Ребис

      Больше всего на свете Малфой-младший ненавидел время. То, как оно безжалостно течет сквозь пальцы, забирая сначала детство, потом юность, а в конце концов и всю остальную жизнь.       Драко хотел оставить себе свое время навечно: опрокинуть песочные часы набок и прекратить падение безучастных к его судьбе песчинок. Зависнуть посередине между бытием и небытием, обхитрить саму Смерть, как в сказке Барда Бидля.       Сегодня ему исполнилось восемнадцать. Это был последний день в Хогвартсе: завтра утром он должен в последний раз сесть на поезд и отправиться навстречу неизвестности. Драко превосходно сдал экзамены, и даже с репутацией экс-Пожирателя ему были открыты все двери. Он мог стать хоть аврором, хоть банкиром, хоть профессиональным игроком в квиддич.       Но у него не было на это времени.       Слизеринец возвращался из Хогсмида обратно в замок, когда увидел на берегу озера Гермиону Грейнджер. Все его друзья остались в «Трех метлах»: они намеревались выпить напоследок столько сливочного пива, сколько смогут. Драко же хотел в последний раз обогнуть школу на метле.       Попрощаться.       Гриффиндорка читала книгу, прислонившись спиной к дереву, и даже таким обыденным действием его раздражала. Все в ней было не так: слишком густые волосы, слишком большие глаза, слишком маленький рост. А завершал этот отталкивающий образ просто невыносимый характер.       После войны он не назвал ее грязнокровкой ни разу, но и молча пройти мимо у Малфоя никак не получалось. Он комментировал ее невыразительную, как ему казалось, внешность, сюсюканья с Уизли, от одного взгляда на которые хотелось проблеваться. И даже успехи в учебе можно было выставить в самом неприглядном свете, если сильно постараться.       Вот только теперь Грейнджер реагировала на унижения как-то слабо. Поджимала губы, опускала глаза и заливалась краской. Словно за войну у нее атрофировалась способность ответить или, на худой конец, врезать ему по лицу. И почему-то каждый раз, когда она так делала, внутри у него что-то довольно урчало.       В тот день у слизеринца было откровенно дерьмовое настроение. Он любил свои дни рождения до шестнадцати лет: родители заваливали его подарками, друзья соревновались в изобретательности и остроумии поздравлений. Малфой чувствовал себя королем даже больше, чем обычно. А потом в его доме поселился Волдеморт. И, возомнив себя старухой-мойрой, отобрал у наследника древнейшей фамилии будущее, а вместе с ним и любовь к праздникам.       Драко не собирался страдать сегодня в одиночестве, поэтому, сделав крюк, вернулся обратно к Грейнджер.       — Чего тебе? — спросила она. Ее рука с большим зеленым яблоком зависла в воздухе.       Даже в последний день гриффиндорка была одета в школьную форму, словно у нее не было никакой другой одежды. На достаточно внушительном по размеру бюсте сверкал значок префекта. Но Драко не было особого дела до ее сисек, потому что все в этой девчонке было до тошноты отталкивающим.       — Отдай яблоко, — зачем-то сказал Малфой. Это первое, что пришло ему в голову.       — Извини, что? — Грейнджер вытаращилась на него.       — Отдай мне яблоко. Быстро.       Она захлопала глазами и опять покраснела. Да что с ней было не так? И что не так было с ним? От этого вида у него немного ожил член.       «Блядство», — подумал Малфой, оглядывая ее ноги, которые было видно только от колена. Слишком длинная юбка, как у Макгонагалл.       За следующее свое действие он позже хотел себя убить. Драко зачем-то присел, оказавшись на одном уровне с ее лицом, а потом и вовсе навис над ней.       — Готов поклясться, — сказал он, язвительно улыбаясь, — что под одеждой у тебя самое уродливое, самое малопривлекательное на свете белье. Такое же невзрачное и скучное, как ты.       Слизеринца бы вполне удовлетворили ее слезы. Или какое-нибудь проклятье, брошенное прямо в голову. Любое доказательство, что сегодняшний день стал отвратительным не только для него. Но Грейнджер внезапно посмотрела на его губы, словно он сказал какой-то комплимент, и сглотнула. Теперь у него был каменный стояк.       Спасением вдруг показалось яблоко. Малфой потянулся за ним и выхватил из ее руки.       — А ты жадина, Грейнджер.       Он поднес яблоко ко рту и облизал расслабленным языком. Ведьма на секунду зажмурилась, глубоко вдыхая, а когда вновь открыла глаза, Драко протянул ей фрукт.       Влажной стороной.       — Кусай.       — Я не… — ее взгляд метнулся в сторону в надежде, что сейчас кто-то пройдет мимо и спасет от этой унизительной сцены, — Я не буду.       — Я сказал кусай.       На мгновение ему показалось, что он перегнул. Но ведьма вдруг скрестила ноги, и ее дыхание участилось. Малфой, может быть, еще плохо знал женское возбуждение, но здесь все было понятно даже для него.       — Ты же хорошая девочка, — у него бешено забилось сердце, — а хорошие девочки делают то, что им говорят.       От того, как напряженно Грейнджер смотрела то на него, то на яблоко, у нее заблестели глаза. Наконец ведьма открыла рот, обнажая ровные зубы и красный язычок, и с хрустом надкусила яблоко. Затем она всосала кислый сок, и его пенис дернулся в ее сторону.       — Ты должна поделиться.       Драко сам не верил, что говорил это все, и молил Салазара, чтобы сейчас она послала его прямиком в ад. Но, к сожалению, ведьма нерешительно подалась вперед. Слизеринец грубо остановил ее, уперевшись ладонью в плечо.       — Я не буду жевать сам.       Она стыдливо потупила взгляд и кивнула. На ее губах блестел яблочный нектар, который хотелось пальцами размазать по девичьему лицу. Грейнджер причмокивала, пока перемалывала зубами кусочек, и от этого звука его мозги плавились.       — Теперь можно? — спросила она с набитым ртом.       «Пиздец».       — Да, — выдохнул он и наклонился ниже.       Их губы встретились, и гриффиндорка несуразно протолкнула кисло-сладкую кашицу в его рот. Сок вперемешку со слюной полился вниз, пачкая его подбородок и воротник рубашки. Драко немного отстранился и проглотил яблоко, а затем прикусил ее нижнюю губу. Она застонала и схватилась за его плечи.       — Молодец, — прохрипел он, охуевая от происходящего. — Хорошая девочка.       Ее глаза были почти черными из-за огромных зрачков. Их обрамляли ресницы такой невероятной длины и густоты, что Грейнджер вдруг показалась ему ничего. Она моргнула, и слизеринец опомнился. Он вскочил, проклиная себя и все произошедшее, и грубо бросил напоследок:       — Разрешаю тебе потрогать себя, думая обо мне.       Едва он сделал пару шагов в сторону замка, как ведьма его окликнула:       — Малфой.       Драко обернулся.       — Ты придурок, — сказала она гордо. Так, что ему сразу захотелось перевернуть ее на живот, задрать юбку и хорошенько отхлестать ягодицы волшебной палочкой. Пусть древко хоть напополам сломается.       Но он только ухмыльнулся. Теперь Малфой точно знал, что золотой девочке нравились унижения. И немного боль. Он же был мастером в причинении и того, и другого.       Таким был его последний вечер в Хогвартсе.       В первый год после окончания школы слизеринец плыл по течению. Он кутил, прожигая наследство, до беспамятства. Когда Люциус нашел его пьяным в кустах возле ворот Мэнора, то не на шутку разозлился и запретил выходить из дома. Драко был этому даже рад, потому что на смену куражу вдруг пришло уныние. Малфой-младший провел в своей комнате следующие несколько месяцев, поднимаясь с кровати лишь для того, чтобы раз в неделю помыться и полетать на метле над Уилтширом.       Однажды Нарцисса не выдержала:       — Драко, давай еще один колдомедик тебя осмотрит… — осторожно начала мать, присаживаясь на кровать.       Он перевел на нее пустой взгляд, которым обычно сверлил стену напротив, и протянул:       — Мам, я проклят. Это не лечится.       Довести Нарциссу до слез не входило в его планы на день. У него в принципе последние пару лет не было никакого расписания. Зачем оно нужно, если ты точно знаешь, когда остановится твое сердце?       — Не сдавайся, — прошептала она и всхлипнула.       Он зажмурился в надежде, что, когда откроет глаза, это все закончится.       На следующий день Малфой внепланово поднялся с кровати. А затем, сняв с банковского счета двадцать тысяч галлеонов, покинул отчий дом. Ни с кем не прощаясь.       Драко объездил всю Европу, а затем Африку и Азию. Особенно ему запомнилась Япония: наверное, потому, что там он впервые увидел искусство сибари. Девушка, которую обвязывали веревками, была полностью одета, что не помешало этому опыту стать самым волнующим, самым эротичным в его жизни.       Именно тогда Малфой понял, что близость – это то, на что он еще может влиять. Если нельзя контролировать проклятье, отравляющее твой организм, то можно хотя бы подчинить женщину рядом. Чем он, собственно говоря, и занялся, сменяя одну полуночную пассию на другую. Сначала ему нравился только бандаж, потом оказалось, что порка тоже приятное занятие. И, как самое высшее наслаждение, – удушение. Но им он никогда не злоупотреблял, потому что боялся потерять контроль и кого-нибудь случайно прикончить в порыве страсти.       Что закономерно, вскоре ему надоел и секс с кем попало. Какими бы изящными ни были способы саморазрушения, они в конце концов приедались.       Однажды, разъезжая по немецким землям, Драко познакомился с мистером Шварцем. Седой сухой старичок просканировал его полуслепым взглядом и сразу выдал: «Ты проклят». Через два дня Малфой поступил к нему учеником и стал изучать алхимию. Ее темную сторону. Сначала учитель смотрел на позавчерашнего школьника с пренебрежением. Потом – с удивлением. А когда Драко засобирался ехать дальше, выразил свое искреннее сожаление о таком скором отбытии.       — Ты мог бы стать выдающимся алхимиком, мальчик. Войти в историю, — Шварц поджал губы. В его взгляде читалась зависть.       — Боюсь, у меня нет на это времени, — усмехнулся Малфой, складывая в чемодан все свои наработки за последние несколько лет.       Сегодня ему исполнилось двадцать пять. Учитель как-то узнал об этом и уже на пороге вдруг протянул ему пыльный мешочек с вышитым змеем, кусающим себя за хвост.       — Что это?       — Ключ от дома Николаса Фламеля, где хранятся все его записи о философском камне.       — Разве это поможет?       — У тебя нет времени искать другие варианты, так ведь?       И впервые с тех пор, как Драко стал счастливым обладателем смертельного проклятья, у него вдруг появилась надежда. А вместе с ней и бешеное желание жить.       Дом Николаса Фламеля оказался завален дневниками, большая часть из которых была зашифрована. Естественно, ему не могло так повезти – метод изготовления философского камня прятался не в первом, не во втором и даже не в третьем гримуаре. Малфой разбирался с криптограммами два года, пока наконец не нашел нужное.       Только вот появилась новая загвоздка, которая заставила Драко взвыть от отчаяния: для создания философского камня требовалась мощная светлая сила, что само по себе было абсурдом. Всем известно, что самая могущественная магия всегда принадлежала темным волшебникам, одним из которых после службы у Волдеморта и учебы у Шварца был и он. Но поспорить об этом ему было не с кем, поэтому Малфой начал работать с тем, что имел.       И у него ничего не вышло.       Так Драко и очутился в стерильном кабинете крупной фармацевтической компании, где напротив него сидела повзрослевшая и, к его ужасу, сильно похорошевшая Гермиона Грейнджер. Белый халат, как у медсестры, крепко обхватывал ее грудь, и ему стоило титанических усилий на нее не пялиться. Лицо бывшей однокурсницы больше не выглядело изможденным: оно округлилось, стало пропорциональным. Из-за маленьких морщинок в уголках ее глаза казались по-кошачьи прищуренными, и это выглядело… сексуально.       — Зачем пришел? — спросила Грейнджер, складывая руки спереди в оборонительном жесте.       — Соскучился. Десять лет не виделись.       — Мне некогда, Малфой. Там, — она указала на стену, где висело несколько десятков грамот «за величайшие заслуги перед магической Великобританией», — ждут двадцать котлов Противодраконьей сыворотки. Говори.       — Ты должна мне помочь, — ответил он и откинулся на спинку кресла. Это ему было некогда.       — Должна? — Грейнджер вскинула брови.       Драко знал, что это будет трудный разговор. Но он правда в ней нуждался.       — Прошу тебя, — это было даже почти искренне. — Я хочу создать философский камень, а для этого нужна светлая магия. Ты, честно признаться, единственная знакомая мне ведьма с приличными мозгами и честными помыслами.       Если она и была удивлена комплименту, то виду не подала.       — Потратил все наследственное золото? — съязвила гриффиндорка. — Зачем тебе камень?       — Мне нужна только жизнь, которую он дает.       — Вечная жизнь, — она начинала его бесить своей дерзостью. Лучше бы краснела и опускала глаза, как десять лет назад. — Я не позволю тебе стать следующим Темным Лордом.       — Мне это нахуй не нужно, Грейнджер.       Ведьма поморщилась, а потом закусила губу, о чем-то размышляя.       — Скажи мне правду. И я обещаю подумать.       Драко улыбнулся. Он считал ее жалость ко всем страдальцам своим главным козырем, а потому без тени задетой гордости выдал:       — Без философского камня я умру в тридцать. Мое сердце остановится в полночь пятого июня.       Ее лицо вытянулось.       — Через…       — Через два года.       — Почему?       Он отмахнулся, словно это была самая неинтересная часть истории, и коротко сказал:       — Проклятье. Прощальный подарок от Волдеморта за никчемную службу.       На мгновение ее глаза наполнились чем-то похожим на жалость. А затем, вспомнив, кто перед ней сидит, ведьма снова выпустила когти.       — Мне все равно, умрешь ты или нет. Что я получу взамен?       — Деньги.       — Они меня не интересуют.       Драко вздохнул.       — Тогда дневники Николаса Фламеля. Все за шестьсот с лишним лет. Целая библиотека бесценных знаний.       Услышав это, Грейнджер даже подалась вперед. Заинтересовалась.       — Ну так что, — хмыкнул Малфой. — Ты мне поможешь?       — Я пришлю тебе сову с ответом, — вздернула подбородок ведьма.       Драко поднялся и сказал, приложив руку к сердцу:       — Буду очень благодарен, если ты не дашь мне сдохнуть.       — Не дави на жалость.       Через два дня пришло ее согласие. Драко бы соврал, сказав, что не обрадовался этому. Теперь его шансы на выживание сильно возросли.       Оставалась только одна проблема: для работы над философским камнем Грейнджер нужна была ему круглосуточно. Он исписал дюжину пергаментов, прежде чем смог сформулировать самое нейтральное предложение платить ей двойной оклад, если она уволится из фармкомпании и посвятит следующие два года борьбе за его существование. В ответ пришла записка с одним словом: «Тройной». Следующим утром ведьма с маленьким чемоданчиком уже стояла на пороге пустого Мэнора – его родители несколько лет как жили во Франции. Она сама выбрала себе комнату и запретила даже приближаться к порогу.       Будто Драко собирался.       Работать с Грейнджер в одном помещении оказалось невыносимо трудно. Стоило этой ведьме заняться делом, как все вокруг тут же превращалось в хаос. Откупоренные склянки, огрызки каких-то ингредиентов и жуткая жара, потому что она не разрешала открыть окно.       — При изготовлении должен соблюдаться температурный режим, — занудничала гриффиндорка.       — Кто сказал тебе такую чушь?       — Это не чушь. Я выяснила опытным путем, что температура должна быть выше комнатной для изготовления зелий и ниже комнатной – для хранения. Тогда они эффективнее действуют, медленнее портятся и…       Дальше он уже не слушал. До тех пор, пока шум не стал громче и выше.       — …представляешь, перепутать альбедо и рубедо? Такая глупость… а ведь профессор алхимии. И доказывал мне, что это я ошибаюсь…       Его перепонки были готовы лопнуть. Малфой бросил нож, которым нарезал ингредиенты, и резко развернулся к ней лицом.       — Блядь, Грейнджер, — выплюнул он, — просто заткнись и займись делом.       Она несколько раз моргнула, словно он ее чем-то удивил, а Малфой нахмурил брови, всем своим видом обозначая вопросительное раздражение.       — Не смотри на меня, — прорычал он.       Щеки ведьмы покрылись румянцем. Затем Грейнджер отвела взгляд, выбивая таким простым действием весь воздух из его легких.       «Салазар, она смутилась или возбудилась?» — подумал Драко, и сердце от этого вопроса пропустило удар.       Малфой помнил их сцену на берегу Черного озера десять лет назад, как будто это было вчера. Но с тех пор у него было много дел, поэтому он не послал ей ни одной весточки с предложением продолжить эксперимент. Хотя пару раз он об этом подумывал – уже после того, как открыл новую грань своей сексуальности.       Неужели Гермиону Грейнджер до сих пор возбуждало подчинение? Такую всю сильную и независимую ведьму с парадом наград на стене кабинета? Из нее бы скорее вышла отличная госпожа с хлыстом в одной руке и резиновым пенисом в другой.       Малфой тряхнул головой, прогоняя эти мысли, и вернулся к ножу.       У него почти получилось абстрагироваться от этой странно-волнующей ситуации, но через пару дней все повторилось. Они сидели на диване в его кабинете, читая очередной текст о стадиях алхимического процесса, когда Грейнджер начала душить его своими вопросами.       — Ты знал, что создание философского камня нужно начинать в день весеннего равноденствия?       — Да. Брехня.       — Брехня?       — Все эти формальности связаны с мистическими суевериями того времени. И не больше.       — А вдруг у нас не получится именно из-за этого?       — Тогда в следующем году начнем в день весеннего равноденствия, — Драко закатил глаза.       — Ты чувствуешь какие-то побочные проявления проклятья?       — Нет.       — Может, боли в груди?       — Повторяю, — Малфой послал в нее острый, как кинжал, взгляд. — Нет.       Она заткнулась всего на секунду, чтобы потом продолжить:       — Ты сам расшифровал все криптограммы?       — Да.       — Ты мог бы составить словарь, это был бы большой вклад в науку…       — Грейнджер, — рыкнул он, — закрой рот. Иначе я запихаю тебе туда что-нибудь.       Ее губы приоткрылись в немом звуке «О». Она мельком скользнула взглядом вниз, к его ширинке, а затем вернулась обратно к лицу. Это было для него слишком.       — Почему ты так смотришь на меня? — Малфой почти простонал свой вопрос. Его плоть моментально затвердела. Головка уперлась в шов брюк, доставляя адский дискомфорт. — Словно…       — Словно что? — ее брови взлетели вверх.       — Словно тебя возбуждает моя грубость.       — Потому что так и есть.       «Блядь! Блядь, блядь, блядь…».       И что он должен был сделать с этой информацией? Вернуться к идиотской книжке и притвориться, что ничего не слышал?       «Не-а. Ни черта подобного».       Драко забрал у нее талмуд, после чего схватил рукой за шею и крепко поцеловал. Грейнджер ахнула, приоткрывая рот. Малфой тут же протолкнул свой язык внутрь, и он переплелся с ее, влажным и горячим.       Хорошо. Очень хорошо.       Ее пальцы зарылись в белоснежные волосы, и Малфой отпрянул.       — Я разве разрешал к себе прикасаться?       Ведьма покачала головой и зажмурилась.       — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.       Вздох. Такой сладкий, что у него выветрились все последние сомнения – ей точно это нравилось. Драко завел руку за спину Грейнджер и схватился за волосы, оттягивая их вниз.       — Придумай стоп-слово, — этим правилом он никогда не пренебрегал. Для всеобщей безопасности.       Она без колебаний выдала:       — Трансфигурация.       — Естественно, — Малфой не сдержался и фыркнул.       Ее руки теперь смирно лежали на коленях, в то время как Драко принялся за исследование: обхватил одной ладонью грудь, а другой погладил бедро сквозь джинсы. Тело ведьмы было таким мягким и округлым, что сразу захотелось вцепиться зубами в какое-нибудь особенно нежное местечко.       Он провел языком по шее и сказал:       — Ты отвратительно вела себя всю неделю.       Согласный кивок.       — Тебя нужно наказать.       — Да.       — Да, мастер, — поправил Драко. — Раздевайся.       Малфой отстранился и откинулся на спинку дивана. Грейнджер поднялась и застенчиво встала перед ним.       — Сначала штаны, — скомандовал он, не сводя с нее глаз.       На губах ведьмы заиграла смущенная улыбка, от которой у него внутри все клокотало. Она расстегнула джинсы и медленно спустила их вниз по ногам, открывая вид на красные кружевные трусики. Почти в тридцать лет Драко точно знал, что никто не надевает такое белье просто так.       Она с ним играла.       Когда гриффиндорка стянула с себя кофту, его сердце чуть не остановилось раньше положенного срока. Грудь едва удерживало какое-то кружевное полупрозрачное волшебство в тон трусикам. Интересно, в школе она носила нечто подобное? Еще, как контрольный выстрел в голову, у Грейнджер был проколот пупок: маленькое украшение с камушком так и напрашивалось, чтобы его подцепили языком.       Малфою захотелось взять ее прямо сейчас, но ведьма должна была помучиться. За весь этот бессмысленный треп, который сводил его с ума. Он взял палочку и трансфигурировал перо в пушистую щетку. Грейнджер вопросительно уставилась на предмет в его руке.       — Книги пыльные, — он кивнул в сторону книжного шкафа, уходящего высоко к потолку. — Протри.       — Зачем?       — За тем, что я так сказал.       — Да, мастер, — прошептала она и забрала у него щетку.       Следующие несколько минут были самыми прекрасными в его жизни, потому что золотая девочка в одном белье нагибалась и привставала на носочки, смахивая несуществующие пылинки с древних фолиантов. Ее каштановые кудри красивыми волнами спадали на спину.       — Ты пропустила верхние полки, — прокомментировал Драко ее работу.       — Я… — она обернулась и облизала губы, — не дотягиваюсь.       Драко взмахом палочки подвинул к ней стул, Грейнджер кивнула и залезла на него. Он всего на секунду представил, как приятно было бы трахать ее сзади, и от этого по его спине прошлась волнующая дрожь. Медленно поднявшись с дивана, Малфой направился к ведьме.       — Поставь одну ногу на полку, — приказ, она тут же подчинилась. — Выше.       Шлепок по ягодице заставил ее прогнуться в пояснице и громко застонать. Затем мастер успокаивающе погладил покрасневшую кожу и снова ударил. Она вцепилась пальчиками в полку, роняя щетку для пыли.       — Жаль, что так нельзя было сделать в школе, — прошептал он и поцеловал то место, где остались следы. — Тогда бы ты так не вскакивала, желая первой ответить на вопрос профессора.       Малфой нырнул под колено, сдвинул трусики в сторону и впился ртом в ее промежность. Ноги едва не подвели ведьму, но Драко успел удержать ее в вертикальном положении. Он лизал и всасывал чувствительную плоть, заигрывая с клитором, пока Грейнджер скулила где-то наверху.       — Пожалуйста, пожалуйста…       Мастер хмыкнул и прекратил свою ласку.       — Я не разрешал тебе разговаривать.       Гриффиндорка тяжело дышала и смотрела на него широко открытыми глазами. Он впервые видел в них такую неосмысленность, будто она плохо понимала, где находится и какой сейчас год.       Драко прислонился плечом к книжной полке и начал бесстыдно ее разглядывать. Тонкая шея, высокая грудь и плоский животик с пирсингом – ему нравилось все. Она ведь и десять лет назад была ничего, а сейчас стала просто сногсшибательной.       — Тебя когда-нибудь связывали? — спросил Малфой.       — Нет, мастер, — отчетливо слышалось предвкушение.       — На ковер. Живо.       Драко не знал степень ее выносливости и гибкости, поэтому выбрал обычную позу: на коленях, с заведенными назад руками. Ему потребовалось время, чтобы закрепить все узлы – он слишком давно этого не делал. К тому же для связывания Малфой никогда не использовал палочку. Ему нравилось смотреть, как постепенно девушка теряет возможность двигаться, отдавая себя на его милость, – так что зачем торопиться?       Один узел он завязал между ее ног, чтобы тот едва надавливал на возбужденный бугорок. Достаточно, чтобы она чувствовала, но слишком слабо, чтобы смогла получить оргазм. Все это время Грейнджер молчала, тяжело дыша и не отводя взгляд от его лица.       — Все в порядке? — спросил он и погладил девушку по щеке.       — Да, мастер.       Ее тяжелая грудь была оплетена веревкой. Драко уже пожалел, что не снял с нее белье, поэтому наклонился и сдвинул кружевную чашечку вниз, немного компенсируя свою оплошность. Когда он прикусил сосок, а потом подул на него, ведьма тут же выгнулась навстречу.       — Закрой глаза. И не двигайся, — наказал Малфой и поднялся на ноги. — Пока я не скажу.       Он подошел к противоположной стене и уперся в нее лопатками. Затем его руки опустились на пояс брюк, резко дернули пряжку ремня и расстегнули молнию. Возбужденный до предела член просто выпрыгнул в его ладонь, стоило оттянуть резинку трусов вниз.       — Можешь смотреть.       Грейнджер открыла глаза, с безумным восхищением разглядывая мужчину перед собой. Малфой обернул ладонь вокруг напряженной плоти и сделал несколько неторопливых движений вверх-вниз. Затем большим пальцем собрал смазку и распределил ее по головке. Ведьма сразу же нетерпеливо подалась вперед, натягивая веревки, будто хотела сделать это сама. Он зашипел и ускорился.       — Хочешь попробовать? — спросил Драко хрипло, смотря на нее из-под опущенных век.       — Да, — тихо ответила она и сделала несколько движений тазом туда-обратно. Узелок дразнил ее клитор.       — Да, мастер, Грейнджер.       — Прости, — она задыхалась от возбуждения. — Да, мастер.       Малфой в несколько шагов приблизился к ней, провел головкой по губам, и они тут же приоткрылись, встречая его член. Ведьма брала его не глубоко, но сильно стимулируя самую верхушку, от чего у него перед глазами засверкало. Причмокивания от обилия слюны раздавались в тишине кабинета, и Драко не был уверен, что отныне сможет нормально работать в этой комнате.       — Хорошая девочка.       Пах пульсировал, давая знать о приближающемся оргазме, но было еще слишком рано. Малфой достал свой член из ее рта, затем разделся и опустился на ковер позади нее. Огладил ягодицы, спину, оставил дорожку поцелуев на плечах и с удовольствием подумал, что ее конечности, наверно, уже давно затекли. К его великому сожалению, Грейнджер нужна была ему работоспособной завтра утром, поэтому Драко потянул за петлю и избавил ее от веревки.       — Нет ничего красивее в этом мире, чем твоя покрасневшая кожа.       Ведьма обернулась к нему через плечо, и он кивнул, разрешая говорить.       — Войди в меня. Прошу.       Малфой усмехнулся и толкнул ее вперед. Гриффиндорка встала на четвереньки, предоставляя ему просто великолепный вид на свою талию, плавно переходящую в бедра. Пара движений – и ее белье полетело куда-то в сторону. Наконец-то. Он навис над ее спиной и прижался головкой ко входу.       — Ты не кончишь, пока я не разрешу. Ясно?       — Да, мастер.       Драко по очереди подразнил соски, и Грейнджер закономерно подалась назад в слепой надежде насадиться на член. Он едва сдержал улыбку и шлепнул ее за это по ягодицам.       — Пожалуйста, пожалуйста… — захныкала ведьма.       Когда он выпрямился и медленно погрузился в ее влагалище, то подумал, что вся их сегодняшняя прелюдия стоила каждой драгоценной минуты его жизни. Вскоре Малфой оказался на пределе, а Грейнджер попыталась его добить: она поймала ритм и начала подмахивать бедрами.       — Салазар, ты что, ангел? Ты пришла забрать меня на небеса? — он громко застонал.       — Скорее в ад, — ведьма не могла удержаться от ехидства, за что получила звонкий удар по заднице.       С каждым толчком, с каждым ее отчаянным возгласом Драко все сильнее приближался к бездне. Он наклонился к ней и начал подразнивать клитор.       — Я больше не выдержу, — Грейнджер не говорила, а визжала. Ее всю трясло. — Малфой, умоляю…       — Мастер.       — Мастер… А-ах…       Ведьма царапала ковер, стонала и просила у него разрешения кончить. Такая дикая, такая естественная в своих просьбах.       — Можно, Грейнджер, — выдохнул он.       Спустя один удар сердца они оба рассыпались на атомы, взывая то к Господу, то к Мерлину. Драко в последний раз вошел и обессиленно упал рядом с ведьмой. В то мгновение жизнь казалась ему особенно прекрасной.       Всю первую половину следующего дня они избегали взглядов друг на друга, пока работали. Невероятно, но Малфою было немного стыдно. Словно он перепил и разоткровенничался перед незнакомым человеком в баре.       — Надеюсь, после вчерашнего ты не передумала мне помогать, — сказал Драко, умоляя вселенную, чтобы это было так. — Понимаю, что это могло быть слишком…       Грейнджер подняла голову и посмотрела на него с недоумением.       — Я ведь не сказала стоп-слово.       — И что?       Она смущенно заправила прядь волос за ухо и сказала:       — Мне понравилось, Малфой.       Эти слова стали началом безумия.       Дальше они много работали и много отвлекались, шаг за шагом изучая ее пределы. Грейнджер была просто невыносимой в лаборатории, зато такой послушной в спальне, что у него сносило крышу. Самым неожиданным оказалось то, что ей понравился бандаж. У Малфоя возникло ощущение, что эта ведьма – прощальный подарок от Господа за такую скоропостижную кончину. Она всегда с энтузиазмом соглашалась на новые позы, даже такие, где требовалось висеть в воздухе. Драко и приблизительно не мог сосчитать, сколько провел вечеров, просто наблюдая за ней связанной.       Сотню?       Он хотел бы жить так вечно.       — Я могу надеть сегодня белье? — поинтересовалась Грейнджер, вылезая из его кровати ранним летним утром. Красные следы от веревок рассыпались по всему телу ведьмы, особенно яркими они были на груди, запястьях и под ягодицами.       «Красиво», — подумал парень, откладывая свои записи и приподнимаясь с кресла.       Она всегда по утрам задавала один и тот же вопрос, хотя ответ никогда не менялся:       — Нет.       Грейнджер кивнула и послушно натянула одежду на голое тело.       В тот день она была тихая. Уже не в первый раз – ни одного вопроса за четыре часа непрерывной работы.       — Что случилось, Грейнджер? — Драко уперся руками в стол.       В последнее время его сильно беспокоили такие вот перемены в ее настроении. Ему казалось, что стесняться или бояться уже было нечего – в постели они занимались такими вещами, от которых у Макгонагалл бы, наверное, случился инфаркт. Она же умудрялась отмахиваться от его беспокойства днем, а ночью – просто обрывать вопрос поцелуем. Будто не доверяла.       Грейнджер покачала головой.       — Говори, — сейчас он не пытался с ней играть. Его злило бессилие. — Живо.       Ее глаза немного увлажнились, и она захлопала ресницами.       — Просто завтра… пятое июня.       Малфою показалось, что кто-то ударил его в живот. Неужели вся эта драма была из-за того, что ему исполнялось двадцать девять, а значит оставался один год?       — Сейчас я жалею даже о тех двух днях, что брала на раздумья, — она всхлипнула. — Они могут оказаться критичными.       — Хватит, — Драко подошел к ней и обнял, собирая слезы рукавом рубашки. — Мы успеем.       Он не был в этом уверен, но Грейнджер в тот момент требовалось утешение. Она кивнула и высвободилась из его хватки, возвращаясь к работе. Больше она не позволяла прикасаться к себе до позднего вечера и не вылезала из лаборатории семь дней в неделю.       Похоже, ей тоже очень хотелось, чтобы он остался жив.       — У меня есть кое-что для тебя, — сказал Драко, чувствуя себя в этот момент почему-то очень уязвимым. На дворе был сентябрь, день рождения гриффиндорки, и ему очень захотелось ей что-то подарить. Ну, вроде как на память. Он протянул черную бархатную коробку и затаил дыхание.       — Что там? — спросила она с легкой улыбкой.       Малфой только пожал плечами. Когда Грейнджер подняла крышку, из нее вырвался удивленный вздох.       — Ожерелье?       Это был идеальный платиновый круг в форме змеи, кусающей себя за хвост. Символ смерти и перерождения для алхимиков – уроборос. Глазами рептилии служили маленькие сверкающие изумруды.       Драко развернул именинницу к себе спиной и убрал волосы за плечо. Она подала ему ожерелье, и в его руках змея послушно разжала челюсти.       — Оно будет тебя слегка… — мастер улыбнулся своим фантазиям, — придушивать. Когда я буду тобой недоволен.       — Ты всегда мной недоволен, — сказала она и ойкнула, когда ожерелье плотным кольцом обхватило ее шею и защелкнулось. — А значит, я умру от асфиксии.       — Дополнительная мотивация быть хорошей девочкой.       Малфой не говорил, а скорее мурчал. Он притянул ведьму к своему паху и потерся о ее задницу. Грейнджер завела руки за голову и схватилась за его волосы.       — Спасибо, — прошептала она, тая от поцелуев в шею.       Но по-настоящему она отблагодарила его чуть позже, в своей спальне, где Драко за год с лишним не был ни разу.       — Пожалуйста, пожалуйста, разреши, — она хрипела. Если бы ее руки и ноги не были туго связаны, Грейнджер била бы ими по матрасу.       — Нет. Если ты кончишь раньше меня, я прикажу тебе пить кофе с моей спермой вместо сливок. Терпи.       Тело ведьмы содрогалось. Она стиснула зубы, в эту секунду ненавидя его больше всех на свете. Разрядку хотелось получить просто до оглушительного крика, но Грейнджер не могла без его «Да». Он прекрасно знал об этом и, продлевая агонию, просунул руку между ними и начал массировать клитор.       — Пожалуйста, — Грейнджер почти плакала, пока Драко вдалбливался в нее рваными толчками. Ожерелье слегка душило.       — Еще чуть-чуть, — произнес Малфой со стоном. Иногда она делала его слабым, сильнее, чем нависающая смерть. — А вот сейчас можно. Давай.       Она полетела с обрыва первая. От того, как пульсировали стенки ее влагалища, Драко пустился следом, что-то шипя и чертыхаясь.       Как всегда – грязно, но идеально.       Сначала Грейнджер носила подаренное ожерелье на постоянной основе, а потом они так поругались в лаборатории, что металлическое кольцо ее едва не придушило, сильно сдавив трахею. Решено было оставить украшение исключительно для спальни, где Малфой вряд ли мог на нее сильно разозлиться.       Время снова бежало, для Драко – особенно быстро, и чем ближе был июнь, тем сильнее ведьма нервничала, хотя философский камень был почти готов. Оставалась последняя стадия – рубедо. А потом только несложный эликсир.       — Что ты будешь делать с вечностью, если все получится? — спросила у него Грейнджер в конце мая.       — Не знаю, — он откинулся на подушку, увлекая ее лечь рядом. — Я привык к мысли, что умру, поэтому никогда не загадывал.       — Как-то… иронично, что у тебя только два варианта, — она легла ему на грудь, каштановые кудри защекотали кожу, — либо вечная жизнь, либо скорая смерть.       — Я могу перестать пить эликсир в любой момент и умереть. Например, пятого июня в две тысячи восьмидесятом, отжив свой положенный век.       Драко заправил прядь волос ей за ушко, а затем обвел указательным пальцем раковину.       — Твое надгробие будет усладой для глаз перфекционистов, — Грейнджер потянулась к нему и сладко поцеловала.       Этот разговор он потом еще много раз обдумывал, когда крепко сжимал ведьму в своих объятиях.       Она кончила в двадцать три пятьдесят четыре. О себе Малфой в тот момент даже не вспоминал – через шесть минут ему стукнет тридцать.       — Эликсир, Драко, — гриффиндорка была обессилена, но приподнялась на локтях. Не прошло и секунды после оргазма, как ее брови жалобно сложились домиком. — Пожалуйста, выпей прямо сейчас.       Он послал ей ленивую улыбку и встал. Розовая вода с хрустальным звоном полилась, обещая ту самую вечность. Он всмотрелся в дно бокала для виски и в последний раз попытался сторговаться со Смертью:       «Пожалуйста, для нее, не для меня».       Обернувшись покрывалом, Грейнджер встала и подошла к нему, обнимая со спины. Драко почувствовал своей кожей ее влажные щеки, и ему стало невыносимо больно. Плачет, будто он уже умер.       Малфой выпил Животворящий эликсир за минуту до полуночи. Гермиона все это время стискивала его в своих руках, тихо всхлипывая.       А потом… ничего не произошло. В ноль часов одну минуту его сердце все еще билось.       Бешено, черт возьми!       Он обернулся и повалил ведьму на кровать, намереваясь закончить дело из прошлой жизни. Она продолжала плакать, только теперь от счастья, крепко стискивая его руками и ногами.       — Ты будешь жить со мной вечно? — спросил Драко, проводя пальцами вдоль кольца, сжимающего ее шею.       — Да, — выдохнула она. — Да, мастер.       Драко толкнулся вперед, массируя головкой члена стенку влагалища, и ее спина изумительно прогнулась. Ожерелье не душило Гермиону, потому что прямо сейчас Малфой был очень ею доволен.       Хорошая девочка. И только его, навечно.