Изгой

      Просыпаться с рассветом всегда было тяжело. Бежав из города Брин начал вести ночной образ жизни, подстать своей тогда ещё маленькой и больше похожей на сброд с улиц, но армии. Первое время это было даже интересно, в тайне следить за солдатами в городских стенах, за стремительным пополнением их рядов, за редкими смельчаками вне города, ими чаще всего были подростки. За луной. Ночью наступал покой, которого Брин добивался все те двадцать с лишним лет.       Иногда с тишиной приходила и тоска. Начиная скучать по солнцу и его свету, Брин иногда менял планы войны, желая хотя бы разок за неприличное количество времени встретить рассвет и выйти из тени. Это были секунды слабости, но самые желанные.       Мужчина вскочил с кровати от гулкого удара, по ощущениям прямо за стеной напротив. Часы на той же стене, ничуть не пошатнувшиеся, показывали шестой час, утра разумеется. Дверь ведущая из комнаты в коридор закрыта, только в просвете мелькнула тень и прошуршал пружинистый, очень мягкий и тихий бег. Вероятно в сторону ванной.       Шум воды и ни единого звука больше. В голове возникали разные варианты произошедшего и может скоро появился бы верный, но Брин вышел к кухне, откуда и был шум, раньше.       На плитке к коридору тянулись мокрые следы, а около раковины тихонько продолжала растекаться лужа. Сторонясь воды, мужчина заглянул в раковину, там стояла большая, даже на вид тяжёлая кастрюля. Через прозрачную, слегка приоткрытую крышку увидел сваренную картошку, всё ещё с водой, горячую, если судить по уходящему вверх пару.       Дёрнуться заставила внезапно запищавшая духовка, знакомых кнопок как на пульте Брин не увидел, а пиканье не прекращалось до тех пор, пока в комнату не вбежала Эмма и не ткнула пальцем в чёрную панель с рисунками. — Что встал? — чуть не поперхнувшись, он не успел ответить на претензию и просто отошёл в сторону, посчитав, что мешает. — Иди спи, я хотела разбудить попозже.       Брин с облегчением выдохнул, к доброжелательности Эммы ещё привыкать и привыкать.       Девушка бросила под ноги тряпку и продолжила сливать воду из кастрюли, придерживая крышку полотенцем. В глаза бросилась футболка на девушке, ещё вчера брошенная в большой таз в ванной, куда Эмма прямо-таки приказала скинуть грязную одежду. — Всё нормально? — мужчина сложил руки на груди, окидывая ту вопросительным взглядом. — Честно? Чу-уть-чуть больно, — Брин перестал моргать. — Сама в шоке. Я думала будет такой стра-ашный ожог, — скривила губы и обвела руками живот с одной ногой, — а это оказывается не так уж и страшно. Впрочем, может мне повезло? Помню девочку, она так же на себя пролила воду, ноги сильно обожгло… Так ты спать не пойдёшь? — Боюсь, — выдержав театральную паузу, со всей возможной элегантностью воина сел за стол, — ты всё ещё думаешь как меня убить.       На секунду Эмма застыла с полотенцем в руках. Очень хотела замахнуться и хлестнуть Брина по самодовольной морде, так — легонько, но сдержалась. — Еда не отравлена.       Пробурчав под нос что-то ещё, она открыла духовку. Горячий запах выбился вместе с паром, мозг Брина точно пытался что-то показать, достать из памяти давно забытое. Тогда к рукам придвинули тарелку с невероятно пышным омлетом и выложенными по каёмочке помидорками. Эмма подала вилку и кусок хлеба накрытый скорее мясом, чем колбасой. Поставила полные кружки и сев напротив принялась за свою порцию. — Чего? — спросила она, всё ещё держа в зубах маленькую ложку. — Ешь давай. — Здесь? С тобой?       Брин поднял вилку и обвёл в воздухе мордашку Эммы, одарив прищуром подозрения. До этого момента Эмма обычно ела первой и убегала, оставляя мужчина наедине с самим собой и полной тарелкой. Брин принял это за нежелание делить стол с не пойми кем. — Да ладно, — ложка выпала изо рта, девушка тут же её поймала и указала на мужчину, едва сдерживая подходящие смешки. — Вот так меня ещё никто не оскорблял. — Оскорблял? Я не… — руки поднялись в возмущении. — А-а… о создатель!.. Понял. — Я шучу, шучу, — девушка закинула ногу на ногу и подняла палец вверх, будто собиралась сказать нечто важное и умное. — Я громко жую, так что извини заранее.       Эмма разжигала своим поведением задор. Заставляла отвечать шуткой на шутку. Если с братом такие диалоги были похожи на соревнование, кто кого переязвит и за кем будет последнее слово, то с Эммой это был именно шутливый разговор, без цели, потому что… весело. — Я тоже, — поёрзав на стуле он так же закинул ногу на ногу. — И храплю, — сказала она в кружку. — М-м, — Брин кивнул. — Ну в этом я могу посоревноваться. Ты и сама слышала.       Девушка закашлялась. Какое-то время она пыталась удержать кружку у рта, но быстро поняла, что её футболку спасёт только раковина в ближайшие пять секунд. — Прости пожалуйста, прости, — не поворачиваясь, Эмма продолжала стоять у раковины. — Это отвратительно, просто отвратительно. — После таких откровений я просто обязан встать на одно колено и… — Молчать! — она сказала невнятно, сдерживая следующий порыв смеха. — Мол-чать. Молодой человек, ты ужасен. — О поверь, ещё как, — по старой привычке он положил ноги на стол, совершенно забыв о сдержанном поведении, которому учили в академии. — Ты ужасен, — улыбаясь сказала она, всё так же не поворачиваясь.

***

      Ужас в сердце не утихал, Брин бежал настолько долго, что вышел за пределы леса и поля после него — дальше парень ничего не знал. Если бы могли, зрачки бы сузились до предела и намертво застыли на выросшем под горизонтом домике. Ничуть не похожем на те, что строили в городе или соседних деревушках: небольшой, даже миниатюрный, с бревенчатой крышей и грубой каменистой верандой, парой узеньких окон с глубоко установленным стеклом и тяжёлыми ставнями.       Подойдя ближе Брин прислушался. Шум реки неподалёку самую малость, но мешал расслышать шорохи внутри дома. Парень решил что хозяина нет, но стоило расслабиться и тут же раздался громкий скрежет за зданием. Знакомые звуки работ у кузни, обычно рассеянные шумом города. Кто-то обтачивал инструменты. Или оружие.       Отчего-то Брин потянулся к поясу, но ножен там не оказалось. Зачем? Кто мог на него напасть? От своих же мыслей становилось страшно, потому что их не удавалось понять.       Выглянув за угол, парень сначала глазам не поверил. У точила стоял совсем юный парнишка, почти ребёнок. Внешность правда умеет обманывать, но сейчас Брин думал только о блестящей пыли на, явно собранном в спешке, верстаке, у которого стояли всевозможные шахтёрские инструменты. И кирка в руках этого ребёнка приковала всё внимание.       Брин перестал о чём-либо думать, развернулся и безвольно пошёл в сторону леса. На лицо полезла улыбка, тут же перекошенная будто спазмом, парень схватился за лицо чтобы остановить эмоции. У какого-то подростка вышло достать собственными руками алмаз, а у него нет! А Брин умер! И какого-то чёрта ещё жив.       Не смирившись и пройдя ещё с несколько километров он наконец упал, найдя опору в случайном дереве. Сам не понял, как погрузившись в себя просидел до самого вечера. Взглянув на заходящее солнце, уже с трудом видимое сквозь листву, горько улыбнулся сжатыми челюстями. Вот ведь ирония, у парнишки и одёжка похожая была, может из той же швейной лавки, но кто рассматривал. Было бы не так плохо, может Брин бы и поинтересовался.       Зависть. К страху, смятению и обиде прибилась зависть. Став последней каплей, обида переросла в ненависть, и добила породив жажду мести. А месть сводит людей с ума. Она убивает в них всё человеческое.       Он вернулся в город другим днём, отоспавшись в лагере шахты, в которой и попрощался с собой и ясным рассудком. В том же лагере нашёл оставленную «на всякий случай» кем-то кирку.       Пробрался через охрану, что казалось стояла для красоты, потом к дому и влез в, так привычно — даже улыбку вызвало, открытое окно. Легкомысленно. Хотя. чему бояться в самом мирном городе.       И снова этот идиот не спал, керосиновая лампа слабо освещала перепуганное лицо человека, что ещё несколько дней назад был другом. Ради него Брин мог и умереть. Но видя, с каким энтузиазмом тот рассматривал в книге картинки, парня как переклинило. Артур так ни разу и не вспомнил о своём друге.       Артур не то чтобы не ценил дружбу с Брином, просто не знал цену дружбы в целом. Ему было весело, интересно, но на помощь в критический момент не пришёл, потому что о плохих исходах и не думал. Будучи очень халатным, он не видел во многом смысла.       Он не кричал, и мог бы ещё долго стоять на коленях и молить его простить. Как же он сказал… «Всё ведь обошлось, ты вот, живой!». Если и он вернётся с того света, пусть хоть мстительным духом обернётся, Брин убьёт ещё раз.       Со вторым было проще, не пришлось слушать то же самое.       Джо уважал Брина. В пещере же отказался идти на поиски, потому что… очень устал, было немного лень. Да и, с его слов, в Брина верил, был уверен, что тот выберется. Когда Брин пришёл к нему, Джо не сопротивлялся. Последними словами была просьба о прощении и смирение.       А третий… Нэш ведь единственный, кто хотел вернуться в шахту, но его остановили. Нэш очень жалел Брина, очень желал помочь. А как за жизнь боялся, когда Брин явился на пороге.       Однако ни одного молебного слова о сохранении жизни не пропищал. Нэш только просил прощение: за трусость, за бездействие, за то, что не сообщил о происшествии даже Нотчу, за то, что не поступил как друг, хоть и сходил с ума каждый день решаясь и снова запираясь в доме. Дрожал от страха, но сказал, что готов принять такую справедливость.       Нэш — единственный, кто действительно ценил дружбу. У Брина рука не поднялась. Брата он так и не разбудил, забрал некоторые вещи и найдя того спящим за столом в библиотеке не решился подойти, остался на пороге. От столь мирного сна Брин сжал в руке лямку рюкзака. В голове застряла обида, почти детская, но разгорячённая другими негативными чувствами, она приобрела вес в итак взрывном характере. Ещё раз взглянув на спину брата, Брин ударил кремень о кресало.       Покидая город он ни о чём больше не думал. И понятия не имел что делать дальше.

***

— И-и… Я выиграла. — Я начинаю думать, что ты жульничаешь, — плечи мужчины опустились, а сквозь пальцы посыпались игровые дощечки с точками. — В домино?! — Эмма возмущённо взвизгнула.       Смерив взглядом выложенное на ковре поле и оставшиеся на руках кости, Брин выразительно изогнул бровь. Сначала девушка надула щёки, а потом в голову пришла отличная шутка и Эмма хитрюще заулыбалась. — Тебе досталась судьба младшего брата, а проигрывать в настолках участь всех младших.       В лоб прилетела костяшка с дублем шестёрок, но вместо того, чтобы возмутиться на торжествующего мужчину или рассмеяться, девушка посмотрела на завершённое в виде змейки поле. — Ты вообще-то мог сделать ход… — быстро глянула на рассыпавшиеся дощечки и заулыбалась. — Ты мог выиграть! — Я…       Казалось в эту секунду мир для Брина рухнул. Пока Эмма от души смеялась и, может не вслух, но точно называла своего соперника тем ещё дураком, мужчина даже позы не сменил.       Хлопая белыми глазами, он пытался понять в какой момент девушка потеряла контроль над эмоциями и ничуть их не скрывала. Пока он изо всех сил старался не сказать лишнего и держать в узде внутреннего нахала, даже переговариваясь или ругаясь на правила игры, Эмма напротив смывала все рамки. У неё невероятно громкий, и в то же время низкий, для женщины, смех, гулкий и пробивающийся прямо из груди.       Брин не мог понять, почему бунтарь вроде него боится слово вставить, а девчушка, что не так давно тряслась от страха у него под ногами, отбросила предосторожности. Брин был нахалом, но не дотягивал до хулигана, в его воспитании и роде была доля благородства. Брин умел грамотно себя вести в обществе и на светских мероприятиях, хоть и ненавидел в этом участвовать. А Эмма… может и сама не знает, что в её голове происходит, она просто болтает без умолку.       Когда Эмма собирала дощечки в коробку, мужчина всячески убеждал себя, что эта игра не для него. А из высоченных стопок коробок на столе выглядывало знакомое клетчатое поле. — Шахматы? — девушка с недоверием придвинулась. — А ты умеешь? — встретившись взглядами, мужчина уверенно кивнул. — Спорим я выиграю. — М-м, на что спорим? — Брин довольно прищурился. — По классике, — Эмма щёлкнула пальцами и уперевшись руками в пол приблизилась к мужчине, — на отжимания. — Даже проиграв я покрасуюсь? Идёт.       Щёки девушки малость порозовели, но она тут же придвинулась ближе: — Можешь и футболку снять.       Брин правда старался пропустить её слова мимо ушей и полностью отвлечься на расстановку фигур. Но уже оба достигли того самого состояния азарта и соревновались в словесной перепалке, да и болтливость Эммы никуда не исчезла. Если издёвки Брина звучали вполне безобидно, то девушка била с размаху и совсем не соблюдая правил приличия. Она была открытой, даже слишком, будто они старые друзья. — А я для усложнения и на спину сяду. — И это я ужасен? — Брин запрокинул голову назад и закрыл глаза. — Заметь, ты первый начал, — оправдывалась Эмма. — У меня и в мыслях не было! Тебе надо было дожать, сказал бы: «А ты только и делаешь, что пытаешься меня раздеть». Упустил шанс и последнее слово за мной.       Эмма упускает свой шанс, когда белый король падает, а ей приходится разочарованно встать на четвереньки и слушать уж слишком радостный счёт. — Отвечать за свои слова — участь старших, — удовлетворённо подытоживает Брин, пока девушка лежит лицом в пол и пытается отдышаться. — Признаёшь поражение? — Да, — промычала так и не подняв головы, — в отличии от некоторых я умею признавать поражение.