У меня проблемы с пунктуацией

      В ночь с пятницы на субботу Цукаса особенно много ворочается в кровати, пытаясь поймать сон за ускользающий хвост. Мысли обжигают его изнутри, заставляя жмуриться и открывать глаза, подсовывать руку под подушку и вытаскивать её, натягивать одеяло до подбородка и откидывать его до груди — но ничто не помогает прогнать их или хотя бы заглушить. Цукаса всё равно не может перестать думать о том, что и как он скажет Руи. И поверить в то, что роль анонима всё это время играл тот, кого он даже не позволял себе представлять на его месте, — тоже.       Он в очередной раз задерживает дыхание — и его сердце будто бы приостанавливается вместе с ним.       А может быть, не стоит ничего говорить? Что Руи, в самом деле, подумает, если Цукаса подойдёт к нему и выпалит: «Я знаю, что это ты пишешь мне записки»? К чему может привести этот разговор? Да и приведёт ли он к чему-то? Так можно запросто спугнуть Руи и на долгое время пустить к ним в компанию скользкую неловкость. Если только никто из них не сможет обратить это в шутку. Но многое ли это изменит?       Цукаса громко вздыхает, потирая отчего-то замёрзшие предплечья. Может, про записки вообще ничего не говорить и… начать с чувств? Мысль об этом бросает Тенму в жар — и он стискивает одеяло в железной хватке. Говорить с Руи о романтике? Но как? Ведь это же Руи! Колкий и изворотливый, и в то же время мягкий и податливый — какие слова ему нужно услышать, чтобы ситуация не превратилась в катастрофу? Девушки, насколько он понимал, любят комплименты и нежности, но Руи — ни разу не девушка! Да и от нежности в Цукасе было от силы процентов пять…       Цукаса переворачивается на живот и утыкается носом в подушку. Часы раздражающе тикают где-то под потолком, отщёлкивая мысли на счётах.       А вдруг он поспешил с выводами? Вдруг то, что адресант узнал о его местонахождении — простое совпадение? В конце концов, кто бы ни был отправителем, он очевидно хорошо осведомлён о его действиях: может, он был в кафе тогда, когда Цукаса рассказывал о своих планах? Но и о сборе труппы в среду он тоже должен был знать, чтобы подкинуть записку. Может ли тогда он быть частым посетителем шоу, чтобы запомнить их обычай? Цукаса хмурится и теплее кутается в одеяло. Думать о сталкинге ему хочется меньше всего. Руки Тенмы покрываются холодными мурашками. «Пожалуйста, пусть это будет Руи», — молит он, закрывая глаза. И одновременно боится этой мысли.       Что это — радостный трепет, тревога, надежда, обречённость, смущение, терзание? Опознать охватившее его чувство было Цукасе не под силу. Он мог признаться себе только в том, что оно было настолько сильным, что прижало его к кровати тяжёлым грузом. И завтра ему предстояло пронести его через полгорода, бережно подняв на руки…       А что делать с ним дальше — он попробует решить на месте.       С наступлением утра Цукаса подскакивает, как из ведра облитый, и начинает прочёсывать просторную комнату широкими шагами, отталкиваясь от невидимых стен, как мячик-попрыгунчик. Метания приводят его к столу, где он в ровную линию выкладывает все пять записок — и, перечитывая их, чувствует, что начинает потихоньку сходить с ума. Голос Руи сладкой колыбельной звучит у него в голове, и сочетание сути посланий и мягкого тембра Цукаса находит абсолютно убийственным. Оно безупречно — и потому совершенно невозможно.       Это заключение приводит парня в ещё большую нервозность. Назначенного времени Цукаса не дожидается: не выдержав тиканья бомбы замедленного действия в груди, он вылетает из дома много заранее, прихватив с собой все записки. И тот самый груз в виде чувства, которое непоседливым щенком пыталось вырваться из его объятий.       В штаб-квартиру Тенма врывается первым (ключ, взятый из цветочного горшочка, пять раз умудряется ткнуться мимо замочной скважины). Здесь, зарывшись в пуфики, он планирует ещё раз собрать разваливающегося себя в кучу и придумать хотя бы две запасные фразы на случай, если его язык откажется произносить то самое… Но его руки предательски леденеют, и Цукасе приходится тратить драгоценное время и воздух на их согревание. Слишком скоро. Этот день наступил слишком скоро. Если бы у Цукасы была возможность, он попросил бы отсрочку хотя бы на…       Количество дней он не успевает придумать, потому что дверь неторопливо открывается, внушая Цукасе мысль о сердечном приступе. Но в проходе появляются длинные серые пряди, собранные в хвостики, и невозмутимый взгляд лиловых глаз позволяет парню растечься по пуфикам в болезненном облегчении. — А-а, Нене… — тяжело выдыхает он, потирая замёрзшие ладони. — Это ты… — Ага, — сдержанно отвечает девушка, оборачиваясь и прикрывая за собой дверь. — А ты, что, ожидал увидеть Сатоми Окубо в костюме Сейлор Мун?       Привычную иронию Нене Цукаса пропускает мимо ушей. С её появлением с таким усердием подбираемые слова разошлись по швам — и Тенма, как Отикубо, вновь взялся за их нити. — Вообще-то я всегда прихожу первая, но ты об этом не знаешь. — Небольшие каблучки Нене простукали к стойке за спиной Цукасы и остановились там. — Ты же обычно позднее всех к нам присоединяешься… — Это упрёк такой, что ли? — с деланной обидой усмехается блондин. Ткань текста опять рвётся в его руках, и он с горечью бросает эту затею. — Но сегодня я пришёл первый! Значит, ничья. — Чтобы была ничья, тебе нужно прийти первым ещё раз двадцать. — Вот блин, Нене!       Цукаса корчит возмущённую мину, оборачиваясь и поднимая голову. Нене стоит за стойкой, облокотившись на неё, и смотрит на него в ответ. Вот уж неожиданно: обычно она избегала прямых взглядов в его сторону, и в редких случаях они могли выражать что-то, кроме неудовольствия. Но сейчас её глаза изучали его — впрочем, не так заинтересованно, чтобы заподозрить неладное. И всё-таки Цукаса догадывается, в чём может быть дело. — Хм. — Тенма разворачивается к ней всем корпусом, но защитный пуфик из объятий не выпускает. — Слушай, Нене. Это ведь ты попросила Робо-Нене передать мне послание, да?       Сказать это получается проще простого. Цукаса даже удивляется тому, как легко и беспрепятственно его мысли преобразуются в слова. А Нене внезапно вспыхивает и отворачивается от него, притопнув чуть громче обычного. — Да, я! — выпаливает она. — Но надеюсь, ты не думаешь, что это я адресую тебе эти глупые записки! Вот делать мне больше нечего… — Громкость голоса Кусанаги резко снижается, и последние слова она бормочет про себя, но Цукаса всё равно их слышит. — Чтоб я ещё раз имела дело с этими твоими… — Да нет, я и не думаю, что это ты! — отвечает Цукаса, будто извиняясь. И сжимает пуфик, надеясь слиться с ним, потому что его сердце ёкает раз — и ещё раз. — Вообще-то… Вообще-то я думаю, что… — Вообще! — перебивает его Нене, и Тенма замечает, как поджимаются её плечи. — Меня попросили отдать тебе эту записку ещё в школе, но я забыла об этом. А потом вы с Руи ушли, и я не успела вас догнать… И не знала, как и где тебя найти, да и… я, что, должна была к тебе домой идти с этим недоразумением? — Нене рвано вздыхает. — Хорошо, что Руи знал, что ты пошёл практиковаться сюда, и я просто смогла послать команду Робо-Нене, чтобы никуда не выходить…       Цукаса переводит потускневший взгляд на стойку — и его плечи медленно опускаются. Где-то в его оболочке наверняка образовалась крохотная дырочка, и теперь воздух с тихим свистом выходил из него, как из воздушного шарика. Вместе с запасом сил, которые он успел накопить к этому моменту. Нене должна была передать ему записку ещё днём? А Руи просто подсказал ей, где можно его найти? Значит… — Вот как… — бормочет Тенма, упираясь взглядом в однотонную ткань кресла-мешка. Только сейчас он замечает, что она фиолетового цвета, но осознание этого не пробивается сквозь стену присмиревших вмиг эмоций. — Значит, я ошибся?.. — А что ты думал? — всё так же спиной спрашивает его Нене. Напряжение из её голоса пропадает. — Да нет… Ничего такого. — Цукаса со вздохом горбится и зарывается носом в мягкий пуф. Его сердце постепенно замедляется, возвращаясь к прежнему ритму, но он чувствует, как оно выдохлось после бешеной пробежки. — Просто… В какой-то момент мне показалось, что я знаю этого человека, вот и надеялся поговорить.       Нене ничего ему не отвечает, но в повисшей тишине Тенма распознаёт вкус сожаления. Возможно, это его собственное чувство — не такое тяжёлое, как то, с которым он сюда пришёл, но не менее острое. Хотя Цукаса не уверен, что это чувство можно назвать сожалением — оно отдавало слишком крепким кофе, перезаваренным чаем шу пуэр и недозрелой хурмой. Никакого облегчения от спада напряжения он не испытывал.       Ошибся. Поспешил с выводами. Как это на него похоже — на импульсивного Цукасу Тенму, который всего за ночь и думать забыл о чём-то, кроме Руи, записок и их возможной связи. Внезапно он чувствует, что устал — устал быть бумажным змеем на поводу у постоянно меняющегося ветра. Но пока спасательная ниточка не потянет его вниз или пока мощный поток воздуха не собьёт его с курса, он так и останется парить, не доставая до облаков, к которым он так отчаянно рвался.       Когда наконец Руи и Эму озаряют штаб-квартиру своими яркими улыбками, Цукаса заталкивает это чувство смутной усталости в потайной ящик и улыбается им в ответ. Нет. Сегодня он снова не имеет права на ошибку: он — первая лампочка в гирлянде с последовательным соединением, и если он перестанет светить — погаснут и все остальные.       Нене скользит по нему нечитаемым взглядом и неодобрительно качает головой. Цукаса уже не обращает на это внимание. Но почему-то ему кажется, что она всё понимает.

***

      Воскресное утро начинается для Руи раньше запланированного. И Цукаса тысячу раз мысленно извиняется перед ним за это и корит себя: ну неужели он не мог подождать хотя бы до полудня, а не вылетать из дома в первые десять минут после пробуждения? Нет, не мог. Иначе от него не осталось бы ни одного живого нерва, способного принимать сигналы от мозга. Ночное происшествие стало для него последней каплей.       «Прости, прости меня, Руи», — снова извиняется он, едва не упираясь лбом в чужую дверь напротив и снова вдавливая палец в кнопку звонка. Цукаса повторяет этот ритуал уже в третий раз, пересиливая себя и лижущее кости чувство вины. Может быть, Руи уже проснулся и успел куда-то уйти?       Но по ту сторону двери раздаётся негромкий лязг щеколды — и Цукасе приходится отойти на полшага назад, чтобы не оказаться сбитым с ног. Дверь приоткрывается всего на ширину двух ладоней, но этого достаточно, чтобы увидеть усталое лицо Камиширо и ниже него — тёплую пижаму, из которой он ещё не успел переодеться. «Прости…» — вновь мелькает в голове Тенмы. И он виновато поднимает брови. — Цукаса-кун? — мягким не то от сонливости, не то от изумления голосом тянет Руи, щуря глаза из-за выглянувшего над крышей солнца. — Доброе утро? — Э-э, доброе утро, Руи! Прости, пожалуйста, что я тебя поднял, я… — тараторит Цукаса, встряхивая руками в некоем подобии жестикуляции. — Я думал, на самом деле, что ты уже проснулся, это же я сплю долго, а тут так вышло… Правда, прости! — Ху-ху, не страшно, — хмыкает Руи, явно борясь с желанием опустить тяжёлые веки. Цукаса нетерпеливо топчется на месте. — Ты о чём-то поговорить хотел? Или… — Да, — торопливо отвечает Тенма, — да, хотел. Помнишь, ты говорил, что если мне понадобится твоя помощь, я могу обратиться к тебе, да? — Руи сосредоточенно (или всё так же сонно) кивает головой. — Вот… Думаю, мне нужно с тобой поговорить. Если можно… Я зайду?       Камиширо задумывается, а после заторможенно кивает снова. Цукаса выдыхает тихое «Спасибо!» и делает шаг вперёд, но Руи сужает щель, блокируя проход, и спешно ныряет вглубь комнаты. — Я только приберусь и переоденусь, подожди немного. — Конечно! — успевает воскликнуть Цукаса, прежде чем дверь перед ним с тихим щелчком закрывается. И всё-таки прислоняется к ней лбом, выдыхая в прочное дерево накопившееся волнение.       К тому моменту, как Руи вновь открывает дверь и показывается в своей повседневной одежде, Цукаса успевает сорваться в ближайший ресторанчик и запастись парой сэндвичей и свежезаваренным кофе. «Не знаю, какой вкус ты любишь, поэтому взял апельсиновый раф, а сэндвич даже без салата, — на одном дыхании произносит он, пока почти проснувшийся Руи с теплотой смотрит не на еду вовсе. — А то что это ты из-за меня без завтрака останешься!» Крафтовые стаканчики на картонной подставке глядят на Камиширо маленькими близняшками — под силу ли кому-то устоять перед их видом и ароматом, доносящимся из маленьких отверстий для трубочек? Но Руи улыбается совсем не из-за этого.       Цукаса бочком юркает в чужое жилище, бережно прижимая к себе пакет с сэндвичами и сохраняя баланс между напитками. — Это… Ничего, что я тут без ведома твоих родителей? — спрашивает он, ставя стаканчики с кофе на — вау! — почти чистый стол. Когда-то небрежно побросанные исписанные листы теперь лежат в аккуратных стопочках. Правда, поверхности самого стола под ними всё равно почти не видно. — Не волнуйся, — успокаивает его Руи, отходя вбок и оценивающим взглядом осматривая комнату со стороны. — Ко мне, конечно, редко кто-то заходит, но это помещение — моя собственность, и я делаю здесь что хочу. Они сами мне так сказали. — Здорово. — Цукаса улыбается и достаёт один из сэндвичей. Тот, что «даже без салата». — Лови!       Руи вытягивает руки и с лёгкостью ловит посланный ему свёрток, откладывая его на ближайшую к себе полку. — Так… Ты о записках хотел поговорить, я правильно тебя понял?       Улыбка сходит с лица Тенмы. Распаковывая свой сэндвич, он прислоняется к столу и склоняет голову, изучая странный узор на ковролине. Вчерашний разговор, который он кое-как пытался спланировать с ночи, не состоялся: в нём попросту не было смысла после короткого рассказа Нене. Цукаса почти смирился с тем, что кто-то пытается достучаться до него всеми возможными средствами, хоть и не понимал до конца: неужели по истечении недели так сложно показаться самому? Почти смирился — потому что этой ночью он едва не приобрёл третий оттенок волос в коллекцию персикового градиента. И откладывать новый разговор не было смысла.       Цукаса со вздохом откладывает даже не надкушенный сэндвич в сторону и потирает лоб ладонью. Нет. Он должен быть сильным и сейчас: он пришёл с Руи с чётко сформировавшимся вопросом и должен задать его несмотря ни на что. — Руи… — Тенма хватается за столешницу и поднимает взгляд на парня, стоящего поодаль, у книжного шкафа. Глаза Цукасы цепляются за отутюженный камзол для выступлений, вешалка для которого висит на одной из полок, и это зрелище отчего-то расслабляет его. Зато пальцы Камиширо крепко стискивают его собственные предплечья у самых локтей, будто он чем-то сильно обеспокоен. — Руи, скажи… Что ты думаешь о моих волосах?       Руи молчит всего секунду, прежде чем на его сосредоточенном лице появляется облегчённая улыбка, а морщинка на лбу разглаживается, — а затем он разряжается тихим смехом. Его руки, сложенные на груди, свободно падают вдоль туловища и ищут пристанища в широких карманах джинсов. Камень с души падает и у Цукасы. За компанию. — Ух-х, Цукаса-кун… У тебя такое лицо было, что я уже подумал, что у тебя что-то совсем серьёзное случилось, — выдыхает Руи. — Не пугай меня так, пожалуйста. — На самом деле… что-то такое есть, — слегка хмурится Цукаса. Когда же он отводит взгляд, его щёк вновь касается знакомое покалывание. — Но… ответ на этот вопрос мне тоже хотелось бы знать. — Это как с птицей и самолётом? — догадывается Руи. Тенма кивает ему и тянется за сэндвичем, но так и не берёт его в руку. — Ну…       Брови Руи опускаются. Цукаса замечает это краем глаза: смотреть прямо он не решается. Ещё по дороге к дому Камиширо он спрашивал самого себя, зачем, ну зачем ему нужно это знать? А потом вспоминал содержание шестой записки (будь она неладна) и надеялся, что пряди надёжно скрывают его розовеющие уши.       Он пригладил их и сейчас, нарочно зачёсывая пальцами как можно больше волос. А Руи тихонько усмехнулся, откидываясь к стенке шкафа и поднимая голову к потолку. — Не знаю, как я должен ответить на этот вопрос и что ты хочешь услышать… Это немного странный вопрос. Я имею в виду, разве не все волосы более-менее одинаковы? — Кадык Руи слегка дёрнулся. Цукаса заставил себя отвести взгляд. — Но если смотреть субъективно, то твои волосы напоминают мне… солнце? Или персики, которые растут за границей. Знаешь, такие сладкие и сами тоже похожие на солнце. Вот, как-то так.       Руи выдохнул, опуская голову, и Цукаса узнал этот вздох: он сам в последнее время часто отпускал так свои переживания. Но разве Руи было о чём переживать?       Цукасе — было. Стоило Руи сказать последнее слово, он словно сдулся — как вчера, только на этот раз парадоксальное чувство наполненности осталось вместе с ним. Его руки ослабели, как и ноги, но эта слабость была обволакивающе-приятной, как воздушная пена для ванны. Правда, вместе с этим Цукаса испытал сильнейшее желание закрыть чем-нибудь своё лицо. Ничего подходящего, кроме сэндвича и кипы бумаг, рядом не было, а посягать ни на то, ни на другое Тенма не собирался. — Вот ты… блин… — смущённо пробормотал Цукаса, вертя головой из стороны в сторону. — Ты сам спросил, — добродушно хмыкнул Руи, тщетно пытавшийся слиться со шкафом. — Я сказал, что думал. — Ухх… Но… — Цукаса запнулся и всё-таки схватил со стола и сэндвич, и подставку с кофе. Находиться на одном и том же месте он уже не мог: пол обжигал его, будто он босиком стоял на раскалённом асфальте. Проскользнув мимо Руи, он плюхнулся на ковролин прямо перед диваном и облокотился на него. — Л-Ладно, хорошо! Спасибо, Руи…       Камиширо одарил его одним из тех взглядов, что выражали его высшее удовлетворение проделанной работой. И остался стоять у шкафа.       Они дышали не до конца проснувшейся стеснительной тишиной ещё около минуты, пока Цукаса не поднял на Руи вопросительный взгляд и не похлопал по месту рядом с собой. — Что же ты стоишь, как чужой какой-то? — с лёгкой укоризной в голосе спросил он. — Неужели не сядешь? У меня разговор-то не очень лёгкий, честно говоря, не хотелось бы тебя лишний раз перегружать… — Не перегрузишь, — пообещал Руи, всё-таки отрываясь от стенки и усаживаясь рядом с Цукасой. Подставку со стаканчиками они отодвинули вперёд. — Значит, что-то всё-таки случилось? — осторожно поинтересовался он, поднимая колени к груди и приобнимая их одной рукой.       Цукаса откинул голову назад, упираясь затылком в мягкое сиденье.       Что-то случилось? Да, определённо. И долго думать не нужно было, чтобы сказать, что это куда серьёзнее, чем то, что происходило до этого. Большой проект анонимного воздыхателя включил в себя Саки, Эму, Нене и самого Руи. Нити его планов накидывали всё новые и новые петли на окружение Цукасы и него самого, и чем больше Тенма дёргался, тем больше путался в сети, как неловкий шмель в плотной паутине. Но Цукаса отличался от этого шмеля тем, что у него была свобода выбора.       Не меняя положения, он повернул голову к Руи, неспешно поглаживая его взглядом. — Ты ведь ещё в самом начале говорил, что знаешь, кто отправляет мне эти записки, помнишь? — начал он негромко. — Потому что он передал записку и тебе, чтобы ты отдал её мне. И вроде ты говорил ещё что-то про то, что в его глазах ты не увидел ничего, что оттолкнуло бы тебя, или что-то вроде этого. Помнишь, да?       Камиширо издал тихое мычание, не сводя глаз с Цукасы. Расценив его как согласие, тот на миг задумался, опустив взгляд, а затем снова метнул его в Руи. — Тогда скажи мне, какого ты мнения об этом человеке? — Руки Цукасы потяжелели, и он поторопился сцепить пальцы, чтобы они вдруг не задрожали. — Кто он такой? Если не хочешь раскрывать личность, то… Я его наверняка знаю тоже — скажи, как я к нему отношусь? Мне правда очень важно это знать, Руи.       Закончив говорить, Цукаса почувствовал, как напряглись стенки его горла. Такое случалось с ним впервые — даже во время пения его артикуляционный аппарат не уставал настолько, чтобы он мог ощущать его напряжение. «Да чёрт с ним! — вдруг воскликнула одна из его мыслей. — Сдался тебе этот отправитель! Тебя ведь он ничуть не интересует! Перестань путать себя и других!»       А Руи вздрогнул и с трудом оторвал от блондина глаза. — М-м… Хочешь знать о нём побольше? Не знаю, могу ли я… — Руи, я очень тебя прошу. Как друг, — через силу выдавливает Цукаса, и горло предаёт его окончательно, позволяя ему только шептать. — Пожалуйста.       Руи какое-то время смотрит в одну точку в районе стеллажа с дисками. Усмешка смягчает его лицо, но тонкие морщинки, возникшие под его глазами, Цукасе не нравятся. Совсем. — Это немного сложно, — наконец говорит Камиширо, склоняя голову к коленям. — Не думай, что от меня ты получишь всю картину. Ведь твоё восприятие важнее, а я не знаю точно, как ты относишься к этому человеку… Но могу сказать, что ты считаешь его своим другом. Ну и… Да, во-первых, это парень. — Руи поворачивает голову к Цукасе, но тот смотрит на него без удивления в глазах. — Во-вторых… Во-вторых, он… немного странный. Ладно, я не считаю его странным, — тут же поправляется он, — но некоторые, думаю, да. — Это Мизуки? — бросает Цукаса.       Руи издаёт более свободный, но всё ещё сжатый смешок. — Не-ет, — мотает он головой. — Нет, это не Мизуки. Вернее, я не буду отвечать на такие вопросы! Мы не в викторину играем, Цукаса-кун. — А ты серьёзно настроен. — А как же… Я же пообещал не выдавать. — Голос Руи становится твёрже. — Ты ведь тоже сдерживаешь свои обещания.       Цукаса не может сдержать ухмылки и выпрямляется, отзеркаливая позу Камиширо. — Знаешь, Руи, а ведь ты неправ, — улыбается он, глядя в пол. — Одно своё обещание я всё-таки не сдержал. Правда, я дал его самому себе… Но ведь это тоже считается.       Руи смотрит на него странно. И улыбается в ответ. — И всё-таки… Пока этот человек не решит показаться, я буду молчать. Прости, Цукаса-кун. Это обещание я нарушить не могу. — Даже ради его блага?       Руи проглатывает начало фразы и замолкает. Цукаса вздыхает и тянется за кофе. К этому моменту он должен был немного остыть: достаточно с него было ожогов за последние дни. — Понимаешь, Руи… Всё куда сложнее, чем тебе кажется. — Тенма собирается с силами, чтобы сделать глоток, но останавливает стаканчик у самых губ. — Я тебе не говорил об этом, поэтому ты… не мог знать. Но…       Камиширо внимательно следит за тем, как Цукаса нервно отпивает кофе и удерживает стакан у лица. Его собственный напиток пока стоит нетронутым — как и сэндвич, который переехал с полки, но ещё не развернулся. Шуршание расстреляло бы и без того шаткую атмосферу, которую только тронь — и она развалится. Цукаса знал, что и Руи это чувствовал, поэтому медлил, пытаясь мысленно унять дрожь в пальцах. Горячие стенки стакана помогали ему согреться. — В общем… — растягивает Цукаса, ощущая, как в его груди снова назревает буря, а что-то, похожее на слёзы, но абсолютно сухое, подступает к глазам. — Я понимаю, что у того, кто пишет мне эти записки, есть чувства ко мне, но… Он не знает. Я… У меня есть человек, к которому я тоже. Испытываю. Чувства.       Ещё секунда — и стаканчик треснул бы от напряжения в пальцах парня, но только чудо сохраняет его в целости. Кое-как завершив предложение, Цукаса прикладывается к отверстию, чтобы хлебнуть спасительного горячего напитка — но забывает остановить вдох и заходится резким кашлем. Стенки его несчастного горла сокращаются в ужасе, пока парень, отставив стакан куда-то в сторону, пытается вдохнуть вновь — и сильная чужая ладонь принимается постукивать Цукасу по лопаткам. Несколько мгновений — столько нужно, чтобы пережить короткое удушье, но Цукаса ещё несколько раз тихо кашляет, уткнувшись лбом в твёрдое плечо напротив, и не убирает рук с чужой кофты. Его перенапряжение дало о себе знать. — Всё хорошо? — обеспокоенно шепчет Руи, оставляя ладони спине Тенмы. — Прошло? — У-Угу… — давится тот, вжимаясь в его плечо. — Прости. Я не рассчитал. — Ничего. Главное, что всё в порядке.       Цукаса тяжело выдыхает и, разжав пальцы, обвивает руками спину Руи, притягивая его к себе. Глаз он уже не открывает: ему это не нужно. Главное, что сердце не торопится бить тревогу. После кофе и недопризнания оно и так сбито с толку. Как и сам Цукаса. — Значит… — Голос Руи тускнеет. Или он таким кажется из-за того, что звучит позади? — Значит, ты переживаешь, что чувства этого человека невзаимны? — Да, — тихо отвечает Цукаса, мягко жмурясь, когда чужие руки приобнимают его в ответ. — Поэтому я подумал… что было бы неплохо сказать ему об этом, чтобы он не мучился в ожидании. Он ведь… так старается. Так старается, что сегодня ночью даже влез ко мне на балкон, чтобы оставить записку, представляешь? — Тенма усмехается, но чувствует, как твердеют мускулы под его руками. — Правда, это пугает немного. Я бы не хотел, чтобы за мной следил кто-то неизвестный. Вот если бы я знал, кто это, было бы легче… Но я не успел рассмотреть его фигуру. Да и темно было…       Хватит. Этот короткий, почти не уловимый сигнал стрелой проносится в сознании Цукасы — и он неохотно отстраняется от тёплого, твёрдого, но всё-таки удобного для объятий Руи, невольно морщась, когда чужие руки медленно сползают с его нагретой спины. Почему он вообще поймал эту мысль? Ведь ему было так комфортно. Может, потому что Руи…       Руи задумчиво глядел в никуда. На этот раз не существовало никакой воображаемой точки: изобретатель будто бы сам стал изобретением и вошёл в спящий режим. Цукаса на всякий случай коснулся его плеча — и глаза Камиширо ожили, словно он только что вышел из транса. Волнение предштормовым морем поднялось в грудной клетке Тенмы. — Ты в порядке? — опустив брови, спросил он. — Я точно не гружу тебя? Это, наверное, не самая лучшая тема, ха-ха… Да и ты не так давно проснулся. Может… — Ситуация и правда не из лёгких… — проговорил Руи, опять опуская глаза. — Я думаю… Мне просто нужно чуть больше времени. — Да ты и… не обязан, Руи, ну же! — Цукаса старается улыбнуться, но и свет звёзд не всегда может пробиться сквозь плотные облака. Зато Цукаса может провести ладонью по руке Камиширо и сомкнуть пальцы на его запястье. — Я благодарен тебе уже за то, что ты слушаешь меня… Не думаю, что с кем-то ещё я могу поговорить так же, как с тобой. Саки… Она слишком романтичная для этого. Эму и Нене я не рассматриваю, они не поймут… Ну, только если Тойя… — Вздох. — Ну, это всё равно не то. — Почему?       Цукаса непонимающим взглядом смотрит на Руи и натыкается на такой же недоумённый взгляд. Только отчего-то более уставший. Тенме хочется подняться и уложить Руи обратно в кровать. — Потому что ты — Руи Камиширо, — с проклюнувшейся среди туч улыбкой говорит Цукаса. — Человек, вместе с которым я хочу дарить улыбки людям… Ну, и тебе тоже. Вообще-то. — Цукаса-кун, это никак не связано, — потеплевшим голосом возражает Руи. — Связано! Только я не могу объяснить, как.       Цукаса собирает всю свою волю в кулак и поднимает руку, чтобы потрепать Руи по волосам. Немного жёсткие, они всё ещё податливые — и парень тормошит их с усилием, но всё же ласково, хоть и нещадно портя чёлку. — Просто поверь мне, — вполголоса говорит он. — Хорошо?       Руи кивает, и Цукаса не без удивления замечает, что на его щеках вновь появился бледный румянец. И что его собственное сердце, оказывается, вовсе не собирается отплясывать чечётку под рёбрами. Что оно спокойно и… умиротворено? Цукаса смягчает губы в кроткой улыбке и заинтересованным взглядом провожает руку Камиширо, приглаживающую беспорядок на голове.       «На самом деле мне было приятно представлять, что эти записки на самом деле писал ты», — чуть не выдаёт он, но успевает сомкнуть губы до того, как его связки произведут первый звук. Не сейчас. Об этом он скажет Руи когда-нибудь потом. Когда сделает ещё несколько шагов вперёд и в фразе «У меня есть чувства к одному человеку» этот человек получит конкретное имя. — Хочешь, покажу, что мне пришло за эти три дня? — предлагает Цукаса, оборачиваясь и запихивая руку в карман брюк. — Ты ведь не читал… Да, можно, — отвечает он, встретившись с неуверенным взглядом Камиширо. — Тебе можно всё, ха-ха. Вот, смотри.       Верхняя записка как раз оказывается шестой, и Цукаса, протягивая её Руи, тихо вздыхает. — На самом деле мне больше понравилось то, что ты сказал, — признаётся он. — И не потому, что Солнце — это звезда, а персики… Ладно, с персиками всё чисто. — Цукаса посмеивается, опустив глаза в текст. — Но мне нравится думать, что я у тебя ассоциируюсь с чем-то тёплым. Знаешь… И самому как-то тепло становится. Так что…       «Жаль, что эти записки пишешь не ты. Я бы почитал, что ты обо мне думаешь. Руи».       Цукаса солнечно щурится, когда Руи бежит глазами по небольшому тексту, и подсаживается ближе, чтобы взглянуть на записку ещё раз. 6 рыжеватая прядь твоих волос всегда забавно торчит над ухом с правой стороны но — не вздумай заправлять её это то что заставляет меня улыбаться. взгляни в зеркало — улыбнись сам ты — моя улыбка       Цукасе хочется заправить прядь назло адресанту: менее солнцем для Руи он от этого не станет. Но в глубине души ему жаль этого человека, собирающего письма из фрагментов собственных чувств. Жаль его усилий, жаль его времени, жаль его сердца, ведь сходить с намеченного пути Цукаса не собирается. Он не хочет быть бессердечным, жестоким, не хочет разбивать ничьи сердца — его собственное от мысли об этом тревожно сжимается. Но иногда у него не остаётся выбора.       «Сохранишь моё сердце, если я тебе его протяну? — мысленно спрашивает он у притихшего Руи, чьи плечи только что поднялись и опустились в беззвучном вздохе. — Боже, как слащаво звучит… Неужели нет других слов для выражения этого? У-у…»       «Скажи. Скажи прямо сейчас, — требует другая его мысль. — Хватит тянуть, ты ведь уже всё решил для себя! Ты только что сказал ему, что у тебя есть чувства, но не уточнил, к кому… Так сделай же это! Ради чего ты прожил всю эту неделю?» — Красиво написано. — Руи поднимает голову и едва не сталкивается с Цукасой лбами. Тот моментально отъезжает в сторону с извиняющейся улыбкой на лице. — Я бы не смог так же выразить свои мысли. — Тебе и не нужно, — выдаёт Тенма, сверля его взглядом. — Я могу понять тебя и без всяких витиеватостей. Да, текст красивый… Но мне кажется, что чувства, которые ты вкладываешь, куда важнее формы, которую эти чувства принимают. Тем более… — Он чувствует, как его голос становится нежнее против его воли. — Можно ведь и просто улыбнуться, м?       И Цукаса улыбается. И тянет ладони к лицу Руи, чтобы большими пальцами задеть уголки его губ и осторожно потянуть их вверх. Мягкая кожа поддаётся его прикосновениям, теплея под подушечками пальцев, от чего веки Тенмы приопускаются сами собой в ласковом прищуре. Искрящееся тепло наполняет всё его тело, когда Руи распахивает глаза — жёлтые-жёлтые, не похожие цветом ни на солнце, ни на подсолнух, ни на ласковый песочек на пляже… С мелким изумрудным пятнышком в верхнем углу справа — будто бы и правда блестящим. А если это пятнышко — изумруд, тогда радужка — плавленое золото, но не раскалённое, а нежное, как волны, нагретые июльским солнцем, движению которым ты готов отдаться полностью: с кончиков пальцев до самой макушки…       Цукаса приходит в себя только тогда, когда чувствует странную мягкость на своих губах — и секундой позднее его с невероятной силой отшвыривает в сторону. Руи ошарашенным взглядом смотрит на него и медленно подносит пальцы к губам, словно он попал под фильтр замедленного действия. Тенма леденеет изнутри и чувствует, как фантомный слой кожи сползает с него. — П-рости, — с трудом шевеля языком, выговаривает он, отползая назад. — Прости. Я случайно. — Цукаса-кун…       Однако Цукаса не слышит этого. — Я-наверное-пойду, — лопочет он, оглушённый, кое-как поднимаясь на ноги, сами собой несущие его к двери. — Прости, Руи. — Цукаса!..       Но Цукаса уже вылетает за пределы комнаты Руи и прижимается спиной к двери, тающим кубиком льда сползая по ней на землю. Его сердце явно пытается повторить ритм «The end of Hatsune Miku» усилиями одних только сокращений — и у него, похоже, неплохо это получается. Но ужас накрывает Тенму с головой. Тёплые волны, о которых он мечтал только что, оказались предвестниками цунами и, утащив его за собой в море, беспощадно вышвырнули его на побережье.       Что он, чёрт возьми, только что сделал? Он ведь даже ничего не почувствовал сначала. И, самое главное, не собирался! В его голове ни единой мысли не было о том, чтобы… поцеловать Руи! — ведь он даже признаться ему толком не смог…       Цукаса вцепляется в собственные волосы и чуть ли не воет от внутреннего холода, граничащего с жаром.       Сломанные часы внутри него хаотично отбивают секунды.       И что теперь? Что дальше?       Тенма сжимает пряди пальцами и прислушивается к тишине за дверью.       Что теперь Руи подумает о нём?       Безумие.       И сбивчивый танец сердца под рёбрами.       «Нужно объясниться», — решает Цукаса. Поднимается на шатающие ноги. Но они и в этот раз решают унести его подальше от этого места, подхватывая его и выкидывая на тротуар. Парень тормозит у самой дороги, дёргается в сторону гаража — но невидимый призрак словно тащит его за собой. Цукаса тужится, не может повернуться к дому Руи спиной — однако рвано удаляется от него, стискивая зубы и сжимая пальцы.       Он… только что хотел поцеловать Руи.       Нет. Нет-нет. Нет. Он не может уйти. Ему нельзя уходить. Дорожный знак, запрещающий проезд по этой стороне улицы, красным сигналом бьёт Цукасу по глазам и едва ли не кричит на него. И Цукаса, поднимая на него взгляд, поджимает губы, чувствуя, как напрягается внутри него острая пружина. Нет. Он ведь подошёл так близко, обжёгся и… неужели отступит? — Нет, так нельзя! — сквозь зубы цедит Тенма, упираясь ногами в асфальт и с силой, сопротивляясь давящей на него сзади стене, разворачивается в противоположную сторону. Мысли толкают его назад, влево, вправо — и Цукаса отскакивает от дома Руи, подняв плечи. Тело забрасывает его в какой-то квартал неподалёку и прижимает к стене, поднимая к его лицу трясущиеся ладони. И Тенма послушно дышит в них, стараясь согреться и согнать волнение. Но как ему, чёрт возьми, не волноваться? Пути назад для него уже нет.       Он… хотел поцеловать Руи.       С очередным выдохом пальцы Цукасы всё-таки возвращают себе способность двигаться, и парень лезет в карман брюк за телефоном, разблокировать который у него всё равно получается только со второй попытки: сенсор не желает воспринимать его указательный палец. Надо что-то сделать. Он должен что-то сделать. Но пальцы Цукасы раз за разом стирают необходимые ему слова и цифры, заставляя его проклинать себя и свою нерешительность. — Да чтоб тебя… — тихо ругается он, прикрывая глаза. — Соберись. Давай. Ты уже достиг точки невозврата. Или ты думаешь сдаться? М? Ух-х… — Цукаса выпускает из лёгких лишний воздух и вновь пялится в потухший экран телефона. — Никаких поражений в мою смену. Слышишь? Никаких.       «Ты же… хотел поцеловать Руи. Вот и разбирайся теперь с этим».       Цукаса делает несколько успокаивающих выдохов, прежде чем вновь разблокировать телефон холодными руками.       Tsukastar: Руи…       Сообщение с тихим щелчком вылетает из-под пальцев Тенмы и оставляет его наедине с самим собой и лихорадочным копошением в голове. Но подобрать одну мысль из ряда сотен он не успевает. Потому что звук оповещения распугивает их, как маленьких воробьёв.       Вот и всё.