Другое

Не помнить - это странное состояние.  Ты ищешь в своём сознании частицы самого себя и находишь бездонную темноту, которая поначалу кажется пустой. Ты быстро понимаешь, что это не так - на самом деле, она полна призраков, мимолетного эха или отпечатков, тонких, но мощных, как трещина в черепе.  Эхо того, кем ты был, проступает в том, что помнят твои руки, к чему тебя тянет и от чего отталкивает, в ощущениях и попытках распознать знакомую дорогу среди этой темноты.  Дорога в его снах слишком часто ведёт к зеркалу, за стеклом которого голодно улыбается существо с его лицом. К сожалению, возле этого стекла она по-прежнему и обрывается - за несколько секунд до боли и темноты.  Он не сказал бы, что не помнит о мире вокруг вообще ничего.  Это чушь - мир знаком и не знаком одновременно, в любой момент он входит в сознание свободно и находит там своё место естественно, словно так и должно быть.  Тяжелее всего было в первые дни. Раз за разом он тупо смотрел на то, что стояло, лежало или скалило зубы перед ним, с удивлением слушая пустоту в собственной голове - но всё чаще, протянув руку и начав действовать, с ещё большим удивлением обнаруживал, что рука помнит, как рассечь горло бесшумно и быстро, надрезая прямо между хрящами, что язык и пальцы порой вспоминают, как сплести пару чар, чтобы направить вспыхивающую внутри магию...  Мир возвращается не сразу и временами - не целиком, но он возвращается. Секунду назад ты не имел представления о существовании двергаров, но затем вы находите тело одного из них на просёлочной дороге, кто-то произносит несколько слов - и они ложатся в твой драный мозг, будто на те места, где всегда и были, в свои собственные следы. Разумеется, двергар, ведь они выглядят именно так. Их не ждёшь встретить на поверхности - ты не помнишь, почему, но принимаешь как должное, что это странно. Этого могли растерзать гоблины, скорее - они, потому что гноллы выжрали бы большую часть мяса, а конечности растащили бы по обочинам. Гноллы жрут мясо, особенно мясо разумных. Гоблинам в таких богатых на добычу местах интереснее другое. Секунду назад ты не имеешь представления о Шар и её последователях, но затем Шедоухарт начинает говорить - и её слова ложатся в реальность, переплетаются с тем, что  отзывается на них из глубин твоей собственной темноты.  Это всё не спасает его от провалов, не обещает и не гарантирует ничего.  Позже он сидит добрых десять минут, тупо пялясь на запутанную шнуровку кожаного нарукавника - пока Шедоухарт не садится рядом и плавным движением - умница, на резкое он мог отреагировать слишком быстро, а он уже запомнил, что чужие руки бывают полезнее, пока они соединены с телом, - протягивает ладонь и легко тянет за нужный конец. - Это делают вот так, - говорит она, в пару секунд затянув на его руке дублёную кожу. - Неужели ты никогда сам себе их не шнуровал? Он смотрит на шнуровку - максимально простую, самую очевидную и логичную на свете - и понятия не имеет, что это и как она это проделала. - Не помню. - Верно, извини. Я сама постоянно забываю. Он смотрит, как она уходит к своему навесу, а потом опускает глаза на второй нарукавник. Где шнур вообще вывалился ещё полчаса назад. Может быть, те моменты узнавания - только иллюзия.  Может быть, всё, что он понимает и думает сейчас - это только паразит в его голове. Мысли и ощущения существа, давно сожравшего мозг и остатки того, кто жил в этом черепе до наутилоида. Может быть, того создания, которое раньше убивало этими руками, давно нет - а есть только личинка, запущенная иллитидами в его голову, успевшая поглотить несколько обрывочных следов воспоминаний, которые теперь бродят в черепной коробке, иногда всплывая на поверхность, и никаких других у него и не должно быть. Какие воспоминания могут быть у существа, которое существует всего несколько недель и даже не знает о том, что его нет, что оно - только иллюзия паразита, отравившегося обрывками сознания своей жертвы, которое обречено сдохнуть, как только его извлекут из остатков мозга? Это бы означало, что то, чего боятся остальные - "ты умрёшь, и на твоём месте родится новый пожиратель разума" - с ним уже произошло, а они ходят рядом и даже не понимают, что говорят с управляемым паразитом трупом. Эта мысль кажется ему невероятно забавной. Но, поиграв с ней несколько вечеров, проведённых у костра в стороне от остальных, он отбрасывает её в сторону. Потому что есть существо в отражении из его видений - с его лицом, его покрытыми алым руками и его жаждой крови и смерти. Потому что есть новые провалы - вроде того, что случилось с Альфирой. Он до сих пор не помнит всего, но по тем обрывкам воспоминаний и тёплой крови на своих руках он точно знает - её убил не кто-то ещё, даже не то существо в зеркале, забытая частица его памяти и жизни, а он сам.  Потому что, помимо этого всего, помимо простого стремления выжить и найти ответы... Есть что-то ещё. Потому что, когда он замечает, какими глазами порой смотрит на людей рядом с собой - он сомневается, что иллитиды разделили бы этот взгляд. Они привыкали к нему, вероятно, так же постепенно, как он привыкал к ним.  Со временем он начинает замечать, как между этими людьми протягиваются невидимые нити, похожие на паутину, робко пробующие связать их друг с другом. У нитей разная прочность, разное напряжение, порой они рвутся, не успев окрепнуть. Ненависть. Страх. Интерес. Влечение.  Желание.  Он пробует аккуратно прощупать, тянется ли часть этих нитей к нему самому.  Сначала кажется, что нет. Когда хочешь выжить, любой человек рядом с тобой - либо угроза, которую нужно уничтожить, либо инструмент для твоего спасения.  Потом он понимает, что на месте Альфиры мог бы оказаться любой или любая из них. Не факт, что у него бы получилось - некоторые из его спутников делают или не делают очень странные вещи, но слабых среди них нет, и ещё неизвестно, чьи внутренности остались бы валяться на дороге после такого разговора. Но всё же - временами он смотрит на то, как Уилл ставит колья для навеса, как Лаэзель заботится о своём мече и снимает доспех, обнажая солнечное сплетение - и думает о том, что тёплая кровь на твоих руках и последний выдох на твоей коже - это слишком приятный подарок, и порой не так уж важно, кто тебе его дарит.  Этого не стоит делать. Не с этими людьми - у них есть общая задача, и как минимум поэтому не стоит поддаваться импульсу. Но какая-то часть внутри него всегда смотрит на них с лёгким голодом, и в момент, когда на открытом горле одного из этих людей вздувается от напряжения крупная вена - одна из нитей, связывающих его с ними, натягивается чуть напряжённее. Какое-то время ему кажется, что это - единственное влечение, которое он может к ним испытать. Правильное. Искреннее. Настоящее и знакомое. Не то, что он позволил бы себе сделать сейчас с теми, с кем ещё собирается иметь дело... Но то, чего хотел бы, произойди их встреча в иное время. Ещё позже он понимает, что желания бывают и другие.  Мир возвращается к нему не сразу и не целиком - но постепенно всё же возвращается.  Поэтому, когда очередным вечером он замечает, какими глазами Карлах смотрит на Уилла, и сам прослеживает её взгляд, - он догадывается, о чём она думает.  Когда сам Уилл передаёт что-то Гейлу, и от случайного контакта их пальцев - оба вздрагивают, отводя глаза и резко замолкая. Когда после попытки Шедоухарт перерезать глотку Лаэзель и их странного примерения гитьянки поздним вечером пробирается под навес к недавней сопернице, и на этот раз в её руке нет ни ножа, ни яда...  Он знает, что желание крови и смерти здесь ни при чем.  Он представляет себе, как переплетаются их тела в темноте, как плоть входит в такую же теплую плоть, как будто цель этой борьбы - поглотить другого и одновременно стать его частью. Эти мысли задевают в нём что-то, отзываются в глубине его тела и сознания - он знает, что значит спать с женщиной или мужчиной, что значит - желать другое живое существо, владеть им и позволять владеть собой, не убивая.  Но чем больше он думает о том, каково было бы оказаться в одной постели с любым из них - тем больше ощущает, что этого не достаточно. Он смотрит на каждого из них, слушает их голоса, ощущает их запахи, одновременно прислушиваясь к тому, как отзывается внутренняя темнота на их близость.  Глядя на то, как они сами смотрят друг на друга, как касаются друг друга - обнажённым лезвием или обнажённой кожей - он сличает их желание со своими собственными, с той жаждой, которую он делит с существом в зеркале.  И ощущает диссонанс.  Потому что ему нужно что-то ещё.  Что-то другое. Сумерки и неровный свет костра, обманчиво спокойный отдых, не скрывают их - наоборот, только подчёркивают в его глазах то, что проступает в каждом из них теперь, когда он замечает, какими глазами на них можно смотреть. Он смотрит на свои собственные руки - тёмные гладкие сухие пальцы, несколько шрамов по внешней стороне, один на пальце из-под зачарованного кольца - такие же, как руки любого дроу, чьи тела он несколько раз отбрасывал из-под своих ног.  Потом снова поднимает глаза и находит взглядом своих спутников. Уилл - достаточно силён и крепок, вероятно, он мог бы выдержать. От этого он временами кажется почти красивым - потому что мог бы дать что-то важное, если бы пришлось... Лаэзель тоже сильна, опасна, способна на многое, но что-то мешает - в ней не хватает чего-то важного, чтобы связующая нить натянулась достаточно сильно и повлекла его к ней. Шедоухарт? Возможно. Астарион тоже выдержал бы, наверняка недолго, но поначалу - да. Гейл - нет. Сфера, поглощающая его магию и силы, прорастающая его насквозь, красива и смертоносна - но она будто делает его тело чужой территорией, не пригодной для того, чтобы...  Что?  Что это?  Чего ты - я - мы оба хотим от них, что влечёт нас обоих к людям, которых мы видим перед собой, если это не смерть, не кровь, не близость? Если смерти, крови и близости было бы недостаточно - что ещё тебе нужно в них?  Существо в зеркале не отвечает.  На грани сна, почти погрузившись в усталую дрему, он продолжает наблюдать - за ними, болтающими о чем-то у костра, и за темнотой внутри, где бродит его забытая часть души, ощущая ту же смутную, тянущую жажду, что и он сам.  Существо в зеркале у него внутри втягивает воздух, следит глазами за их движениями - и тихо, вкрадчиво предлагает поддаться этой жажде, дать ей немного больше свободы, чтобы понять её и увидеть, в чём её смысл. Если сделать всё правильно - мы смогли бы. Они сильны, они хороши и многое способны выдержать, но мы знаем их слабые места и страх, которого в нас нет. Мы могли бы попробовать... Этого не будет. Эти люди нужны нам. Я решаю, кого коснётся смерть - и даже если рядом с ней я желаю чего-то ещё, способного разрушить их иначе, способного дать нам всем то, что должно быть...  Никто не будет указывать мне, кого должно коснуться то, что я смогу и захочу им дать. То, что я захочу и смогу от них получить. Даже ты не будешь - и особенно ты. Пока остаётся стекло этого зеркала - пока ты не вернёшь мне всё, что в тебе было когда-то моим - пока я не получу ответы на свои вопросы и снова не стану тобой - я буду тем, кто решает, кого и как коснутся мои руки. И темнота внутри на какое-то время недовольно замолкает. Но она продолжает смотреть на них из его глаз - и он медленно сжимает пальцы в кулаки, продавливая ногтями кожу ладоней и зная, что этот взгляд - его собственный.