полуденный сон

душные коридоры астреи напоминали сомнусу преисподнюю. тёплый, спёртый воздух вдыхался с усилием, прибавляя сонливости и настраивая на рабочий лад. подошвы ботинок всё громче шелестели по ковру, но стоило подойти к нужной комнате, как шаг затих сам собой. человек назвал бы подобное "инстинктом". в свою очередь, ангел никогда бы не признал схожесть этих явлений. общаться с теми, кто создан по подобию более высших существ казалось ему унизительным занятием. а когда вечная жизнь забита исполнением одного лишь предназначения, которое и то не радует, разум начинает скучать. не обязательно быть демоном, чтобы праздность ума стала разрушительной. все бессмертные склонны к пороку: гневу и зависти, гордыне и похоти. проявить их оказывается достаточным, чтобы забыть, но сейчас сомнус чувствовал, что всё будет не так просто. в спальню смертной ангел вошёл бесшумно. он медленно прикрыл за собой дверь и застыл, осматриваясь. из-за лёгкого прищура взгляд красных глаз всегда казался презрительным, теперь же можно точно прочитать в них недоверие и настороженность. вечера в этой части города тихие, но сегодня даже ветер не ударялся о каркас особняка, не беспокоил ветви в саду. никто не ждал гостей, незванные тоже не заявлялись. внешнее спокойствие только разгоняло волнение. мужчина суетливо покачался на месте и опустил взгляд, осматривая рубашку. так и не нашёл изъянов, переключился на ворот, разгладил ленты бабочки на шее, собрал катышки и дёрнулся от понимания, что творит это из-за волнения перед встречей с ней. сомнус снова и снова не мог понять, гадко ли ему от мысли о человеческой натуре той, с кем он хотел возлечь, или приятно просто от одного образа, слабостей, дыхания, голоса и любого чувства этой девушки. та знала лишь о его намерении выгнать зверя из беспокойных снов, облегчив страдания. и сомнус не планировал раскрывать свои желания той, с кем не считался и не станет. она должна быть благодарна за то, что он выбрал её, за дурманящее влечение, за статус лучшего греха, с каким ему только приходилось сталкиваться. пусть она умоляет, она волнуется, она сгорает от нетерпения. такого не будет, ведь мир несправедлив, и влечение выборочно. сомнусу хватало опыта, чтобы понять, но не сил, чтобы не проклинать, хоть ангелу такое не к лицу. нависнув над кроватью, альбинос вгляделся в силуэт хозяйки комнаты, лежащей на боку у самого края постели. неприметное движение развеяло ощущение статичности, картинности и окружения и самой девушки. та отрешённо смотрела на переключатель торшера и гладила себя ладонью по спутанным волосам, иногда закручивая пряди между пальцами или нежно заправляя за ухо. заметив присутствие, она дёрнулась и скрыла проявление своего одиночества. одри заметно суетилась, сначала наспех убрав руки от головы и переместив их на живот успела сцепить пальцы в замок. от взгляда гостя закололо в конечностях. сомнус сел на другой край кровати, начал разговор, по ходу которого одри успела привстать на локтях. говорили недолго, в конце концов, и не о чем им было разговаривать наяву. от рафаила он и так знает, что никчёмная жертва впустила в себя зверя и надо бы вытравить оттуда всё зло, оставив место лишь для одного монстра. сомнус хотел быть единственным её беспокойством и одним спасением. неоспоримая власть над спящим созданием была привычна, а вот то же наяву интриговало. он отвык от реальных чувств, больше ценил те, что в дрёме, и вместе с тем, не отказывался принять этот зазывающий трепет. одри манила его продолжить. своим стоном, какого он не позволял никому, кого усыплял так властно. это сладкое пение отвлекло, и сомнус едва справился с тем, чтобы вернуть их к главному. глаза мужчины побелели, став не на много светлее его кожи. радужка и зрачок растворились в этом плотном тумане, и всё равно одри понимала, куда направлен настойчивый взор. приказал спать. повинуясь лишь его дару, оценщица спокойно прикрыла глаза, погружаясь в дрёму и не зная, как в полусне сомнус приник носом к покрытому испариной лбу, как с неохотой отнял ладонь ото рта и сполз с несчастной, чтобы случайно не придавить своим телом. оказавшись в дрёме, одри забыла о произошедшем, точно как сами сны иногда забываются в реальности. сейчас она тихо радовалась, ведь была в месте, где ощущала себя счастливой. единственное в жизни, как оазис в пустыне, оно не стало бы таким, не будь рутина безжалостна и жестока. девушка порылась в земле в поисках тайника и, открыв, подцепила вымазанными пальцами уродливую куклу из соломы. сомнус назвал это языческой мерзостью. одри видела её ликом собственного детства - недоделанной, страшной. пока она глядела на безлицее создание, сомнус отвлекался от похоти, стараясь вспомнить о цели. его считали жестоким, но взять кого-то силой так вульгарно и напрямую, к тому же, в сюжете, дарящем спокойствие, он просто не мог. альбинос часто сглатывал, тихо прокашливался и ослаблял ленты чёрного банта. терпения на ожидание не оставалось и всё равно нужно было сдерживаться: одри уснула недостаточно глубоко. рвались изнутри невоссозданные действия, невысказанные слова. похоть, похоть, похоть, распирающая нутро. он давил чувства с момента, когда те уже были готовы извергнуться, точно лава из проснувшегося вулкана, от того было так больно. и эта боль приводила в себя, утихала и всё повторялось. невмоготу смотреть на неё и не ощущать касание, особенно видя, как она дотрагивается до чего-то другого. одри осторожничает с движениями, растопырив пальчики, трогает стекло теплицы так аккуратно, словно боится повредить собственную мозговую ткань. сомнус почти подрывается обхватить её талию, когда оценщица теряет равновесие. девушка становится на ноги и замечает, что высшее начальство более её не контролирует. теперь одри - дочь, что идёт за своим отцом, как раньше ему подчиняясь. оба понимают, кто перед ними. она знает, что отец не придёт к ней во сне. отец знает, что она догадалась об обмане, но не могла ничего сделать, пока находилась в его руках. зверь зовёт, но одри не слушается, приходит к полю и тает в благословении, сказаном устами того, кто в жизни бы этого не произнёс. вот бы заменить этим воспоминанием что-то тёмное в прошлом. что угодно, она готова была даже отдать светлое из новой жизни, лишь бы убедить себя в том, что отец хоть когда-то гордился и любил свою дочь. страх, стыд и виновность отступили. больше ничто не тревожило душу. не нужно было каяться и повиноваться, не нужно горевать или испытывать радость. пустота поселилась внутри не меланхоличным безразличием, а лёгкостью, свободой от эмоций и мыслей. одри закрыла глаза. обычно, если так сделать во сне, тут же проснёшься, но открыв их вновь, девушка обнаружила себя на тропе посреди поля, как и раньше. вместе с тем, ни отца, ни кого-то ещё не было поблизости. только она, вековое дерево вдали и предгрозовое небо. шквал ветра слегка качнул вбок. оценщица посмотрела в сторону и заметила сомнуса. почему-то теперь его присутствие вызывало светлые чувства. удалось даже изобразить на лице улыбку, искреннюю, как и желание обхватить плечи, уткнуться носом в шею, вдыхая тонкий запах духов. мужчина вытянулся перед ней, как шпиль, накрыл, словно тень. убрав свои волосы за уши, тронул пальцами прядеи её волос. и будто хотел что-то сказать, но за него прогремел гром. одри повернула голову и заметила, что они находились теперь посреди поля. дуб стал точкой на горизонте, то и дело появлявшейся и исчезавшей в беспокойно вертящейся на ветру сухой траве. та напомнила одри светлые волосы сомнуса, которые от чего-то остались прижаты к телу, даже когда он решил склониться над ней и, обхватив руками, уложить на землю. девушка шумно вдохнула, словно испугавшись. ангел замер, ожидая сопротивления, но того не последовало. напротив, она обмякла в его руках, словно давно мёртвая. сомнус привык ощущать чужие тела во сне так, но в одри была своя особенная слабость, не похожая на остальные. коснувшись губами шеи, он уловил неровный пульс, приник к событиям прошлого, вобрал усталость и оставил покой. вспомнилось время, когда хрупкость человеческого существа ещё не вызывала брезгливости. поверженная, побеждённая, сломленная девушка сдалась ему. она не могла ничего просить, ничего сказать. и одри заслужила благосклонность, заслужила покой. но не могла полностью принять этого. среди ни с чем несравнимой боли её существования сомнус обнаружил то, что мешало окончательно погрузить несчастную в безмятежность. желание. в глубине её души осталось единственное несломленное - желание любого вида близости. хотеть - не порок. чужим того не видно. спрятаны мысли и сны внутри разума, никому недоступны. нет сил унять их и нет разрешения достать в реальность. бесчисленные запреты. по старой привычке они остаются, костенеют, невыраженные, но существующие. теперь они открыты, прямо здесь, сейчас. потому что в этом месте есть только "сейчас", нет будущего или прошлого. во снах правит настоящее и ход времени ощущается яснее. только во сне понимаешь, как быстро проходит настоящее. как быстро проходит жизнь. сомнус отпустил одри и навис над ней. он сдвинул колени, сжимая ноги девушки меж своими. сейчас это было единственное касание, обращённое к ней, и всё же, одри чувствовала, словно он давил всем весом на плечи и грудь. невероятная тяжесть вбила в землю. трава под ними примялась и больше не колола руки. одри поняла, что лежит обнажённая на собственном платье. и всё равно в душе не нашлось места панике. всё наполнено заразительной похотью её кошмара. хотелось провести пальцами по его шее, расстегнуть рубашку, но сомнус не позволял этого сделать. невыраженное желание питало гордыню куда сильнее. нельзя, чтобы это манящее ощущение исчезло навсегда. а сомнус верил, что если проявить это, оно исчезнет и больше никогда не вернётся. для того, кто живёт вечно "никогда" имеет самую понятную и простую форму истинно нескончаемого, пугающе бесконечного, готовое заполнить всё отведённое на этой земле время. тем же образом сомнуса мучала и боязнь того, что это чувство его не покинет. он цеплялся и отвергал. хотел попробовать, не получив последствий, и не мог. на лице альбиноса возникла ухмылка и во взгляде красных глаз скользнуло бессилие. давно он так не боялся. каково самой одри? она тоже видит это чистое желание, не запертое в запретах и эмоциях, но как и раньше, не способна его выразить. за что? почему он так с ней поступает? как своего добиться и не спугнуть того, с чьего позволения всё и происходит? вдруг сомнус увидит в ней угрозу какому-то своему замыслу? одри не знала, что предпринять. да и возможности хоть что-то сделать не было. она, как и всегда, ожидала позволения. ничего не изменилось. неужели ей суждено снова и снова проигрывать один и тот же сценарий? тёплый ветер обогнул руки, лицо и грудь, будто поток опаздывающих, которым нет никакого дела до тех, мимо кого они спешат пронестись. плотный, влажный воздух напряжённо дрожит, издавая низкочастотный гул. потянуло спину и одри поёрзала на месте, удивлённая возможностью это сделать. она сглотнула и качнула головой, задержала взгляд на красных глазах ровно напротив. сомнус сощурился, будто в насмешке, и, чтобы точно не дать девушке насладиться блеском радужки, приник губами к её щеке. жар прошёл от низа живота, врезался в щёки, обосновался, расцвёл там, подобно реликтовым растениям. возможность чувствовать осталась и даже за это одри была благодарна своему кошмару. сухие губы прошлись частым пунктиром по скуле, к уху, вдоль шеи, по ключице к плечу и только когда сомнус вновь коснулся шеи, уже с другой стороны, замедлился, чтобы слизать языком биение беспокойной жилки под тонкой кожей, её запах и вкус. он спустился к ложбинке между грудей и поцеловал каждую косточку, завернул под предплечье, к рёбрам. вдыхая аромат солода и кислых яблок, сомнус думал о разрешении и запрете. о том, что всё ещё не мог позволить одри вмешаться, пусть и так долго грезил её касаниями. проще поднять тонкую руку и самому положить себе на спину, самому надавить так, как хочется. он почти не терпел вмешательства, которого не мог контролировать. там, где появляется осознанность и контроль невозможно расслабиться. да, это был его сон, всё в его власти, но есть ли в том смысл, если он так никогда и не станет подобным одри? не станет таким же расслабленым, не отпустит, не разрешит. от осознания, сомнуса дёрнуло, повело в сторону и он почти завалился на бок, рискуя отдавить им обоим руки. он привстал на локтях и опустил голову, коснувшись тёплого живота. одри почувствовала тяжесть чуть выше пупка, ощутила под ладонью переплетение нитей, сжала пальцы, пригладила вышивку и мягкую ткань рубашки. медленно, вяло, но девушка могла двигаться. эта простая возможность пробудила столько чувств, что в уголках глаз выступили слёзы. лицо оставалось прежним, с эмоцией предвкушения. тело распирала страсть. одри чуть сползла, проводя обеими руками по светлым волосам. следуя за этим движением, сомнус поднял голову и, забоявшись такого сильного влияния, схватил девушку за запястья, чем остановил вольно блуждавшие по нему руки. отпустить - мучение. ещё большее мучение - понимать, что в эту пропасть придётся шагнуть в одиночку. разглядывая лицо альбиноса с морщинкой у переносицы из-за сведёных бровей, приоткрытым ртом и распахнутыми, словно в ужасе или удивлении, глазами, одри понимала, как легко ей пришлось. какую жертву она принесла, чтобы оказаться здесь? чтобы лежать голой под мужчиной, который её желает? нет, сама она ничего не потеряла. хотелось утешить его, но девушка не знала, может ли. решив подчиниться, она позволяла держать свои запястья и дальше. неподвижно. только похолодевшие кончики пальцев подрагивали, леденея. власть условна, в сущности никто и ни над кем её не имеет. и сомнус не знал, как относиться к тому, что, по сути, ничего он не позволяет, ничего не разрешает. здесь и сейчас они не смертная и ангел, они просто любовники. они просто во сне. сомнус поднял ладони к похолодевшим пальцам, потёр на месте, уложил щёку в одну из них. наконец, выдохнув, выдохнув совсем, без потаённого смысла, хитростей и масок, ласкал девушку с настоящей страстью. поклявшись больше ни секунды не тратить впустую, сомнус приник к губам партнёрши. та дёрнулась, не ожидая, что по-змеиному холодный ангел будет так горяч внутри. даже металл пирсинга тёплый. она наклонила голову вправо, стараясь не задеть кольцо при поцелуе. сомнус же уверил, что осторожничать - лишнее, впившись в неё с новым рвением. они на секунду отстранились, взаимно разглядывая друг друга, будто пытались вспомнить, так ли выглядели на самом деле. вытянув шею, одри дотянулась до его губ и начала новый поцелуй. сомнус тут же наклонился, чтобы опустить её затылок на ткань платья и подхватил оценщицу под бёдра. из горла вырвался стон, раскрыл губы, бесстыдно ударившись о бледное лицо. альбинос ухмыльнулся, выбирая действие, в ответ на которое мог вновь услышать этот чудесный звук. он гладил её ноги, ведя ладони от внутренней стороны бедра к внешней, в то же время целуя и покусывая шею. на его счастье, одри простонала снова и приподняла голову, уперевшись личиком в мужское плечо. нагретая солнцем ткань пахнет так, будто вот-вот подпалится. давно уже хочется сорвать с него эту рубашку, дурацкий бант и штаны с идеально отглаженными стрелками. всё это успело помяться и потерять прежний вид. закончи они сейчас, не смогли бы скрыть всех говорящих изъянов на одежде и чей-то внимательный глаз точно смог бы углядеть и тёмный волос на одежде и неровно заправленную в штаны рубашку и немного ослабленный узел банта. от него-то одри и решила избавиться в первую очередь. выждав паузу между поцелуями, взялась за чёрную ленту и распустила узел. мгновение сомнус ожидал, когда она стянет галстук и откинет в сторону, позже заняв свои пальцы прозрачными пуговицами рубашки. альбинос остановился и слегка приподнялся, понимая, что девушке, скорее всего, захочется разглядеть его. закончив начатое, одри, как и ожидалось, задержала взгляд на худом бледном теле, разглядывая каждую выступающую мышцу и косточку. она привстала и укусила его бок, не сильно, но малиновый след от зубов проявился почти сразу. в то же самое время сомнус стягивал с себя рукава рубашки, удовлетворённый нетерпеливой реакцией. прежде, чем он вновь спикировал на разгорячённое тело, одри успела вытащить из петельки пуговицу на брюках. под напором его желания молния на ширинке расстегнулась сама. сомнус вернулся к поцелуям, на этот раз продолжив чуть ниже: на животе и выпирающих подвздошных косточках. на коже остались неровные следы слюны, различимые лишь из-за бликов, точно небольшие озёра, поблёскивающие в свете звёзд и луны. он ни на секунду не прервался, пока стягивал с себя остатки одежды. одну ладонь ангел оставил для себя, другую положил к алтарю желания партнёрши. он сделал всё, чтобы она первая достигла пика, сам распаляясь от молочного запаха кожи, от влаги, от стонов и этой позабытой сладости доставлять кому-то удовольствие. одри желала его, ещё ближе, чем есть сейчас. хотела, чтобы он прижался, оставляя свой след на каждом фрагменте её тела. вернуть бы без остатка всё сладостное мучение, что ангел дарил ей своими умелыми движениями. оценщица почти влюбилась в этот по-особенному заинтересованный взгляд, слегка затуманенный возбуждением, лёгкое касание виска о её колено и прямые, длинные волосы, щекочащие кожу. чувства хлынули изнутри таким громким криком, что оба уже решили прощаться со сном. пауза. настороженное молчание. ничего. не в силах долго бездействовать, сомнус придвинулся к одри и легко устроил её ноги у себя на плечах. девушка поправила его, сказав, что слишком высоко и ангел послушался. новый, яркий поцелуй, начатый мужчиной. он лишь хотел повторить тот стон, разомкнувший её губы и задевший их лица. получилось. гораздо ярче, чем прежде. с этой смертной словно бы каждый их новый шаг затмевает предыдущий. она беспощадно разрушает всю благородную выдержку, одним своим существованием заставляет ломаться волю древнего существа. сомнус восхищается и ненавидит эту способность. она пугает его, будоражит, интересует, как ничто и никто в этом мире. сомнус берёт её на столько нежно, на сколько позволяет собственная гордость. лишь бы их связь длилась вечно. если бы у одри тоже была в запасе вечность, ангел наверняка мог бы устроить что-то подобное. при всей невозможности и странности, проявление их похоти казалось до того естесственным и правильным, словно всё должно было быть именно так. здесь и сейчас. пока тучи светлели, открывая всё больше фрагментов чистого неба, пока полевой ветер играл с колосьями, то усиливаясь, то затихая, пока мир снаружи их сладостного спокойствия продолжал жить ночной, тихой жизнью, они делали то, что до́лжно: занимались любовью назло и на радость всему одновременно. его шумный выдох затихшей страсти потерялся в её полустоне, так и оставшись неуслышанным. одри хотела бы запомнить случившееся, но понимала, что это невозможно. и всё же, девушка отчаянно пыталась запечатлеть и то уязвимое, содрогавшееся от удовольствие тощее тело и мягкость волос и оттенок смущения и свой собственный след на бледной коже, что всё бледнел, проходя так же быстро, как прошёл этот сон. одри проснулась отдохнувшая, с чистой головой и в хорошем расположении духа. откинув одеяло, она встала с кровати, не заметив, как потревожила цветок, лежащий на соседней подушке. белый, как призрак бутон, и чёрный, как тень стебель, в союзе друг с другом создавали печальный контраст. казалось даже, что цветок никогда не был живым. девушка прошлась до двери и, прежде, чем выйти, закрыла глаза, пытаясь вспомнить, но в мыслях был один лишь туман. если вслушаться, присмотреться, осознать, за тем туманом можно заметить клочья сухой травы и двоих любовников, чья связь - вечная тайна, хранить которую выпало на долю лишь одному из них.