Пустой

      Тихая звездная ночь не предвещала никакой беды. Все было погружено в сон: даже ночные твари где-то устало зарылись в землю, не решаясь начать охоту. Всеми известная Одинокая странница также прилегла отдохнуть, проваливаясь в сладкие сновидения, и только её верные компаньоны не спали. В эту ночь они хотели побыть наедине, когда им не мешали болтливая девочка, ставшая им родной, безумие боя и солнечный день, который гнал их по Пустоши и не давал покоя. Они сидели рядом, приобнявшись, не решавшиеся прервать уютное молчание разговорами, и смотрели за костром, согревающий в не самые теплые ночи.       Фокс в какой-то момент посмотрел в сторону Харона, который несвойственным ему грустным, даже тоскливым взглядом глядел на танцующий огонь. Это заинтересовало мета-хомо, и поэтому спросил его, на что получил ответ: «Я пустой. За что ты любишь меня?». Это ввело в ступор разумного супермутанта и теперь с недоумением смотрел на своего напарника.       Он часто сравнивал гуля с Пустошью. Выжженный, изничтоженный ядерным огнем и гнусными пороками человек, как и его земля. Выглядящий, как мертвец, но продолжающий жить, как те немногие остатки человечества на песках страны. Тем не менее, Пустошь не была совсем пустой — она оставалась целым миром, где все еще бурно кипела разнообразная жизнь. Также и Харон.       Он определенно не был пустым. В первые дни, когда Одинокая странница «умерла», гуль-телохранитель поразил его кладезем знаний по выживанию в пустоши. Он столько всего рассказал ему, что ни в одной книге Фокс бы не прочитал. Но не только знания по выживанию у него были — Харон великолепно обращался и чинил оружие. Казалось, что он знает каждую детальку в любом ружье, от простейшего пистолета до высокотехнологичного гатлинг-лазера.       В Хароне остались кое-какие эмоции, пусть это он в повседневной жизни и не показывал. Они просыпались во время боя с диким азартом и настроем, и тогда гуль становился похожим не просто на машину для убийств, но и на ангела смерти. Иногда они проявлялись на короткий миг, когда Странница обнимала его, и он в моменте ненадолго по-отцовски прижимал её к себе. И часто, оставаясь наедине с Фоксом, с нежностью прилегал к протянутой ладони и мог чем-нибудь поделиться. Откровенность не было характерной чертой Харона, но изредка он раскрывался перед ним в другом свете, о чем мета-хомо мог не подозревать.       Харон — преданный товарищ и друг. И это не только из-за контракта: просто…он сам по себе был таким. Всегда держащим обещания, прямолинейным, стойким перед любыми испытаниями — эти качества постоянно проявлялись в нем, какой бы ни была ситуация. В нем была та твердость в характере, которую Фокс сам хотел бы иметь. Мутант не может передать, сколько всего его восхищает в гуле, лишь выразить это банальными, но невероятными словами или нежными действиями.       Нет, он вовсе пустой. Далеко не пустой.       Так Фокс и сказал ему. Харон сначала смотрел на него нечитаемым взглядом, затем перевел его на свои руки. Его напарник довольно долго на них смотрел, прежде чем произнести то, что ранило мутанта: «У меня все отняли. Я не могу быть не пустым». Между ними воцарилось гнетущее молчание, отчего и ночь стала не такой спокойной и умиротворяющей. Все резко пропиталось напряжением, особенно это было заметно по Харону. Едва заметная тревога выглядывала из двух светло-голубых глаз, все тело его было натянуто как струна. Вскоре гуль попытался удалиться из объятий, что мета-хомо ему позволил. Удерживать насильно рядом с собою он не собирался — телохранителю итак в этой жизни сильно досталось, — так что если он хочет уйти, то пусть — лишь бы он чувствовал себя комфортно.       «Харон,» — Фокс окликает вставшего гуля, привлекая к себе внимание: «Чтобы ты не думал, но я люблю тебя. Таким, какой ты есть». Харон замирает, смотрит на него своим мутным взглядом, затем медленно кивает, удаляясь куда-то за пределы их места остановки. Только через час мутант начинает беспокоиться за напарника: а вдруг с ним что-то случилось? Попал в засаду? Встретил гигантского радскорпиона?       Обеспокоенный Фокс больше не мог сидеть на месте, и, со сомнением бросив взгляд на спящую Мари, все же решился отправиться на поиски друга. Нашел он его на холме, сидящего на камне и курящего. Ему даже не нужно привлекать к себе внимание — Харон тут же оборачивается и смотрит некоторое время на него, нахмурившись. «Ты оставил её?» — зло спрашивает гуль у него. «Я беспокоился за тебя, друг мой» — смущенный замечанием мутант неловко потоптался на месте, не решаясь подойти к напарнику: «Давай вернемся к лагерю. Вместе». Харону не нужно повторять дважды или уговаривать — он выбрасывает сигарету, встает и направляется за Фоксом.       Добравшись до места их остановки, в первую очередь Харон проверил Мари, которая все еще пребывала в приятных сновидениях, и только тогда он немного расслабился. Гуль вернулся к Фоксу, сев рядом с ним. Они сидели в молчании, никто из них пока не решался нарушить его. Как ни странно, первым заговорил телохранитель:       — Знаешь, я думал над твоими словами. — Он посмотрел на него. — Я все равно не понимаю тебя.       — В чем же, друг мой? — Фокс с непониманием смотрел на него.       — Ты сказал, что ты меня любишь, какой я есть. То есть — пустым?       Взгляд, направленный на мутанта, сразил его до глубины души. Фокс не знал, как убедить его в том, что он вовсе не пустой. Вбивать в него как-то мысль об этом он не мог — сделать это насильно будет бессмысленно. Мутант приобнял гуля, большим пальцем поглаживая плечо, и сказал:       — Да, так и есть. Хоть я и не считаю тебя таким, каким ты считаешь себя.       Этот ответ снял напряжение с Харона: он пододвинулся ближе к мета-хомо, кладя голову на плечо. Ночь вновь стала спокойной, и это спокойствие передалось и Фоксу — он крепче прижал к себе друга, наслаждаясь уютной тишиной.