Мрак

Разорванный зрительный контакт вывел Тасян-Цзюня из себя, и он неистово рявкнул, вскочив с места встал на ноги. — Смерти своей хочешь, Ваньнин?! Блять, да я затрахаю тебя до смерти и нисколько не пожалею об этом! Тасян-Цзюнь полный злости и раздражения сорвался с места и с грохотом посуды ступил на стол чтобы пройти по нему прямо к Чу Ваньнину. Намерение его было написано на лице, он действительно пожелал настолько извращенно лишить жизни Чу Ваньнина, так как в этот момент его неудовлетворённость безмолвием наложницы была готова выбить из нее все признания и извинения. Его настрой посеял стремительно растущее напряжение в воздухе из-за чего тот стал плотнее и холоднее. Жажда убийства и крови делала его глаза по-настоящему свирепо дикими, что подтверждали припавшие к ним толстые угрюмые брови. Больше не будет слов, сейчас он подойдёт к Чу Ваньнину и отнимет его жизнь. Раз и навсегда. Последнее мгновение, в котором это красивое лицо и это безупречное тело одухотворены. Так странно... — Ты не сделаешь этого. Сухой бас Чу Ваньнина потерпел поражение перехватить Императора, ведь тот только прибавил шаг и зарычал. — Ты должен мне! Убийственная атмосфера заставила тело Чу Ваньнина ощутить резкий холод под кожей. Из неоткуда взявшийся испуг пронзил его сердце и заклинил разум. Он больше не мог справиться с собой, но то к чему вполне мог подвергнуть его Тасян-Цзюнь было хуже тысячи адских плетей и божьей кары, что меньше всего он хотел закончить свою жизнь именно так. Скорбящий по умершему юнцу в своей памяти Чу Ваньнин не мог позволить ему совершить ещё один грех и желал уберечь. Он не мог смириться с мыслью, что и сейчас он доводит Тасян-Цзюня до крайности вынуждая убивать, потому... Все, что мог сделать Чу Ваньнин, это убить себя раньше, чем это сделает Мо Вэйюй. Абсолютно спонтанно и резко, из последних сил Чу Ваньнин схватил за струны гуциня и потянув вырвал их из закрепов. Увидев странные действия Чу Ваньнина, Тасян-Цзюнь несколько не остановился решив, что тот желает лишь подлить масла в и без того полыхающий огонь, потому рявкнул ему на подступи. — Хочешь сломать и этот гуцинь?! Видимо в прошлый раз тебе было мало! Все это сопровождалось омерзительным скрипучим звуком, но именно под него Чу Ваньнин обмотал эти струны вокруг своей шеи и крепко сжав концы натянул до предела оставив руку держащую их висеть высоко за своим затылком. Среди липких красных потёков вина на его шее тут же появились алые кровавые следы стремительно стекающие по его обескровленной груди и судорожно сокращающемуся прессу. Узрев продолжение, сердце Его Величества из ожесточенного стало хрупким и ощутило сильный страх в уязвимости. Где-то в глубине Тасян-Цзюнь всегда знал, что во все времена для самоубийства Чу Ваньнину не хватало всего каких-то пол шага. Он никогда не жалел свой жизни будь это мелочное задание или очередной подвиг во имя продолжения жизни других. Будто он уже пробовал это сделать когда-то давно, но каждый раз его что-то останавливало. От того Тасян-Цзюнь ясно понял серьезность его намерений и вскоре бросился к нему чтобы остановить. — Ты?.. Ваньнин, что ты творишь?! Подбежав ближе, Император встал на колено рядом с Чу Ваньнином, будоража мертвые цветы за собой и схватил его одной рукой за запястье, что в кулаке держало музыкальные струны, а другой за лицо, испачканное плеском вина прилагая силы чтобы притянуть их другу к другу, дабы избавить струны от натяжения. Его хват оказался чертовски силен, но Чу Ваньнин отчаянно продолжал душить себя. Он не смел разжимать кулак с погнутыми струнами оставляя резаные раны как на ладони, так и на шее. Через боль и унижение он должен был это сделать. — Перестань, Ваньнин. Отпусти... Тасян-Цзюнь старался не повышать голоса прекрасно понимая по какой тонкости льда он сейчас идёт и от любого неверного движения может провалиться под ледяную толщу воды одиночества и тоски, но голос его все равно выражал взволнованность и испуг. Его ошеломлённые глаза округлились и замерли в почти животном страхе, они не отрывались от потухших и почти опустошенных темнотой боли глаз Чу Ваньнина за прядями длинных волос. Ему казалось, что чёрное сердце его отказалось биться от степени осторожности прилагаемой им в эту минуту. Сейчас ему не оставили выбора, и он просто не мог себе позволить вести себя так же гадко, как и мгновение назад. Все же когда в его голове созрела идея огласить Чу Ваньнину такой порочный приговор, на самом деле он надеялся лишь запугать его. Конечно доля злости действительно желала сотворить такое с ним, но признаться честно, он не мог пожертвовать любимую наложницу одному не столь значительному порыву ярости. Все что угодно, но не Ваньнин. Несмотря на превышающую физическую силу Тасян-Цзюня, Чу Ваньнин был крайне вынослив и держался, не давая возможности себя пересилить. На слова Императора он завороженно медленно заговорил беззвучным голосом чувствуя каждые неровность и мускул в суставах своих нижних челюстей от неумолимого давления пальцев Тасян-Цзюня. — Я должен умереть, Мо Жань... От стискивания связок его голос не только пропал, но и сильно изменился, став на тон выше, потому Тасян-Цзюню почудилось как он держит в своих руках совершенно не того человека. Чтобы разбить эту иллюзию он дёрнул Чу Ваньнина за лицо избавляя его от упавших волос и ближе притянул к себе. Ему навстречу открылись глаза, налитые кровью с зрачками без единого просвета и блика. Черные и обречённые они бездушно смотрели прямо на него и проливали прозрачные блестящие слезы. Под винным пятном его лицо быстро лишалось всякого цвета, а на шее и висках стремительнее выступали вены. Ещё никогда Чу Ваньнин не выглядел столь убого. Этот от природы наделённый божественным изяществом красавец не должен был выглядеть как прогнивший изнутри смертник. Это зрелище было ужасно, по сравнению с его привычным и сдержанным во всем обликом. Эти кроваво-красные глаза, синие губы и черные десна, мертвенно серая кожа могли сниться в самых ужасных кошмарах и сводить с ума каждую ночь даже самого бесстрашного смельчака. Так не должно было быть. — Умереть тебе или жить может решить только Этот Достопочтенный и он не желает твоей смерти. Ты не заслуживаешь ее. Ты навеки останешься с Этим Достопочтенным и разделишь с ним бремя времени и страдание жизни. Сейчас же подчинись и выпусти струны. Чу Ваньнин выглядел все хуже, а Тасян-Цзюнь несмотря на раздражение старался говорить ровно, хоть нотки звериного рыка от перенапряжения все же проскальзывали в его голосе. Но упорства его были тщетны. Чу Ваньнин вновь замкнулся в себе без мочи вынести таких слов от властителя его сердца и отдался боли и удушью. Его дыхание насильно было им сдержано, что вызвало лёгкие судороги в теле, зрение начала постигать темнота и глаза с ослабшими полуприкрытыми веками закатились наверх. Все это в один момент настолько напугало и поразило Тасян-Цзюня, что он успел почувствовать, как цепенеют собственные руки и дыбом встаёт каждый волос на его голове. Ещё никогда ему не доводилось видеть такую огромную сердечную вину и скорбное моление пощады в этих некогда холодных и суровых глазах. Не теряя времени, он усилил свой хват пытаясь удержать ситуацию в своих руках и вновь рискнул договориться. — Ваньнин, ты! ...Блять, пойми же, что я не могу тебя отпустить, ты нужен мне. Ты не можешь оставить меня одного. Ты не бросишь меня! Мгновение назад глаза, выражающие все страдание своей безмолвной любви, нуждались в пощаде и истошно молили прощения. Это последнее зачем он все ещё вглядывался в глаза, скованные страхом и паникой, но Мо Вэйюй напрасно упустил этот момент. Теперь переменить это упущение словами было практически невозможно и ему ничего не оставалось кроме как применить действия. Что-то безумное напало на Императора, и он осмелился отпустить челюсти Чу Ваньнина больше не сдерживая амплитуду его действий, но тут же вцепился в его шею забираясь пальцами под острые струны. Чтобы это сделать ему пришлось надавить на изрезанное горло усиливая кровотечение и ухудшая состояние Чу Ваньнина, но сразу после этого он оттянул петлю и смог освободить его от пут металлического блеска струн на его шее. Тем же рывком он выдернул окровавленный клубок металлической лески из ослабшего кулака и откинул его подальше в сторону. Быстро возобновившееся поступление воздуха в лёгкие вызвало сильнейший спазм и Чу Ваньнин дико закашлялся, раздирая глотку. Удерживая дрожащее тело за высоко поднятое раненое запястье и в то же время другой рукой под голову проверив на ощупь ладонью всю длину шеи и убедившись, что все наконец в порядке и порезы задели только кожу, не достав до трахеи, Тасян-Цзюнь безжалостно толкнул его в шею на испорченный гуцинь. Сначала его зубы разболелись от того как сильно он сжимал их ряды между собой в страхе, но позже после того как он увидел, что Чу Ваньнин успешно дышит и приходит в сознание, то смог выдохнуть с облегчением. Тасян-Цзюнь осмотрел свои изрезанные подушечки пальцев, следом потёр ладони смазывая чужую кровь с них и встал с колен. Переведя дух от критических минут, что чуть не лишили его темноты цвета волос, частично вплетенных в Императорский головной убор, едва не окрасив их в серебро, он огорчённо вновь уставился на лежащее клубком тело в россыпи помятых розовых цветов. Чу Ваньнин упал на бок больно ударившись о музыкальный инструмент, но он почти не заметил того под болью сердца, что заглушала даже кашель. Его тело сотресалось от захватившей его тихой истерии, а разметавшиеся волосы в падении вновь закрыли часть его лица. Руки самопроизвольно тянулись крепко закрыть рот, точно в страхе произнести что-то лишнее, от чего из него могли вырываться только громкие вдохи и глотания быстро сменяющие друг друга. Сожмуренные глаза под давлением прямых бровей беспрестанно проливали слезы. За всю его жизни их накопилось слишком много. Он больше не мог сдерживать боль в себе, все-таки он только что пережил собственную смерть, а раньше: навязчивые мысли, обвинения, насилие и предательство — как после такого он должен был сохранять свой разум в покое? — И что ты сделал с собой? Думаешь это красиво? Тасян-Цзюнь ощутил неподдельное расстройство от ран, что Чу Ваньнин нанес себе. В какой-то момент ему стало даже противно смотреть на это медленно истекающее алой кровью бледное оголенное тело, бьющееся в припадке. Попытки унизить Чу Ваньнина его запятнанностью будучи в постели или в вине больше не казались ему забавным, так как теперь он был вымазан в собственной крови и слезах, что точно было не самым приятным зрелищем, потому Император предпочел отвернуться, испытывая как мурашки начиная от поясницы поднимаются до затылка. Он не на шутку был шокирован поведением Чу Ваньнина и все ещё не мог смириться, что видит самого терпеливого и сдержанного человека в его жизни таким. Тасян-Цзюнь сделал пару шагов от Чу Ваньнина и подобрал его брошенное одеяние, что тоже потерпело винный всплеск. Расправляя его и встряхивая, он поймал взглядом порванные окровавленные струны, смятые в комок совсем неподалеку и задумался. Мог ли Чу Ваньнин спланировать свое самоубийство или же это был буйный порыв? Закончив с одеждой, Император отправился назад. Чу Ваньнин же теперь просто молча лежал, закрыв лицо руками и не издавал не звука. Его больше не трясло, и кратковременная слабость ушла. Тасян-Цзюнь был рад и одновременно с тем раздосадован этим, так как теперь он мог оставить тревогу позади, при этом любое чувство, показанное ему Чу Ваньнином глубоко ценилось им, ведь это была настоящая редкость и расколоть его или же довести удавалось ему порой только во снах. Он и не думал, что на этот раз наткнется на такой дорогой самородок. Подойдя ближе, он снова осел на колени, затем повернул сжавшегося Чу Ваньнина на спину и принялся одевать. Когда очередь дошла до нижнего халата, Тасян-Цзюнь взял Чу Ваньнина за руку и потянул ее желая выпрямить и просунуть в рукав, но она не отрывалась от лица, впрочем, как и вторая. Это напомнило ему каприз малого дитя, что отказывалось сотрудничать в обиде, могло смешно хмурится и дуть губки под пухлыми ладошками, но Чу Ваньнин был взрослым мужчиной и его лицо под тонкими запястьями все же наверняка отражало грозную ненависть. Раз он сопротивлялся прозреть, Император дёрнул его руку силой и все же полностью одел Чу Ваньнина не оставив вещей. Этим он заставил Чу Ваньнина открыть свое лицо, искаженное угрюмым бессилием и посмотреть на мир, который после его попытки навсегда ослепнуть, нисколько не изменился, все такой же тошнотворно ужасный и гнилой. Окончив одевание подпоясыванием халата Император счёл важным предупредить. — Этот Достопочтенный не тронет тебя на сегодня. Но Чу Ваньнин никак не отреагировал на его слова и банально продолжал лежать в кругу цветов рядом с непригодным гуцинем и дальше. Вероятно, он не хотел признавать то, что смерть так сорвалась и отвернулась от него, даже собственной душой и потому возможность видеть перед собой только бесцветное небо, хоть как-то спасала его. Ему требовалось время, чтобы вновь ощутить себя живым. Тасян-Цзюнь же сел в удобную позу подмасаны рядом с Чу Ваньнином и всматриваясь в его подавленный вид заметил сходство. Эта догадка позабавила его настолько, что он не постыдился улыбнуться. — Этот Достопочтенный уложил тебя так же ровно, как и расположен этот гуцинь. Ты похож на деревянный брусок, Ваньнин, в точности как он. Вы с ним сейчас даже на одно лицо ха-ха-ха... Но шутка его не потрясла ни небо, ни яблони вокруг. Чу Ваньнин тоже не рассмеялся, хотя Императору она казалась достаточно веселой, ведь и Чу Ваньнин и этот гуцинь были в равной степени сломлены. И с чего бы взяться такому безудержному озорству и мягкому расположению духа? Некоторое время назад он едва не потерял весь смысл своей нынешней жизни совершенно не подозревая об этом, но чувствуя, а теперь развлекал себя. Возможно это от послабления, приходящего после ушедшего страха, а может от удачи удержать Чу Ваньнина на этом свете ещё немного. Хоть этот смертник и не подавал признаки жизни кроме вялого моргания, все лучше, чем точно знать, что теперь ему требуется гроб и могила. Посидев ещё немного, он взял Чу Ваньнина за руку, стараясь привлечь его внимание к себе и ощутив холод его кожи дополнил. — Ты замёрзнешь лежать на земле, вставай, Ваньнин. Неожиданно возникшая забота в его спокойном и чем-то даже умиротворённом голосе могла насторожить, но Чу Ваньнину было плевать. Он все ещё не ощущал свое тело и будучи лежащим на земле, усыпанной цветами чувствовал лишь то, как пульсирует кровь в шее и ладони вытекая наружу. Эта ласка была ему необходима несколько минут назад, сейчас же, уже было поздно. Он взаправду успел попрощаться с жизнью и теперь все свое ощущение воспринимал как призрак. Будто он лишь пустое место, через которое все проходит насквозь. Видя его крайнюю апатию, Тасян-Цзюнь не мог оставить все так как есть. Если ему не помочь, сам он вряд ли сможет вернуться к прежнему себе до конца, а Император крайне желал возвратить так как было и набрался терпимости для того, чтобы подсобить вывести его из этого скучного состояния. Тяжело вздохнув Император приподнял его за плечи усадив и вгляделся в лицо, лишённое чувств. Морщинистый лоб покрылся лёгкой испариной к которому прилипли короткие тонкие и чуть видные волосы у лица, черные брови упорно сводились книзу через потаённое желание подняться и выразить страдание. Воспалённые глаза потеряли всякий фокус и отсыхали после вырвавшегося ливня горьких слез, чуть приоткрытые губы подрагивали и выпускали едва заметные выдохи. Хотелось плакать только, взглянув на него и Тасян-Цзюнь нехотя смог почувствовать толику его горя. На это он ненароком подумал, что возможно позволяет Чу Ваньнину слишком многое, но случайно наткнувшись взором на его порезы на шее, не мог заставить себя начать поругания. — Этот Достопочтенный простит тебе эту выходку, так что можешь не о чем не думать и просто принять его милость. Мой любимый Ваньнин, как хорошо, что дух твой все ещё в теле и рядом с Этим Достопочтенным. Он аккуратно притянул пленника, посадив себе на колени и утешающе прижал к своей груди. Голову, которую Чу Ваньнин не мог держать, он уложил на свое плечо и пригладил волосы укладывая от лица. На это Чу Ваньнин лишь сонно закрыл глаза и совсем ослаб. Возможно у него закружилась голова, когда его положение сменили на сидячее, ведь небо было необъятно широким и долго смотреть в него могло привести к болям в голове. После взрыва эмоций было не удивительно, что его клонило в сон, он уже давно не мог как следует отдохнуть в бессоннице от кошмаров или же пребывая в подвешенном состоянии в Водной тюрьме. Понимая его слабость Тасян-Цзюнь обнял Чу Ваньнина крепче укрыв от поднимающегося ветра и пасмурной погоды своим парчовым рукавом. Зашелестели цветы и небо вскоре приобрело свинцовый цвет, от густых облаков солнца стало совсем не видно. Такая понурая погода стёрла цвета, но оставила тени и свет которые почти рябили в контрасте вокруг них. Другой рукав он сжал в своей ладони и мягко протер бледное лицо разглаживая зрелые морщины на лбу и стирая остатки вина и слез. Все же так он выглядел намного красивее. — Придя в павильон ты должен хорошо отмыться. Прохладная вода смывает позор и усталость, тебе станет легче. Император заранее знал, что эта накидка отправится в утиль после такого использования, но ради того, чтобы Чу Ваньнин вновь мог в неукротимых злости и презрительности свести свои брови точно два острых меча, он был готов пожертвовать дорогим шелком с уникальной вышивкой. Сразу после этого он погладил Чу Ваньнина по открытому виску, не удержавшись от его бессилия и плавно перешёл к шее закрыв раны своей ладонью. Это вызвало щипания и Чу Ваньнин чуть дрогнул, привыкая к жжению. Тасян-Цзюнь же заметил его реакцию, но не стал отпускать, решив, что так будет лучше, нежели кровавые порезы оставить открытыми. Чтобы отвлечь его от новой боли Тасян-Цзюнь прильнул к нему приложив скулу к его лбу и надоумил. — Больно? Но ты же знал, что так будет. Наверняка и горло теперь болит, да?.. Значит придется пить горькие лекарства... эх. Ты изрядно напугал Этого Достопочтенного так, что он не придет кормить тебя сладким, будешь лечиться сам, ясно? Его бархатный шепот сейчас мог успокоить и убаюкать, но Чу Ваньнин выражал полное безразличие к происходящему все ещё держа свои глаза закрытыми, а брови в напряжении. Он мог совсем его не слушать и заострить все внимание только на своей головной боли, но почему-то Тасян-Цзюнь все продолжал успокаивать его, будто чувствуя, что его слова воспринимают и понимают. — Запомни, Ваньнин, это был последний раз, когда ты играл на гуцине, больше Этот Достопочтенный не позволит тебе прикасаться к нему, можешь навсегда забыть об этом. От автора: Делитесь положительными впечатлениями здесь и в тгк: Пепелище Сижи. С надеждой на то, что ваше сердце не осталось равнодушным к этой работе🤍