Сказка на ночь

И небеса: как далеки они От Тартара... (Россетти) И вот, сижу ещё впотьмах В своей загадочной берлоге, Оставлен в прошлом смутный страх: Бегун умеет делать ноги. И если есть пока во мне От Томаса хотя б немного, То я и будучи на дне Молитвой буду славить Бога. И, вдохновением объят, Стерплю и д е р з к и х и с т е р и ч е к, Ведь сам, возможно, виноват, Сердя Эриний, злых сестричек. И если Бог пошлёт мне сон О том, что в прошлом я оставил, Увижу Глэйд - мне в радость он, Меня он в истине наставил, И в душу мрачную вложил Огней небесных свет прохладный, И с этой памятью я жил, Святой, бессменной и отрадной, И терпит всё ещё Сократ Свою сварливую Ксантиппу, Чьи ласки - очень тихий мат О связи с этим умным типом. И вдохновения сует Пустышка Эффи снова ловит На сцене, где пыхтит балет И за кулисы злобно гонит Танцора, что своих яиц Не пожалел, явивши миру То, перед чем склонился ниц Наставник Муз, настроив лиру На сотню радостных ладов, В которых зеркалом природа Явилась, отразивши снов Блеск человеческого рода. И Грей поникший там молчит, Снимая призрачную маску, И люстра пыльная летит На бошки публики без каски. Строитель жизни, он, немой, Теперь не может жить без Аны, Забыв про сумрачный покой И Красной Комнаты, и раны, Которой вновь разбередить Нельзя без травмы мазохизма: Он рад по морю плыть и плыть, Цирцеи выжигая клизму Злых поцелуев. Так легка Его возвышенная ноша, Что всё терпимо, хоть пока Остыло сладострастья ложе. Итог: брести, покуда цел Твой дух, что странствием богатый, Ещё живёт, ещё у дел, Набравшись мудрости у ада. И Дита сизый дым огней Ещё клубится у подножья Горы Чистилища: на ней Сияет то, что так похоже На Рай, далёкий от земли, Обетованное далёко, Мой юный падаван: внемли Хоть раз мозгам, не богу шпёха. И Пеж могучий, славный Пан Заткнёт шарманку ненадолго: Её мелодия - обман, Препоны ставящая долгу. И Гавань Тихая огней, Где обнимается с рассветом Гладь океана, мне о ней Напомнит радостного лета Клавира тихий перебор: Его тревожащие струны - Как наполняющий собор Звон голосов, беспечно-юный. И тихо там присел в углу Папаша Бриджит Джонс устало, Свет глаз его рассеял мглу: Любовь любить не перестала.