Пора действовать

      — Я — Хюррем! Хюррем-султан! Я и есть огонь! — не раз говорила Хюррем. — Я сожгу любого, кто пойдёт против меня.       Враги сравнивали её с драконом. Называли змеёй; ведьмой; бедствием династии Османов. Преданные слуги величали её солнцем, свет которой никто не затмит. Она сама видела себя могучим фениксом, восстающим из пепла после каждого поражения.       Вдруг бесцельно блуждающий взгляд Хюррем остановился на маленькой свече, стоявшей рядышком со своими более высокими сёстрами. Ей (свече) не долго осталось. Скоро воск полностью растает, и она исчезнет, а её пламя потухнет.       Хюррем издала печальный вздох. Она — не дракон. И не феникс. Она — маленькая свеча, чьё пламя жизни погаснет по вине стареющего тела.       Хюррем перевела взгляд на зеркало. Увиденное её не порадовало. Она пополнела. На лице появились морщины. Прекрасные огненно-рыжие волосы, выделявшие её из толпы невольниц гарема, потускнели. Вывод был неутешительный: она начала стареть. Молодость прошла; её женская сила начала угасать, а привлекательность увядать.       «Ты уже не столь молода и не так красива, как раньше. Жизнь проходит быстро. Мы стареем, — голос покойной Хатидже-султан зазвучал в голове Хюррем. — В гареме полно молодых и красивых девушек. Рано или поздно повелитель предпочтёт их, а не тебя. Смирись».       Весь вечер Хюррем просидела в мрачном расположении духа, несмотря на присутствии рядом своих сыновей, Михримах и верного Сюмбюля-аги. Она не хотела показывать детям (и Сюмбюлю) своё беспокойство, но поделать с собой ничего не могла. Её измученное лицо, уставшее от многолетней лжи и притворства, когда приходилось врать даже самым близким людям, напрочь отказалось выдавать безмятежную улыбку.       Дети были удивлены непривычным для них состоянием матери и даже слегка обеспокоены. Особенно Михримах, знавшее большее, чем её братья. Она, выражая свою любовь и поддержку, дотронулась до руки матери.       — Я не справлюсь, — вымолвил подавленный Джихангир, главный виновник будущего торжества. — Я не смогу!       — Спокойно, Джихангир, — принялся утешать брата Баязид. — Что ты такое говоришь? Ты сможешь. Обязательно! — Он улыбнулся и подмигнул Джихангиру.       — Ты самый умный шехзаде. И самый начитанный, — обратился к Джихангиру Селим. — У тебя всё получится. Не переживай. — Он похлопал его по спине.       Джихангир закрыл глаза и поджал губы. Ему было больно. Это всё спина. Его проклятая спина. Как же Джихангир ненавидел его! Если бы спина была человеком, то Джихангир, не раздумывая, набросился бы на него и заколол кинжалом.       Испуганный Селим извинился за то, что нечаянно причинил боль. Баязид бросил на него неодобрительным взгляд, но ничего не сказал.       Баязид и Джихангир стали обсуждать приезд в Стамбул брата Мустафы и их тётки Фатьмы-султан, с которой они не были знакомы. Селим молча сидел, изредка вмешиваясь в их разговор. Михримах была довольна сложившейся идиллией.       В какой-то момент Мехмед встал и вышел на балкон. Хюррем последовала за ним. Только за тем, чтобы сказать ему подойти к повелителю и выразить своё сожаление по поводу смерти Хатидже-султан, а также попросить прощения за своё неподобающее поведение. На следующее утро Мехмед сделал всё так, как она велела.       — Хатидже-султан… Я не знаю, что тогда на меня нашло, повелитель. Это был как будто не я! — сказал он и, с видом раскаявшегося грешника, опустился на пол. — Я глубоко сожалею о том, что произошло.       Мехмед говорил от чистого сердца. Ему действительно было жаль. Но не потому, что добивался казни Хатидже-султан и якобы довёл её до самоубийства. Нет. Он жалел о том, что не прикончил Хатидже-султан, когда та была у него в руках.       Встав со стула, Сулейман подошёл к Мехмеду и положил руку ему на плечо:       — Вставай, — радушно произнёс он и горько улыбнулся.       За прошедшее время Сулейман успел переосмыслить смерть Хатидже и придти к мнению, что вины Мехмеда в нём — нету. Это было неизбежно. Хатидже слишком сильно любила Ибрагима. Она не могла жить без него. Если кто и повинен в её смерти, то только он — султан Сулейман-хан, приговорившего горделивого Ибрагима-пашу к казни.       Раз Мехмед заговорил о Хатидже, решил Сулейман, то самое время её проведать. Погода к тому хорошо располагала.       Вместе со своими детьми, Махидевран, Фатьмой и Хуриджихан он двинулся в путь. Джихангир, вместе с женщинами, поехал в карете. Остальные — верхом на лошадях. Хюррем осталась во дворце Топкапы, что порадовало Махидевран.       Остановившись неподалёку от мечети, мужчины оставили своих лошадей; женщины вместе с Джихангиром покинули карету. Султан и его семья зашли сначала в мечеть, а потом пошли к одноэтажному строению из белого мрамора и золота, находившегося неподалёку. Это строение называлось тюрбе. Под ним обрели покой некоторые члены османской династии.       Внутри тюрбе, мраморный пол был полностью укрыт тёплым ковром из красной ткани. Стены были исписаны словами из Корана с помощью синих, зелёный и красных красок. А в центре стояли пустые саркофаги тёмно-зелёного цвета: три маленьких и две больших. Маленькие принадлежали умершим во младенчестве сыновьям Сулеймана (матерью, одного из которых была Гюльфем-хатун). Большие принадлежали Валиде Айше Хафсе-султан и Хатидже-султан — матери и сестре султана Сулеймана.       Сулейман поднёс руку к саркофагу своей Валиде и на языке праведных халифов ислама попросил Аллаха быть милостивым к ней. После чего подошёл к саркофагу Хатидже и сделал то же самое. Остальные последовали его примеру.       После Мустафы к саркофагу Хатидже подошёл Мехмед и, ощущая на себе пристальное внимание Сулеймана, проговорил нужные слова.       «Он проверяет меня?» — промелькнула мысль у него в голове.       — Покойся с миром, милая матушка! — Хуриджихан всхлипнула, когда отошла от саркофага матери, и Махидевран принялась её утешать.       Она никогда по-настоящему не дружила с Хатидже-султан. Они друг друга использовали, чтобы уничтожить общего врага — Хюррем. Но тем не менее Махидевран испытала на мгновение тоску по Хатидже и жалость к её осиротевшему ребёнку. Заключив Хуриджихан в тёплые объятия, она представила её своей дочерью.       Сулейман с тоской и болью в душе смотрел на уходящих женщин. Юная Хуриджихан была как две капли воды похожа на свою мать, его любимую сестрёнку Хатидже.       Покинув тюрбе, Мустафа с лёгкой досадой обнаружил, что остался наедине со своими единокровными братьями. Матушка, Хуриджихан, Фатьма и Михримах вернулись в карету; отец — в мечеть.       Между братьями завязался непринуждённый разговор. Мустафа рассказал про свои увлекательные приключения с пиратами и разбойниками, после чего стал расспрашивать Баязида и Джихангира о их жизни в Стамбуле. На что Баязид пожаловался на скуку и выразил желание поскорее уехать в санджак. По его словам, он засиделся дома.       Только один Мехмед стоял молча.

***

      Десятилетний Мехмед стоял с широко раскрытыми, от удивления, глазами. В двух шагах от него сидела на пуфике подавленная Хюррем, одетая в чёрном одеянии. Под её покрасневшими глазами виднелись мешки. А на щеках — две большие красные пятнышки, что были оставшимися следами недавнего покушения. В таком ужасном виде Мехмед не видел свою матушку никогда.       «Ей плохо из-за болезни повелителя?» — подумал он.       Хюррем сказала Мехмеду, что его, Селима, Баязида и новорождённого Джихангира собираются сейчас отправить во дворец Хатидже-султан. Они будут находится там до пробуждения повелителя. Так распорядилась Валиде-султан.       Мехмед кивнул.       Хюррем встала, подошла к столу и достала из выдвижного ящика малахитовую шкатулку. После чего, вернувшись, села обратно на пуфик. Тяжело вздохнув, она распахнула крышку шкатулки и Мехмед увидел четыре маленьких флакона, наполненных бесцветной жидкостью.       — Это яды, — пояснила Хюррем. Мехмед перевёл взгляд с флаконов на неё. Что такое яды он знал. Как и то, для чего их используют. — Они подействуют быстро и безболезненно. Вы ничего не почувствуете, — последние слова Хюррем произнесла чётко и достаточно громко, чтобы Мехмед обратил на них особое внимание.       Прошли мучительные две минуты. Мехмед смотрел то на Хюррем, то на шкатулку, то на флаконы. Он надеялся, что скоро матушка заговорит вновь и всё ему объяснит. Хюррем, в свою очередь, не отводила глаз от Мехмеда. Она хотела увидеть его реакцию; услышать его вопрос.       Мехмед сглотнул. Происходящее ему сильно не нравилось.       — Для чего вы мне это говорите? — сдавшись, спросил он.       Хюррем была удовлетворена заданным вопросом. Её спокойный, умный сын повёл себя так, как нужно: был осторожен; задал обдуманный вопрос. Она убедилась, что может доверить ему приказ, который не смогла доверить ни одному евнуху и ни одной служанке.       — Если повелитель сейчас умрёт, то на трон сядет шехзаде Мустафа. Став султаном, он прикажет казнить тебя и твоих братьев.       — А Михримах?       — Её он не тронет. — Хюррем достала флаконы из шкатулки и положила их в руки Мехмеда. — Мехмед, пообещай мне: если ты вдруг узнаешь про смерть повелителя… Позаботься о том, чтоб твои братья выпили яд. А после выпей сам.       Мехмед взглянул на свои ладони: на одной лежали два флакона с ядом для него и Селима, а на другой — точно такие же флаконы для Баязида и Джихангира. Замысел матери стал для него понятен: спасти их от казни путём отравления.       — Х-хорошо… — вымолвил он, покрыв флаконы своими вспотевшими пальцами.       — Обещай, — потребовала Хюррем. Ей нужно было, чтобы сын был решительным.       — Обещаю! — Мехмед резко поднял голову. Их взгляды пересеклись.       — Мой мальчик, — Хюррем прижала его к себе и зарыдала. — Я не хочу, чтобы повелитель умер. Не хочу! Не хочу…       Первый день во дворце Хатидже-султан для Мехмеда прошёл чрезвычайно быстро: он заперся в выделенных ему покоях и не выходил оттуда до позднего вечера. Второй день вышел спокойным. Маленькие шехзаде осваивались в полупустом, лишённом хозяев, дворце. На третий день Мехмеда охватила тревога. Писем от матушки не приходили. Слуги говорили, что ничего не знают, а за спиной шептались о скором воцарении шехзаде Мустафы. А братья, как всегда, бесили.       «Вот была бы тут Михримах», — с тоской подумал Мехмед, поджав губы и закрыв глаза. Ночь выдалась для него крайне тяжёлой.       На четвёртый день, потеряв надежду на счастливый исход, Мехмед решил выполнить своё обещание. Своей первой жертвой он избрал Джихангира. Крошечный, слабый, ничего не смыслящий, его можно было легко напоить ядом.       Совершить задуманное Мехмеду помешал Селим, пришедший навестить Джихангира.       — Что ты тут делаешь? — спросил он, увидев нависшего над кроваткой Джихангира Мехмеда.       Мехмед ничего не ответил. И даже не пошевельнулся. Казалось, он окаменел.       Селим насторожился:       — Мехмед?       Сжав флакон в кулаке (чтобы Селим его не заметил и не стал что-либо подозревать), Мехмед отошёл от Джихангира и покинул детскую комнату. Отравить никого из своих братьев он так и не смог.       Вечером того же дня его страдания подошли к концу. Из Топкапы пришла весть: султан Сулейман-хан поборол свою тяжёлую болезнь. В радостном возбуждении Мехмед швырнул на пол флакон и тот разбился вдребезги. Засмеявшись, он сделал то же самое и с остальными флаконами.       Вернувшись в Топкапы, маленькие шехзаде тут же отправились проведать султана. Тот лежал с умиротворённым лицом, наслаждаясь вниманием членов своей семьи. Как понял Мехмед, он не до конца выздоровел, но умирать уже не собирается.       Широко улыбнувшись, Мехмед посмотрел сначала на растерянную Махидевран, потом на беззаботного Мустафу.       «Мы живы! Живы! Вам снова не удалось уничтожить нас!» — прокричал он у себя в голове.       Жизнь во дворце вернулась в прежнее русло. Султан полностью оправился и стал уделять внимание самому младшему из своих детей.       Одним прекрасным солнечным днём Мустафа предложил Мехмеду, Селиму и Баязиду выйти в сад и вместе потренироваться; провести время как настоящие братья. Обрадованный Баязид сразу согласился. Селим колебался недолго. А вот Мехмед напрочь отказался. Ко всеобщему любимцу османской династии он давно питал особую неприязнь, и потому остался глух к уговорам братьев.       — Мехмед, я настаиваю, — несмотря на мягкий тон голоса, слова Мустафы прозвучали как приказ.       — Нет! — выкрикнул Мехмед. Он стал похож на загнанного в угол волчонка.       — Как хочешь, — холодно процедил Мустафа, поражённый проявленному к нему непокорству. — Идёмте, — обратился он к Селиму и Баязиду, и они оставили Мехмеда.       Хюррем пришла в дикий ужас, когда узнала о случившемся. Мустафа обещал ей расплату за смерть своей фаворитки и нерождённого ребёнка, и вот теперь он добрался до её мальчиков. Что он собирается с ними сделать? Неужели убить? Ранить?       — Как ты мог этого допустить, Мехмед?!       Вскочив с дивана, Хюррем бросилась в сад. Встревоженный Мехмед последовал за ней.       Они нашли их быстро. Селим стоял в тенёчке под деревом и с интересом наблюдал, как Мустафа и Баязид бьются на тренировочных палках.       Заметив незваную (но ожидаемую) гостью, Мустафа с лёгкостью выбил у Баязида его оружие и угрожающе наставил на него своё.       — Вот и всё. Убит, — весёлым тоном огласил он и бросил насмешливый взгляд на Хюррем.       Ненавистная ему женщина выглядела крайне несуразно — лицо красное, со лба текли капли пота, а волосы, не укрытые платком, были растрёпанны. Посмешище, а не султанша.       Мустафа, не удержавшись, издал тихий смешок. Он добился того, чего хотел. Хюррем была напугана и унижена. В следующий раз, она хорошо подумает, прежде чем интриговать против него или его матушки.       Разозлённый Мехмед подумывал взять тренировочную палку и наброситься на Мустафу, но Хюррем быстро остудила его пыл:       — Отведи Селима и Баязида в мои покои. И оставайся рядом с ними, — приказала она ему.       Тяжело вздохнув, Мехмед подчинился. Гнев на Мустафу пропал. На смену ему пришла вина за свою оплошность. Нужно было уговорить этих двух идиотов остаться! Надавить на них!       Мехмед ожидал выговора и был готов со смирением принять упрёки, но уставшая Хюррем лишь дала ему наказ оберегать своих братьев и не оставлять их больше одних наедине с Мустафой.       Два года спустя Мустафу назначили санджакбеем Манисы. Ещё год спустя у него родился первенец — сын. Обрадованный Сулейман пожелал лично увидеть малыша и поздравить Мустафу. Для этих целей он отправился в Манису, прихватив с собою Хюррем и её детей.       — Твоё имя Сулейман, — нарёк он младенца своим именем, желая порадовать своего старшего сына и наследника.       Его замысел удался. Молодые родители и новоиспечённая бабушка были счастливы.       Лёгкая тень недовольства успела пробежаться по лицу Хюррем, прежде чем она с благожелательной улыбкой поздравила Махидевран. Мустафу и его наложницу она нарочно оставила без внимания.       Во время прогулки по городу на Сулеймана и Мустафу было устроено покушение. Сулейман остался цел и невредим. Мустафе повезло гораздо меньше: вражеская стрела поразила его, но не на смерть. Лекарь заверил, что через несколько дней он полностью оправится.       — Пускай всесильный Аллах покарает того злодея, что сделал это с тобой, брат! — горячо сказал Мехмед и ударил себя в грудь, подобно героям арабских сказок.       Его показная забота о Мустафе порадовало Сулеймана, и он лучезарно улыбнулся. А вот Хюррем забеспокоилась. Зарождение настоящей привязанности у Мехмеда к Мустафе могло в будущем привести к большим проблемам. Это нужно было пресечь прямо на корню!       Намеренно оставшись наедине с Мехмедом, Хюррем спросила его:       — Помнишь, у меня были ожоги на лице?       Слегка растерянный Мехмед кивнул. Ожоги на лице матушки ему довелось видеть лишь раз. Но про них он не забыл.       — Их мне оставила одна наложница. Она избежала наказания благодаря Валиде и Махидевран. Мустафа сделал её своей фавориткой, чтобы досадить мне. И теперь… — горько усмехнулась Хюррем, — она стала матерью маленького шехзаде!       Мехмед минуту обдумывал услышанное, а затем с удивлением произнёс:       — Повелитель дал её сыну своё имя.       Хюррем, окончательно потеряв над собой контроль, скривилась от отвращения и протяжно застонала.       Мехмед сжал руки в кулак. Волна жара прошлась по его телу. Причиной тому был огонь. Огонь ненависти ко всем членам османской династии и их приближённым, резко вспыхнувший в его душе.       — Запомни, — опомнившись, продолжила Хюррем, — Мустафа и все его сторонники — наши враги. Они все хотят нашей смерти. Никогда не забывай об этом.       — Не забуду. Обещаю, — твёрдо и решительно ответил Мехмед. И пообещал себе, что придёт время и он обязательно отомстит всем их врагам и обидчикам. Не пощадит никого, даже невольных рабов. А эту фаворитку Мустафы вовсе прикажет казнить. Прикажет отрубить ей голову!

***

      Мустафа предложил отправиться на совместную охоту. Эта идея понравилась всем. Особенно Баязиду, который был страстным любителем охоты.       Получив разрешение от султана, они уже думали отправиться в лес, как услышали топот копыт. Спустя мгновение перед их взорами предстал могучий жеребец, верхом на котором сидела Михримах.       Утомившись в компании лживой Махидевран, дочери Хатидже и мутной тётки Фатьмы, она решила покинуть карету и оседлать коня.       — Мальчики! — игривым тоном обратилась Михримах к Мехмеду, Селиму и Баязиду. — Кто хочет провести меня до Топкапы?       Проводить её вызвался Мехмед. Никто не стал возражать. Даже Баязид, который был хорошо дружен с Михримах и любивший представлявший себя её преданным рыцарем, предпочёл ей охоту с Мустафой.       Мехмед взобрался на своего коня и двинулся в путь.       О своём обещании защищать братьев от Мустафы он не забыл. Однако…       Мехмед с теплотой посмотрел на Михримах.       Сестра для него всегда была важнее братьев. Намного.       Михримах возмутилась, что только один Мехмед захотел поехать вместе с ней. Но на лице у неё по-прежнему была озорная улыбка, а в голосе не было злобы или обиды.       — Давай уже, поезжай, — буркнул Селим.       Помахав братьям на прощание, Михримах ускакала прочь вместе с Мехмедом.