О мышах и камышах

Небо над озером кружит и служит лучам заходящего солнца. Я на груди твоей долго искал не любви — понимания, света.

▰▰▰

Друзья скопом остаются во дворе: шуметь, балагурить, подъедать привезённые харчи. Шурик жарит мясо на прокалённом мангале, Машка и Яша накрывают на стол, который с непечатной матерщиной Поручик и Реник выпирают из дома, а потом минут десять корячатся рядом с ним, пытаясь разложить стол, а не, скажем, шкаф. Под шумок Миха с Андреем исчезают никем незамеченные.

▰▰▰

У Андрея в волосах трава, он так похож на речного зловредного беса. Князь в ней извалялся весь после того, как накупался и вылез из зелёной, начинающей цвести воды. Трава прилипла к груди с заострёнными из-за скачков температур сосками, и к покатым плечам, что ещё блестят речной влагой. Капли набухают, стекая вниз, щекотно облизывают смуглую кожу. — Иди ко мне, — требует Миха, раскидываясь на земле. Андрей, не стремаясь отсвечивать голым телом, скатывается ближе к Михе, и тот, такой же мокрый и взъерошенный, позволяет светлым волосам скользнуть по левому плечу. Горшок откидывает руку и сливается с Андреем в странном, неловком, но честном объятии. Грудь Андрея волнуется. Кожа контрастирует с белизной впалой груди Горшка. Символ анархии ни сколько не марает Мишину грудь, а наоборот призывно растекается красным, оттенённый чёрной каймой. Круто. Пальцы помнят те разы, когда Андрею довелось касаться вбитого иглой под кожу рисунка впервые. Окольцованная «А» навсегда отпечатаывается в памяти жаром, что исходит от железного клейма. Метки отступника несогласного с системой. Он всегда против и всегда как взрыв. Интереснее пень на левом предплечье. Его работа на этом теле. Андрей нетерпеливый. Поцелуй случается не на середине пути, а тогда, когда Миша только-только приподнимает голову, завидив желание в светлых глазах, собираясь на него как-нибудь ответить. Не успевает. С настойчивостью Князь целует приоткрывшиеся губы, толкается мягким юрким языком, гладит до мурашек холодными ладонями шею, грудь, живот. Отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. Хрен знает зачем, ведь тут же приникает вновь, толком не разглядев ни лицо, ни эмоцию на нём. «Играется», — спесиво думает Миша, позволяя это делать. Не башкой Андрюха думает, а сердцем тянется. Горячность кровь кипятит и ведёт на поводу. Горшок лыбится в поцелуй, откидывая голову на душистую сочную траву. Рука напрягается и скользит по холодной спине Князя, задевая все изгибы натянутых мышц. Мозолистые пальцы добираются до бока и властно сжимают, оттягивая кожу, оставляя за собой распускающиеся бутоны красных пятен. Пересчитывают рёбра. Миша перенимает инициативу и поворачивается на бок, утягивая за собой Князя. Закидывает ногу Андрюхи себе на пояс. Крепкие бёдра податливо раздвигаются. Резче давай, ё-моё! Подгоняя, рукой Миха шлёпает по заднице, грубо разминает, с любопытством пялится на нечёткий розовый отпечаток ладони. Андрей шипит и с удовольствием жмурится. Вдохновлённый, Миша повторяет с большим усилием, и Андрей ахает, толкаясь пахом в пах. Горшок нетерпеливо заваливает его на траву спиной, ловит ладони, что тянутся обнять небритую физию, и слюняво целует обе. В крупные бусины костяшек, в запястья со скоплением оливковых вен. Миша скалится, поднимаясь открытыми губами до острого соска, и ущипнув, вбирает в рот, прикусывая и настырно вращая языком, только теперь разрешая задыхающемуся Андрею обнять своё лицо руками, чтобы соединиться в мягком, влажном поцелуе. Солнце ласково дарит их замёрзшим телам тепло; пробивающиеся сквозь плотные ватные облака лучи замысловато растекаются лужами по траве. На них периодически падает тень, а с пруда доносится болотистый запах цветущей воды. — Хорошо здесь на самом деле… Вернёмся вечером? — шёпотом спрашивает Миша, жмурясь от удовольствия, когда Андрей гладит его по волосам, позволив на себя улечься. — Ага, — не задумываясь, соглащается Князь. — Будем выть на луну? — Миха, кажется, не слышит. С сопением притирается стояком и довольно выдыхает. Они прижимаются так плотно друг к другу, что и лезвие ножа между ними не пройдёт. На луну они на самом деле не посмотрят, потому что на небе ночами золотится стройный месяц и до полнолуния придётся ждать ещё пару недель. Снова Миша тянет перекатиться на бок. Широко гладит плечи, бока. Андрей путается в его волосах, прижимая теснее. Наконец они сталкиваются руками, спустившимися ниже. Толкаются бёдрами в сухие кулаки. Немного больно. Андрей сплёвывает на руку, поймав блестящий от возбуждения взгляд, где раздувается зрачок, выпивая тёмную радужку. По слюне скользит проще и Миша сбивается, забывая дрочить в ответ. Но Князь и не требует, только подталкивает Мишу улечься на спину, раскинуть пошире ноги, а сам жадно смотрит, как тот заходится в заполошном дыхании, как лицо искажает сладкая истома. Миха мечется по траве, словно в горячечном бреду лихорадки. Хватается за предплечья, мнёт загривок и плечи. Вскидывает бёдра, пытаясь трахать кулак, но Андрей придерживает его, пригвождая к земле. Миша вспыхивает, как торф в сезон пожаров. Такого только брать и низвергать, брать и возносить. И просто брать, ласково кружа пальцами там, снизу. Особенно клинит, когда Горшок зарывается в траву и с треском собирает зелёную шевелюру в кулаки. Игнорировать собственное возбуждение становится невмоготу, оно упирается, тычется набухшей головкой Горшку в бедро. Пока расхристанный Миша вскидывается, Андрей жмётся к его тёплому боку и долго целует в висок, скулу, ухо. За гулом крови в ушах, сквозь трескучий пожар и жирное марево, Князь едва может разобрать пробивающийся постороннний шорох со стороны перелеска. — Мих, Андрей! — пышные кусты орут голосом Машки и Князь замирает, пока Миша исступлённо трётся ледяным носом, просит срывающимся шёпотом: — Не останавливайся, бля-а!.. — Андрей чувствует, как тот гудит, низко стонет на долгой ноте в его плечо. У самого от этого яйца звенят, будто латунные. И Андрей не знает: заводит Мишу то, что их могут застукать или то, что Горшок просто очень хочет кончить. Член пульсирует, дёргается в кулаке, вот-вот готовый окатить пальцы тёплым семенем. В любом случае они не успевают. Князь подрывается, дёргает за плечо так и не удовлетворённого Горшка, и опрометью бросается к воде. С боевым кличем за ним несётся и Миха, вскоре догнав и повалив в камыши вместе с собой, клубком из рук, ног и остальных членов. Оказывается, как раз вовремя, потому что на берег из расступившихся ветвей, лесною царевной выходит Маша, успевшая заметить только сверканувшего голой задницей Горшка, а потом искрящий взрыв брызг. Секундная тишина, а после громкий хохот всплывших, как буйки мальчишек. Одному мальчишке вдвое больше, чем второму, напоминает она себе, впрочем, не очень-то в это веря. Тот которому вдвое больше, норовит потопить второго, но как бы не так. «Говно не тонет!» — не в обиду думает Машка, держа в руках решётку для гриля. Тем временем ихтиандры плескаются, дурачатся и бестыже сверкают шалыми глазами друг на друга. В общем, резвятся, как морские слоники в естественной среде обитания. — Мы вас потеряли, — говорит она. — Не разбредайтесь, блин, далеко, ребят. Шурик уже мясо пожарил, сейчас за стол сядем. — Маша подходит к воде, и присев на кортоны, полощет решётку. И мозги Горшку с Князем. Машка исподволь косится на валяющиеся рядом с полотенцами плавки в количестве двух штук, и спрятав лицо в глубоком наклоне головы, просовывает пальцы сквозь шершавые от налипших зажарков прутья. Пока что Князь и Горшок держатся на плаву и вылезать не торопятся. — Садились бы без нас, ё-моё! Не ждали бы… — воскликивает Миша, занырнув на секунду, чтоб вынырнуть и пригладить потемневшие волосы, стекающие по жёлобу между лопаток. — Ну нет, господа хорошие, — в корне не соглашается Машка. — Только вас и ждём. Вместе — значит, вместе, ясно? Проводим время всей гоп-компанией. Если вы себе медовый месяц решили устраивать, надо было тур в Грецию брать на двоих, а у нас дёшево, сердито, и тур тока загород. К комарам, бормотухе на меду и злым друзьям, мешающим уединиться. — Она обвинительно тычет пальцем в строну Горшка, будто грозит. Андрей скрывается в воде по глаза. Не хватает только пробулькать: «Я водяной, я водяной», и «все мои подружки — жабы да лягушки». Сполоснув решётку, Маша встряхивает ею, а потом с озорством думает: а почему бы ей не напроказничать и не оставить этих двоих без последних, в прямом смысле, трусов?.. Лукаво поглядывая на дрейфующих Андрея и Мишу, она пятится к примятой их телами траве. Князь быстрее Горшка соображает, что она затеяла и неуклюже подгребает к берегу, чуть не окатив Машку водой. Она звенит колокольчиком, смеясь и отскакивая от трусов. Маша не пытается доводить авантюру до конца, решив сжалиться и не обрекать несчастных на такой позор. — Приходите давайте, — сказав это, Маша вновь скрывается в кустах, одаривая раскрасневшегося Андрея усмешкой. Князь показывает ей вслед кулак, впрочем, нисколько не разозлившись. Он скорее поворачивается к Горшку, который бессовестно ржёт, наблюдая за всем со стороны и не вмешиваясь. — Честь твоей жопы, между прочим, спасена по моей милости, — недовольно бурчит Князь, с трепетным волнением наблюдая, как Миша выходит, попутно отжимая скрученные жгутом волосы, постепенно открываясь для взора во весь рост. — Не за мою, в первую очередь, пёкся, — бросает он, потягиваясь и загребая ластами песок, который клубится и вода становится мутной от каждого неспешного шага. Когда Горшок почти выбирается, Андрей с лёгкостью ловит его за запястье, притянув к себе, чуть вновь не повалившись во взбаломученную воду. К поверхности поднимаются различные водоросли, в пятку упирается ни то камень, ни то притаившийся в илистом дне моллюск. Князь, спрятав холодный мокрый нос в изгибе Мишиного плеча, терпеливо дожидается пока его ладони устроятся на подвздошных костях. Возбуждение давно схлынуло на нет в прохладной воде, но воспоминания о неоконченных ласках остаются в памяти. — Ночью вернёмся, — обещает Миша, шепчет в бордовое оттопыренное ухо. Андрей кивает и отпускает его от себя, понадеявшись, что вечером им ничего не помешает.

▰▰▰

Кругом тишина и темень, можно расслышать лишь стрёкот сверчков и таинственные всплески воды в зарослях камышей. На берегу Андрей расстилает захваченное покрывало, а выпроставшийся из одежды Миша пробует ступнёй дрогнувшую гладь. — Нормальная, — бросает он через плечо, заходя по колени. Князю остаётся наблюдать, как его силуэт белеет на фоне ночи, постепенно исчезая, погружаясь в чёрную воду. А потом Миха ныряет с головой, исчезнув из виду. По поверхности расходятся круги, вода пузырится. Улыбнувшись, Андрей плюхается на покрывало; вечерняя прохлада уже не такая ласковая, как дневная свежесть у воды. Горшок выныривает недалеко от корней ивы. — Иди сюда! — нетерпеливо зовёт он, стреляя глазами, пока Князь таращится в даль, на догнивающие, еле заметные причалы на том берегу. Миха укладывается на спину, барахтаясь в воде. Поднявшись на ноги, Андрей скидывает плавки и застывает на берегу, покрываясь мурашками от налетевшего ветра. Миша выворачивается нормально, на пузо, и так же, как и Андрей ранее, рассматривает его. — Ну чё застыл? — Нихрена себе нормальная! — возмущается Князь, рассекая остывшую воду. Горшок посмеивается, в три гребка оказываясь рядом. И сграбастав за руки, затаскивает к себе — туда, где дно идёт креном. Тянет и устраивает предплечья на шее, обнимает за пояс покрепче — кожа с кожей скользит, их покачивает лёгкими волнами из-за поднявшегося ветра. Отдавшись качке, позволяя себя уносить дальше, где дна уже нет, они целуются. Всплеск в камышах становится отчётливее, можно разобрать звуки возни наравне с утробным, почти музыкальным кваканием лягушек. Миша с Андреем по-дурацки переглядываются. Горшок пыхтит, хочет крикнуть, выяснить, какого хера, но Князь тормозит его, приложив к губам палец. — Тщ-щ. Давай послушаем? — Чё там слушать, ё-моё?! Это эти придурки опять… — искря праведным гневом, шипит Миха, но затыкается, когда к копошению прибавляются знакомые голоса: — Мы так не договаривались! — Очевидно, Реник. Потому что недовольный. — Да ну прекращай, Сань, не гуди. Давай искупаемся. — Поручик. — Я чё-то не догоняю, наверное. Ты когда плавать-то научился? — ехидно. Тишина, вновь возня, приглушённая матерщина и громкий бултых. Закатив глаза, Горшок солдатиком уходит под воду, утопившую: — «Бля-а-бр-бр-р».

▰▰▰