нравственность.

для большинства, дом — это уют и радость. для них — это кровь, слезы и дым — квартира, пропахшая чем-то жженным, сигаретами и страхом. а может, печалью. леша давно разучился их различать. зато, он умеет любить. женю, уж точно. хотя, сам дунайский в это не верит. но все равно целует, яро и пылко, кусает потресканые губы, зарывается в темные кудри. леша не отвечать на поцелуй не может, ведь ему нравится, и он знает, что если спросить нравится ли это жене, он, хоть и будет всячески отнекиваться, не сможет скрыть от донского настолько глупую и неправильную любовь. а правила они никогда и не соблюдали. не трогать музыкантов и врачей, дело конечно правое, но моралистам здесь трудно, да настолько, что многим лучше и не появляться на окраине ростова или на молодованке в одессе. потому что про мораль здесь все забыли. уродуют друг другу лица кулаками, вонзают ножи, стреляют в голову, забирают кошельки и гниют от наркотического отравления где-то за домами, за окнами. возможно, и сейчас кто-нибудь делает последние вздохи у леши под окном. но только он об этом узнает позже. а пока женя уткнулся донскому в шею, у алексея мурашки от вздохов и выдыхов дунайского, и он скрывать это не собирается. кладет голову на женино плечо, прикрывая глаза от усталости.       — сигареты закончились. фраза нарушает столь привычную тишину, врезается в мозг, заставляя зажмуриться от ее громкости. хоть, женя и пытался говорить как можно тише. но для леши, неспавшего дня три, все громче, чем обычно       — сейчас сходим, купим новые. выдает донской, шепчя куда-то дунайскому в грудь. женя приглаживает растрепавшиеся кудри, целует около виска, а леша по-детски глупо улыбается. будто он ребенок, которому папа рассказывает про то, как сильно дорожит своим сыном, про то как рад его появлению. только леше папа про это никогда не говорил. зато говорил евгений. обнимал, поглаживая спину. шептал всякие нежности на ухо. алексей уверен, сказав кому-то, что евгений дунайский, одесса-мама, криминальная столица ссср, совершивший столько преступлений, признается леше о самой нежной любви, о том как ценит донского и готов все отдать ради «лешеньки», никто ему не поверит. но и донскому это совсем не важно. пожалуй, ему сейчас важен только женя. может это звучит и гиперфиксировано, и гиперболизировано, даже немного эгоцентрически, но это правда, от нее не убежать. в конце концов, хотя бы какая-то нравственность здесь должна остаться.