Милосердие

— Ты достиг предела. — Хватит шутить, мой проигрыш невозможен! Красно-бордовая комната. Синий свет из окон. И холодные ладони, что крепко сжали пол. Также и чувства внутри сжались, ведь всё это одно: ненависть, боль и страх. Коле страшно, но он не признает. Роме жаль его, он ведь совсем один, маленький ребёнок в этом согнутом мире. — Сдайся и признай, и я не буду так жесток, обещаю. — Нет! Ты мразь. Ты не понимаешь меня! — он брызжал слюной, ведь не хотел признавать правду, свой проигрыш и победу Мокривского. Он — Некоглай, что всем всегда врёт. — Я хочу быть к тебе милостив. Я хочу тебя простить, переступи свою гордость, Коля! — Нет! — глаза злые и красные. — Не надо меня жалеть! Ты это всё устроил. Ты — загубил мою жизнь! — Потому что ты врал. Слишком короткое расстояние, чтобы не ударить. Ветер, обдувающий волосы. И звук пощёчины — разрезало комнату. Хлыщ, или хрясь — неважно. Мокрице больно, опущенный взгляд вниз с его стороны и светлые лохматые волосы закрывают глаза. Больно не потому, что Коля его ударил, а потому, что бесполезно. Бесполезно разговаривать. И разбираться бесполезно. — Ты как дёготь в океане, Коль. — Почему? — звучащий голос с недоверием, и клоун тянется рукой, чтобы ещё раз ударить по красной щеке ладонью. — Тебя не вычистить. — крайне жесток. Удар зависает. В воздухе. — Но…– что, у него есть варианты? — Это ведь можно… осуществить? — Что? — взгляд Мокривского шокировано удивлённый, встречается с другим таким же. Кажется, Коля не верит в то, что говорит, не доверяет своим речам. — Действительно хочешь этого? — Зачем ты привёл меня?! — так истерично? Зачем это? — Ты хотел записать моё признание на диктофон, или что? Ты хотел меня изменить? Хотел сделать другим? Тяжёлый вздох. Как он и предполагал: Некоглай не понимает ни-че-го. Да он и не поймёт. В холодные стены уйдёт, станет в дальнейшем сталью и льдом. В глупом, тупом одиночестве. — Тебя можно только убить. Могила исправляет уродов: а ты точно не урод. — Но зачем тогда убивать меня? — нос утирает рукавом. — Чтобы понял свой окончательный проигрыш. Запрокинув голову, Коля смеётся. Смеётся истерическим смехом, смеётся припадками. А затем заставляет лечь и закрыть глаза. — Исправь… меня? Снова пощёчина, снова… Снова. И снова. И… — Холодно. — чувство Мокривскому хорошо знакомо. Холодные руки по коже, под одеждой. Как у лягушки, они ледяные и хладные. — Горячо. — Некоглай не узнает себя и свой хриплый голос. Кажется, что касаясь его — касаясь Ромы, он в себе меняет что-то. Будто становится чище, становится другим. С каждым шлепком руками по телу и с каждым касанием. С каждым переплетённым пальчиком. С каждым горячим вздохом. В тишине глухой и мёртвой. — У тебя так бьётся сердце, Ром. Это… из-за меня? — Некоглай точно услышал этот его маленький секрет в железной коробочке, когда прижался к груди. Так незаконно. Так без разрешения. — Это из-за тебя. — У меня тоже… хотя ты его сломал. — Признаешь проигрыш? Но Некоглай снова не признаёт, не признал, не признает — трепетно-терпкий поцелуй в губы и они плачут, будто оба проиграли. Хотя наверное это так, раз дошли до грани.