Если Вам так угодно.

      За стеной слышен гул людских голосов — абсолютно разных; женских, мужских, высоких, низких… крики, можно различить даже детский плач. Громкий такой, будто истерический. От этого «музыкального сопровождения» голова болит еще сильнее. Отличное начало.              Губ касается еле заметная улыбка. Можно только догадываться: искренняя или все-таки замученная. В данной ситуации, вероятнее всего, второй вариант.       Забавно. Будто не в театр пришли, а на публичную казнь. И это все при том, что дверь в гримерную плотно закрыта. Взгляд машинально скользнул на часы. Девять вечера.              Какая прелесть, думает Земфира, снова закрывая глаза. А кто-то ведь обещал, что спектакль закончится (в крайнем случае) к половине девятого. Но будто мы не знаем эту женщину.                     Прошло еще примерно минут двадцать. За это время она вполне могла бы успеть повеситься поспать, но сделать это мешала все та же головная боль, которая вовсе не спешила оставлять женщину. Где носит эту мадам?              Но Рамазанова даже не успела прикинуть. Из глубины коридора послышалось характерное цоканье женского каблука, а еще мгновение спустя из-за двери показалась знакомая фигура в длинном черном платье. Аллилуйя, мысленно выдохнула композитор, откидываясь на спинку дивана.              В руках Литвинова держала пышный букет бордовых роз. Их запах мгновенно разнесся по всему помещению. Земфира прекрасно знала о любви Ренаты к этим цветам, так что не особо удивилась.       Она всегда забирала с собой только те цветы, которые действительно хотела. Тюльпаны, например, на дух не переносила. Это пришлось запомнить в самом начале.              Актриса переступает порог и подходит к туалетному столику, бережно кладя букет. Потом поднимает глаза. Едва заметно поджимает губы, явно недовольная собственным внешним видом.       Стоит признать, выглядит она и вправду измученно. Впрочем, с таким-то графиком, еще бы. Рената всегда была трудоголиком; могла пахать целыми сутками, ни на что не жалуясь. А потом валиться с ног от усталости. Но об этом история умалчивает.              — Только попробуй потом сказать мне что-нибудь про боль в пояснице, — говорит Земфира с усмешкой, — Я припомню тебе все, не сомневайся.              Литвинова вздрагивает от неожиданности, оборачиваясь. Но выдыхает и расслабляется, как только понимает, кому принадлежит этот голос с уже привычной ей ноткой сарказма.              — Я ведь так и разрыв сердца могу получить, идиотка! — кричит то ли со смехом, то ли с возмущением, облокачиваясь на побеленную стену. — Что ты тут делаешь?              Реакция Ренаты вызвала у певицы легкую ухмылку. Действительно, что же? Не поверите, Вас ждет! А все потому, что Вы обещали явиться еще в пол девятого. А сейчас, позвольте напомнить, начало десятого.       Просто решила проверить, живы ли Вы. Ничего особенного. И не надо так смотреть.              Земфира встает с диванчика и подходит ближе к изумленной актрисе. Ей потребовалась какая-то доля секунды, дабы ухватить ее запястье и еще плотнее прижать к стене, заставив слабо прогнуться в позвоночнике.       Певица чуть наклонилась, касаясь губами шеи, а затем медленно, словно продлевая ее мучения, спустилась к ключицам, едва ощутимо прикусывая тонкую кожу у самой кости.              — Тебя жду, Литвинова, — шепчет, с наслаждением вдыхая уже привычный аромат ее парфюма.              В то же время левая рука опустилась ниже, приподнимая юбку, и скользнула под ткань, безжалостно, грозя порвать, стянув капроновые колготки до самых колен. Другая рука медленно спустилась от чашечки ко внутреннему бедру.       Литвинова дернулась от холода, резко пронзившего все тело. Это было мучительно приятное чувство, от которого тотчас стянуло внизу живота.              Когда ледяные пальцы певицы оказались слишком близко к самой чувствительной зоне, Рената буквально впилась острыми ногтями в плечи женщины и прикусила нижнюю губу, дабы не закричать. Сердце забилось в тесной клетке, словно бешеное. Казалось, будто оно сейчас выпрыгнет к чертовой матери.              Земфира ввела палец лишь наполовину, позволив Литвиновой хоть как-то расслабиться, и подалась чуть вперед, утягивая ее в долгий поцелуй с легким привкусом темного шоколада.       Та откинула голову назад, отвечая, хотя где-то очень глубоко все еще оставалось желание послать эту до жути наглую мадам, что заявилась без предупреждения. И взяла ее точно так же — без предупреждения. Бестия.              Земфира, без какого-либо стеснения, ввела и второй палец, начиная размеренно двигаться; сильные толчки заставляют ее распахнуть глаза и вцепиться, сжав тонкую черную ткань рубашки любовницы.       Руки бессознательно блуждали по телу, сжимая и с силой надавливая на грудь певицы. Эти действия со стороны Литвиновой заставляли дрожать всем телом. Им всегда было мало. Всегда.                     Когда она наконец остановилась, позволив относительно спокойно дышать, Рената нехотя отстранилась от чужого тела, припав поясницей к белой поверхности все той же стены, и невольно поморщилась от внезапной ноющей боли где-то в области позвоночника.              Как ни крути, а она уже не в том возрасте, чтобы заниматься подобной «гимнастикой», как бы того не хотелось. К сожалению. Ее спина этого не переживет.              — Я слишком стара для секса в гримерке, Рамазанова, — облизывая губы, заключила актриса.              Земфира на это заявление лишь усмехнулась.              — Можем продолжить в спальне, если Вам так угодно.