Запах свободы

Зинка, растрепанная, встревоженная, в темном платье и ночном чепце распахнула дверь «черного входа», торопливо провела мужчин по длинному узкому коридору и впустила в сырое помещение, освещаемое тусклым светом из смежной комнаты. А сама, велев господам оставаться тут, исчезла. Потолок оказался низким, стоять было неудобно. Владимир, слегка нагнувшись, принялся нетерпеливо мерить шагами дощатый пол. Михаил сел на корточки и привалился спиною к холодной стене. Прошло около четверти часа. Наконец послышались шаги, и в дверном проеме показались две женские фигуры с детьми на руках. В темноте блеснули Анины глаза. — Владимир Иванович! — простонала она и бросилась навстречу своему спасителю. — Я знала, я чувствовала… Знала, знала… — Прошу, тише! Тише! — сдержал Корф Анин порыв, сжав ее плечо. Позволил себе провести свободной рукой от ее плеча вдоль тела: она была лишь в рубахе и домотканном сарафане. Он опустился на корточки, коснулся лба дитяти, пошарил по ногам Анны: обута, кажется, в изношенные валенки. Хорошо хоть, что не в лапти! — Дети спят? — Истощены они, — мрачно буркнула Зинка, беспокойно озираясь. — Надобно идти скорее, барин! Покамест не хватились… — Да посвети же хорошенько, черт возьми! Или давай огонь мне, — прошипел Владимир. — Да, барин. Служанка протянула ему небольшой фонарь, внутри которого едва теплился огонек. Корф накинул Ане на плечи шубу, расправил воротник, наспех завязал ленты и сунул служанке обещанные десять рублей. Та проворно спрятала деньги в юбках. Дитя в ее руках тихонько застонало. — Миша, иди первым! А вы следуйте за ним, — велел Владимир, слегка подтолкнув Анну и Зину. — Впереди длинный коридор! Осторожнее, не споткнитесь! Детей держите крепче! «Миша? Репнин?.. Неужто и он здесь? А я не узнала его в потемках», — вяло, словно во сне, думала Анна, стараясь идти в ногу со всеми и не выронить Асю, жавшуюся к ее груди. Беглецы, осторожно ступая, шли по коридору. Владимир замыкал шествие, освещая путь. Внезапно раздались тяжелые шаги, и в глубине прохода возник здоровенный верзила, в котором Анна узнала своего мучителя Ермолая. Он одним махом оттолкнул Репнина в сторону и, ухватив Анну за плечо, дернул ленты и сбросил с нее шубу. — Платонова!!! Немедленно назад! — прорычал он. Обернулся к служанке: — Зинка, ох, Зинка, тебе несдобровать! Вот уж не ожида-а-ал! Достанется обоим дурам от госпожи! Живо назад! Ну же! Ермолай угрожающе надвигался на женщин. Корф и Репнин набросились на него сзади и сцепились с ним. Фонарь упал на пол и чудом уцелел — продолжал слабо светить. Верзила, снова отбросив от себя Михаила, прижал Владимира к стене и стал душить. У Корфа перехватило дыхание, потемнело в глазах. Репнин, очухавшись, со всей силы ударил мужика по голове рукояткой револьвера. Ермолай, взвыв от боли, выпустил барона, попытался увернуться от озверевшего князя, но сразу же последовал второй Мишин удар. Он прошелся по виску, и верзила, словно подкошенный, рухнул наземь, головою на каменный выступ. Брызнула кровь. — Он мертв, — цепенея от ужаса, прошептала Анна и, крепко прижав к себе Асю, попятилась назад. Она оказалась права: Ермолай был мертв. Корф прокричал Репнину, чтобы тот следовал за ним. Взял оцепеневших Зинку и Анну под руки и почти что силою поволок к выходу. На служанку вдруг что-то нашло, и она, вырвавшись и сунув барону дитя, с истошным воплем ринулась обратно к коридору, где уже толпились дворовые, клича сторожа. Владимир вывел Анну на дорогу, ведущую к арке, где стояла пролетка. — А Миша? Как же Миша? — тревожно спросила Анна, когда Корф усадил ее на сиденье, помог пристроить в уголке Асю с Георгием и прикрыл их меховой полстью. Она даже не заметила, что на ней нет шубы. Дрожала от холода, слабости и пережитого потрясения. Владимир снял с себя редингот и укутал им Анну. Сел рядом, оттеснив ее к детям. — Все происходило в считанные секунды. Я был уверен, что он идет за нами, — хмуро отозвался Корф. — И, признаться, думал лишь о тебе, о детях… — Боже мой, что же делать? — Вот что, Анна! Отправляйся с детьми на постоялый двор, — сказал барон, обернувшись. Опустил голову, мучительно размышляя. Встрепенулся, заговорил быстро и горячо: — Нет, нет, я так не могу! А вдруг настигнет погоня или же с тобою что-нибудь случится! Путь неблизкий. Что если дети захворают в дороге? А ты сама очень слаба! Еще и беглая! Анна, решено: я еду с тобою! Ни на минуту не могу оставить тебя! Промедление смерти подобно! А Мишель взрослый, сильный мужчина. Он справится… — Едем, барин? — подал голос извозчик, услышав крики у ворот. — Трогай! Скорее! — кивнул Корф. — На трассу не выезжай!.. Петляй промеж переулков… — Да, барин! Пролетка тронулась. — Но как же… мы можем… оставить Мишу одного? В том… ужасном коридоре… — Анна некоторое время сидела молча, неестественно выпрямившись, хрустела пальцами и угрюмо глядела на дорогу. Пролетку подбрасывало на ухабах, заносило в сторону при поворотах. Проехали полторы версты. Молодая женщина невольно склонила голову Владимиру на плечо. Силы покидали ее. — Как оставить?.. — снова прошептала она и затихла. Лишилась чувств. — Анна! Что с тобою?! Анна?! Прижимая к себе бесчувственную женщину, ловя едва слышное ее дыхание, Корф думал о том, что принял верное решение — поехал с нею. Анна б без него погибла… Пролетка уже неслась к пригороду, миновала отделение почтовых карет и вереницу дачных домов. — Остановись! — прокричал Владимир извозчику. — Водка у тебя имеется? Хоть что-нибудь спиртное? — На ваше счастье имеется, барин! Владимир велел вознице продолжать путь, а сам попытался напоить Анну настойкой из фляги. И о, чудо: она, закашлявшись, пришла в себя. Он выдохнул устало, приобнял ее и огляделся вокруг. Открывшаяся перед ними панорама удаляющегося ночного города умиротворяла, вселяла надежду. В синеющей дали мерцали редкие огоньки домов, среди все еще заснеженных холмов вились сизые полосы рек с небольшими проталинами. А на горизонте сливалось воедино ночное небо с дремлющей под снегами землею, готовой вот-вот пробудиться от зимнего сна. Анна повела плечами, осторожно высвободилась из объятий Корфа и склонилась к детям, долго гладила их ножки под полстью, бормоча ласковые слова. — Спят они? — тихо спросил Владимир и перегнулся через Анну, чтобы тоже взглянуть на детей. Было темно, но свет молодого месяца позволял разглядеть их исхудавшие личики, заострившиеся носики, сомкнутые веки. Владимир, кряхтя, дотянулся до полсти, расправил ее. Анну вдруг обдало жаром от его близости, в ушах зашумело, а озябшие руки и ноги ее вмиг отогрелись. От Владимира едва уловимо пахло табаком, фиалковой водой и дубленой кожей, и этот неповторимый запах кружил ей голову. «Это пройдет, от слабости кружится голова», — успокаивала себя Анна. — Да. Спят… Зина говорила, они часто плакали, ползали по полу, — тихо отозвалась она, злясь на себя и гоня неуместные мысли. — В тесном чулане. Меня всё звали. Прямо на полу холодном спали. Их плохо кормили. Мне так страшно… Я тормошу их, тормошу… Они лишь глазки приоткроют и снова засыпают… — Ничего… В дороге их разморило. Ты рядом, вот им и покойно, и тепло… Они окрепнут. Все будет хорошо, Анна!.. Как проснутся, покормим их. Я мало что смыслю в кормлении детей, но знаю, что моя Наташа любит на ночь булки с молоком. — Владимир улыбнулся. Он сидел к Анне боком и глядел на дорогу, но она угадала его улыбку по мягким интонациям голоса. — Всё это в корзине есть… Еще киселя гостиничная кухарка припасла. Пирогов, яблок. На сутки нам всем хватит… Завтра сделаем остановку в таверне, в Лужках, поужинаем, переночуем. А там и до постоялого двора недалеко. — Спасибо вам, спасибо, Владимир, — только и смогла произнести Анна. Слезы мешали ей говорить, душили ее. Она до боли кусала губы и куталась в редингот, прятала лицо в воротнике. — Ну будет, будет… Все плохое позади! Не нужно плакать… — Я не плачу… Я растрогана… до слез. Ветер становился тише и будто бы теплее. В ночном воздухе пахло весною. Владимир с благоговением взглянул на темное небо, усыпанное крапинками звезд. Душу вместе с прохладою охватывало чувство, похожее на талый снег. Слава Создателю, он пережил страшную зиму, спас Анну, детей. Осталось только всех надежно спрятать и Мише помочь… — Милая, родная! Как же это тебя угораздило? — обернувшись и обдав Анину щеку горячим дыханием, проворчал Корф. — Снова самостоятельности захотелось, да? И едва не погибла! А говорил тебе: не езди к Репнину одна! Предупреждал, просил… Как чувствовал! Не послушалась, упрямица! Им навстречу, гремя колесами, медленно двигался обоз, нагруженный бочками, мешками, ящиками… — Простите меня, простите, Владимир! — прошептала Анна, стараясь незаметно отстраниться: слишком нежными казались ей его объятия… А вскоре оставила тщетные попытки: Владимиру в одном кителе наверняка очень холодно. А так немного согреется, обнимая ее. Она прикрыла его колени и озябшие руки полой редингота. — Я… я хотела избавить вас… от хлопот… — Хм… Избавить… Анна задыхалась, хотела перекричать грохот колес, возразить Владимиру, что-то доказать, объяснить. Про жену его, про дочек… Она обождала, когда грохочущий обоз окажется далеко позади и сказала сдавленно, убитым голосом: — Я одна во всем виновата… Миша теперь в беде, и вы вынуждены нянчиться со мною… — Не говори так, Анна! Не говори… «И снова ты крепостная, и снова беглая… Всё повторяется… Мы только всё усложнили: привлекли к себе внимание и нечаянным убийством, и неудачным побегом! Зинка негодная сбежала! Наверняка выдаст всех нас», — терзался Владимир и молчал. Не хотел еще больше расстраивать Анну. — Отдохнешь на постоялом дворе, придешь в себя, порадуешь Филатыча, а то старик совсем без тебя занемог. Я тем временем ворочусь в город, разузнаю про Мишу и решу, как нам быть дальше… Корфа не покидало напряжение: он понимал, что трудности только начинаются, что Анну и детей нужно прятать немедленно, а для этого необходимы деньги, много денег и много свободного времени. У него же нет ни того, ни другого. И сил нет, и на ум ничего путного не идет. Всё словно в тумане. «И Миша почти без средств остался», — с досадою вспомнил Владимир. Молодая женщина прижалась щекою к его плечу, пытаясь скрыть слезы. Ей было крайне неловко оттого, что она без конца плачет, что она снова является причиною чужих бед. — Владимир, я не знаю, как вас благодарить, — не меняя положения, тихо проговорила она, невольно щекоча ему ухо теплым дыханием. — Если б не вы, дети бы погибли, и жизнь для меня тогда потеряла б всякий смысл… — Не нужно меня благодарить, Анна! Я сделал то, что должен был сделать, — сурово отозвался Корф, отстранившись. Всмотрелся в ее исхудалое лицо и подумал: что бы с ней стало, задержись он в Москве еще на неделю, на две недели? Или что могло произойти, если б он не взял на подмогу Мишу? Не справился бы он один с тем верзилой — не окреп еще после тяжелой болезни. Молодая женщина ничего не ответила. Усилием воли подавив всхлип, она нашла под полой редингота ладонь Владимира и нежно сжала ее… Анну охватило чувство дежавю: словно и не было постоялого двора, долгих лет скитаний, не было Игоря; словно она никуда не сбегала и всё ещё едет в экипаже с бароном Корфом покорять Москву…