Тёмная сторона Видельварна

            Когда-то давно, свершилось то, к чему Локи стремился. Создание нового мира, нового порядка, освобождённого от тени Одина и его потомков. Этот мир должен был начаться с чистого листа, свободный от ошибок прошлого. Под его правлением. Только его.             Локи медленно вдохнул затхлый воздух перемен, запрокинул голову и прикрыл глаза, наслаждаясь плодами своего скрупулезного замысла. Никто не знал, как много сил он вложил в этот день, как долго плёл нити обмана и предательства. Но теперь всё сложилось. Великолепно.             Вдалеке затихали предсмертные хрипы павших богов. Эти звуки были для него мелодией, торжественным гимном смены эпох. Скоро это закончится? Нет, скоро всё начнётся.             На другом конце поля боя Один, дряхлый и измождённый битвой, тщетно пытался противостоять его сыну Фенриру. Старик мог быть силён, но ярость волка превосходила его на столько, насколько ночь превосходит тьму. Фенрир терзал его с неистовой мощью, кусок за куском разрывая плоть Всеотца, смывая старую власть его кровью.             Локи бросил взгляд через плечо и увидел тушу Йормунганда, простёртое на берегу. Тор, хвалёный молотом, забрал с собой змея, но и сам пал в этом поединке. Рагнарёк требует жертв, Локи знал это, но боль от утраты детей, где-то в глубине, всё равно жгла его сердце, оставляя глубокие раны, которые не скроет даже победа.             Хель исчезла из поля зрения, но её легионы, собранные из мертвецов Хельхейма, ревели на поле битвы, утопая в крови живых. Они разгрызали плоть на куски, сметая каждого, кто осмелился встать на их пути. Эти воины, призраки Хель, воплощали его волю.             Позади него раздались шаги. Локи повернулся, неторопливо и грациозно, лениво качая головой. Напротив него стоял Хеймдалль, страж радужного моста, в руке его блестел топор, а за поясом висел рог.             — Ктооо это у нас? Сам страж Биврёста, — приторно протянул Локи, окидывая Хеймдалля долгим взглядом, впиваясь глазами в его решительное, холодное лицо.             Хеймдалль не ответил. Он поднял рог к губам, и его вой, громкий и гулкий, прорезал небеса, возвестив о приходе конца, о долгожданном начале Рагнарёка. Улыбка Локи расползлась в злобном предвкушении, обнажая оскал. Наконец-то.             Где-то далеко внизу, под полуобрушенным радужным мостом, на поле, усеянном окровавленными телами, встретились две фигуры. Природа вокруг изнемогала, прося о пощаде, утопая во мраке — выжженные леса, тяжёлое небо, покрытое чернильными облаками. Солнце и Луна давно исчезли, поглощённые двумя волками Хати и Сколлем, спасая их от этого зрелища.             Вода, обагрённая кровью павших, стекала медленными, траурными потоками. Здесь, среди этого ужаса, стояли две женщины — две матери, чьи дети были неотъемлемыми частями неизбежного конца. Две матери детей, что двигали колесо конца света. Сейчас они разделены непримиримой пропастью, но ни одна не осмеливалась сделать первый шаг к бою.             Глаза Фригг, жены Одина, были воспалены, едва сдерживая слёзы. Её сердце сжимала неизбывная боль, боль за своего сына, терзавшая её все эти годы, пока Локи методично вел всё к тому, что сейчас окружало их. Одежда её была всё так же величественна, расшита древними символами её мудрости и знания, но теперь платье её было покрыто пылью и кровью, утратило прежний блеск. Воздух вокруг Фригг был наполнен тенью утраты, неизлечимой скорби, что не могла скрыть даже её сила.             Напротив стояла Ангрбода, спутница того, кто запустил великое колесо разрушения. Её волосы колыхались на слабом ветру, который приносил с собой лишь шёпоты смерти. Ледяные глаза цвета зимнего неба сверкали безжалостной решимостью, её взгляд прожигал Фригг насквозь холодной, непреклонной твёрдостью. Казалось, сама её тень дышала смертью, её сущность была наполнена грозящей гибелью — ведьмой из Железного леса, которой боялись даже в мыслях, ведь её проклятия было достаточно, чтобы погубить того, кто рискнёт ступить на её землю.             Обе стояли, не желая этой встречи, не желая, чтобы всё закончилось так. Они знали, что в другой жизни, в другом мире, возможно, смогли бы понять друг друга, найти общий язык. Но не здесь, не сейчас. В этот миг на кону стояло всё, и отступать было уже некуда.             Фригг стиснула кулаки, изо всех сил стараясь сдержать голос, чтобы он не сорвался от боли.             — Мой сын… мой свет, моя душа, — её голос дрожал, но в нём слышалась сталь. — Он мёртв из-за твоего мужа. Как ты можешь смотреть мне в глаза без страха, без тени раскаяния? — Её взгляд затуманился слезами, и образ Ангрбоды расплылся в тёмный силуэт.             Ангрбода не отступила и не смягчилась. Её ледяной, спокойный взгляд сиял хладнокровием, но в глубине глаз на миг промелькнула тень горечи.             — Я не боюсь тебя, Фригг, и не стану извиняться за Локи. Он не был рожден, чтобы следовать твоим путям или служить твоим законам, — Ангрбода произнесла это с гордостью. — Как и ты, я мать, и я люблю своих детей. Их природа — такая же часть этого мира, как и твой сын. Судьба сильнее нас обеих.             Фригг поджала губы, её лицо исказилось от злости и отчаяния. Голос задрожал, будто прорезая холодную тишину между ними.             — Судьба? Ты смеешь говорить мне о судьбе? Ты знаешь, сколько сил я вложила, чтобы уберечь Бальдра? Я умоляла каждый камень, каждую травинку, каждый клочок этого мира не причинять ему вреда. Но Локи… — её голос дрогнул, срываясь на горький смешок. — Он нашёл способ. Он погубил его.             Ангрбода склонила голову, и на мгновение её взгляд смягчился, хотя в нём всё ещё мерцало сопротивление.             — Ты знала, что это должно случиться. Глубоко внутри ты знала, что даже твои мольбы не изменят предначертанного. Судьба не смотрит на стороны. Бальдр был лишь одной нитью в ткани мира, как и все мы, — её голос звучал холодно, но в нём прозвучала отдалённая тень понимания, почти сочувствия.             Слёзы тонкими змейками стекали по щекам Фригг, но голос её стал тише, печаль пропитала каждое слово.             — Может, ты права. Может, мы все — просто пешки в игре, которую не в силах понять. Но почему, Ангрбода? Почему должен был погибнуть именно он? — Её голос почти сломался, не в силах вынести невыносимую боль утраты.             Ангрбода сделала шаг вперёд, её ледяные глаза пронзали Фригг до самой сути.             — Потому что свет и тьма всегда вплетаются друг в друга. Ты потеряла сына, но скоро в этом мире не останется никого, кто не потеряет всё, что было ему дорого, — её взгляд был холоден и непреклонен, как сама смерть.             Фригг закрыла глаза, сильнее стиснув зубы, будто её душу пронзили насквозь. Она выдохнула, и в её голосе проступила слабая нотка смирения.             — Твои слова — яд для моей истерзанной души, но, возможно, в них есть доля правды. Всё, что остаётся, — скорбеть по тем, кого мы любили… и по тем, кто ещё падёт. Но боль матери — не просто часть великого плана.             Ангрбода кивнула почти незаметно, её лицо оставалось бесстрастным, но в этом движении было что-то неуловимо человечное.             — Боль матери — единственное, что мы разделяем, Фригг. Возможно, это всё, что делает нас живыми… в этом умирающем мире.             Фригг услышала предсмертный вскрик своего мужа Одина. Её сердце замерло, когда она обернулась и увидела, как Фенрир рвёт его тело, кости ломаются, плоть разрывается, и всё вокруг кажется теряет смысл.             Она остолбенела, её дыхание прервалось, будто вместе с жизнью её любимого. Этот мир, когда-то полный тепла и любви, теперь остался пустым, холодным. Один, единственный, кто был её опорой, ушёл в огонь этой страшной войны. Больше никого. Лишь она — одна.             Горечь и скорбь сомкнулись вокруг её горла, сдавливая до боли. Фригг перевела уставший, сломленный взгляд на Ангрбоду и, почти беззвучно, сухими губами прошептала:             — Прости меня, Ангрбода… да примет тебя Вальгалла.             Татуировки на её теле вспыхнули белым светом, и дрожащие руки Фригг приподнялись, как будто ткали узор судьбы в воздухе. Ангрбода поняла, что происходит, но слишком поздно. Её глаза на мгновение загорелись ярким огнём, но тотчас погасли, а из шеи выплелась огненная нить, унося за собой её силы, её саму.             Фригг, не смея остановиться, расплетала нить, лишая последнего дыхания. Колени Ангрбоды подогнулись, и она рухнула на землю. Она успела увидеть, как лицо Фригг было залито безмолвными, беспрерывно стекающими слезами. Как же ей было жаль, что приходится это делать. Но уже нельзя ничего изменить.             В этот последний миг Ангрбода прикрыла глаза. В её ослабевающем сознании мелькали образы прожитой жизни. Всё, что она сделала, было не зря. Её дети стали началом чего-то нового, положили свои головы ради чего-то великого. И Локи… Её слабеющее сердце сжалось тисками, вспоминая его, его улыбку, его шутки. Он всегда знал, как рассмешить её в тоскливый час, как затронуть её душу, вдохнуть в неё жизнь, окрыляя, давая силы идти дальше, но теперь его рядом не было.             Веки сомкнулись окончательно, из-под ресниц выскользнула одинокая слеза, сползая по её щеке — последняя, прощальная. Она упала на пропитанную кровью траву, вбирая в себя весь этот ужас войны. Лицо Ангрбоды застыло, безмолвное и вечное, как у куклы, оставленной без руки кукловода. Последний выдох бесшумно вышел, отпуская грудную клетку, прошлое, настоящее, саму жизнь... Её тело медленно начало рассыпаться в тлеющий пепел, огоньки которого подхватил ветер войны, развеивая в сером, холодном небе.             Локи сражаясь с Хеймдаллем, внезапно ощутил, как что-то внутри него оборвалось. В его душе воцарилась глухая, холодная пустота, словно потух костёр, согревавший его изнутри. Он резко обернулся, и взгляд отчаянно зацепился за едва заметный след — его связь с Ангрбодой тончала, как выдыхающаяся песня. Нить, так долго скрытая в сердце, теперь таяла, угасала вместе с ней, рвалась, вырывая из него последнее тепло, последние осколки нежности, что тихонько тлели в углу души, оберегаемые лишь для неё.             С каждой секундой он чувствовал, как её уход оставляет лишь жгучий холод, разрывая его изнутри, оставляя в сердце обжигающие, бесконечно пустые борозды. Она лежала на земле, безжизненная, без той мягкой улыбки, которую дарила только ему. Её волосы догорали на ветру, обращаясь в мелкие угольки, подхваченные в безжалостный поток.             Что-то хрупкое, едва удерживаемое в его сердце, наконец рухнуло, разбившись на тысячи болезненных осколков. Он видел, как терял всех, кого так отчаянно пытался удержать: Фенрира, Йормунганда, Хель… и теперь Ангрбоду. Они были всем, что осталось в этом мире у него. Те немногие, кому он никогда не говорил о своих чувствах, но для кого его сердце билось. Теперь они погибли. И всё это началось из-за него.             Локи остался один, и в этом одиночестве он стал чужим каждому живому существу, что ещё дышало под этим небом. Он знал — теперь не осталось ни одной души, которая встретит его с улыбкой, не пряча за спиной нож.             Но, заслоняя боль, из этой пустоты вспыхнула ярость — ослепляющая, безумная, всепоглощающая. Она поднималась в нём, как беспощадный шторм, пожирая всё, что он когда-то считал важным.             Одним свирепым, нечеловечески яростным движением, не замечая острого жжения топора, что глубоко вгрызся в его плоть, он рванул кинжалом снизу вверх, оставляя багровый, глубокий разрез от груди до подбородка Хеймдалля. В тот же миг за его спиной, как вспышка, материализовалась вторая его копия, что беззвучно вонзила клинок в узкий промежуток между шеей и черепом, пробив кость, вонзаясь в мозг и лишая его последних крупиц жизни.             С нечеловеческой яростью Локи вырвал топор, вонзившийся в его бок, чувствуя, как по телу разливается горячая боль, подпитывая лишь ярость. Окровавленные пальцы крепко сжали рукоять, и, в один непреклонный миг, топор пронзил воздух, встречаясь с шеей Хеймдалля. Раздался глухой удар, позвонки треснули с таким ужасным хрустом, что казалось, сам воздух содрогнулся. Не отпуская своей жертвы, Локи мёртвой хваткой ухватился за его волосы и, без малейшего промедления, вырвал голову из цепких объятий плоти. Он стоял, тяжело дыша, ощущая в пальцах остывающую тяжесть этой головы, ненужной и мёртвой. С презрением, не удостоив её последним взглядом, он бросил её вниз, даже не взглянув на то, куда она упала.             Но боль не отступала — напротив, с каждым мгновением она будто глубже проникала в него, выгрызая остатки его души, растягиваясь по его внутренностям, превращая ярость в черный водоворот. Локи бросил презрительный взгляд на поверженное тело и, содрогаясь от слепой ярости, шагнул к Фригг.             Фригг смотрела в пустоту стеклянными, потухшими глазами. Думала ли она о том, что её поступок, это предательство с Ангрбодой, оставит незаживающий след? Возможно. Но она знала: это была борьба на смерть, и ещё одна кровавая жертва могла разрушить её окончательно. Довольно крови.             — Как же ты допустила мою смерть, матушка? Ты знала исход своей судьбы и просто молчала? — донёсся до её ушей голос, от которого душу скрутила ледяная боль. Он звучал где-то за спиной, забытый и невыносимо родной, обжигающий её сердце, как холодный клинок.             Фригг повернулась с затаённой надеждой и увидела светловолосого юношу, чья улыбка была для неё дороже всего на свете. Бальдр… Он стоял, живой и невредимый. Неужели он был жив всё это время? Прятался где-то, спасаясь от тёмных когтей Локи? А теперь вернулся, чтобы наконец облегчить её скорбь, утешить её, прижать к себе…             — Бальдр… мой мальчик, — голос её дрогнул, и руки протянулись к нему, глаза наполнились слезами. Она видела его перед собой, её сына, её свет и радость, — её всё.             Бальдр раскрыл объятия, как всегда, приглашающе, и Фригг, ощущая, как её сердце дрожит, словно затеплившаяся свеча, пошла к нему. Она едва чувствовала землю под ногами, собирая в подол платья остатки сил, чтобы поскорее дотянуться до него, ощутить тепло его кожи. Но, почти достигнув его, она замерла, остолбенела. Глаза её округлились от ужаса, а на губах замер немой крик.             Из её живота торчал острый кончик клинка, безжалостный, словно воплощённая жестокость. Окровавленный металл медленно поворачивался внутри неё, срезая нервы, дробя кости, превращая её внутренности в пульсирующее месиво. Фригг рухнула на колени, немая от боли, её дыхание сбивалось, прерывистое, как будто её легкие отказывались подчиняться. Она цеплялась взглядом за тускнеющий свет, пытаясь найти лицо своего сына. Его силуэт плавно склонился над ней — знакомый до дрожи, безмерно любимый, но что-то страшное скрывалось в его глазах. Её Бальдр — или его тень?             Он приблизился, присев напротив, всматриваясь в её заплаканное, белеющее лицо. Фригг, уже стоящая на краю смерти, подняла трясущиеся ладони, коснулась его щёк. Её голос, тонкий, умирающий, дрожал и прерывался от боли:             — Я так люблю тебя… Прости, за всё, чего не успела, за все ошибки, что не смогла исправить… — её слова были едва слышны, почти растворялись в тишине. Она подтянула его лицо ближе, касаясь лбом к его, как в детстве. — Спасибо за твой свет… за все твои песни, что согревали моё сердце. За то перышко цапли… За то, что показал мне мир таким, каким видишь его ты — светлым и добрым…             Но Бальдр не тронулся. Его глаза были холодны, как лед. Он поднялся и улыбнулся — сухо, без малейшего следа былой любви.             — Ты думала, что, отняв у меня её, сможешь уничтожить всё, что мне дорого? — его голос был тих, но острый, как нож, разрезал её надежду на прощение. — Нет, Фригг, ты ошиблась. Месть — это только начало. Даже в своём падении, я добьюсь, чтобы и твой мир пал, развалился вместе с моим.             Фригг замерла, её глаза широко раскрылись, будто бы она всё ещё могла удержать его взгляд. Она не понимала — то ли её умирающий разум не успевал сложить всё в целое, то ли это было совсем не важно.             Клинок рвано двинулся вверх, разрывая её тело, словно сама смерть играла с ней, оставляя на платье кровавый узор прощания. Охваченная невыносимой болью, Фригг едва подняла взгляд на своего сына, её губы коснулись его лба, даря прощальный, нежный поцелуй. Она на миг задержалась, пытаясь удержаться, но силы покидали её, и она обмякла, свалившись на землю, едва дыша.             Локи возвышался у неё за спиной, безмолвный и неумолимый, отпуская клинок, глубоко вонзённый в её спину. Его взгляд был пустым и холодным, как ледяная бездна, откуда не найти пути обратно. Перед её затуманенным взором мерцал образ Бальдра, словно далёкое воспоминание, тусклый и распадающийся мираж. Он был лишь иллюзией, коварной ловушкой, созданной ради последнего, беспощадного удара. Локи желал одного — чтоб боль Фригг никогда не утихала, чтоб её душа металась в бесконечном круговороте страданий, не зная ни мира, ни покоя.             Сухой, безжалостный щелчок его пальцев — и тело Фригг вспыхнуло, охваченное диким пламенем, пожирающим плоть и душу, испепеляющим до самого основания. Воздух разрывали её пронзительные, отчаянные крики, что, взмывая к небу, несли с собой печать её последней муки. Локи шептал древние проклятия, словно обрекая её страдание на вечность, и под эти шёпоты крик Фригг резонировал в самом воздухе, терзая даже тех, кто был далёк от неё, пробуждая в каждом глухую боль.             Её душа, превращаясь в дрожащие, ослепительные искры, медленно ускользала из мира, оставляя за собой пустоту — холодную, всепоглощающую, проникающую в саму землю, запечатывая её последнюю боль в каждой пылинке. Она исчезла, так и не услышав слов прощения, оставляя за собой лишь эхо своего последнего крика.             Локи смотрел на свои окровавленные руки, всё ещё подрагивающие. Он ощущал странную пустоту, не победу, не ликование — просто зияющую бездну, которую, казалось, не заполнить никакими проклятиями, никакими криками.             Громкий рёв Сурта разнёсся вибрацией по земле, как вой умирающего мира. Сурт и Фрейр, потерявшие силы и почву под ногами, сталкивались, рвали этот мир на части. Рагнарёк, который начался как битва богов, превратился в бессмысленный, раздирающий хаос, где ничто уже не имело значения.             Локи поднял глаза к багровому небу, вглядываясь в кровавые разводы облаков, и весь его гнев, вся его невосполнимая боль вспыхнули черным пламенем. С неистовым криком он выплеснул его наружу — огонь рвался к небу, черный, как сама смерть, заливая поле битвы, поглощая всё живое, превращая всё вокруг в сухую, серую пыль. Леса падали в огне, превращаясь в золу, моря поднимались взрывной волной и исчезали в обжигающих парах, а величественные горы рушились, с грохотом погружаясь в землю. Вскоре даже звезды начали падать, одна за другой, будто слёзы богов, оплакивающих то, что никогда больше не вернуть. Каждая слеза оставляла пустоту — зияющую, мертвую пустоту, которая была неподвластна времени.             Когда все замерло, Локи упал на колени, выжженный огнем, который сам же выпустил. Никто не знал, сколько времени он просидел так — молча, в бессилии, чувствуя, как мир медленно истекает жизнью вокруг него. Когда он открыл глаза, впереди, куда бы ни взглянул, простиралась мёртвая пустота. Поля, леса, океаны — всё исчезло. Здесь больше не осталось никого: ни врагов, ни друзей. Лишь ветви обугленных деревьев, останки разрушенных гор, и пепел, кружащий в беспокойном ветре, пахнущем смертью.             И тогда, тело Локи сотрясалось от беззвучного плача. В этот момент он осознал, что, пытаясь найти утешение в разрушении, в величии, к которому он так стремился - он потерял всё, что когда-либо имело для него значение. Его существование, раньше наполненное хитростью и игрой, теперь оказалось пустым и бессмысленным.             Локи лишил всех шансов на возрождение, обрёк мир на вечную пустоту. Теперь он был последним и единственным выжившим, а его бессмертие стало проклятием, замуровавшим его в мире, в котором больше не хочет жить.             И всё же где-то в самых потаённых глубинах его истерзанной души, в закутке, куда не пробивались ни свет, ни жалость к самому себе, едва мерцал затаённый отблеск памяти. Он видел, как когда-то перед ним Фригг рвала на части душу Ангрбоды, раздирая её на тончайшие нити. Тени тех мгновений жгли его, и в этом огне — таком слабом, что его легко было бы погасить дуновением отчаяния — Локи вдруг ощутил: её сущность, хоть и угасшая, ещё пульсировала где-то, на самой грани миров.             Словно в забытом сне, он вновь услышал её смех — такой мягкий, словно тепло, пробуждающее ото льда. Почувствовал, как её лёгкие руки касаются его щёк, мягко ерошат волосы, как она нежно морщит нос, обнимает его за спину там, где другие оставляли бы лишь лезвие.             То, что когда-то показалось бы безумием, теперь стало его единственным спасением. Если её нить, пусть истончённая и слабая, всё ещё существует, если хоть один обрывок её жизни не растворился в пустоте, — он найдёт её.             Набравшись сил, он заставил себя подняться с колен, сквозь боль и горечь одиночества. Он выйдет за пределы этого мертвого мира, чтобы найти её вновь, пусть даже это будет его последним путешествием. Потому что остаться здесь, в пустоте, означало одно: умереть, но куда больнее, чем если бы он потерял жизнь.