nuit des vampires

Заседания Высшего Собрания проходили раз в десять лет, и Фантомхайв, как чистокровный вампир и представитель древнего рода, должен был присутствовать. Время идет стремительно, века сменяют друг друга с божественным равнодушием, убивая поколения людей, коррозией разрушая машины, превращая в требуху величественные здания, но не оставляя ни единой морщинки на лицах хладнокровных. Молодое, застывшее в юности лицо морщится при одном лишь упоминании собрания старых, глухих к современному миру дураков. Сиэль действительно не понимает, почему сообщество бессмертных с педантичностью и беспощадностью стремятся к поддержанию традиций и правил, установленных тысячелетия назад. Поэтому он с превеликим, мазохистским удовольствием нарушает их из раза в раз. Начиналось все во времена Иисуса, сошедшего на твердь людскую, когда Сиэль забавы ради решил пропустить собрание, на коем обсуждался упоминаемый феномен. От собратьев посыпались упреки, упоминания о возможном (нет) наказании из-за непрекословных обычаев, возведенных в ранг законов. — Кто-то осмелится пойти против меня, Сиэля Фантомхайва? Синяя сталь предупреждала каждого возмущенного о том, что вмиг сможет обратиться острым серебряным клинком. Желающие не проявили себя, потому вампир появлялся на Высших Собраниях с крайне непостоянной периодичностью. Он был слишком самоуверен и горделив, чтобы задумываться о возможном заговоре против него, ведь его поступки оставались безнаказанными. Нечастое присутствие и отвратительный характер по отношению к остальным благородным считались прихотью и капризом древнего создания. Однако главным грехом Сиэля Фантомхайва, потрясшим весь нечестивый мир, был Себастьян Михаэлис. Человек, невостребованный и забытый всеми художник, чьи картины поразили одно небьющееся, оледенелое сердце. Его лик рисовал сам дьявол отточенными, уверенными мазками, чтобы совращать невинные или почерневшие до глубины ночи души. Их связь была ужаснее, чем у Ромео и Джульетты, закованная в цепи строгих канонов смертного и бессмертного миров. Мужчине запрещено любить мужчину. Вампиру запрещено обращать человека. Испокон веков вампиры использовали людей не только для питания, но и для продолжения своего рода. Однако в эпоху Возрождения, охоты на ведьм и иную нечисть Высшим Советом был утвержден закон, более не допускающий смешение генов. Для представителей низших рангов обращение человека в себе подобных каралось публичной смертной казнью, задевающей ближайших родственников. Высшие же подвергались бесчисленным санкциям и, очень редко, изгнанию из общины. Фантомхайв думал, что начинал очередную партию, которая растворилась бы в воспоминаниях, не оставив после даже приятного послевкусия. К чему могла привести игра с человеком? И все же ничья с двумя пропавшими душами. Им нельзя было попадаться друг другу на глаза. Им нельзя было общаться, находя друг в друге интересных собеседников. Им нельзя было пить вино, распаляя друг друга запретными темами и подводя к непозволительной близости. Им нельзя было прикасаться друг к другу, пробуждая внутри неизвестные чувства. Им нельзя было желать друг друга, в забвении забывая о том, кем они являются. Сиэль не сдержался, не смог представить, как останется в безразличном мире совершенно один без того, кто принял и понял, не отверг грязную жестокую натуру. В один из вечеров, нахально усмехнувшись в спину уходящего солнца, он вонзил белоснежные клыки в плоть, чтобы даровать вечную жизнь, обрекая на бесконечные мучения, ведь ничто не убивает так, как время. Совет был в ярости, благородные закипали, словно лучами ослепленные. Угрозы посыпались кольями, застревая в стенах крепкого безразличия. Гневные, упрекающие слова орошали святостью нетленных законов. Нападения на древнего и новообращенного надоедали неприятным, гнилостным ароматом крови. Гонения по земному шару казались острыми камнями под подошвой, доставляющими лишь легкое неудобство. Себастьян быстро адаптировался к обостренным органам чувств, отсутствию дыхания и сердцебиения и к неутолимой жажде крови, поэтому нарушители незыблемых правил играли в прятки со сверхъестественным миром, пока молва о них не улетучилась в пугающих сплетнях о сожжении людьми сородичей, борьбы за наследство в семьях и иных бестолковых новостях. По прошествии веков отношение к Фантомхайву и Михаэлису смягчилось, однако это не уберегало от косых презрительных взглядов, полных неизменных предубеждений, насмешек, отвращения. Сиэль все еще обладал влиянием и силой, против которых не могли пойти консервативные старики. Им пришлось смириться с непоколебимым присутствием Себастьяна рядом с юношей. Очередное собрание начнется в час ночи в конференц-зале элитного отеля Le Sang, куда сейчас съезжаются все чистокровные мира, коих осталось не так уж и много. К сожалению, Сиэль в их числе. Мягкий ворс темного ковра поглощает стук каблуков, когда Сиэль неспешной, изящной походкой приближается к их номеру. Спиной он ощущает огромное количество неодобрительных взглядов, направленных на него и Себастьяна, уверенно шагающего рядом. Редкий обслуживающий персонал разбегается при виде двух существ, вышедших из мифов о величественных богах, возвышающихся над миром бренным, но никак не о чудовищах ночи. Закрывая дверь, Себастьян оборачивается, только чтобы убедиться в наличии глаз и ушей у каждой тени в этом широком, мрачном коридоре. — Не все подвластно времени, — заявляет Сиэль, стуча каблуками лакированных туфель по мраморному полу, пока осматривает просторный номер, — некоторые тяжелы в дрессировке. — Согласен. Пора бы уже принять мое существование. — В тоне Себастьяна прекрасно слышно, насколько ему индифферентно мнение остальных. Он оставляет пальто в коридоре и подходит к юноше, который остановился около кровати. По мнению Себастьяна помимо них двоих здесь поместится еще как минимум три человека. Постельное великолепного темно-рубинового цвета, напоминающего французское вино: сразу чудятся тонкие ароматы ежевики с малиной и фиалки. Шторы плотные, в номере не остается ни следа от огненного заката, растекшегося по небесной глади. — Нам надо сменить метод, — Михаэлис останавливается в сантиметре, встав позади узкой спины. Пальцы художника медленно скользят по линии тонкой шеи, плавно спускаясь к плечам и крыльям лопаток. — Мы переборщили с пряниками. — Вот как? — Глаза, в которых расцвели незабудки, щурятся. Уголки нежно-розовых пухлых губ предвкушающе поднимаются. — Думаешь, стоит орудовать кнутом? — Еще как. Фантомхайву нравится ответ. Они действительно вели себя чересчур прилично в навязчивой и нежелательной компании вампиров все эти годы. Он с радостью проучит всех, посмевших отрастить глаза и уши не в том месте и в неправильное время. Хватает мгновения, чтобы поменяться с Себастьяном местами и толкнуть того на кровать, небрежно усадив на чистое белье. Цепкие руки ложатся на крепкие плечи, пока острые колени опускаются рядом с бедрами мужчины. Сизые пряди пытаются безуспешно скрыть горящие глаза, когда голова игриво склоняется набок. — Когда начнем? — Сейчас. Себастьян ладонями оглаживает молочную кожу, не скрытую тканью шорт, носом вдыхает давно знакомый, родной аромат, замерев у яремной вены. Все нарушенные Фантомхайвом правила всплывают в темной голове. После обращения он ознакомился с устоями и вампирским этикетом, но его внимание из-за влияния древнего исключительного создания всегда было направлено на то, что считалось неприличным, аморальным, грязным, отвратительным. Следуя пути Создателя, Михаэлис воодушевляется очередной бестактной идеей, шокирующей для большей части благородных и такой соблазнительной для них. Улавливая знакомый блеск в багряных глазах, Сиэль, пальцем приподняв за подбородок чужую голову, сокращает расстояние между их лицами, но — ничего не делает. Он мог бы ощутить дыхание Михаэлиса на своих губах, если бы вампиры нуждались в кислороде. В этот момент юноша чувствует, как шевелятся губы напротив, готовые вкусить или подарить удовольствие. Мнимый поцелуй затуманивает взгляд и сознание, размывая границы недоступности. Они кружат у губ друг друга, все также не касаясь, и рассыпаются искрами, когда океанские воды чарующих синих глаз встречаются с полыхающим, воистину дьявольским пламенем. Напряжение почти статическое создает естественную, воистину первобытную потребность наконец коснуться друг друга, запустить уничтожающий механизм. Жизненно необходимо почувствовать кожей холодное тело, сидящее напротив, словно утолить смертельную жажду, испробовав свежей человеческой крови. Мужчина быстро расстегивает жилетку Сиэля, ловко вынимает мелкие пуговицы из петелек белоснежной накрахмаленной рубашки, совершенно не задумываясь о том, что пуговицы его одежды звонко рассыпаются по полу. Заботиться об этом нет никакого желания, особенно когда вещи бесформенно опадают к скинутым туфлям. Под бледной кожей вены и капилляры образуют искусные кружевные узоры, вышитые рукой бессмертного мастера. Подушечки пальцев отслеживают каждую ниточку кровеносных сосудов, очерчивая слабо выраженные мышцы груди, обводя ореолы сосков. Для Себастьяна ощущать прохладу этой алебастровой кожи подобно глотку воды в знойную жару или прикосновению к архаическому произведению искусства, — так желанно и восхищающе. Линии, изогнутые и прямые, сплошные и прерывистые, формируют рисунки, понятные только им. Сиэль расслабленно закрывает глаза, позволяя замысловатым аккуратным дорожкам гореть изнутри, посылая приятные мурашки по коже и оседая легкой тяжестью в паху. Вдоволь исследовав свой изящный чистый холст, Михаэлис возвращается к шее. Кончик языка проходится вверх по непульсирующей вене и по раковине маленького острого ушка. Тонкие губы влажно вбирают мочку, позволяя языку играться с ней. Юноша сглатывает и сжимает пальцы на плечах, его интуиция и знание мужчины подсказывают, что это еще не все. Когда острые клыки пронзают плоть худой шеи, Сиэль громко и несдержанно стонет. Густые ресницы дрожат, сапфировые глаза открываются в удивлении, утонченные пальцы зарываются в обсидиановых волосах, ноготками царапая кожу. Михаэлис с удовольствием пьет солоноватую жидкость, металлический привкус приятно оседает на языке. Отстранившись, он облизывает губы, как кот, винные глаза с тонким зрачком цепляются за капли, скатывающиеся по шее, по веточке ключицы. Бордовые дорожки переплетаются и рассекают чистый холст впалого живота. — Извращенец! Фантомхайв восклицает, дрожа от несильного шока и возбуждения, вместе с ним дрожат тени по углам комнаты. Они шевелятся, изгибаются подобно угрям, почти шипят, портят интимность момента. — Вижу, ты совсем не против, — длинный указательный палец чертит линию параллельную темно-красной дорожке, опускаясь ниже пояса шорт и замирая, наткнувшись на небольшую выпуклость. Сиэль с ухмылкой тянет Себастьяна за волосы назад, заставляя того поднять подбородок к потолку и смотреть прикрытыми лукавыми глазами. Юноша тщательно оглядывает бледное лицо: губы в крови расцветает великолепной карминной розой на нетронутом шрамами и увечьями снегу чужой кожи. Он снова толкает Михаэлиса в плечо, и тот вальяжно тонет в простынях. Ладони художника размещаются на тонкой талии, большими пальцами оставляя красные разводы. Фантомхайв решил перехватить инициативу, поэтому Себастьян охотно отдается его воле. Темные капли спадают на дьявольски красивое лицо, когда Сиэль нависает над ним. Он решает, что эти мелкие гранаты не сочетаются с хитрыми глазами, а потому их надо убрать. Юркий язычок касается щеки, слизывая их одну за другой и пробуя собственную кровь. Ладони сжимают крепче юное на вид тело, и Фантомхайв принимается облизывать алые губы. Миллиметр за миллиметром, трещинка за трещинкой, он скользит по ярко выраженной арке купидона и плавно переходит на нижнюю. Рот Себастьяна раскрывается, чтобы осуществить давно позабытый процесс — рвано вдохнуть. Этот чертенок несколько столетий назад убил его, а теперь  его действия снова разжигают жизнь. Мужчина с вожделением наблюдает за тем, как сизая макушка спускается к его груди. Белоснежные ровные зубы прикусывают бусинку соска. Мышцы сластно напрягаются, штаны приносят дискомфорт. Сиэль в отместку вонзает клыки в грудь мужчины, и этого достаточно, чтобы Михаэлис, ухватившись за пояс шорт, начал стягивать их вместе с бельем. Фантомхайв тихо ворчит, отвлекаясь от захватывающего занятия, и помогает раздеть себя окончательно. Кончики аристократичных пальцев цепляют пряжку ремня, пара движений и — она звенит непозволительно громко в вечерней тишине. Руки привычно справляются с ремнем и молнией брюк, брюки урывками сползают с ног, расстилаясь по мрамору. На сильной груди алый смешивается с бордовым и стекает по бокам, оставаясь незаметными пятнами на постели. Их губы наконец встречаются, язык сплетается с другим. Сиэль протяжно стонет от того, как вкусно смешивается их кровь. Солоноватый поцелуй длится вечность, посылая электрические разряды по телу, возбуждая сильнее. От страсти, с которой они кусают губы, тут же облизывая их то ли в извинении, то ли убирая кровавые капли, они могли бы задохнуться. Стоит металлическому привкусу исчезнуть, Сиэль с садистким наслаждением искусывает чужую грудь, особенно безжалостно проходясь по ребрам. Себастьян в свою очередь подносит фарфоровую руку к лицу и оставляет болезненные следы на запястье.  Тени взвиваются к потолку, скользят от постели и углов к двери и исчезают, в комнате становится немного светлее. За всю долгую, выматывающую, тысячелетнюю жизнь юноша делился своей кровью с человеком только один раз при обращении Себастьяна. Он не любил тратить что-либо попусту, к чему относились и его биологические ресурсы. Заботой о семье и ее мощи занимались его родители, поэтому Сиэль жил максимально свободно, отвечая только за себя. Сейчас же в номере, откуда в отвращении и возмущении сбежали чересчур любопытные бессмертные, происходит не просто обмен кровью в качестве постельной ласки. Это апогей близости и единства не только на физическом, но и нематериальном уровне. Это подтверждение искренности чувств, достигнувших и вышедших за пределы этого мира. Это акт любви настолько сильной, что возникшую связь между двумя душами не подлежит разрушению от рук самой Судьбы. Себастьян приподнимается и переворачивает Сиэля на спину, удобно устраиваясь между его стройных, призывающе раздвинутых ног. Он берет одну ногу под колено и прикусывает внутреннюю сторону бедра, двигаясь к паху. Небольшого размера член уже сочится предэкулятом, и мужчина подбирает прозрачные капли. Сиэль дергается от мокрого прикосновения к головке и туманными глазами следит за действиями возлюбленного, поджав пальцы на ногах. Когда тонкие алые губы в невесомом поцелуе касаются его члена, юноша хмурится в неудовлетворении, однако недолго. Михаэлис подносит пальцы к его рту и, мягко надавив на губы, беспрепятственно проскальзывает внутрь. Фантомхайв смотрит на мужчину вызывающе и упрямо, пока посасывает и кусает чужие пальцы.  Себастьян же в это время любуется красотой Сиэля. Он бы хотел превратить его в искусство невероятно обворожительное и доступное только ему. Однако Михаэлис еще не нашел материал, способный передать всю возвышенность и утонченность древнего вампира. Неисчислимое множество эскизов и исписанных неудачными попытками холстов канули в лету. Себастьян думает, что кровь — это отличный материал, а нежное, бледное тело — полотно. Он пачкает свободную руку в их смешавшейся крови и рисует липкие линии, очерчивая контуры доверчиво раскрытого тела. От лодыжки к колену до бедра, от острых тазовых косточек вдоль талии до ключицы, от плечей к предплечьям до кисти и проворных пальцев; оставляя мурашки на коже, где прикасается. В миг, когда смоченные пальцы плавно проникают в колечко податливых и давно разработанных мышц, Себастьян наконец осознает истину. Древний вампир не может быть принадлежать искусству, потому что Сиэль Фантомхайв и есть искусство. Длинные пальцы двигаются внутри свободно, растягивая стенки, и не приносят болезненных ощущений, ведь порывы страсти случаются до одури часто в их повседневной жизни. Когда Михаэлис задевает бугорок нервов, нарочито долго задерживаясь, Сиэль ахает, выгибаясь в спине и оставляя красные полосы на чужом боку. Себастьян вынимает пальцы и приближается к Сиэлю, пристраивая головку к растянутому входу. Его член уже долгое время болезненно пульсирует, отвлекая от созерцания великолепия, так доверчиво прижимающегося к нему. Мужчина целует юношу и медленно проникает, ловя губами долгий стон, от которого внутри все сладко сжимается. Фантомхайв обожает чувство наполненности каждый раз, когда Себастьян заполняет его собой. Мышцы рефлекторно сжимают эрегированный член, и в моменты, пока они расслабляются и привыкают к этому ощущению, Сиэлю нравится думать о себе и Себастьяне, как о целом и нерушимом. Он представляет, что их тела распадаются на миллиарды частиц, путаются меж собой и соединяются в нечто большее, чем телесные оболочки. — Себастьян, — шепот требовательный и до крайности изнывающий. Ему грех не повиноваться. Мужчина толкается, не забывая покрывать элегантное тело поцелуями-бабочками. При каждом движении члена внутри возникают новые ощущения, пробуждающие нечто неизведанное в застывшем организме. Удовольствие расходится волнами по телу, резкими и всепоглощающими, накапливаясь в паху. Сиэль не видит звезд перед глазами, только две багряные бездны, каждый день утягивающие его все дальше и дальше в жгучую неизвестность. Она не пугает: он с ней уже знаком. Ее объятья по-родственному мягкие и отдающие всю любовь и восхищение, когда он появляется. И это подлинно и откровенно настолько, что юноша почти ощущает, как его мертвое сердце пропускает неловкий, сентиментальный удар. Имя Михаэлиса произносится немыслимо сакрально, когда внизу живота мучительно-сладко тянет. Ускоряя темп, мужчина долго целует Сиэля в губы, когда юноша сжимает его в себе и орошает живот белесой жидкостью. Себастьян, напоследок кусая в шею, исторгается внутрь, заполняя семенем задний проход. Обессиленно разлегшись на постели, Фантомхайву кажется, что он умер, но вес рук Себастьяна, окутывающих его в сладкой неге, запах его крови и свое взволнованно сердце возвращают к реальности, которая рядом с Михаэлисом выглядит не так уж и мрачно. — Себастьян? Сиэль чуть поворачивает голову в его сторону. Оставленные укусы слабо побаливают на шее, запястье и ляжках. Синие глаза довольно щурятся, оглядывая множество красных точек на бледной груди.   — М-м? — Гибкие губы мягко касаются виска, не скрытого сизой челкой. — У нас получилось их спугнуть?  — Определенно. Век будут обходить нас за километр.  — Наконец-то.  Собрание Сиэль пропускает.