

***

Грезить о том, как наденет на голову корону, Элейна начала приблизительно лет в четырнадцать. Сначала то были мелочные, полушутливые и ненавязчивые мечтания о том, как она поквитается с придворными девицами, смевшими взирать на нее сверху вниз. Затем своеобразное неприязненное восхищение Лейной Веларион и тайное желание походить на нее, позднее взращенные в ее душе зерна ненависти и жажды отмщения. И лишь после эти чувства оформились во вполне реальное стремление к власти. Соториос мог подождать. Однако быть королевой оказалось несколько затруднительно. Первые дни после свадьбы она понятия не имела, что ей делать со своим новым статусом. Элейна никак не могла привыкнуть к толпе служанок, что одевали, раздевали, купали, расчесывали ее (они бы еще покормили её с ложечки!), массировали ей ноги в конце дня и вообще старались предвосхитить любое ее желание. В остальном ее жизнь мало изменилась, если не считать того, что отныне ее повсюду окружали подобострастие и угодливость, находившие отражения в обращенных на нее взглядах и улыбках. Люди, что прежде не замечали ее, теперь при виде нее торопливо кланялись с неизменным «Ваша милость» на устах. Элейна милостиво кивала и проходила мимо, высоко подняв подбородок, а сама недоумевала. И это все? Разве жизнь королев состоит из этой беспросветной праздности и безделья? Разве не должна королева-мать наставлять свою преемницу, перекладывать на нее часть своих обязанностей, дабы та набиралась опыта? Разумеется, ожидать от Лейны Веларион подобного было бы еще более оптимистично, нежели верить, что Бракены или Блэквуды однажды забудут свои многовековые обиды и окончательно побратаются. Но примерно через неделю Элейна поняла, что Сияющая Королева изолировала её от дворцовых дел. Все обязанности по управлению замком, все решения, крупные и мелкие, по-прежнему оставались на плечах Лейны, не желавшей наделять невестку хотя бы намеком на власть при дворе. Было ясно, как день — Лейна видела в Элейне соперницу. Это открытие одновременно разозлило и польстило ее самолюбию. Выходит, Лейна ее опасается, ведь беззубых волков никто не боится. Однако ситуацию надо было исправлять, вот только как? Поразмыслив, Элейне решила действовать мягко и плавно, начав, в первую очередь, с придворных. Стереть из их памяти образ бесправной заложницы, заставить принять неизбежность перемен и сделать выбор в ее пользу — что может быть проще? Стоило добавить, что двор также оказался в весьма щекотливом положении. С одной стороны была Сияющая Королева, чей прекрасный лик уже давно не вводил никого в заблуждение, ибо все знали, какая под ним скрывается ведьминская сущность. С другой — юная королева, в тени которой порой угадывались очертания Порочного принца. Элейна была темной лошадкой для всех, но за ней было будущее. Никто не сомневался, что их ожидает впечатляющее противостояние, вот только чью сторону поддержать? Большинство предпочитало выжидать и наблюдать, но были и те, кто спешно делал ставки и стремился быть в числе первых, кто завоюет доверие и расположение новой королевы. Однако даже подобная позиция придворных плутов нисколько не облегчала задачу Элейны, которой из множества бесполезных словоблудов и нахлебников нужно было отыскать действительно ценные алмазы. Сложнее всего было с особо закостенелыми лордами и леди, считавшими, что юный возраст и неопытность новой королевы развязывают им руки, давая право общаться с ней снисходительно-наставническим тоном, давать непрошеные и зачастую выгодные им самим советы, настраивать против собственных недругов и подбивать на различные интриги. Элейна слушала, улыбалась и ставила себе мысленные галочки. Поставить на место этих напыщенных жирдяев и старых жаб она всегда успеет. Пока же ей нужны были союзники, а уж создать себе врагов у нее еще будет возможность. Первый выбор пал на Тиланда Ланнистера, входившего в Малый совет. Этот человек и раньше не раз намекал ей исподволь, что дочь принцессы Рейниры всегда может положиться на него. И когда Элейна спросила его напрямую, ответ пятидесятилетнего Ланнистера был однозначен: «— Когда-то многие верили, что придет день, и мы преклоним колени перед вашей матушкой. Но карты легли иначе, и я с радостью заявляю, что отныне мои способности, мой опыт и мои силы принадлежат ее дочери, королеве Элейне». Звучало крайне трогательно, правда, не успела Элейна восхититься его преданностью, как Тиланд скромно добавил, что он руководствуется не только и не столько вопросом сентиментальной верности, сколько собственной выгодой. Как оказалось, Лейна Веларион никогда не жаловала старину Тиланда, и единственной причиной, по которой он продолжал оставаться в Малом совете, было ее решение держать потенциального противника как можно ближе и нежелание портить отношения с Утесом Кастерли. Тиланд отдал должное смекалке, с которой Сияющая Королева двенадцать лет назад вместо того, чтобы изгнать человека, едва не вставшего под знамена Чёрных, предпочла купить его преданность. «— Продавший свою преданность однажды так же легко распрощается с ней вновь», — возразила тогда Элейна, вызвав улыбку обаятельного блондина. «— Вы, безусловно, правы, Ваша милость. Но порой приходится выбирать меньшее из двух зол. Посудите сами: изгони меня королева, не имея твердых оснований обвинить меня в измене, она настроила бы против себя дом Ланнистеров, даровав Чёрным возможность усилить союз. А дав мне шанс, она предоставила моему дому и мне выбирать — неблагодарную преданность проигравшим или самих себя». «—И что же вы выбрали?» «— Преданность проигравшим… и самого себя, — сверкнул глазами Тиланд, отпивая из кубка. — Я получил жесткий урок, как и ваша семья, и больше наступать на прежние грабли не намерен. Но я готов поддержать вас в борьбе против Сияющей Королевы, потому что я выбираю будущее, которое за вами». «— Милорд, — невинно округлила глаза Элейна. — О какой борьбе вы говорите?» «— Полно, Ваша милость, — подмигнул ей мастер над монетой. — Я думал, мы понимаем друг друга». Так Элейна обзавелась своим первым союзником, хитрым и опытным настолько же, насколько и скользком. Союзником, который ясно дал ей понять, что не собирается более рисковать своей шкурой во имя Черной принцессы, но с удовольствием вступит в игру за ее дочь-королеву. Позднее он научил ее, с кем из придворных лучше наладить отношения, а кого можно будет принять в свою маленькую коалицию, кто безоговорочно предан Сияющей Королеве и с кем лучше держать уши востро. Элейна прислушивалась к его советам, с чем-то соглашалась, а что-то оспаривала, делала выводы и готовилась. Корни Сияющей Королевы были слишком прочны и слишком глубоки, чтобы ее можно было вырвать в одночасье, но если Элейна и могла похвастаться чем-то, так это терпением. Единственный, с кем она отчаянно хотела переговорить без свидетелей, но не имела возможности, был Бейлон. Со дня его приезда прошло несколько дней, и удобного случая все не выпадало. Слишком много любопытных и приглядывающих за ними обоими глаз было направлено на молодую королеву и ее опального брата. Вместе с Джейсом и Рейной они ужинали, отдыхали в саду, но наедине оставаться не решались. Случай выпал неожиданно, когда местные лесничие сообщили, что видели в Королевском лесу Юго-западного бородавочника. Эйгон, Эймонд, Криган Старк и несколько лордов в компании пажей и оруженосцев отправились в лес, предвкушая хорошую охоту. Сидя на кушетке перед зеркалом, Элейна наблюдала, как служанка бережно распускала ее замысловатую косу, чтобы заплести ее вновь. Сегодня ночью ей предстояло спать в одиночестве, как и в предстоящие несколько ночей. Непривычная досада и раздражение сделали ее сварливой на весь день. Прислушавшись к себе, Элейна с удивлением поняла, что привыкла засыпать в объятиях мужа, слушая перед сном его тихий голос. Уж не по нему ли она начала скучать? Вот еще! Какие только глупости не лезут в голову после плотного ужина! — У вас очень красивые волосы, Ваша милость, — робко похвалила служанка, заметив мрачное расположение духа королевы. Элейна одарила ее сдержанной улыбкой, не коснувшейся глаз. Уж с кем с кем, а со слугами она всегда была добра. Настолько, насколько умела. В дверь постучали, и приставленный к ней сир Рикард оповестил, что принц Бейлон просит аудиенции у королевы. Бейлон избрал для посещений время, когда грань между позволительным и неприличным становится особенно тонкой. Очередной бунт с его стороны, очередная игра на острие ножа — только так ее брат, по всей видимости, и мог чувствовать жизнь. Королева с самым недовольным видом кивнула, затем, взяв из рук служанки гребень, велела ей оставить их с братом наедине. Спустя минуту в покои пружинистой походкой вошел Бейлон и, не размениваясь на любезности, тут же повалился на широкую кровать. Элейна, нахмурившись, обернулась. — Я не позволяла тебе ложиться на мою кровать. — О, — протянул брат. — Не помню, чтобы раньше ты облагала меня такими запретами. Элейна негодующе встала, положив гребень на консоль. — Ты не понимаешь? Я теперь королева. Если нас уличат в неподобающем поведении… Бейлон и бровью не повел. И как он не понимал! Это раньше они могли хоть до полуночи коротать время друг у друга, могли невинно сидеть в саду, прислонившись плечами — теперь подобной роскоши у них не было. Малейшее подозрение способно было разрушить все, к чему они стремились последние два года. — Не уличат, — отмахнулся брат. — Твой венценосный супруг сейчас вовсю гоняет свиней в компании этого тупицы Старка и Эймонда. Что касается твоего гвардейца, нет ничего более естественного, чем желание брата навестить сестру. И говоря об этом… разве ты не скучала по мне? Человек, мало знающий Бейлона Таргариена, решил бы, что вопрос задан шутливо. И только Элейна, видевшая его насквозь, уловила нотки сомнений и опасений в его голосе. Девушка закатила глаза и уселась на краешек постели, наблюдая за реакцией брата. Бейлон взирал на нее с настороженностью пса, чувствующего, что хозяин собирается его бросить. Элейна осторожно провела рукой по его щеке, оглаживая большим пальцем неровную линию шрама. Лишь вблизи был заметен еще один тонкий шрам на подбородке. Черты лица Бейлона слегка заострились, взгляд… нечто новое плескалось на их дне, но она никак не могла понять, что именно. — Ты даже не представляешь, как сильно я скучала, — искренне прошептала она. Это было правдой. Бейлон всегда был центром ее жизни, ее ориентиром. Элейна могла представить свою жизнь без отца, без матери и даже без Джейса, но не представляла ее без Бейлона. Он заполнял собой каждый ее день, постепенно превращаясь в неотъемлемую часть нее. Вот только Элейна не стала добавлять, что со временем его отсутствие перестало ощущаться так остро, так нестерпимо. Бейлон прищурился, выискивая на ее лице следы лжи. — Меня так злит, что пришлось подарить твою невинность ему, — выдохнул он. — Видят Боги, кузену придется дорого заплатить за это. Элейна промолчала. Неприятное ощущение скребущихся кошек, возникшее в ее груди во время того последнего полета с Эйгоном, вновь дало о себе знать. Правильно ли они поступают? Они так рвались к власти, но были ли они достойнее Эйгона, или в них говорило исключительно желание мести? Бейлон, по-своему расценив ее молчание, притянул ее к себе и поцеловал. Она с готовностью ответила ему, как делала это много раз прежде, отстраненно отмечая, что что-то изменилось. Раньше его поцелуи были страстными, но не лишенными братской нежности, сейчас же он делал это жестко, требовательно, собственнически. На грани грубости. Это война изменила его, незаметно ожесточив и пробудив нечто темное, дремавшее внутри? Или то была… ревность? Элейна не успела как следует распробовать эту догадку на вкус, как Бейлон жадно припал к ее шее, медленно притягивая ближе и сжимая сквозь ткань платья округлость бедра. Девушка запоздало догадалась о его намерениях, лишь когда он начал разворачивать ее, чтобы уложить на перину. Элейна охнула, слишком резко оказавшись прижатой к постели, придавленная мужским телом. — Нет, стой, Бейлон! Элейна уперлась руками в его грудь, отстраняя, но Бейлон даже не обратил внимания на ее протест, что-то глухо промычав. Неожиданно для самой себя Элейна запаниковала. Она начала активнее сопротивляться, изворачиваясь и тихо шипя. Кричать было нельзя, иначе Бейлону будет подписан смертный приговор. Однако все ее жалкие попытки спихнуть его воспринимались братом как некая игра. С трудом согнувшись, Элейна пихнула его коленом в живот, и только после, ошеломленный, он остановился. Девушка тут же вскочила с кровати, подобно перепуганной кошке, и отошла на безопасное расстояние. Сердце бешено колотилось в грудной клетке, грудь сжималась от пережитого страха, волнения, чего угодно, но только не от возбуждения. С минуту Бейлон молчал, переваривая произошедшее. — Почему? — наконец недовольно нахмурился он. — Ты говорила, что желаешь сохранить невинность, дабы наш драгоценный кузен остался доволен. Что мешает тебе теперь? Мне кажется, я проявил достаточно терпения, не находишь? Хотелось бы знать, почему! То, что Бейлон желал большего, не было для нее секретом, однако до сих пор в его отношении к ней преобладала забота и нежность старшего брата. Он никогда не принуждал и не давил на нее, довольствуясь лишь невинными поцелуями, да пару раз не совсем невинными ласками. В первый раз он попытался получить больше незадолго до своего побега, но тогда Элейна мягко его остановила, объяснив свое нежелание необходимостью хранить невинность, коль скоро она собралась очаровать самого короля. Знала она также и то, что однажды они все же переступят эту черту, и это воспринималось ею так же неизбежно и закономерно, как приход осени или наступление ночи. Так отчего же, когда не осталось никаких видимых преград, она так испугалась? Все ее существо воспротивилось этому, хотя раньше его умелые касания не вызывали отторжения. Перед глазами непрошено вспыхнуло лицо Эйгона, его нечитаемый взгляд, с которым он глядел на нее еще сегодняшним утром, пока она кошкой ластилась к нему в поисках ласки, теряя грань между игрой и собственными желаниями. Неужто в ней пробудилась совесть?! Глупости! Элейна была способна идти по головам ради своей цели, разве может супружеская измена стать для нее непреодолимой преградой? Бейлон все еще ждал ответа, медленно закипая, судя по потемневшему взгляду. — Если мне случится понести, я хочу точно знать, кто отец этого ребенка, — отрезала она, испепеляя его гневным взглядом. Лучшая защита — это нападение, не так ли? Казалось, такой ответ брат ожидал услышать меньше всего. — Вот как. Ты, как обычно, практична, сестренка, — натужно усмехнулся Бейлон, поднимаясь с кровати и пересаживаясь в кресло. Элейна поджала губы, не прокомментировав упершиеся в стол ботинки. Бейлон помнил, что она терпеть не могла этот его жест, и намеренно злил ее в отместку за отказ. — И как часто он посещает твои покои? — обманчиво спокойно спросил Бейлон, с преувеличенным интересом рассматривая свои ногти. Элейна тянула время, нарочито неторопливо наливая себе вина и делая несколько глотков. Прохладная жидкость растеклась по пищеводу, принося успокоение. — Почти каждую ночь. Она решила не врать, но не стала упоминать, что не каждый раз они занимались любовью. Порой Эйгон, закончив дела, приходил к ней запоздно, когда Элейна уже видела седьмой сон. Тогда он просто раздевался и ложился рядом, прижимая ее к себе. Это была его маленькая слабость, о которой знала лишь она, — Эйгон любил прикосновения и объятия. Взгляд Бейлона застыл, после чего его губы растянулись в злой ухмылке: — Смотрю, ты отменно вжилась в свою роль, раз Эйгон так пленился. А тебе? Нравилось исполнять свой супружеский долг, пока я воевал? Было приятно ублажать узурпатора? Язвительный ответ так и вертелся на языке, но с Бейлоном так было нельзя. Грубостью от него ничего не добиться. Элейна криво улыбнулась и, подойдя ближе, уселась к нему на колени, вынуждая убрать ноги со стола. Как в детстве. Бейлон напрягся, однако попыток ее скинуть не сделал. — Попрекаешь меня тем, на что когда-то сам дал добро, братец? — промурлыкала она, поднося кубок к его лицу. — И уже жалею о том, что однажды повелся на твои красивые речи, — проворчал брат и отпил из протянутого кубка. Элейна с удовлетворением отметила, что брат начал медленно оттаивать. Не умел он подолгу на нее злиться. — У тебя нет причин для ревности, мой милый, — она обхватила ладонями его лицо и поцеловала в лоб. — Я всегда принадлежала только тебе, так было и так будет впредь. Эйгон Таргариен должен сперва оказаться в моих руках, если ты желаешь стать королем. Хищное, алчное выражение проступило на красивом лице Бейлона, которое даже уродливый шрам не сумел испортить. Он задумчиво погладил ее спину уже без намека на страсть. А Элейна усмехнулась, понимая, что вновь сумела надавить на его слабое место, отвлекая от неприятной темы. — Ты говорил с родителями? — Элейна перешла к теме, волновавшей ее с самого возвращение брата. Бейлон кивнул. — И? — Ты была права с самого начала: мать никогда не согласится обделить Джейса, потому я пообщался с отцом. Все-таки наш отец тот еще засранец, — хмыкнул он. Элейна вопросительно приподняла бровь, намекая, что ждет продолжения. Бейлон сделал еще один большой глоток и покрутил кубок в руке, прежде чем продолжить: — Я ввел в наш первоначальный план некоторые коррективы, — как ни в чем не бывало уведомил Бейлон. — Знаю, ты не любишь моей самодеятельности, — добавил он, заметив, как похолодел взгляд сестры, — но ты не видела того, чего я сполна насмотрелся на Драконьем Камне. — Что это значит? — строго спросила Элейна. — Обожаю, когда ты становишься похожа на мейстера, — ухмыльнулся Бейлон, но тут же посерьезнел. — Наши родители сильно изменились. Это уже не те люди, какими их помнят окружающие. Наша мать сломлена, хоть и пытается держаться за осколки своей былой власти, а отец думает только о пережитом много лет назад унижении и мести за это унижение. Рейнира и Деймон презирают друг друга, но держатся друг за друга по одной-единственной причине — Синие. Тот самый общий враг, что объединяет их, но что будет, когда этого врага не станет? — Что. Ты. Сделал? — медленно отчеканила Элейна, в которой с каждым сказанным словом брата крепло подозрение, что он умудрился заварить такую кашу, что теперь вынужден оправдываться. — В ночь после моего возвращения из Тироша я пришел в кабинет отца, — начал он неторопливо. — Я начал издалека, с тех далеких времен, когда еще лорды не присягали матери, а у Визериса все еще не было сына. Сделав вид, что всего лишь рассуждаю об абстрактных материях, я спросил, что было бы, если бы вдруг все Синие внезапно передохли, кто бы сел на трон. Я напомнил, что Веларионы после смерти Визериса устроили все таким образом, будто дядя сам отменил свою волю, лишив мать права наследования. Это было довольно умно, ведь единственной опорой, на которой держались материнские притязания на Железный трон был Визерис и его королевская воля. А кто она теперь? Обычная принцесса. Элейна кивнула, внимательно слушая, но не улавливая связи с их планом. — Я предположил, что если все Синие фигуры вдруг исчезнут с доски и останутся только Черные, первым в очереди на трон будет уже не Рейнира, женщина, чьи притязания в этот раз не подкреплены ничем, а Деймон, мужчина, в пользу которого будет так же говорить Великий Совет, созванный Миротворцем, на котором дочь наследника обошли стороной в пользу его же племянника, женщину — в пользу мужчины. Наконец, когда погиб Эймон, его место занял его брат, мой тезка, а не Рейнис. Элейна беззвучно открыла рот. Затем закрыла, так и не найдясь, что сказать. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы собрать весь пазл бейлоновой игры воедино. В ярости она соскочила с его колен, неловко задев его руку, отчего часть вина расплескалась на Бейлона. — Ты сошел с ума?! — зашипела она, вне себя от гнева. — Ты должен был договориться с обоими родителями! С обоими! Рассказать им, что Джейс даже не желает трона, в отличие от тебя, что мы готовы поддержать родителей, если они объявят тебя наследником в обход Джейса! А что сделал ты?! — Успокойся, — невозмутимо отозвался Бейлон, недовольно отряхивая капли вина с кожаного камзола. — Ты не хуже меня помнишь, что наши шансы договориться с родителями были не то, чтобы велики. Мы даже продумывали, что будем делать, если те откажутся. Я решил вопрос чертовски идеальным образом. Элейна сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. — И как он отреагировал? — с сомнением спросила она. — О, поверь, мои слова разливались сладким медом в его черствой душонке, — скривился Бейлон. — Он не желал этого показывать, но я посеял эти опасные зерна в его душе. Осталось только дождаться, когда они прорастут. Когда это случится, когда мы окончательно уничтожим эту Синюю опухоль, я уверен, Деймон захочет оставить трон себе. Наверняка, будут еще люди, что предпочтут видеть королевой Рейниру. И тогда мы с тобой поддержим его, как драконьи всадники, при условии, что своим наследником он объявит меня. Все будет выставлено так, будто Джейс отказался от трона в мою пользу. Элейна живо представила себе, как в полутемной комнате, в свете догорающего камина, эти двое так похожих друг на друга мужчин обсуждают возможность предать вторую половину своей семьи. Как изменнические мысли льются из уст одного и попадают в благодатную почву в душе другого. — Ты веришь, что отец сможет предать нашу мать? — с легким волнением уточнила она. Слишком многое зависело от ответа на этот вопрос. — Хм-м, это хороший вопрос. За те несколько недель, что я провел с ними, я окончательно убедился в том, что былой страсти между ними уже нет. Хуже того — между ними нет места даже взаимоуважению. Это крайне печально, но чрезвычайно удачно для нас. После моих слов Деймон пустился в пространные размышления, больше напоминавшие попытку самооправдания, — Бейлон закатил глаза. — Он говорил, что мать уже не та, что прежде, что даже случись ей надеть корону, управлять она не сможет, что ее разум погряз в страданиях и самобичевании, что, став королевой, она будет править лишь номинально, а все решения все равно будет принимать он. Затем пришел черед Джейса. Слышала бы ты его! — брат рассмеялся. — «Уж лучше безмозглая женщина на троне, чем унылый тюфяк, в которого превратился мой старший сын». — Иными словами, тебе удалось пустить яд в его душу, — констатировала Элейна, не став поддерживать издевательского веселья над Джейсом. — Еще как! Элейна закусила губу. Все это выглядело слишком грязно, слишко низко, слишком омерзительно. Одно дело попытаться обойти Джейса, которому наплевать и на трон, и на Красный замок. Совсем другое — предать родную мать. И все же здравое зерно в рассуждениях Бейлона было. Они с самого начала сомневались в том, что им удастся склонить Рейниру на свою сторону. В таком случае им с Бейлоном пришлось бы с самого начала вести борьбу на два фронта: против Синих и против родителей. Если рассуждать хладнокровно, отбросив в сторону сантименты, такой расклад, при котором Деймон был бы на их стороне, являлся наилучшим. Элейна предпочла не думать о том, как будет смотреть в глаза матери. — Ты кое-что упускаешь, — сдержанно проговорила она. — Если будет поднят вопрос наследования, претендентов на трон будет трое. — Видя непонимание на лице Бейлона, она закивала в подтверждение собственных слов. — Дочь Визериса, его брат или… внук. Да, Джейс тоже может стать претендентом. — Но это не имеет смысла, — возразил Бейлон. — Он и без того наследник и Рейниры, и Деймона. — Предположим, Синие повержены, предположим, вновь будет созван Великий Совет, — принялась рассуждать Элейна, медленно шагая из стороны в сторону. — Великие лорды и Цитадель поставят вопрос таким образом: желают ли они видеть на троне женщину — дочь короля или Порочного принца — его брата в качестве промежуточного звена между Визерисом и его взрослым внуком. Ситуация, разумеется, не полностью идентичная Великому Совету сто первого года, но общие параллели неоспоримы. Тогда Великий Совет принял решение в пользу внука короля. Даже будь Алисса жива, никому не пришло бы в голову отдавать ей корону при взрослом сыне. Кроме того, на том Великом Совете обошли Рейнис и ее сына в пользу Визериса. В такой ситуации у нашей матери будет меньше всего шансов на победу, ибо перед нами будет пример Почти Королевы. Останется выбор между отцом и Джейсом. В глазах Бейлона отразилась напряженная работа мысли. А потом он улыбнулся с видом человека, вытянувшего из колоды счастливую карту. — Это даже лучше! Шансы отца и Джейса будут плюс-минус равны. Все решит наша с тобой поддержка. Мы поддержим отца, а позже Джейс откажется от трона в мою пользу. — И это гарантирует нам лояльность Деймона, — кивнула Элейна. — Но нужно будет позаботиться, чтобы кандидатура Джейса была поднята, уменьшив шансы отца. Что ни говори, а можно ли было верить честному слову Порочного принца, она не знала. Деймон и Рейнира были ее родителями, она даже любила их (или думала, что любит), но она их не знала. — И кто ее поднимет? — вскинул брови Бейлон. — Найдется пара человек, — куда спокойнее проговорила она, вспомнив Тиланда Ланнистера и его заверения в преданности лично ей. — А что насчет Визериса? Бейлон вновь помрачнел при упоминании младшего брата. — Мне не удалось перетянуть его на нашу сторону, — нехотя признался он. — Наш младший брат немного… себе на уме. Я так и не понял, безумен он или притворяется. — Должна признаться, меня тоже обескуражила его манера поведения, — призналась Элейна, присаживаясь на краешек стола перед братом. — При первой же встрече он обнял меня и сказал, что рад, наконец, со мной познакомиться, ведь, как он выразился: «Впереди нас еще ждет долгий путь». Элейна поежилась, вспомнив пристальный, пронизывающий взгляд молодого, болезненно худощавого юноши, представившегося ее братом. Еще никогда у нее не было такого чувства, что кто-то глядит ей в самое нутро, туда, куда она не впускала даже самых близких. Вздохнув, она поспешила переменить тему: — Но чтобы думать об этом, сперва необходимо избавиться от Синих. Итак, что будет дальше? — Дальше — война. Все почти готово. У нас есть флот Триархии. Родители все эти годы не сидели сложа руки, набирая сторонников. Селтигары, Фреи, Блэквуды, Вэнсы, Карстарки, Болтоны, Аррены, Ланнистеры и многие другие дома уже на нашей стороне. Старик Гровер Талли также готов поддержать нас. Теперь осталось дождаться, когда наши союзники на Севере сделают свой ход, отвлекая на себя внимание Старков, и тогда мы перейдем к действию. — Нужен будет повод, — напомнила Элейна. — У нас он будет, — жестко отозвался Бейлон, искоса поглядев на нее. — Ты знала, что твой благоверный муж пытался меня убить на войне? Вижу по глазам, что не знала. Во время последней битвы на меня внезапно напал один из своих. Я не ожидал удара и едва не погиб. Никогда не перестану молиться тирошийским целителям, что вытащили меня с того света. Мерзавец, продырявивший меня, решив, что я уж точно умру, передал мне привет от короля и королевы, прежде чем сбежать. Элейна охнула, быстро оглядев его, словно могла сквозь одежду разглядеть шрамы на теле. Вспомнились слова Эйгона о том, что драконьих всадников развелось слишком много. Тогда Элейна и предположить не могла, что за его словами могло крыться нечто большее. В груди медленно закипал гнев и обида. Получается, Эйгон ночью занимался с ней любовью, а днем хладнокровно планировал убийство ее брата. — Доказать я ничего не смогу, — продолжал тем временем Бейлон, — и поводом для восстания это, конечно, не станет, но своими действиями они подкинули нам неплохую идею. Инсценировать покушение на Чёрную принцессу, после чего псевдоубийца, не выдержав пыток, признается, кто его подослал. Этим человеком будет Лейна. Это и станет поводом оскорбленному и взбешенному любящему мужу восстать против племянника. — Обвинение в покушении, основанное исключительно на словах убийцы и не подтвержденное больше ничем и никем, не слишком веская причина для восстания, — скептически заметила Элейна. — О чем это ты думаешь, моя маленькая преступница? — шутливо пожурил ее брат. — Предлагаешь не ограничиваться одним лишь покушением? Как не стыдно, речь ведь о твоих родителях. — Довольно паясничать, Бейлон, ты знаешь, что я не это имела в виду. А как насчет тебя? Тебе будет непросто помогать нам со Стены. Для человека, который меньше чем через месяц отправится на Стену, ее братец выглядел подозрительно беспечным. — Предоставь это мне, — отмахнулся Бейлон. — Я все равно не собираюсь там задерживаться. Кстати, ты неплохо справилась со своей маленькой задачей. Я о Рейне. Лицо Элейны потемнело. Ее до сих пор преследовало воспоминание о жутком существе, отдаленно напоминавшем ребенка. Как и потерянное, пустое лицо Рейны. — Это было отвратительно, — поежилась она. — Если бы отец с самого начала сообщил мне, как все будет, я бы никогда не согласилась. Он утверждал, что благодаря этим четкам Рейна не сможет забеременеть, а забеременев, будет терять дитя. Но все было в тысячу раз хуже! Она родила почти в срок, но ребенок был… я такого еще никогда не видела. Жуткая смесь дракона и человека. Выражение лица Рейны до сих пор у меня перед глазами. — Элейна помолчала, поджав губы. — Я заберу у нее четки. — Ни в коем случае! — подался вперед Бейлон. — Если ты сделаешь это сейчас, ты лишь навлечешь на себя подозрения. — Никто ничего не заподозрит. Я не желаю больше видеть подобную мерзость. Теперь, когда я королева, я найду другой способ. Да хоть буду подмешивать ей лунный чай на каждой трапезе. — Я против. Этот метод уже доказал свою действенность, пусть все остается как есть. В конце концов, в нашем роду уже был Мейгор Жестокий, довольно неудачливый в вопросах деторождения. И наша скромница-кузина вполне могла пойти в своего непрямого предка. У меня же есть для тебя другое задание. — Бейлон выудил из набедренного мешочка небольшой пузырек с прозрачной жидкостью и, пристально глядя на Элейну, произнес: — Я хочу, чтобы ты добавляла по капле этого снадобья Эйгону каждый день. Стеклянный пузырек поблескивал на свету, такой абсолютно безобидный на вид. Элейна с трудом оторвала от него взгляд. — Что это? — ровным голосом спросила она. — Это зелье, которое я раздобыл в Эссосе, даже не спрашивай, как и где. Сперва оно вызовет недомогание и усталость, которые будут ухудшаться с каждым днем, затем пожелтеют белки глаз и кожа, затем начнет возникать спутанность сознания, и, наконец, после Эйгон не сможет подняться с постели, перестанет узнавать родных, а пока мейстеры будут ломать голову над тем, что с ним произошло, он будет медленно угасать, пока не умрет. Это займет пару месяцев, так что никто не заподозрит отравление и уж тем более не подумает на тебя. Бейлон с улыбкой протянул ей склянку, которую Элейна взяла недрогнувшей рукой. Странное, неестественное спокойствие разливалось внутри, словно она всегда знала, что этот день настанет. — Если ты все сделаешь верно, сестренка, к тому моменту, когда мы начнем восстание, Эйгон еще будет жив, но уже не способен сесть в седло. Таким образом мы выведем из игры еще одного Синего дракона. Справишься? Элейна оторвалась от созерцания склянки и подняла на него глаза. Слишком многое было поставлено на карту, слишком опасную игру они затеяли, чтобы можно было выйти из нее, не запятнав руки. — Справлюсь, — уверенно кивнула Элейна. «И еще я хочу, чтобы ты умела себя защищать». Она защитит себя.

***

Элейна не шутила, говоря, что заберет проклятые четки у Рейны. С Рейной ее связывали весьма странные отношения. Дочь Сияющей Королевы с трогательной наивностью считала Элейну своей подругой, с которой нужно делиться всякими мелкими секретами, обсуждать дворцовые сплетни, перемывать косточки придворным и просто проводить вместе досуг. Элейна видела в этой застенчивой девушке надоедливого котенка, привязавшегося к ней. А так как кошек она на дух не переносила, подобная ассоциация не вызывала у нее ни капли умиления. Порой Рейна раздражала ее своим тихим, неуверенным голосом, смущенным полуоборотом головы и робкой улыбкой. Элейне то и дело хотелось схватить ее за плечи, да как следует встряхнуть. Ну как у Лейны Веларион могла уродиться такая дочь? Она терпела общество девушки исключительно из необходимости блюсти образ доброжелательной, очаровательной королевы и иметь хотя бы одного благосклонно настроенного к ней представителя Синей партии. Однако после смерти ее ребенка Элейна не могла отделаться от липкой жалости и еще более тошнотворного чувства вины. Оба эти чувства были ей глубоко противны тем, что нарушали ее душевный покой. Смотреть в скорбные глаза Рейны было сложно, но еще сложнее было смотреть на Джейса, мужавшегося и изо всех сил старавшегося казаться равнодушным. На следующее же утро она наведалась в покои Рейны. Расположившись на мягкой софе в небольшом алькове, молодая королева всеми силами боролась с желанием поскорее покинуть эту обитель тоски, где голос совести звучал возмутительно громко. Джейс отсутствовал — Эйгон решил забрать шурина с собой на охоту, и Элейне хотелось верить, что то была попытка развеять его тоску. Рейна же, сидевшая рядом, опустила голову и рассеянно теребила кружева платья, пока служанки разливали чай. Молчание становилось все более гнетущим, и Элейна резко подалась вперед и с напускным весельем обратилась к «подруге»: — Дорогая, тебе так идет этот цвет! Он так подчеркивает твой румянец! Никакого румянца на лице ее собеседницы не было и в помине, но Элейна сделала ставку на то, что на коже Рейны и так редко когда было заметно что-то кроме бледности. Девушка подняла голову и не сразу вникла в смысл сказанного. — О, да. Простите, Ваша милость, — залепетала она. — Я так задумалась… Это платье, — она оглядела свою одежду с таким видом, словно впервые ее видела, — да, оно прелестное. Элейна вздохнула. Это было невыносимо. Натянув на лицо приторную и жалостливую улыбку, она пригнулась и взяла Рейну за руку. — Милая, мое сердце обливается кровью, когда я вижу тебя такой. Я понимаю, каково тебе, но… — Элейна запнулась, заметив, как заблестели глаза и задрожал подбородок девушки. Боги милосердные, только не это. Рейна шумно втянула носом воздух и попыталась остановить рвущиеся наружу рыдания. Нет, право, прошло несколько недель, сколько еще она будет рыдать и упиваться жалостью к себе? Элейна на ее месте давно уже взяла бы себя в руки и пошла делать нового ребенка. — Ох, милая, — Элейна потянулась и обняла уже не сдерживавшую рыдания Рейну, незаметно закатывая глаза. Прошло некоторое время, прежде чем Рейна успокоилась и отстранилась, старательно пряча покрасневшие глаза. Элейне стало неуютно. В конце концов, единственная вина этой девушки заключалась в том, что она имела неосторожность родиться в доме драконов — бессердечных и не ведающих жалости. С каждой проведенной здесь минутой Элейна все больше жалела, что позволила отцу втянуть себя в это… преступление. Не все ли равно, кто будет матерью джейсовых детей? Но Деймону Таргариену, люто ненавидевшему Лейну Веларион и все, что с ней связано, было не все равно. — Мне... мне... — заикаясь, залепетала Рейна, — понимаете, Ваша милость, мне страшно. Я боюсь, что в следующий раз у меня вновь родится такое же… дитя. Как у Мейгора! Если даже Боги будут милостивы и подарят мне вторую беременность, я не выдержу эти месяцы неведения! Чувствовать, как под сердцем растет новая жизнь и не знать, родится ли у тебя здоровый ребенок или… или… Она закрыла лицо руками. Элейна обомлела от неожиданного признания. Откуда было ей, никогда не выносившей ребенка, знать, что испытывает Рейна и какие страхи ее тревожат? Опустив голову, Элейна сжала кулаки, мысленно проклиная Деймона, Бейлона и саму себя за то, что повелась на эту авантюру. Нет, это совершенно новое для нее чувство вины определенно ей не подходило. Его следовало как можно скорее вырвать с корнем, и наилучшим способом было избавить Рейну от повторения того кошмара. Маленький договор с собственной совестью, ничего особого. — Милая, погляди на меня, — Элейна дождалась, пока ее просьба не будет исполнена, — когда Богам будет угодно, ты вновь забеременеешь и подаришь своему мужу прелестнейшее дитя. Не смей сомневаться в этом. Рейна благодарно улыбнулась, шмыгая носом. — Кстати, — протянула Элейна, будто только вспомнив об этом. — Помнишь четки, которые я тебе давала? Могу я одолжить их у тебя? Меня последние дни мучает бессонница, — пожаловалась она. Рейна тут же оживилась, суетливо всплеснув руками. — Ваша милость, я сейчас же велю Эймонду вернуть их! — Эймонд? — переспросила Элейна. — Да, недавно он просил меня подарить их ему. Ему они очень понравились, а я не смогла отказать. Но я велю… — Нет-нет, — словно со стороны Элейна услышала свой голос. — Нет нужды, пусть остаются у него. Чувствуя неловкость, Рейна попыталась завести беседу в отвлеченном русле, отчаянно стараясь стереть неприятный осадок, что наверняка остался у королевы от встречи. Элейна кивала и даже отвечала на ее слова, будто бы и вовсе забыв про четки. Но надолго ее не хватило. Придумав благовидный предлог, она покинула Рейну и, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, направилась к Бейлону. Следовавший за ней по пятам сир Рикард, если и удивился торопливому шагу королевы, виду не подал. Молясь, чтобы Бейлон был у себя, Элейна без стука толкнула дверь, сир Рикард по ее приказу остался снаружи. Бейлон обнаружился возле ширмы, обнаженным по пояс. Длинный шрам, нанесенный не то мечом, не то саблей, тянулся от его правого плеча наискось вниз, заканчиваясь в левом подреберье. Когда он обернулся, она разглядела еще один шрам от колотой раны на животе. Заметив ее замешательство, Бейлон торопливо натянул рубаху. — Что случилось? — спросил он, не глядя. — Случился Эймонд, — выпалила Элейна, начав мерять шагами комнату. — Этот ублюдок забрал у Рейны четки! Бейлон застыл, медленно обернувшись. — Зачем они ему понадобились? — продолжила Элейна. — Он никогда мне не доверял! Я уверена, это неспроста. Почему ты молчишь?! Бейлон, скрестив руки на груди, напряженно размышлял, судя по глубокой складке, пролегшей у него между бровями. — Успокойся, я все решу, — наконец холодно выдал он. — Не подавай виду, что тебя что-то беспокоит. Я велю Дженни проникнуть в его покои, пока они на охоте, и найти проклятые четки. А когда Эймонд вернется с охоты, я постараюсь исподволь разведать у него что-нибудь. — Что если он догадался? — испуганно воскликнула Элейна. Бейлон энергично, даже слишком, покачал головой: — Ты переоцениваешь мыслительные способности Эймонда. Я дружу с ним с самого детства и знаю его, как облупленного. Он агрессивен и вспыльчив, жесток и тщеславен, но вот проницательностью и наблюдательностью Боги его обделили. Элейна не стала спорить. Упав на кушетку, она судорожно сжала пальцами виски, пытаясь собрать мысли воедино. Бейлон был прав, Эймонд не смог бы догадаться. Никто не смог бы связать обычную безделушку с рейниным ребенком. Ведь не смог бы?