Работа над ошибками

Он понимает, что это последний его сюда визит. У него больше нет причин приезжать в эту квартиру. И он ненавидит эти ебучие эмоциональные качели, на которых его сейчас кидает то вверх, то опять вниз. Аттракцион, где он мечется между виной и острой необходимостью всë исправить, и желанием послать все на хуй, развернуться и уйти. Блядь, да почему он должен чувствовать себя виноватым? Как будто Чу Ваньнин - олицетворение полиции нравов! Был бы на его месте любой другой преподаватель, Мо Жань, в свойственной ему манере, ещё и подмигнул бы, наверняка, для усиления эффекта. Но с физиком все его действия и мысли переворачиваются с ног на голову. Он не сделал ничего противозаконного. Может, это и было аморально, но только потому что торопился, и не закрыл дверь на замок. Если бы не это, то хуй бы кто доказал, что его поведение в тот вечер было неподобающим. Они оба этого хотели, оба давно достигли возраста согласия - не придраться. В чëм же тут вина? По его мнению, он не должен так себя чувствовать. Но чувствует. Не потому что попался, а потому что не смог сдержать себя, представляя под собой вовсе не Жун Цзю. Поэтому теперь, стоя у знакомой калитки, он не может сделать шаг во двор, где ему сегодня предстояло в очередной раз попытаться найти в себе зачатки благородства. Мо жалеет, что в его пачке осталась лишь одна сигарета и она однозначно будет нужнее, когда он уберется отсюда. Потому как есть уверенность в том, что кроме верной никотиновой подружки его в этот момент вряд ли будет ждать что-то приятное. Вдохнув поглубже, он, всё же, толкает дверь. Как ни странно, открыто, значит, его ждут. Можно ли это считать хорошим знаком? Признаться, подросток до последнего боялся, что учитель передумает и вытолкает его со своей территории, как только он там появится. Или же, вовсе проигнорирует появление школьника на своём пороге. Но красноречиво выставленные возле большого дерева садовые инструменты, говорят о том, что если ему здесь и не рады, то, по крайней мере, к его приходу подготовились. Парень решает, что, наверное, и правда лучше начать с улицы. Холодное осеннее солнце щекочет яркими утренними лучами редкую, жёлтую листву деревьев и кустарников, наполняя прозрачный воздух светом. Внутренний дворик не впечатляет размерами, зато подкупает мягкими линиями и естественными чертами. И хотя территория небольшая, но работы, на самом деле, много. Примерно через пол часа благотворного физического труда Мо Жань сдëргивает с себя куртку, и закатывает рукава худи. Из-под опавших листьев и наметëнного мусора начинает появляться то, что некогда создавалось с такой любовью и заботой. Парень уверен, что здесь тоже не обошлось без какого-нибудь садового фэн-шуя, потому что находиться в этом месте, вымощенном голубовато-серым известняком, до странного приятно. Интересно, детство Чу Ваньнина прошло тут? Было ли оно счастливым или, наоборот, грустным? Лакомился ли он когда нибудь пирожными из цветов османтуса, растущего здесь? Прятался ли в раскидистых ветвях вечнозеленой магнолии, которая своими широкими кожистыми листьями смогла бы укрыть от кого угодно? Любовался ли цветущим хайтаном, в тени которого, словно специально для этих целей, примостились миниатюрная каменная лавочка с круглым чайным столиком? Или, может, примерялся, как бы половчее забраться на кряжистого старика гинкго? Каким ребёнком был его учитель? Мо Жань светло улыбается, представляя серьёзного карапуза, в раскосых глазах которого светятся тысячи вопросов к этому миру. Ваньнин, наверняка, был очаровательным малышом... Парень жмурится, сводя брови и улыбка тут же гаснет. Ему не должно быть никакого дела до детства Чу Ваньнина. Чего он там себе напридумывал? Разобраться бы для начала с Чу Ваньнином настоящим. Мо Жань не хочет думать, что разбираться как раз будут с ним, а не наоборот. Или же, полностью проигнорят, что ещё хуже. Как бы ему ни было досадно от этих мыслей, но он хочет показать себя с лучшей стороны, выложившись на полную. Подросток не разгибает спины, пока пустой желудок, наконец, не сводит голодной судорогой. Юноша вспоминает, что последний раз нормально ел ещё вчера на большой перемене* в школьной столовой. Две чашки чёрного несладкого кофе с утра, выпитые у гостеприимных Мэй, не считаются. Как и несколько снеков, что разбавили собой алкоголь накануне, на дне рождения Чин Сюя. Он достаёт из кармана заимствованную у друга шоколадку, разворачивает и кусает сразу почти треть. Мо не любитель сладкого, но сомневается, что и на сей раз ему предложат отобедать в этом доме. Поэтому справедливо решает, что даже такой убогий перекус лучше, чем роскошный, в своей показушной гордости, голод. Подросток жуёт батончик, сидя на каменной лавочке, позволяя солнечным лучам скользить по своему лицу и рукам. Когда нет ветра, даже они способны подарить тепло и ласку, несмотря на позднюю осень. Мо Жань ещё не видел сегодня учителя. Интересно, чем он сейчас занят? Хотя, чего уж тут гадать? Наверняка работой. Школьник вообще с трудом может представить, как физик проводит время в праздной ленности. Не удержавшись, парень поднимает взгляд на окна его спальни. Циновки подняты почти полностью, играя на свету длинными выцветшими кисточками, некогда бывшими цвета цин. На какую-то долю секунды, подростку показалось, что за окном мелькнул светлый силуэт, но он не уверен. Однако, несколько минут Жань продолжает выжидающе смотреть, с каждым мгновением всё больше убеждаясь, что стал жертвой своего же разыгравшегося с похмелья воображения. Если бы мужчина и глянул в окно, то только ради проверки того, насколько его ученик продвинулся в исполнении задания. Чу Ваньнин никогда не стал бы смотреть на Мо Жаня просто так, вместо того, чтобы заниматься каким-то, без сомнения, невероятно важным делом. Покончив с двором, юноша прихватывает куртку и поднимается к квартире на втором этаже. Он немного медлит, прежде чем нажать на звонок, но дверь распахивается почти сразу же, будто учёный всё это время был за ней. Однако, даже если бы это было так, никаких положительных эмоций на его лице не отражалось. На яркую улыбку и суматошное приветствие он ответил лишь сухим: - Проходите, ученик Мо. Мо Жань же решил времени даром не терять и с порога начал: - Учитель Чу, я... Я... - Ну что он? Не хотел? Сожалеет? Ни того, ни другого и близко нет. Правда в том, что он хотел. И сожалеет только о том, что их застукал именно Чу Ваньнин. Из рассказов дяди, юноша уже давно понял, насколько щепетилен учитель во всём, что касается вопросов нравственности. Мо Жаню эта позиция казалась смешной и закостнелой, но изменить он её точно не мог. Поэтому, всё, на что хватило его мозгов, это хотя бы попробовать попросить прощения. - Я хотел бы извиниться. Ну, за то, что случилось тогда... Я не... - Ученик Мо, будьте добры, избавьте меня от ненужных подробностей вашей личной жизни. - Может, парню не хватало искренности, а может, нашлась и другая причина, но, судя по всему, мужчина даже не собирался слушать его нерешительный лепет. Что ему делать? Как говорить с Чу Ваньнином? Но главное, что он вообще должен сказать? Это при том условии, что ему вообще будет разрешена такая вольность. Ведь учитель больше не идёт на контакт, как раньше. Вновь стал отстранённым и замкнутым и, как бы парень не старался его разговорить, все было без толку. Он снова стал "учеником Мо". А физик вернулся в свою непробиваемую перламутровую раковину и отгородился остро заточенными кольями, не желая общаться с таким отвратом, как Мо Жань. Чудом было уже то, что это случилось однажды. Что столь чистый человек, в существование которого подросток не верил до последнего, снизошёл до такого грязного, порочного и лживого существа, как он. Как бы это не бесило, но если Чу Ваньнин и правда презирает его, то тому есть веские основания. Однако, это никак не утешает. Внутри себя юноша мечется, не находя места и отчаянно ищет предлог для продолжения их взаимодействия вне школы. Пусть это будет хоть что-то, даже полная ерунда сгодится, если это сможет ему как-то помочь. Парень не желает думать о своих поступках. И анализировать свои стремления тоже не хочет. Он не собирается просчитывать, к чему всё это должно привести. И должно ли вообще? Зачем это должно к чему бы то ни было приводить, если всё, чего он хочет, просто хорошие отношения со своим учителем. Ханьсюэ ошибается. Он не испытывает к Чу Ваньнину никакой любви. Любовь это что-то светлое и возвышенное, когда хочется носить на руках и даже дышать через раз в сторону человека, которого любишь. Любовь, это блядские бабочки в животе, а не тугой узел желания и колом стоящий член. Его эмоции по отношению к учёному совершенно точно другие. Он просто хотел быть рядом. Хотел, вновь ощущать на себе теплоту расплавленного мёда фениксовых глаз, а не прозябать от их же холода. Хотел, чтобы Чу Ваньнин хоть раз засмеялся при нём так же, как смеялся за кулисами школьной сцены. Мо сравнивает это всё с чувствами к Ши Мэю и понимает, что даже близко не готов назвать это любовью. Хотя спорить с силой охвативших его эмоций тяжело. Он не кривил душой, говоря другу, что с физическим влечением как-нибудь разберëтся, но терять общение с Чу Ваньнином не собирается. И даже если это глупо и совершенно по-детски - плевать. Он готов выглядеть ребёнком, выпрашивающим сладкую конфету у строгого взрослого. Если это поможет стать ближе к Чу Ваньнину, вновь приоткрыть завесу загадочного царства его личности, изучать его, восхищаться, упиваться его вниманием, снова слышать своё имя, произносимое им, - он готов. Взгляд скользит по полкам, набитым разрозненной литературой. Такого разброса в тематике он ещё не встречал. От старенькой истрëпанной книжицы "Введение в робототехнику", до глянцевого массивного тома рецептов сычуаньский кухни, к которому прикасались от силы пару раз. Чу Ваньнин серьёзно пытался научиться готовить? Мо Жань давит смешок, с большим трудом представляя мужчину у плиты. Скорее всего, это был полный крах. Он берёт в руки нечто, подозрительно похожее на записную книжку. На форзаце очень красиво выведено имя Чу Ваньнина. И парень не может удержаться от того, чтобы её раскрыть. - Мо Жань! Кто давал тебе право рыться в моих вещах?! - Ладно, в какой-то мере, он сам дал ему это право, но школьник должен был только рассортировать книги и вытереть пыль. Ваньнин, конечно, знал, что нормы приличия у его ученика имеют достаточно гибкие границы, но чтобы они позволяли читать чужие документы - это уже явный перебор! Однако, казалось, что парень даже не слышал возмущëнного замечания в свой адрес. - Это очень... Красиво, учитель. - Тихо прошептал юноша внимательно всматриваясь в запись и проводя по иероглифам кончиками пальцев. Он выглядел... Ошеломлëнно? Любопытство пересилило: взяв под контроль своё негодование, Чу Ваньнин приблизился к столу, заглянув в открытый блокнот. - Надпись "Прикладная физика" вас так впечатлила? - Скептически спросил он, скрещивая руки на груди и возвращаясь к официальному тону. - Нет, ваша каллиграфия. Она очуменная. - Мужчина чувствовал, что его застали врасплох таким сомнительным комплиментом. Он нахмурился, привычно не понимая, как должен на это отреагировать. Очевидно, Мо Жань не единожды видел его почерк, что его могло так впечатлить на этот раз? Он взял записную книжку, немного полистав. В затëртом невзрачном предмете, учёный опознал свой давно позабытый университетский справочник, составленный самостоятельно. Это сейчас он пишет спешно, предпочитая скорость изяществу линий. Но тогда он был новоявленным студентом, очарованным наукой и окрыленным возможностью к ней прикоснуться всерьёз. Ведь он до последнего не мог поверить в то, что это случится. И сама мысль о том, что можно вести свои записи кое-как, казалась ему кощунственной. Поэтому каждый новый штрих, каждый росчерк был выполнен с особым тщанием и прилежностью. - Зато, ваша оставляет желать лучшего. - Это точно, учитель. - Даже не подумал отнекиваться Мо Жань. - Вашу каллиграфию можно хоть сейчас в рамку и на стену, а моей... Только подтереться. Ваньнин прикрыл глаза, стараясь не придавать большого значения такой потрясающей аллегории. И как выбить из этого подростка склонность к подобным выраженьицам? Ученика же, наоборот, кажется что-то в этом веселило. Лукаво сверкнув лиловыми звёздочками на дне глаз, он добавил, обозначая на щеках милые ямочки: - Но ведь это же поправимо, правда учитель? В ваших заумных книгах утверждается, что научиться можно всему. При должном усилии и наличии хорошего наставника. Усилия обязуюсь приложить. Дело за наставником. - Однозначно нет. - В категоричном отказе не было даже намёка на возможность изменить мгновенно принятое решение. Чу Ваньнину и так было достаточно того, на каком расстоянии они находились сейчас. Проводить больше времени в обществе этого юноши, сближаться с ним дальше, совсем не входило в его планы. А после увиденного в школьном туалете, всë и вовсе полетело к чертям со столь головокружительной скоростью, что Чу Ваньнин боялся расшибиться насмерть после такого стремительного падения. Он не сердился на Мо Жаня, ну, разве что немного. Много. Но ещё больше всё это время учитель Чу злился на себя. Черт возьми, разве он чего-то не знал об этом распущенном ребёнке? Подобного стоило от него ожидать. Однако, одно дело знать об этом и совсем другое - увидеть своими глазами. Отвратительно. Его собственная реакция на произошедшее была отвратительной. Какие ещё индивидуальные занятия? Наоборот, он считал наилучшим решением вовсе уволиться, тем самым сведя на нет их странные недоотношения. Поступить так было бы правильно. И будь он на самом деле чистым и благородным человеком, так и сделал бы. Но он был даже хуже, чем сам о себе думал. Ведь одна только перспектива не видеть Мо Жаня вообще, хотя бы изредка сталкиваясь в коридорах "Сышэн", наблюдать за ним на протяжении двух полноценных уроков в неделю... Его страшила эта мысль. Он прекрасно понимал, что даже в своëм подсознании не должен допускать такого. Но это правда. Если хорошенько так всё взвесить и справедливо рассудить, ещё неизвестно, кто из них двоих был более бессовестным - Чу Ваньнин или его ученик. Последний хотя бы не прикидывался высоконравственным недотрогой, втайне мечтающем о самых непозволительных прикосновениях. - Что? Но почему? Чу Ваньнин ненавидел врать, а потому, делал это редко и настолько неумело, что его с лёгкостью изобличил бы даже ребёнок. Чувствуя, как краснота уже касается кончиков его ушей, и от этого начиная злиться по-настоящему, он сделал слабую попытку: - Я твой учитель физики. И тратить своё время на репетиторство по другому предмету не нанимался. - А, так дело в деньгах? Уверен, дядя с радостью проспонсирует это мероприятие. - Причём здесь это? - Мужчина был поражён тому, как этот, в общем-то неглупый парень, порой так мастерски переворачивал данные с ног на голову, что приходил к совершенно неожиданным выводам. Как, например, сейчас. С чего он взял, что учёному нужны деньги? Богачом Чу Ваньнин не был, но и от черты бедности находился далеко. Даже если бы не работа в "Сышэн", он мог бы, по крайней мере, год-другой комфортно себя чувствовать и без дополнительного дохода. Суммы от патентов были достаточными, чтобы не бояться завтрашнего дня. Шиковать не получится, но и с голоду не умрёт. Другой вопрос, что учёный просто не мог сидеть без дела. - Ну, я так понимаю, что часы, проведённые в компании такой именитой личности, как вы, стоят денег. Не думал, что вы такой... Эээ... Меркантильный. Но если это так, то проблема решаема. Чу Ваньнин смотрел на него нечитаемым взглядом. Точнее, это, наверно, просто Мо Жань не смог прочитать фразу "ты дурак!", в золотистых глазах. Как донести до этого ребёнка посыл о том, что дополнительные часы, проведённые рядом с ним, грозят обернуться личной катастрофой для его учителя? Всё его существо разрывалось от противоречивых эмоций, ведь другая, совершенно не рациональная сторона личности была вне себя от счастья, услышав такое предложение. Мужчина вновь скрещивает руки на груди, оставаясь непреклонным. К этому моменту Мо Жань уже потерял всякую надежду на успех своей авантюры. Однако, сдаваться ещё рано. Он знает, что несмотря на кажущуюся бездушность, у его учителя доброе сердце. Надо только попытаться найти брешь в тщательно выстроенной броне. - Учитель, прошу вас, не будьте таким суровым. Я с трудом окончил начальную школу... У меня не было возможности научиться красиво писать. - Сейчас никто не смотрит на почерк, большинство документов предоставляется в напечатанном виде. - Тогда зачем вы ей учились? - У меня не было выбора.К тому же, речь идёт не обо мне. И снова мимо. - Учитель Чу, господин Сюэ Чженъюн был добр ко мне, сделав своим племянником. Чем ещё я могу отплатить ему, кроме хорошего образования? - Физик скептически выгибает бровь. Действительно, уж кто бы говорил об этом, но Мо Жаню точно лучше было промолчать. По скольким дисциплинам у него полный швах? Он давно перестал следить за этим, попросту отдавшись на волю течения. Каким-то образом сдаёт экзамены и ладно. Но, тем не менее, в глазах старшего мелькает заинтересованный блеск. Мгновения хватает, чтобы школьник понял, что нашёл правильное направление. - Вы помните, что я говорил об учёбе?.. Ну, тогда?.. Мо Жань заглядывает в лицо Чу Ваньнина пытаясь выдать самый честный и невинный взгляд, на какой способен. Сейчас главное получить своё, а с последствиями он позже разбираться будет. Как-нибудь выкрутится. - Я действительно хочу всерьёз заняться своим образованием. Не понятно, верит ему учитель или нет, но, в итоге, хмыкает недоверчиво и отворачивается к окну, из которого прекрасный вид на идеально убранный двор. Некоторое время он молчит, но в конечном итоге тихо говорит: - Дело вовсе не в деньгах, но у меня есть условие. - Мо Жань думает, что физик сейчас запросит луну с неба, лишь бы выбить из своего глупого ученика эту дурацкую идею. Но, Чу Ваньнин, очевидно, ещё не понимает, насколько сильно желание школьника. Луну? Ок, погнали! Хоть Альфу Центавра. - Я слушаю вас, учитель. - Если вам так необходимы мои наставления, ученик Мо, придётся доказать это. Я даю две недели, чтобы вы могли исправить оценки по всем предметам, с которым у вас проблемы. - Парень мысленно заскулил. Уж лучше бы луну! Но спорить конечно же не стал. Если ему так нужны обещанные успехи Мо Жаня в учёбе, он их получит. Школьник лучезарно улыбается в спину учителю: - Вы не пожалеете. Последовавший за этим тяжёлый вздох будто сам за себя говорил, что учëный уже жалеет. ****** - Ко мне сегодня заглядывал Юйхэн. - Дядя Сюэ не стал ходить вокруг, да около, сразу приступая к делу. Мо Жань догадывался, зачем его вызвали в кабинет директора, поэтому к разговору, насколько смог, подготовился. - Просил переубедить меня или что-то в этом роде? - Что-то в этом роде... - Мужчина тяжело откидывается на спинку мягкого, невероятно удобного с виду, офисного кресла оставляя руки сцепленными в замок на столе. Видно, что беседа с другом далась ему нелегко, и, судя по всему, дело за вторым раундом. И за что небеса послали ему таких несговорчивых близких? - Зачем тебе это нужно, Жань-эр? - Вы же знаете, дядя, я пишу, как курица лапой. Хотел бы исправить свой почерк. - А ситуацию в журнале успеваемости исправить не хотел бы? У тебя проблемы с семью дисциплинами. - И всё же, в том, что твой родственник - директор той школы, где ты учишься, есть не только положительные стороны. - Да, над этим я тоже собираюсь поработать. - Правильнее было бы сказать "вынужден", но разве он стал бы? - Зачем тебе это? - Вновь задаёт свой вопрос старший. И смотрит так пронзительно, будто пытается увидеть самые сокровенные тайны, спрятанные глубоко в душе своего воспитанника. Грубоватый весельчак Сюэ был человеком куда более проницательным, чем о нём думало большинство. Изначально Мо Жань тоже был среди них, но со временем понял, что дядя вовсе не так бесхитростен, как показалось сперва. - Ты терпеть не можешь своего учителя физики, а теперь так внезапно решил брать у него дополнительные уроки. И ладно бы по его предмету, это ещё понять как-то можно. Но, извини, каллиграфия, на которую тебе всегда было совершенно наплевать?.. - Дядя всё больше хмурится, продолжая свою речь, и дежурная улыбка Мо Жаня осыпается с лица, как столетняя штукатурка с треснувшей стены. - Скажи мне честно, ты что-то задумал? Парень искренне не понимает, даже если бы дело обстояло именно так, неужели Сюэ Чженъюн на полном серьёзе думал, что он бы вот так взял и выложил всё, как на духу, после такого прямого вопроса. Или дядя считает, что его воспитанник куда лучше, чем есть на самом деле, или, что полный долбоëб. Мо всё-таки хочется верить в то, что первое. - Вы мне настолько не доверяете, дядя? - Дело не в этом. - Качает головой мужчина, и взгляд его тигриных глаз слегка смягчается. - Тебе сложно ответить на такой простой вопрос, и я уже не знаю, что и думать. - Если бы Мо Жань и сам знал ответ, он бы уже давно его озвучил. Хотя бы для себя. Но уж чего нет... Пока что, вся его мотивация вложена в одно простое "мне это нужно". Зачем? Для чего? Хорошие, конечно, вопросы. Основополагающие для любого совершаемого действия. Но в данном конкретном случае абсолютно бесполезные. Он знает только, что ему необходимо находиться рядом с Чу Ваньнином. А в мотивации он разберётся как-нибудь потом. Уже по ходу пьесы. - И что же такого жуткого я мог бы с ним сделать? - Тебе виднее... - От этой странной реплики, юноша на какое-то мгновение замирает. На что это сейчас был намёк? Насколько велика вероятность, что Сюэ старший в курсе его порнографических фантазий про своего драгоценного друга? Что его могло выдать? Может, парень слишком часто и многозначительно пялится на Чу Ваньнина? Не мог же дядя застать его на чëм-то более горячем? В любом случае, пора завязывать с тем, чтобы позволять себе выстанывать имя учителя во время своего самоудовлетворения. Парень пытается прочитать по лицу старшего, правильные ли он сделал выводы, но ожидаемого результата это не даёт. Жань не скрывал, что является универсальным игроком, хотя и вперед это никогда не выпячивал. Несмотря на всю показушную толерантность, их общество не так уж и терпимо к таким людям, как он. Но и скрывать это смысла не видел. Поэтому, Мо Жань знает, что дядя знает. Но знает ли он, что знает Мо Жань? Игра в гляделки длится совсем недолго, прежде чем юноша старается как можно убедительнее: - Дядя, вы как-то спрашивали меня, чем я собираюсь заниматься в жизни. Отвечу вам честно, я всё ещё не решил. Но кое-что знаю точно: если хочу чего-то добиться, то мне придётся приложить усилия. И совершенно не важно, как я отношусь к учителю Чу. Если он в состоянии помочь, то пусть это будет он. Ведь вам известно, насколько он всесторонне образован и сколько знаний может дать. А каллиграфия?.. Серьёзный человек должен уметь красиво писать. Хотя бы свое имя. Правда же? Мужчина задумчиво чешет подбородок с короткой аккуратно подстриженной бородой, очевидно, пытаясь измерить искренность школьника в процентном соотношении. - Мальчик мой, ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе. Для меня ты так же дорог, как если бы был родным сыном моего брата, моей кровью и плотью. Но пойми, что Юйхэн мне тоже дорог. И если с ним что-то случится... Если именно ты станешь причиной, по которой мой друг хоть как-то пострадает, представь, каково будет мне. - Мо Жань действительно не понимает, почему дядя так сильно трясëтся над Чу Ваньнином. В каком-то смысле он согласен с младшим Мэем в его извращенских выводах: можно подумать, что у них многолетний роман. Но он достаточно неплохо знает их обоих, чтобы знать, насколько глупо это предположение. - Поэтому, я прошу тебя, Жань-эр, если вдруг так случилось, что ты задумал какую-то злую шутку, чтобы поквитаться за его строгость или за что-нибудь ещё, подумай хорошенько... Мо Жань чувствует, как что-то огромное и зловещее отступает, чтобы сигануть в окно и скрыться с глаз. Так вот о чëм переживал старший! Парню показалось, что сам воздух в кабинете стал чище и слаще. И вдыхать его теперь намного легче и приятнее. - Вы можете не волноваться за это, дядя. Я никогда не сделаю того, что сможет его хоть как-то оскорбить или ранить. - Что ж, - Сюэ Чженъюн тоже заметно расслабился и, впервые за весь разговор, широко улыбнулся, - именно это я и хотел от тебя услышать. ****** Мо Жань с большим трудом высиживает на своём месте до конца урока. За всё это время Чу Ваньнин едва ли удостаивает его парой взглядов. Зато, подросток не собирается отказывать себе в этом удовольствии и смотрит на физика практически неотрывно. Испытательные две недели закончились, и школьник уверен, что Чу Ваньнин видел журнал успеваемости, но намеренно не заговаривает о дополнительных занятиях первым. Ханьсюэ перестаёт стебать и ëрничать, когда Мо Жань выдаёт причину столь резкого стремления в учёбу. Теперь друг лишь сочувственно смотрит, как на безнадёжно больного человека, который вместо того, чтобы стремиться к улучшению, только усугубляет своё состояние. На самом деле, убеждая Чу Ваньнина в том, что собирается начать учиться по-настоящему, он не имел ввиду именно это. Возможно, из-за того, что доля правды в его словах была ничтожно мала, мужчина дал ему такой небольшой срок. Но школьник сдаваться не собирался, все две недели посвящая исключительно зубрёжке. Никаких тусовок, ночных турниров по компьютерным играм и бесцельных прогулок с друзьями. По крайней мере, пока что. Спору нет, это далось ему нелегко, но стоило того, чтобы теперь демонстративно положить дневник прямо перед изящным носом мужчины. Звонок прозвенел несколько минут назад, и сейчас в классе только они вдвоём. Учитель какое-то время смотрит на обложку, словно не догадывается, каким образом она там оказалась. Наконец, скрестив руки на груди, откидывается на спинку стула, и замораживает Мо своими льдистыми глазами, вопросительно приподнимая одну бровь. Молчит. И парень понимает, что первое слово за ним. - Кхм, в четверти я уже, конечно, вряд ли буду отличником, но свою часть сделки выполнил. - Чу Ваньнин продолжает молчать и каким-то мистическим образом умудряется даже своё безмолвие сделать холодным. Но Мо Жаня это не сильно смущает. Теперь. - И хотел бы напомнить вам о вашем обещании. - Приступайте. Мо Жань даже опешил. Они что, будут прямо тут заниматься? Конечно, нельзя не признать, что это наиболее подходящий вариант. Урок был последним, класс свободен, а для часового занятия ехать домой к физику вовсе не обязательно. Но он ожидал не этого. - Прямо сейчас? - Вас что-то не устраивает, ученик Мо? Что ж, раз так... Ему ведь дали возможность всё исправить. Никто не обещал раскрытых объятий и сиюминутного прощения только лишь за хорошие оценки. Похоже, что стараться придётся с куда большим рвением, чем он себе представлял. - Нет-нет, всё устраивает. Я готов. ****** Дни потянулись за днями. Мо Жань старался оправдать оказанное доверие и больше не провисать так сильно в учёбе. Правда, и в лидеры не особо рвался. Так, золотая середина. Однако, даже этого было достаточно, чтобы завоевать снисходительную благосклонность Чу Ваньнина и безграничное одобрение дяди. Всё, более-менее, вернулось в привычное русло, с поправками на новую реальность. Каким-то совершенно невообразимым образом, парень разделил свои чувства к учителю. Он жаждал обладать его телом, но для себя твёрдо решил, что это всего лишь гормоны. Мо Жань делал всё возможное, чтобы животная похоть не застила человеческий разум и не мешала ему играть роль почтительного ученика. Ну, может, и не такого почтительного, как того хотелось бы Чу Ваньнину, но подросток и правда старался. А сам физик, о, небо, молчаливо позволял ему многие глупости, наверняка, про себя кляня бесстыжего мальчишку. Однако, самому юноше до этого мало было интереса: главного он добился. И пусть он будет хоть сто раз ребёнком в глазах Чу Ваньнина, пока ему позволено находиться возле этого человека, оно того стоило. Это был хрупкий, тщательно выстроенный баланс, нарушить который настоящее безумие с его стороны. - Не надо так сильно давить на кисть, это тебе не шариковая ручка. - Мо Жань замирает, когда мужчина наклоняется к нему и берёт кисть в свои руки. - Каллиграфия - это не про почерк, который необходимо исправить. Настоящая каллиграфия ближе к искусству. Важно всё: количество туши, сила нажатия на кисть, выверенность движений и, конечно, техника. - Продолжает наставления учитель, выводя на бумаге идеальные линии. А Мо Жань не смеет дышать, потому что Чу Ваньнин сейчас так близко, что его естественный запах, смешанный с древесно-цветочными нотками одеколона, заставляет голову кружиться. И, очевидно, что преподаватель замечает его поведение, потому что кладёт кисть на подставку и отходит, как можно дальше. - Продолжайте. - Учитель? - Спустя пару минут. - Да? Чу Ваньнин стоит у окна и смотрит на то, как в воздухе кружатся пушистые хлопья снега. Первого в этом году. Декабрь наступил больше недели назад, но до сих пор приносил только дожди и ветер. Мо Жань видит, как зябко физик поводит плечами, он уже догадался, насколько тот не любит холод. Но беспокоит другое: последнее время учёный выглядит неважно. Как будто стал ещё бледнее, и как-то еле уловимо осунулся. Возможно, если бы парень не наблюдал за ним так пристально, он бы не заметил перемен, но они точно есть. Однако, спросить напрямую, даже его наглости не хватает, всё же он ещё не прощён. Так что, максимум, что может получить в ответ, строгую отповедь, ведь Чу Ваньнин не из тех людей, что станут выставлять свои слабости напоказ. Мо Жань только надеется, что это не из-за него. Точнее, не потому что учитель так сильно устаёт от занятий с ним. Потому что, как бы юноша ни старался, но каллиграфия ему действительно не особо даётся. Наверняка, то самое творческое начало, так необходимое для потрясающих успехов, у него отсутствует напрочь. А потому сильного прогресса не ощущается. Конечно, это расстраивает и даже злит преподавателя, но Жань ничего не может с собой поделать, упрямо настаивая на продолжении занятий. - Я хотел вам кое-что сказать. - М? - Вы так добры ко мне, учитель. - На самом деле, подросток давно хотел сказать об этом физику, но всё не решался. Несмотря на то, что Чу Ваньнин по-прежнему держится отстранённо и подчёркнуто холодно, он продолжает возиться с Мо Жанем, как с несмышлëным щенком, направляя и поддерживая. Юноша только теперь понимает, насколько ему повезло с наставником. - Ещё ни один учитель в моей жизни так не заботился обо мне... - Мужчина всё так же стоит у окна и Мо Жань, к сожалению, не может видеть его лица, но не сводит глаз с идеально ровной спины. - Я очень благодарен вам. Ответа, конечно же не следует, да подросток его и не ждёт. Но того, что пол минуты спустя, мужчина, согнувшись, до побелевших костяшек вцепится в подоконник, Мо тоже не ожидал. - Мо Жань... Таблетки... - Едва слышно прошелестел надломленный голос, прежде чем Чу Ваньнин рухнул на пол. Чуть не перевернув парту, школьник бросился к физику. Лицо старшего было белее бумаги для занятий каллиграфией, а губы посинели. - Учитель! Учитель, что с вами? - Юноша и сам заметно побледнел от страха. Веки учёного были плотно сомкнуты, а брови сошлись в мученическом изгибе, ресницы трепетали, как крылья испуганной бабочки и Мо Жань совершенно не знал, что ему делать. Парень уложил мужчину на пол, отмечая про себя, что руки у того стали ледяными, ногти приобрели тот же мертвенный оттенок, что и губы, а лоб покрылся холодной испариной. От внезапного происшествия, школьник впал в ступор, в голове всё перемешалось, но казалось, что в этом водовороте сумбура он упускает нечто очень важное... Кажется, Чу Ваньнин что-то сказал, перед тем, как упасть. Но что? Жань судорожно пытается найти в своей черепушке ценную информацию, от бессилия сжимая кулаки до хруста и чувствуя себя абсолютно бесполезным. Но заветное слово, наконец, всплывает в уме, будто вспышка, за которой скрывается спасение. Таблетки! Но что за таблетки? Где их взять? Парень смотрит на сумку учителя, понимая, что это его единственная надежда. Он подлетает к ней и беззастенчиво вытряхивает всё содержимое прямо на пол. Некогда быть осторожным и почтительным: Чу Ваньнин не двигается, а сиплое дыхание прослеживается с большим трудом. По плиткам рассыпаются тетради и учебники, карандаши, ручки и пара конфет летят в разные стороны. С ними же выкатывается маленькая пластиковая баночка без каких-либо опознавательных знаков - ни надписей, ни этикеток, ничего. Мо Жань хватает её, открывая, и чуть не вскрикивает от радости. Почти треть её заполнена белыми капсулами. Сколько надо дать учителю, чтобы он пришёл в себя? Для чего они? Насколько сильные? На свой страх и риск он дрожащими руками вытряхивает сразу две штуки, и, со всего маху бухаясь на колени перед Чу Ваньнином, пытается запихнуть их как можно глубже в горло. Но учитель никак не реагирует на его действия, повисая безвольной куклой. - Ну же, - в отчаянии шепчет подросток, - глотай! Давай же, Ваньнин! Но вряд ли его слышат. Уже довольно поздно, учебный день закончен и звать на помощь бесполезно, а бежать в учительскую за подмогой далеко. Да и есть ли там кто-то? Надо сосредоточиться на том, чтобы заставить физика проглотить эти ебучие таблетки и молиться всем возможным и невозможным божествам, которых он знает, чтобы лекарство подействовало. Шаря глазами по классу в поисках того, что могло бы помочь, он натыкается на пульверизатор для опрыскивания цветов. Насколько безумна идея заставить бесчувственного человека запить капсулы водой, возможно, не самой чистой? Да насрать! Мо Жань скручивает распылитель надеясь только на то, что вода там всё таки есть и она не смешана с какой нибудь химией для блага зелёных друзей. Он чувствует, как драгоценные секунды уплывают, растворяясь в вечности, пока он тупит и медлит. Был бы на его месте хоть кто-то посообразительней, у учителя было бы больше шансов. Чуть не плача от отчаяния, юноша пытается заставить мужчину сделать глоток. Но всё бесполезно: жидкость вытекает из приоткрытого рта впитываясь в ворот рубашки и собираясь лужей на полу. В бутылке остаётся совсем немного, когда парень решается на то, за что Чу Ваньнин его точно убил бы, будь он в сознании. Жань отхлëбывает воду и, прижавшись к ледяным губам, пытается протолкнуть её с помощью языка. В этот момент он думает только о том, чтобы помочь преподавателю. Это ни разу не романтично, не сексуально, не трепетно... Это страшно. Кто там говорил, что искусственное дыхание рот в рот возбуждает? Нихуя подобного! Всё, что чувствует Мо Жань, это крупную дрожь по всему телу от мысли, что он мог опоздать и пытаться бесполезно. Потому что дыхания старшего уже почти не заметно. Справившись, наконец, с поставленной задачей, он уселся на пол, положив голову учителя на свои ноги и принялся ждать. - Вот увидишь, всё будет хорошо. Бояться не надо, - словно в бреду шептал он, размеренно поглаживая мягкие чернильные пряди и не совсем понимая, кого он пытается утешать, - сейчас подействует твоё лекарство...Учитель Ваньнин, ты только не сдавайся... Ты ведь должен позаботиться обо мне... Позаботься обо мне, ладно?.. Он и сам не понимал даже половины того, что говорил, шмыгая носом, и упорно не позволяя себе расплакаться. Сколько он так просидел, было совершенно непонятно, ведь на улице стемнело ещё во время их занятия, а телефон так и остался лежать на парте. Но через какое-то время школьник почувствовал, что дыхание учёного стало более явственным, а на щеки стал возвращаться румянец. Вероятно, кризис миновал. Мо Жань выждал ещё немного, прежде чем аккуратно переложить Чу Ваньнина со своих ног на свёрнутый пиджак школьной формы. Если физик придёт в себя в таком положении, как они были всё это время, подростку несдобровать, он в этом, почему-то, уверен. Чтобы хоть чем-то себя отвлечь, он складывает раскиданные по полу вещи в сумку и ждёт. Наконец, Мо слышит тихий звук, похожий на болезненный стон. - Учитель? Учитель, вы меня слышите? - Парень заглядывает в лицо, которое хоть и приобрело некоторые краски жизни, всё ещё кажется таким хрупким и беспомощным. Веки дрогнули и Мо Жань встретился с немного расфокусированным взглядом, застланным пеленой дрожащей влаги, готовой выплеснуться наружу, как только её количество достигнет предела. Юноша не хотел знать, были ли это слëзы боли, злости или обиды на то, что этот человек предстал настолько уязвимым перед собственным учеником. Ему казалось, что всего понемногу, а потому он решил поскорее переключить внимание старшего на что-нибудь другое. - Вам что-то нужно? Может, надо позвать помощь? Позвонить дяде? Или вызвать скорую? Учитель, я сделаю всё, что вы скажете... Физик вновь прикрыл глаза, очевидно, жалея, что не может с ушами проделать тот же трюк, чтобы только не слышать бесконечное тарахтение школьника. Но нашлось кое-что, что справилось с этим бурным потоком куда лучше. Мо Жань тут же заткнулся, услышав совсем тихое: - Просто отвези меня домой.