чай на столе, жаль, что не ты.

За окном просторного кабинета одного из самых талантливых и выдающихся учёных Советского Союза постепенно загорался рассвет, окрашивая небо в палево-розовые оттенки и разливаясь на горизонте бледным жёлто-оранжевым пламенем. Тишину весеннего утра нарушали первые звонкие трели уже проснувшихся птиц, предвещая начало нового дня. Первые солнечные лучи один за другим проникали в огромные окна кабинета министра промышленности СССР, освещая лежащие на массивном дубовом столе многочисленные записи с результатами экспериментов, в беспорядке разбросанные по всей поверхности рабочего стола. Светло-каштановые пряди волос академика разметались по столу, прикрывая собой очередной изученный за ночь научный труд одного из великих учёных современности. Чуть поодаль стояли несколько пробирок с усовершенствованными экспериментальными образцами нейрополимера. Сеченов сонно пошевелился, слегка приоткрывая глаза, и что-то недовольно пробубнил себе под нос. Уже второй раз за последние две недели он засыпает прямо на рабочем месте. После устроенного Петровым массового сбоя на Предприятии 3826 Дмитрию Сергеевичу пришлось принять очень непростое решение — запуск «Коллектива 2.0» — проекта, в который он вложил столько сил, времени и ресурсов — был отложен на неопределённый срок. Необходимо было доработать существующие технологии, дабы предотвратить подобные инциденты. Сеченов не мог допустить, чтобы по его вине опять погибли тысячи ни в чём не повинных людей. Несмотря на доводы своего верного заместителя, который пытался убедить его, что всё произошедшее — не его вина, и кровь невинных жертв исключительно на руках предателя Петрова, академик винил себя в случившемся. Чувство вины разъедало Дмитрия Сергеевича изнутри, и он целыми днями пропадал в лаборатории, постоянно пытаясь доработать и усовершенствовать собственные изобретения, зачастую забывая про еду и сон. К сожалению, подобная нагрузка не могла не сказываться на состоянии учёного. Он стал более нервозным, раздражительным, всё чаще срывался на подчинённых. С каждым днём концентрироваться на поставленных задачах становилось всё труднее, а спать хотелось всё больше и больше. Кроме того, эти бесконечные письма и отчёты вконец выматывали и без того изрядно заебавшегося Дмитрия Сергеевича. День тянулся невероятно медленно. Академик из последних сил пытался сосредоточиться на работе, поминутно зевая. Его постоянно клонило в сон, и думать о чём-то, кроме хорошего отдыха, в таком состоянии было практически невозможно. Сеченов устало вздохнул и опустился в кресло, прикрыв глаза. Пожалуй, на сегодня всё. Ещё немного, и он точно свалится в обморок прямо посреди кабинета. Он не заметил, как тихо приоткрылась дверь кабинета, и стальные красавицы-близняшки расступились, пропуская незваного гостя. На пороге стоял Михаэль Штокхаузен, то и дело поправляя ярко-красный галстук и держа в левой руке стопку документов. Не отрывая взгляда от бумаг, немец позвал: — Дмитгхий Сегхгеевич? — ответа не последовало. Шток оглядел кабинет, и его взгляд наткнулся на мирно спящего в кресле Сеченова, рядом с которым валялись какие-то бумаги с изображениями химических формул. Они, очевидно, выпали из рук академика, когда тот погрузился в сон. Михаэль аккуратно, еле слышными шагами подошёл ближе к креслу, по пути собирая разлетевшиеся по кабинету записи, стараясь не разбудить Дмитрия Сергеевича. По правде сказать, Михаэль был не удивлён тем, что Сеченов заснул посреди рабочего дня. Ещё две недели назад он начал замечать у своего шефа явные признаки переутомления и был весьма обеспокоен его состоянием. На все предложения сделать перерыв академик отвечал решительным отказом, вновь продолжая пыхтеть над пробирками и совершенно не думая о своём здоровье. По этой причине Михаэль решил взять на себя часть обязанностей по работе с документами и отчётами об исследованиях, надеясь, что это хоть как-то поможет облегчить жизнь Дмитрию Сергеевичу. Сейчас он стоял в кабинете шефа с уже заполненными и подписанными документами и не знал, что ему делать. С одной стороны, следовало разбудить Сеченова, отдать ему документы и со спокойной душой пойти домой, но, с другой стороны, совесть не позволяла ему бросить Дмитрия Сергеевича одного, когда тот выглядел до невозможности уставшим и выбившимся из сил. Его рубашка, обычно аккуратно выглаженная, смялась, жилет был расстёгнут, а рядом на столе стояла недопитая чашка кофе, который уже не спасал академика от навалившихся на него усталости и нагрузок. Представшая перед ним картина выглядела настолько мило, что Шток невольно залюбовался слегка растрёпанным, безмятежно спящим и таким беззащитным Сеченовым. Он взял чашку с остатками кофе и, недолго думая, вылил содержимое в раковину. Дмитрию Сергеевичу срочно был необходим хороший успокаивающий чай. Приготовление чая не отняло много времени, и спустя пять минут Михаэль уже ставил на стол шефа кружку горячего, ароматного, пахнущего лавандой, мятой и ромашкой напитка. Затем он так же бесшумно забрал со стола новую кипу бумаг, намереваясь самому с ними разобраться. В последний раз взглянув на академика, он хотел было уйти, но заметил изменения в его состоянии. Он заметно побледнел, с его стороны то и дело доносились едва уловимые вздохи. Отливающие медовым оттенком светло-каштановые волосы окончательно растрепались, и одна из выбившихся прядей падала Сеченову прямо на глаза. Шток аккуратно протянул руку и медленно, успокаивающе провёл пальцами по его волосам, коснулся лба, убирая непослушную прядь с лица. Мысли об исследованиях новых видов полимеров навязчивым роем кружились в безмерно уставшей голове Дмитрия Сергеевича даже в тот момент, когда он сделал небольшую поблажку в своём плотном графике — позволил себе на несколько часов забыться в полудрёме, не прекращая бесконечный поток мыслей, которые ни на секунду не покидали его разум. Он снова сидит за рабочим столом, уткнувшись в свои новые разработки, как вдруг неизвестно откуда взявшееся чувство тревоги внезапно подступает к горлу липким комком, завязывая в тугой узел все его внутренности, не давая нормально дышать. Плохое предчувствие. Вдруг дверь кабинета неожиданно распахивается, впуская внутрь майора П-3 с оружием наперевес. Дмитрий вглядывается в лицо Сергея, он выглядит хмурым, сосредоточенным, в его глазах мрачная решительность. Он пришёл сюда явно не с добрыми намерениями. Всё тело мгновенно охватывает дрожь, липкий страх сковывает движения. Бежать. Бежать отсюда как можно дальше. Но ватные ноги не слушаются его, рот застывает в беззвучном крике. За спиной майора он только сейчас замечает нечто, что заставляет его разум всё больше и больше поддаваться панике, которая захлёстывала его с головой, мешая адекватно соображать и лишая любых шансов на спасение. Он тонул в окружающей его со всех сторон безысходности, погружаясь в неё всё больше и больше. На него медленно, но верно надвигались всевозможных видов роботы во главе с П-3, всё так же смотревшим на него в упор. Творения его собственного разума, каждый сантиметр металлических поверхностей которых был выпачкан в крови, продолжали тянуться к нему, неотвратимо приближаясь всё ближе и ближе. Он пятился назад, но бежать было бесполезно. Кровь. Много крови. Кровь везде, на полу, на стенах, на его одежде. Он опускает взгляд и видит, как кровь пропитывает насквозь его рубашку и жилет, окрашивая их в тёмно-бордовый цвет. Внезапно что-то липкое и холодное коснулось его спины, выставив мерзкие чёрные щупальца, обхватившие его руки и ноги и медленно погружавшие его внутрь. Полимерная субстанция продвигалась выше и выше, захватывая и поглощая его тело миллиметр за миллиметром, как вдруг одно из полимерных щупалец потянулось к его лицу и… почему-то пахло ромашкой? Сеченов проснулся в холодном поту, еле сдерживая рвущийся наружу крик. Напротив него с не менее охуевшим видом стоял Михаэль, почему-то резко отдёрнувший руку и моментально залившийся краской. — Т-товагхищ Сеченов, с в-вами в-всё в п-погхядке? — всё ещё не отойдя от испуга, пробормотал Шток, пряча своё смущение за рассыпавшимися по лицу тёмными кудряшками. — Не беспокойтесь, товарищ Штокхаузен, всё в порядке. Сколько я проспал? — разочарованно проговорил Дмитрий, скрывая раздражение и злость на самого себя. Отдохнул, называется. — Около получаса, Дмитгхий Сегхгеевич, — Шток знал, что на самом деле прошло явно больше времени, но ему отчего-то не хотелось ещё больше расстраивать своего начальника. Он поспешил покинуть кабинет Сеченова, предварительно попросив близняшек сообщить ему, если Дмитрий Сергеевич снова заснёт в кабинете. С тех пор Сеченов несколько раз засыпал у себя в кабинете, и каждый раз после пробуждения на его столе неизменно стояла кружка ароматного ромашково-мятного чая. Он не знал, чем была вызвана такая неожиданная забота со стороны Михаэля, но никогда не забывал поблагодарить его за успокаивающий напиток. Чай с ромашкой прекрасно восстанавливал силы, и работа уже не была настолько в тягость, как в первые недели недосыпа. Кошмары с того момента больше не повторялись, но традиция просыпаться с кружкой ароматного ромашкового чая никуда не делась. Михаэль продолжал регулярно заваривать превосходного качества чай, который отдохнувший Сеченов пил с большим удовольствием. Однако всё чаще Сеченову приходилось видеть сны несколько… иного содержания. Причём с участием его собственного заместителя. И однажды именно во время одного из таких снов Штокхаузену посчастливилось зайти в кабинет Дмитрия, дабы обеспечить того новой порцией ромашкового чая. Михаэль был крайне удивлён, когда снова услышал доносящиеся со стороны академика слабые стоны. Насколько он помнил, кошмары перестали мучить Дмитрия Сергеевича ещё несколько дней назад. Весьма раздосадованный тем, что близняшки почему-то не предупредили его о том, что кошмары опять возобновились, немец тихо подошёл ближе и охуел. Покрасневшее лицо Сеченова обрамляли уже слегка влажные у корней волосы, по лбу стекала капля пота, а из приоткрытых розоватых губ то и дело вырывались рваные вздохи вперемешку со стонами. Из брюк выпирал довольно заметный бугорок, что весьма недвусмысленно намекало на то, что именно снилось Сеченову. Казалось, что дальше Штоку охуевать уже некуда, как вдруг Дмитрий запрокинул голову и хрипло, с наслаждением застонал: — А-а-ахх-ххх… Д-да, вот так, М-Михаэль… Услышав, как Сеченов — нет, не произносит, — простанывает его имя таким тягуче-сладостным, чуть хрипловатым от возбуждения шёпотом, Михаэль чуть не выронил кружку с горячим ароматным чаем прямо на спящего Сеченова. Шток стоял красный как рак, сгорая от смущения и… любопытства, что же всё-таки он вытворяет в этом сне, что могло вызвать у его шефа такую реакцию. В его собственных штанах вдруг стало предательски тесно. Необходимо было срочно решить, что делать дальше. Пару секунд Шток колебался, подумав, что если он сейчас уйдёт и оставит чай на столе, Дмитрий Сергеевич всё равно поймёт, что он всё видел. Поэтому в конце концов немец решился. Михаэль медленно провёл рукой по растрёпанным прядям, спускаясь к щеке и чуть приподнимая подбородок, а затем впился в маняще-приоткрытые губы академика настойчивым поцелуем. Внезапно он остановился, сердце пропустило удар и ушло куда-то в пятки, когда он почувствовал, что ему отвечают. Нет, ему не показалось. Дмитрий слегка подался вперёд, вновь вовлекая Штокхаузена в чувственный поцелуй. Он целовал его нежно, медленно пробуя его губы на вкус, растягивая удовольствие, одновременно зарываясь длинными тонкими пальцами в его кудрявые тёмно-каштановые волосы. Неожиданно руки академика опустились ниже и забрались под пиджак немца, поглаживая его талию сквозь тонкую ткань рубашки, а затем Сеченов резко дёрнул его на себя, открывая глаза и ловя на себе испуганный взгляд Михаэля, явно не ожидавшего такого поворота событий. Оказавшись у Дмитрия на коленях, Шток моментально почувствовал, насколько сильно тот возбуждён, и нерешительность в его взгляде сменилась вожделением. Увидев, с каким неудержимым желанием в глазах смотрит на него Михаэль, Сеченов хитро прищурился и вновь потянулся к его лицу, пытаясь возобновить поцелуй, но внезапно немцу в голову пришла одна безумная неожиданная идея. Встав с колен академика и проигнорировав его недоумевающий взгляд, Штокхаузен подхватил его на руки и усадил на стол, попутно отодвинув летящие на пол бумаги и расстегнув первые две пуговицы на рубашке Дмитрия. Вид раскрасневшегося, растрёпанного, полулежащего перед ним на собственном рабочем столе Сеченова, всегда до невозможности аккуратного и опрятного, заводил Михаэля со скоростью света. Он буквально пожирал его взглядом, любуясь тем, как охренительно красиво смотрится талия Дмитрия в этом чёртовом обтягивающем жилете. И почему он никогда раньше этого не замечал? Оставив жилет и рубашку в покое, Шток потянулся к пуговице на брюках академика, расстёгивая ширинку и при этом слегка задев возбуждённый член, отчего Сеченов издал приглушённый стон, и Михаэля повело. Он одним рывком стягивает с академика брюки вместе с нижним бельём, так же быстро освобождаясь от пиджака и брюк, и располагается между ног Дмитрия, прижимаясь к нему всем телом, глубоко и часто дыша. Одной рукой Штокхаузен облокотился на стол, другой обхватил Сеченова за талию, прижимая к себе ещё сильнее, затем тянется к его шее, накрывает губами пульсирующую жилку, слегка прикусывая, а затем нежно зализывая языком, постепенно спускаясь вниз, к бледным, выпирающим ключицам. — А-ах… М-Миша… П-прошу тебя… Третья п-полка снизу-у… — очередной сдавленный стон Дмитрия, и у Михаэля вконец срывает крышу, когда он слышит непривычную, но такую ласковую форму своего имени. В третьей полке снизу весьма кстати обнаруживается вазелин, который он наносит на пальцы, прежде чем аккуратно проникнуть внутрь. Сеченов рвано выдыхает, сминая пальцами рубашку Михаэля, и еле слышно произносит ласковое «Миша», прежде чем нежно прошептать ему на ухо: — М-Миша… пожалуйста-а… Он понимает всё без слов и шепчет в ответ: — Bist du bereit, mein Lieber? — Сеченов кивнул в ответ, и Штокхаузен медленно вошёл, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Тихий несдержанный стон отразился эхом от стен просторного кабинета. — Дмитрий Сергеевич, вы вызывали? — послышался вдалеке голос майора Нечаева. Михаэль даже не подумал остановиться. Он лишь хитро ухмыльнулся, посмотрев Сеченову в глаза, и ускорился, выбивая из академика всё новые и новые стоны. Тем временем П-3, не дождавшись ответа, бодрым шагом направился к кабинету, как вдруг ХРАЗ выглянул из перчатки, вильнув чёрными блестящими нейроконнекторами. — Товарищ майор, не рекомендую вам… — попытался остановить его ХРАЗ, но было уже поздно. П-3 заглянул в кабинет и тут же со скоростью света метнулся назад к лифту. — Ебучие пироги, ХРАЗ… Как выхуеть обратно? В механическом голосе ХРАЗа слышалась усмешка: — Кто бы говорил… — вполголоса произнёс он, вспоминая вчерашний вечер, и добавил уже чуть громче: — Никак, товарищ майор. Предлагаю вам подождать пару минут в комнате отдыха, а заодно совместить приятное с полезным, — с этими словами манипуляторы перчатки обвили торс П-3 и потянулись ниже. Спустя те самые «пару минут» в комнате отдыха Нечаеву уже было всё равно, чем таким интересным занимаются Сеченов со Штоком. Ему было, мягко говоря, не до этого.