Муза

«Она замечена, а вы пойманы!»

Мастер и Маргарита.

───── ◉ ─────

Он смотрит на пустой лист, ломает грифель карандаша и голову в попытке написать хотя бы одну достойную строку. Вдохновение — эфемерное нечто, которое он не может поймать, как прыткую бабочку в сачок, отчего хочется по-детски надуться. Оно растекается тенями по столу, щекочет в висках, манит взять перо в руки, но обдает холодом, стоит коснуться чернил, и покидает окончательно с наступившим рассветом, словно тайная любовница, как бы ни холь ее часами. Его последняя публикация раскритикована, как сочинение непутевого ученика. Кажется, помнит каждое слово иглой под ногти — не из злопамятности, лишь чтобы не повторить ошибку. А сейчас думает, не было ли ошибкой вообще возомнить из себя писателя. Идея нового труда — Майкрофт не дает ему четких названий и рамок — перекатывается в голове как каша: она недоваренная, недосоленная и обязательно с комочками. Он пытается зачерпнуть хоть ложку, посмаковать, понять — стоит ли, но лишь отхлебывает холодный кофе и зачеркивает очередное предложение. Все не то. Он силится выжать саму ночь в чернила, но она наполняет лишь чашу отчаяния в груди, которое разольется по органам укором за вновь потраченное в никуда время. Ранним утром, встреченным в сгорбленном, как его кривобокая «и», положении за столом, его тревожит, к досаде, не озарение, а служанка, пришедшая подать чай, проветрить комнату и сменить белье — по последнему лишь Майкрофт понимает, что сегодня пятница. Мэри, сердобольная женщина, знающая своего господина с пеленок, охает, обнаружив его, скрюченного, мрачного и явно не сомкнувшего глаз этой ночью — скульптура обреченности и творческого кризиса. — Опять вы себя не бережете, господин, — принимается причитать Мэри, поставив поднос на стол. Она распахивает шторы, впуская, к раздражению уставших глаз, свет и поднимая декорирующую комнату пыль. — Так разве что напишешь? В полутьме, в скорченной позе… Выпрямите спину, ну что вы, право. Мэри наполняет своими почти материнскими вздохами все вокруг, распугивая маломальское настроение выскребать из своих писательских источников хоть что-то. Но Майкрофт не серчает на нее. Он любит эту старушку, которая заменила ему мать, потерянную в юношеском возрасте, заботившуюся и о нем, и о младшем брате, ныне упорхнувшем жить своей жизнью. Потому лишь выдавливает из себя помятую улыбку и достает портсигар. — Бросьте, Мэри, вы видели меня в состояниях и похуже, — он чиркает спичкой и поджигает сигарету. — Мы, люди писательского ремесла, не работаем по графику. Никогда не знаешь, когда нагрянет жажда вцепиться в перо и плеваться метафорами. Мэри бросает взгляд на единственный листок рядом с ним. Майкрофт кривится. — И порой это не приносит результатов. Она качает головой, хмуро глядит, упирает руки в бока. — Вы бы чаще на свежем воздухе бывали, гуляли, с людьми общались. Авось, нагрянет это ваше вдохновение, — Мэри трясет ладонью в воздухе, обозначая то, что и Майкрофту, кажется, неведомо, а после ставит на стол с подноса кружку с чаем и сливки, на него же — грязную с кофе, которым прогоняли дрему. — Музу бы вам. Чтоб один взгляд на нее рождал желание, как вы недавеча выражались, излить свои эмоции на бумагу. Или влюбиться. Что, впрочем, в моем далеком от вашего возвышенного понимании одно и то же. Майкрофт смахивает пепел с бестолково тлеющей в пальцах сигареты и упирается взглядом в закрытую за Мэри дверь. — Муза… — вздыхает. — Если бы все было так просто.

───── ◉ ─────

Долетающий до барной стойки джаз разбавляет загробные завывания мыслей. Майкрофт лениво оглядывается, впитывает окружающую обстановку, делает глоток…чего-то обжигающего. О настоящем американском джазе, гастролирующем по Европе, еще накануне ему прожужжала уши его редактор, мисс Манипенни. Потому вежливо было бы пригласить девушку с собой, но Майкрофту, если быть честным, сейчас претило общество знакомых. Тем более тех, что не упустят возможность ужалить (не со зла, впрочем) вопросом об его отсутствующих успехах. Он и в клуб-то идти не планировал — захотелось смочить горло (Майкрофт отрицал возможность простого «напиться»), а это было первое попавшееся на его пути заведение в а-ля прогулке, чтобы растормошить вязкую субстанцию в черепной коробке. В полутьме за круглыми столиками пузырятся шампанским сплетни, заигрывают друг с другом любовники, выпивая на брудершафт, у сцены, где тянет ноты темнокожая красавица в исшитом блестками платье, откровенно отплясывают, потеряв границы меж телами. Один из мужчин особенно лихо крутит свою партнершу, отчего ее юбка едва поспевает за ними, а сама девушка, заливаясь смехом, то зарывается в каштановые кудри, то крутит бедрами, притягивая к себе за изрядно растрепанный зеленый галстук. Страсть в рамках приличий, за которой приятно было бы наблюдать, если бы Майкрофта это хоть на йоту интересовало. В вакханалии музыки и разномастных чувств не самое лучшее место для поиска вдохновения. Оно пыжится удержаться на дрожащих ногах олененка, которые, увы, подкашиваются от ветра пронесшейся мимо стайки девушек. Равнодушно косится на них, вспоминает горчащее «муза» и хмурится. Майкрофт проводит пальцем по краю стакана, роняет на его дно утекающие алкоголем по пищеводу минуты. Отрешенный от происходящего вокруг смотрит в одну точку, утягивающую концентрацию черной дырой. Вспоминается недавний разговор с братом, который, на удивление, был говорлив. Все щебетал о Большом взрыве и каком-то профессоре, у которого про него слушал. Майкрофт тоже хочет взрыв, хотя бы маленький, способный создать вселенную на несколько сотен страниц. Он пару раз открывает записную книжку, что-то пишет, морщится и вновь прячет ее в карман. Обстановка подталкивает только на бульварные шедевры для ветреных умов. Но скорее заречется не дразнить брата позорными историями из детства, чем опустится до такого. Погруженный в свою юдоль скорби по перегоревшей пылкости Майкрофт не сразу чувствует соседство, льстящее барной стойке еще одним обывателем, только через мгновение поднимает взгляд, когда слышит: — Содовую, пожалуйста! Майкрофта обдает чужим жаром, коим пышет тут и там оголенная кожа, а может, то ударивший в голову виски. Майкрофт писатель, он не смотрит на вещи просто так — из крупиц составляет целое. Испарина на висках и россыпь румянца на высоких скулах, изгиб бесхитростной ухмылки, однако ведающей о лукавстве, ресницы, бросающие едва заметную тень, в которой не одна душа пожелала бы спрятаться. Кончики пальцев покалывает от зуда расписать полотно, сочащееся сравнениями и эпитетами, о глазах, которое за душностью пропустит половина, а рукам с проступившими венами и сухожилиями, пытающимся пригладить волосы, воспеть оду. Вот он уже не Майкрофт Холмс, забытый в анналах литературы странник, пытавшийся внести свой вклад, а одурманенный красотой Бэзил, желающий запечатлеть очарование на холсте. Хочется встряхнуться на манер пса, попавшего под дождь, когда излишне долго пялится на перекатывающийся кадык и влагу в уголках губ, которые секундой спустя подозрительно изгибаются. Он отводит в сторону пойманный взгляд. Чужой ощущает сквозь пиджак, надеется, не осуждающий, но готовится к очевидному вопросу. Однако получает лишь: — Почему не танцуете? Майкрофт прочищает горло, испытывая облегчение, идущее под руку с изумлением. — Танцы не мое. — Все так говорят, пока не найдут своего партнера. — Вы, я полагаю, нашли, — Майкрофт косится на блондинку, которая, впрочем, уже цепляется за какого-то здоровяка, в разы более неуклюжего, чем был бы он сам на танцполе. — Я партнер универсальный, — прослеживая взгляд, пожимает плечами мужчина. По равнодушию можно догадаться, что их знакомство было кратким и не влекущим ничего, кроме танцев. Он чуть щурится, склоняет голову, изучает и довольно улыбается, будто найдя нечто, ему пришедшееся по душе. — Писатель? — Из-за чернил на пальцах? Бархатистый смех щекочет слух субтильным перышком. И Майкрофт почти подается в чужую сторону, чтобы прислушаться. Глупый джаз, орущий в левое ухо. — Это второе, на что я обратил внимание. — А первое? — любопытствует Майкрофт. — Взгляд. Вы смотрите не поверхностно. Не обтекаете взором, а проникаете, — на устах балансирует улыбка, повинуясь их плавным движениям, лишь под конец окунается в плутовство. — Чуть под кожу мне не забрались. Майкрофт прячет конфуз за краем стакана, к пущей неловкости оказавшегося пустым. Доносящийся со стороны смешок не облегчает положение. — Альберт. Он мгновение смотрит на холеную ладонь, после пожимает — дольше, чем требовалось. — Майкрофт Холмс. Альберт кивает, после осматривает себя, поправляет галстук и достает из кармашка желтый цветок, с ноткой отвращения поджимает губы. — Вам нравится этот цветок? — Нет. — Вы вообще цветов не любите? — Альберт безразлично оставляет чей-то подарок чаевыми на столешнице. — Люблю, но не такие, — Майкрофт обнаруживает, что уже полностью развернулся к собеседнику. — Какие же? — Хм… полагаю, розы. А вы?

───── ◉ ─────

Час разговора и шесть стаканов на двоих. Приятная дымка обволакивает разум. — Значит, кризис? — Альберт хмыкает, подпирает подбородок ладонью. Его глаза подернуты истомой, хмелем и подспудным любопытством. — Что вас обычно вдохновляет? Быть может, кто. Майкрофт усмехается с хрипотцой. — Только не говорите о музе. Все вокруг заладили с ней. Будто можно наречь ей первого встречного. — Почему нет? Вооружившиеся несогласия машут белым флагом, и грохот сброшенных ими щитов заглушает рассудок. Майкрофт присматривается, оттягивает воротник, зеркально кривит краешек рта. — Почему бы нам не выпить по чашке кофе?

❝

В тот же вечер Майкрофт вновь берется за перо и изумляется, когда спустя полчаса оно рождает первую страницу, не смятую в порыве самобичевания.

❝

Альберт в его квартире смотрится…непривычно. Более непривычно беспокоиться о том, какое впечатление Майкрофт может произвести. Он не имел пристрастия приводить гостей, не терпел шума и бессмысленных разглагольствований, потому отказывался ото всех приемов и вечеров чтения, за коими скрывались очередное распитие спиртного и змеиный клубок пересудов, ядом которых совсем не хотелось пачкать ковры. Однако после нескольких походов в кафе и случайного столкновения в театре, окончившегося прогулкой по ночному Лондону и уязвимым разговором с осадком тумана в нутре, он решил сменить положение их свиданий — вложенное в его уста Альбертом определение их встреч. — Уютно. Я, признаться, представлял некий…творческий беспорядок, — оглядывая его кабинет, возвещает Альберт. — Подобное стоит искать у моего брата, — откликается Майкрофт, откупоривая бутылку вина, месяцами бездельничающую в нижнем ящике его стола. — Тоже писатель? — К счастью, нет. — Не желаете делить славу? — Крышу над головой, когда оба мы ее не сыщем. Альберт не сдерживает усмешку, оценивающую уровень самоиронии, хоть и понимает, что то — струпья на едкой самокритике и воспаленном перфекционизме. — Вам свойственно быть к себе излишне строгим. Майкрофт подает ему бокал, который, окружая чашу тонкими пальцами, с радостью принимают, а после с искрящимися от грядущего удовольствия глазами наблюдают за льющимся червонным вином. На его памяти столь же по-щенячьи восторженным был только маленький Шерлок, унюхавший конфеты в его карманах (что носил их для него, не признается). Разве что грациозность у Альберта кошачья, а хвостом из них двоих виляет Майкрофт. — Скорее здраво оценивающим. Альберт ласково закатывает глаза, цыкает и льнет устами к напитку так, что Майкрофт почти завидует бокалу и чуть не проливает мимо своего. — Разве вы не говорили, что начали роман? — аккуратно расплескивая по хрустальным стенкам вино, интересуется Альберт. — Лишь несколько глав. В том, что они доживут до публикации, еще нет уверенности. — Разрешите прочитать? Альберт хлопает ресничками, невинно улыбается и делает шаг чуть ближе. И Майкрофт, сбитый с толку просьбой, теряет возникшую в первые секунды решимость отказать. Показать свои черновики тождественно разрешению покопаться в шкафу с нижним бельем. И во многом Майкрофту было бы проще дать добро на второе — все равно однообразно и скучно. — Извольте. Он тянется к запертому ящичку стола, достает несколько листов, по неаккуратности (в руках легкая дрожь) зацепляет ими фотографию, лежавшую под. Пожелтевшая от времени карточка издевательски планирует на пол и, к сокрушению, приземляется изображением вверх. Майкрофт, внутренне чертыхаясь, быстро поднимает ее, будто она уличит его в чем-то вопиюще предосудительном, и возвращает на место, пусть краем зрения и замечает, что любопытные глаза юрко успели разглядеть двух до боли похожих мальчишек: одного слишком серьезного, другого с улыбкой до ушей. — Очаровательно, — комментирует Альберт чуть тише, чем обычно говорит, просто озвучивая мысли без цели достигнуть ими собеседника, и быстро переключает внимание на небольшую стопку листов, которую, не церемонясь, присваивают себе его проворные руки. Майкрофт джентльменски предлагает Альберту стул, но он, уже углубившись в чтение, то игнорирует, опираясь бедрами прямо на край стола. Потому остается лишь скромно стоять невдалеке, с притворным увлечением разглядывать комнату, будто это он гость, и ощущать себя мальчишкой, который в ожидании выговора протирает носком ботинка дыру в полу. За десяток минут, показавшихся Майкрофту путем на эшафот, возведенным суетливым беспокойством, от Альберта не было слышно и слова. Он лишь пару раз протягивал пустой бокал в его сторону, безмолвно прося пополнить его. По аристократичному лицу при всей проницательности, присущей Холмсам, едва ли можно было что-то прочитать. Время от времени щурившиеся глаза и покусывание губы — жесты, причин которым он не мог подобрать. Наконец Альберт откладывает черновик — поставьте свечку — будущего романа и смотрит на несколько смущенного, по его меркам, Майкрофта, ожидающего вердикт. — Когда не хотят обидеть, говорят: «Проделана большая работа», — первым нарушает молчание Майкрофт, ибо оно начинало бить по перепонкам надуманной хулой. Но Альберт только качает головой: — Мне нравится, продолжайте. Прозаичная оценка щекочет нутро хлеще витиеватых отзывов, что ему случалось получать. Майкрофт не сдерживает восторженного выражения, улыбаясь так же мягко, как ему. — Конечно. Он протягивает бокал, встреченный чужим со звонкими стуком хрусталя и полушепотом «до дна». Пауза растворяется смаком послевкусия. — Мистер Холмс… — Майкрофт. — Что ж, Майкрофт, — Альберт очаровательно кривит уголки губ, стреляя глазками в его сторону, — не сочти за грубость, но вино у тебя так себе. Майкрофт смеется. — Знаю.

❝

С каждой новой страницей главный герой, задуманный Майкрофтом, нравился ему все больше. Он видел в нем смысл, понимал, куда его вести. Раннее столь картонный, что его можно было сложить в коробочку и собирать в него милостыню, он приобрел душу.

❝

Новые встречи порождают новые чувства. Майкрофт ищет причины невпопад бьющегося сердца, но Майкрофт не дурак, чтобы лезть в анатомический справочник. Он не хочет, как Уайльд, на скамью подсудимых, не хочет украсить шею петлей, но противиться случайно-неслучайно соприкасающимся рукам не может. Что более волнующе — Альберту то не претит. Он слишком близко жмется к плечу на тротуарах в не такой уж тесной толпе, оставляя морок духов на рукаве, слишком долго прожигает своими чарующими очами на прощание, чтобы не сжечь дотла вшитую в подкорку карту города, слишком часто острит так, что неаккуратный слушатель может ненароком подумать о дурном, а всегда чутко внимающий Майкрофт — нарочно. Он раздумывает, сидя на лавочке, над чужими мотивами, над своими оставшимися в прошлом интрижками, чтобы понять — возможно ли, пока Альберт в пяти шагах от него кормит стайку голубей крошками булочки, хлопоча над ними, как наседка над цыплятами. Майкрофт закидывает ногу на ногу, достает блокнот и бездумно пишет, поглядывая в сторону компаньона. Появившегося на бумаге пугается сам — чересчур откровенный ответ всем его внутренним пересудам — и захлопывает книжку, словно затыкая ее, кричащую голой правдой, чересчур рьяно, чтобы не вызвать подозрений, когда замечает возвращающегося Альберта. Но Альберт только дергает бровью и спрашивает: — Все хорошо? Майкрофт отрывисто кивает: — Более чем, — он засовывает в карман пальто доказательство его преступных чувств и откашливается. — Весь мой хлеб скормил пернатым? Альберт, отряхнув манжеты, плюхается рядом, фырчит и чуть ли не дует губы: — Ты сказал, что не хочешь, вот и не взывай к моей совести. — А есть шанс ее дозваться? — дразнит Майкрофт с напускной серьезностью. Альберт театрально ахает: — Какое возмутительное оскорбление, милорд. Вы разбили доверенное вам сердце! Майкрофт в открытую забавляется, впрочем, от смысла последней фразы, брошенной, казалось бы, так неаккуратно, ощущает тревожные звоночки в груди. И, возможно, он немного понимает глупую птичью стайку, доверчиво льнущую к теплу. — И как же мне загладить свою вину, мой лорд? Альберт опускает подбородок в уголок между указательным и большим, притворно раздумывает, гуляя глазками по окрестностям и наконец искоса останавливается на Майкрофте. — Быть может, ужин умилостивит меня. — Тогда жду ваше превосходительство в семь у меня. Смахнув недовольство, как морось, Альберт вновь млеет ласковой кошкой по левое плечо. — Почту своим визитом.

───── ◉ ─────

Майкрофт отлучается из кабинета, где они устроили скромный, но вкусный ужин, чтобы унести тарелки. От кутящего в венах счастья готов впасть в детство и нестись вприпрыжку, но детству негде уместиться в клетке наглухо застегнутой рубашки, к пущему придавленной жилетом. Сценарий вечера плывет кляксами, потому он перестает гадать, чем все закончится. Возвращается, встречая Альберта не на прежнем месте, а около стола, где по оплошности открыт блокнот, которому в преддверии вечера Майкрофт исповедовался… — На устах лишь мечтательным флером, Ускользнет, как змея, средь ветвей; Он прославит имя манером Недоступности хитрых очей, — зачитывает Альберт вкрадчивым голос, а сердце Майкрофта бьется уже где-то в его претенциозно начищенных туфлях. — Не думал, что ты увлекаешься поэзией. — …Я тоже, — его голос чуть напряжен, но лицо аскетично, не выдавая пляску крови. Тем не менее держится на расстоянии, чтобы натянутые ниточки маски не были в тот же миг обнаружены чужой проницательностью. — Но это лишь баловство. Ничего серьезного. — Он… — бормочет Альберт, после поднимает взгляд. — Посвящены кому-то конкретному? Он знает ответ. То очевидно. И очевидно стало наверняка первее, чем самому Майкрофту. Майкрофт недолго копошится в мыслях, разбежавшихся, как мыши, по углам, и отвечает: — Музе. К счастью, это удовлетворяет Альберта. Он элегантно ступает ближе, и Майкрофт вспоминает, как он танцевал. — Музе очень повезло. — Скорее мне с ней, — утверждает, чуть замерший от сократившегося между ними расстояния, ныне в половину его предплечья и их теряющей смысл сдержанности. Чудится, слишком громко сглатывает, слишком пристально глядит мимо глаз, слишком напряженно в дюймах пересекшихся личных пространств до кольца вокруг них общего. Ладони, взявшиеся за лацканы, резонируют трепетом, подстегивающим податься вперед. Возможно, в его бокал была подлита эссенция безумия? Губы у Альберта будто пропитаны вином и винного цвета после поспешных поцелуев от долгого томящей жажды. Майкрофт чувствует руки в волосах, тянущие за затылок к себе, будто у него есть намерения отстраняться. Его собственные на талии, чуть впиваясь кончиками пальцев в бока. Быстрое дыхание касается приоткрытых уст; лисья усмешка манит взор и покалывает без того опьяненное желание соблазном. Альберт шепчет: — Майки. И Майкрофт понимает: он любил этого мужчину всегда.

───── ◉ ─────

Пять дней в неделю с семи до семи Альберт его. О них знает лишь проницательная Мэри, которая по-человечески радовалась расцветшему господину. А уж с кем — неважно. Тем более когда это сулит сокращенным рабочим днем, несколькими выходными в месяц и схемами для вязания от «господина Мориарти», которого, раскрывшего свои таланты, крали на целые беседы о петельках и крючках. А Майкрофт гордился колючим шарфом на своей шее. Он приглашал в кино на пропущенные во взглядах сеансы и прогулки по ночному парку, где вспоминали лихие юношеские годы украденной лаской в тенях. В пылких поцелуях ощущал себя на семнадцать. Альберт приносил цветы на свидания и наряжался в рубашку с чужого плеча поверх своего бесстыдства, в которое Майкрофт влюбился с нежностью. С ней же запомнил родинки в созвездие на бедре и шрам на предплечье историей до рассвета — свои рассказывал всегда не на трезвую голову — хмельную от переплетенных рук и уюта поцелуев в лоб, возвращающих в детство. В грозу, когда мир исчезал в капельках, стучащих по слепым окнам, они разжигали камин. Майкрофт писал, а Альберт перечитывал, произнося отдельные, наиболее понравившиеся строки, словно актер, играя на маленькой сцене их спальни, и хвалил теплыми объятиями, губами на макушке и шепотом около уха: «Ты мастер слова». Порой он отвлекал, хотя скорее отвлекался Майкрофт, меняя перо на локоны между пальцев, свою фабулу — на сюжеты, писанные лаской. Они стали так неразлучны, что уверились в судьбоносности их встречи в предназначенность лишь друг другу.

───── ◉ ─────

Майкрофт наблюдает за тонкими пальцами, перелистывающими страницы так невинно, будто не они мгновениям назад оставили на его спине несколько полумесяцев. Заправляет пряди за ушки, вытирая взмокшие виски и, пользуясь моментом, осыпает участки кожи поцелуями, поверх десятков уже успевших остыть. — Политический роман… Любопытно, но почему бы не добавить романтики? — Альберт выгибает свою лебединую шею, испытующе заглядывает в глаза. — Хочешь, чтобы я написал для главного героя любовницу? — Или любовника… — Альберт откладывает рукопись, ложится сверху на его грудь, игнорируя соскользнувшие простыни. Игриво кусает линию челюсти, порхает губами мимо уст. — Боюсь, цензура не оценит твои…творческие идеи. — А ты моя первая и последняя инстанция, — виляет бедром, вырывает оханье и ангельски хлопает ресничками. — Ал… — В условиях политических распрей и интриг, покушений и сговоров он встречает искушение в твидовом пиджаке и слишком острых чертах, чтобы они не стали его погибелью. И вот они, пока весь мир рушится вокруг, в полумраке кабинета… — Мало было залить чернилами мой блокнот? Альберт фыркает на насмешку, лишает тепла своих мягких губ, скатывается с него с обидой в духе «он лишил меня сладкого» и хмуро косится с другой половины кровати котенком, которому наступили на хвост. — Куплю тебе брошюрку с подобными сюжетами, не дуйся. — Может, я хочу написанную лично Майкрофтом Холмсом, который публикует серьезные романы, а в тайне удовлетворяет фантазии своего любовника… Майкрофт хмыкает, хлопает ладонью по местечку рядом с собой: — …Иди сюда, удовлетворю.

───── ◉ ─────

Вам бы музу найти или влюбиться. Майкрофт гадает, что произошло первым. На рассвете ставит последнюю точку, оглядывается на спящую красавицу, ублажающую его взгляд расцелованной накануне спиной, чуть торчащими лопатками, изгибом позвоночника и ямками на пояснице. Законченная рукопись в сторону. Сам ныряет в теплый плен одеял и зарывается носом в кудри. Раздумывает пригласить сегодня танцевать под джаз.