У меня проблемы с пунктуацией

      Ночь стёрла из памяти Цукасы неуютные воспоминания, и наутро он проснулся со свежей улыбкой отдохнувшего человека. Одеяло было рывком отброшено в сторону, как и остатки густого смутного сна: яркая будущая звезда готовилась вступить во второй день после выступления, быстро-быстро прожить его и ворваться в завтра — на Сцену Чудес, где соберутся все члены труппы…       Из раза в раз Цукаса забывал, как сильно он скучает по их совместным посиделкам и обсуждениям.       Хотя по одному скучать ему не приходилось никогда.       Приятная нега сна заглушила беспокойство Цукасы — но когда Саки с лукавым прищуром протянула ему бенто, он заранее убедился в отсутствии инородных загадочных бонусов внутри и только потом убрал коробку в сумку. «На этом всё закончится», — твёрдо решил он, крепко сжимая ремень, перекинутый через плечо.       Саки была той, кто не был так уверен в этом. Но её заинтригованный взгляд, направленный в противоположную сторону тому направлению, в котором ушёл Цукаса, остался никем не замеченным. А девушке и не нужно было, чтобы её заметили.       Да, Цукаса твёрдо решил, что на этом всё закончится, но отчего-то ему казалось, что в школьном коридоре все на него смотрят. Однако в этом не было ничего необычного: они с Руи давненько прослыли чудиками и привлекали внимание всех, кому не лень посплетничать. Особенно насчёт Руи. В этом плане Цукаса ощущал какую-то странную зависть: Камиширо обладал некой особенной притягательностью, свойственной только ему одному. Он одновременно и привлекал, и отталкивал людей, и Тенма готов был поклясться, что на него тайно запала и страдает добрая часть старшеклассниц. И здесь включался жёлтый сигнал для Цукасы. Не то чтобы ему хотелось, чтобы он производил такое же волнующее впечатление. Он и сам, пожалуй, не знал, чего хотел, и называл это завистью — лёгкой и покалывающей. Но не был уверен в том, что ворочание в груди, когда в стороне слышно произнесённое восхищённым шёпотом имя Руи, объясняется именно так.       Но куда проще ведь назвать это завистью и перестать думать об этом?       Так вот же твоё признание — в той старательно выведенной записке без знаков препинания, если не считать двух точек в конце. Ведь Руи смог разглядеть в ней восхищение, которого ты бы желал, если бы это была зависть. Что же тебя не устраивает, мистер будущая звезда?       Цукаса не мог ответить и на этот вопрос. Вернее, мог. Но отказывался это делать. Он же пообещал — себе, конечно, без свидетелей, но разве обещание становится от этого слабее?       Прошло занятие, второе, скорым поездом синкансэн пролетел обеденный перерыв. Никаких признаков чужого вмешательства не было: Тенма тщательно проверил свою сумку, пенал, внутреннюю полку парты и даже заглянул в шкафчик для спортивной одежды — ничего. Вторник оказался самым обыкновенным и заурядным вторником, похожим на все предыдущие, если не считать маленького инцидента на крыше. Впрочем, Руи сам нарвался на подставу, выпросив у Цукасы газировку и любезно получив на просьбу газированный томатный сок. Его страдальческое сморщенное лицо было достойно новой фотографии в галерее Саки — подобно тем, что она делает вместе со своими подругами во время прогулок.       Цукаса не фотографировал — но эта картина надолго отпечаталась в его памяти… и, пожалуй, где-то на рёбрах, набитое иглой, как тату. И щекотно, и больно.       Общение с Руи похоже на апельсин. Так подумал Цукаса, вгрызаясь в сочные рыжие дольки на перемене перед последним уроком. С одной стороны, оно может быть кислым, жечь язык и губы так, что без глотка прохладной воды не обойтись. Оно может нежданно брызнуть в глаз — но вызвать скорее негодующий смешок, чем настоящее раздражение. А может неожиданно оказаться сладким-сладким, и все косточки, которые ты ожидал увидеть под толстой кожурой, станут всего лишь выдумкой. И ещё… выбирать апельсины — то ещё мастерство, которым Цукаса не обладал. Но, кажется, на этот раз ему повезло.       Цукаса выкидывает корки в урну и аккуратно оттирает сок с губ, прежде чем начать готовиться к следующему занятию. Его настроение решительно ползёт вверх. С этим он ничего не может поделать.       А Руи после последнего звонка спускается в холл сосредоточенный, но, как только Цукаса машет ему рукой, улыбается ему в ответ и спешит навстречу, поправляя спавшие чуть ниже локтя рукава.       Они никогда не провожали друг друга до дома и жили в противоположных сторонах, но по какой-то причине всегда шли вместе, следуя друг за другом в случайном направлении. — Итак, — подвёл итог Цукаса, запихивая руки в карманы брюк, — сегодня ничего необычного! — Прямо-таки ничего, — съехидничал Руи, ухмыляясь про себя, — то есть, я сегодня впервые узнаю, что у нас продают газированный томатный сок, а для тебя это — «ничего необычного»? — Ну, да! — хохотнул Тенма, не без удовольствия растягивая губы в победной улыбке. — Каждый день такие вижу в магазинчике напротив нашего дома. Рад, что ты оценил! — Газированный. Томатный. Сок. Цукаса-кун, ты такой садист.       В глазах Руи стоит обида — притворная, Цукаса знает, а потому негромко (как он думает) смеётся и где-то там, внутри, отмахивается от жужжащей, как муха, теплоты. Не видит, как взгляд напротив моментально меняется, потому что оглядывается по сторонам: время переходить дорогу. — На самом деле, Цукаса-кун… У меня есть кое-что для тебя.       Цукаса распахивает глаза и на всякий случай отпрыгивает в сторону, как только они ступают на тротуар. — Кое-что? — переспрашивает он, вытягивая руку перед собой. — Так-так, что на этот раз? Неделю назад ты выстрелил в меня из самодельного пистолета, и если бы ты не улыбался своей по-злодейски очаровывающей улыбкой, то я не стал бы дожидаться, пока из дула вылетит серпантин! Не удивлюсь, если сейчас ты хочешь отомстить мне за томатный сок! — Ху-ху, ты помнишь? — На губах Камиширо расцветает лукавая улыбочка. Впрочем, она тут же прячется в опустившихся уголках. — Но нет, это не имеет отношения ни к чему такому… Не знаю, к счастью или к сожалению. — Не знаешь? — Это что-то новенькое. — А что это? — Свернём в парк?       Руи кивает в сторону широкой аллеи, засаженной алыми клёнами, и Цукаса невольно замечает, что она им совсем не по пути… Но есть ли у них намеченный маршрут как таковой? Поэтому Тенма угукает без задней мысли и пружинистым шагом идёт след в след за Руи, который, кажется, торопится. Или нервничает — одно из двух. Цукаса не видит повода ни для одного, ни для другого.       Камиширо принимается рыться в своей сумке ещё до того, как опускается на скамейку с красивой металлической чёрной спинкой. Цукаса еле сдерживает переливающееся через край любопытство, чтобы не сунуть в неё нос.       Фигурные резкие тени от кленовых листьев воодушевлённо пляшут на сером свитере, запрыгивая на бледную шею и скатываясь с рукавов к запястьям.       Цукаса хочет отвести взгляд. Но Руи находит то, что искал, и демонстрирует блондину новый листок, раза в два больше предыдущего. Тенма чувствует, как его сердце летит в пропасть, и не знает, что и думать. — М-м… можно сказать, что мне поручили передать это тебе, — ровно проговаривает Руи, и его пальцы разжимаются, когда Цукаса несмело забирает у него бумажку. — Больше я ничего не могу добавить. — Я-асно… — тянет Цукаса — и также тянет с разворачиванием записки. Чёрные чернила просвечивают сквозь не слишком плотную бумагу, и он отчётливо видит, что текста в ней и впрямь куда больше, чем в прошлой. — И кто это был, тоже не скажешь?       Руи качает головой. «И ты туда же… — вздыхает Тенма, всё не решаясь взглянуть на лист. — Сначала Саки… Теперь записку передают через тебя. Похоже, этот кто-то хорошо знает моих знакомых… Не очень-то мне это нравится». — Точно? — на всякий случай переспрашивает он, поднимая серьёзный, даже строгий взгляд на Руи. — Почему? Если бы ты сказал мне, я бы и не переживал больше… А так это немного… напрягает, что ли?       Он видит, как Камиширо на долю секунды поджимает губы, и чувствует лёгкое раздражение. Или волнение? Или нервозность? Или всё сразу? — Я не читал, — признаётся Руи, — но мне кажется, что это становится похожим на своего рода квест. Как будто кто-то хочет шаг за шагом привести тебя к чему-то. Это как постановка, представление. — Он неловко улыбается, но пожимает плечами. — Мне кажется, я увидел это в глазах того, кто просил меня передать тебе это. В них не было ничего странного… Так что я верю в то, что этот человек преследует только добрую цель. Поэтому не хочу выдавать его. — Представление, говоришь… — Цукаса всё-таки хмурит тонкие светлые брови, но чешет затылок. — Что-то вроде шоу для одного меня? Но, блин, Руи, как бы сказать… — Его щёки розовеют, и Тенма надеется, что в тени деревьев этого не видно. — Ай, ладно. Раз ты так видишь…       Вздох Цукасы не такой глубокий, каким он хотел его сделать, и всё же его пальцы деревенеют, пока он разгибает лист бумаги, готовясь к очередной лавине безграмотности и замешательства. 2 птица или самолёт с чем ты себя ассоциируешь что тебе больше по душе я знаю что ты стремишься к небу но как высоко ты хочешь летать ответь на этот вопрос сам себе прежде чем начнёшь читать дальше.       Цукаса напрягает плечи и останавливается. После последнего предложения идёт широкий разрыв, и текст продолжается уже в нижней половине записки, но почерк всё тот же, наклонный, скруглённый, правильный. «…Это выглядит более адекватно, — признаёт он, но сердце его всё равно гулко ёкает в груди, болезненно сжимаясь. — И всё-таки…»       Птица или самолёт? Какой дурацкий вопрос. — М… Руи, — осторожно зовёт он, и Камиширо почему-то вздрагивает, — как ты думаешь, я птица или самолёт? Тут написано.       Руи удивлённо вскидывает брови. — Птица или самолёт? — Цукаса склоняет голову в знак согласия, и Руи откидывается на холодную спинку скамейки. Его пальцы лежат на сумке, и Тенма невзначай замечает, что они крепко держатся за кожаный ремешок. — Это с какой стороны посмотреть. А ты сам как думаешь? — Ну… Я не знаю, — честно ответил Цукаса, — никогда не думал об этом. Да ещё и формулировка такая необычная. Самолёт, наверное? Такой… блестящий и белый, уносящий людей высоко в небо. Разрезающий облака крыльями! Тут же должен быть какой-то подтекст, да? Как высоко ты хочешь летать? — Парень громко хмыкает, и скованность, взявшая его за плечи, отступает. — Конечно же, так высоко, насколько это возможно! Я ведь будущая звезда, в конце концов! Поэтому точно самолёт.       Тенма распрямляется и смотрит на Руи с сияющей улыбкой — а ремень его сумки освобождается от цепкой хватки. — А ещё самолёт обязательно оставляет за собой след. — Цукаса поднимает голову к кускам серо-голубого неба, виднеющимся через красные лапы клёнов. — И я тоже хочу оставить свой след. Поставить столько шоу, чтобы как можно больше людей сохранили их в своих сердцах хотя бы ненадолго. Так что… ответ очевиден, хах! Я однозначно самолёт. Да, Руи?       Цукаса опускает блестящие янтарём глаза на друга, и теперь его сердце трепещет не от тревоги. Безусловно, он гордится собой! Неужели у этих записок действительно такое предназначение? Добрая цель, да?       А Руи почему-то отводит взгляд и тянется ладонью к лицу, трёт щёку — может быть, капля упала с листа? — Ху-ху… Как всегда глубоко, Цукаса-кун, — тихо смеётся он, но головы не поворачивает. — Я теперь и правда думаю, что ты самолёт. — А что, ты думал иначе? Мне просто интересно! — Ну… Я подумал, что ты птица. — Руи смотрит прямо перед собой и немного выше, как будто разглядывает оттенки красного на кленовых листьях. — Наверное, я не могу объяснить это так же чётко, как и ты. Просто иногда я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты вот-вот расправишь крылья и полетишь.       Цукаса проглатывает воздух и инстинктивно начинает рассматривать свои колени. Зуд пробирается под лопатки — как раз туда, где могли бы быть крылья. — Кхм… Может, и так тоже, — бубнит он. — В этом есть смысл… Иногда и я сам себя так чувствую. — Тенма с усердием расправляет складки на бумажке. — А может, я птица-самолёт? Ты бы смог сделать такую штуку, я думаю! Хотя бы модельку. — Смог бы, — с улыбкой откликается Руи. Теперь уже Цукаса не смотрит на него и не видит, что в жёлтых глазах горит тот же блеск, что был у него самого всего минуту назад.       Потому что он продолжает читать то, что старательным почерком написано внизу листа. я думаю что ты — птица ведь птица вольна выбрать любой путь самолёт же всегда находится под контролем может быть птица не может взлететь так высоко как самолёт но она всё же ближе к звёздам как мне кажется ты ведь чувствуешь как раскрывается твоя душа когда ты смотришь на звёзды или ты не смотришь на звёзды давай когда-нибудь посмотрим на звёзды и станем вольными душой вместе. я буду ждать этого.       Цукаса хочет отбросить лист бумаги, будто он сию секунду воспламенился в его руках. Но в то же время хочет и прижать его к себе, будто это пламя не разрушительное, а животворное. Я буду ждать этого — эти слова зажигают и его самого, как хрупкую спичку.       Похоже, Саки была права. — Э-Это ещё… более личное, чем прошлая записка, — запинается Тенма, чувствуя, что его лицо становится похожим на перец чили. И цветом, и жаром. — М-м… М… — Всё хорошо? — обеспокоенно смотрит на него Руи. — Может, я ошибся? Насчёт намерений… — Э… Нет-нет, не думаю! — Цукаса мотает головой. Это помогает ему немного остудиться. — Я и правда чувствую, что в этом нет ничего плохого, я просто… Это смущает. Это…       «Это и правда похоже на любовное письмо, чёрт возьми!»       Но от кого? У кого может возникнуть желание… посмотреть с ним на звёзды? Или это просто метафора? Нет, точно метафора! Из всех его знакомых наблюдать за звёздами любит только Саки, её подруга Хонами…       Стоп… Хонами?       В ушах Цукасы раздаётся тонкий писк. В сочетании с пульсирующими от смущения щеками он почти что сводит его с ума. — Точно не скажешь, кто это был? — вполголоса спрашивает он, упираясь локтями в колени. — Точно-точно? — Ху-ху, честно говоря, мне теперь даже интересно, что могло настолько смутить Цукасу-куна, — посмеивается Руи, приближаясь к блондину и мягко касаясь его лба рукой. — Ты обычно твёрд, как гора Фудзи, я никогда не видел, чтобы ты так краснел… — Р-Руи!       Цукаса расправляет плечи и выпрямляет спину — но чужая рука никуда не исчезает. Проверяет температуру, догадывается он. Но от этого прикосновения его жар разгорается только сильнее. — Да ничего такого, — оправдывается Тенма, отодвигая ладонь Руи. Через силу. Но он же обещал. Или на такие ситуации обещание не распространяется? — Как будто бы тебя не смутили бы слова о том, что с тобой хотят посмотреть на звёзды… и стать свободными душой… вместе. — О-о… — Взгляд Камиширо становится мягче, когда он подсаживается ближе к Цукасе. — Звучит романтично. — Вот именно! Я не был к этому готов! Поэтому и смущаюсь. Это же абсолютно нормально! — Конечно, конечно, — поддерживает его Руи. И вдруг опускает брови — и Цукаса останавливает дыхание, когда чужое лицо начинает приближаться к его собственному.       Отмена. Отмена.       Что-то долбится в грудную клетку, умоляя открыть дверь. — Ты ел апельсин? — внезапно спрашивает Руи, останавливаясь всего в нескольких сантиметрах от покрасневшей щеки.       В голове Цукасы лопается воздушный шарик. — Да? — практически беззвучно выдавливает он. — А я сначала подумал, что это у тебя одеколон такой. — Камиширо улыбается наивной слабой улыбкой и отстраняется, а Цукаса судорожно вспоминает, как должны работать его лёгкие. — Вкусно пахнет.       Вымученная слабость бурным потоком водопада падает с плеч Тенмы. Руи выглядит спокойным, словно тысячу раз в день проделывает этот трюк — и каким же жалким, по цвету сопоставимым с листом, взятым с любого клёна в этом парке, на его фоне кажется Цукаса!       Да уж, остатком трезвого мозга думает он, Руи даже не нужно писать никаких любовных писем. Он сам мог стать любовным письмом, если бы захотел этого. Жестами у него получается выражать чувства не хуже, чем у самых талантливых ловеласов на письме. Но… Но Цукаса пообещал — почему же он начинает сомневаться в обоснованности этого обещания?       А теперь ещё и этот поклонник, не знающий слова «запятая»…       Что, чёрт побери, ему теперь делать? — Что будешь делать? — словно прочитав его мысли, спрашивает Руи, кивая на записку.       Цукаса и сам рад бы знать. — Наверное, ждать следующей, — после короткой паузы вздыхает он. — Что-то подсказывает мне, что это не конец. — Возможно, ты прав… Если моя теория о квесте верна, я хотел бы посмотреть, чем всё закончится, ху-ху. Из этого могло бы получиться неплохое шоу…       «Из моей жизни в принципе получилось бы неплохое шоу», — усмехается Цукаса, надеясь, что эту его мысль Руи не отсканирует своим пронзительным взглядом. Но Руи в шутку подхватывает его под руку, когда он поднимается со скамейки и участливо интересуется, всё ли в порядке. В полном, — так отвечает Цукаса.       Его сердце действительно мало-помалу начинает успокаиваться. — В следующий раз не дождёшься, что я так же покраснею! — грозит Тенма, чувствуя, как жар потихоньку отступает от его лица. — Вот увидишь! — А мне кажется, что это мило, — как ни в чём не бывало парирует Камиширо, подталкивая блондина в плечо. — Нечасто такое увидишь, знаешь!       Цукаса не находит такого же остроумного ответа и пыхтит — но облегчённо и не без улыбки.       Где-то глубоко внутри себя он чувствует приближение развилки. С одной стороны — две записки не самого обычного характера и тот, кто за ними стоит. С другой — ещё более необычный Руи… и его обещание, висящее на паутинке. Но всё это так далеко, а завтрашняя встреча с Эму и Нене так близко! Цукаса тактично задёргивает шторы миража и поворачивается лицом к реальной жизни.       И всё-таки он уловил до необъяснимого знакомые нотки в манере изложения мыслей анонимного адресанта. По крайней мере, ему так показалось.       Вот только какие и где…       Выбора у Цукасы было немного. Оставалось только ждать следующего дня.

***

      Он стоял на балкончике, облокотившись на перила, и смотрел на небо. Морозящий кожу слабый ветер забрался в рукава его ночной рубашки и мирно дремал в своём новом пристанище. Ни облачка — покосившийся огрызок луны казался голым среди сплошной мглы, но Цукаса смотрел не на него. Его глаза были прикованы к тускнеющим точкам, разбрызганным по небу.       ты ведь чувствуешь как раскрывается твоя душа когда ты смотришь на звёзды       Цукаса выпустил из лёгких потеплевший воздух и прикрыл глаза. Каково это — чувствовать, как раскрывается твоя душа? Что это за ощущения? На что это похоже? Испытывал ли он нечто подобное раньше, чтобы сравнить и распознать, что это именно оно?       Он перебирает пальцами по перилам и вдруг вспоминает Торпе. — Звёзды… прекрасны? — повторяет он шёпотом. — Может быть, я чувствую это совсем по-другому, но…       Ночь прохладная — но Цукаса прислушивается к себе и нащупывает мягкое тепло в грудной клетке. Это ли душа? Или это что-то другое? Всегда ли этот тёплый свернувшийся комочек чувств был с ним, или он ощутил его только сейчас, только сегодня, когда его взяли за руку и сказали то, о чём он никогда раньше не задумывался? Образно, конечно, всего лишь через записку… Но теперь воспоминания о пьесе окутали его, и Тенма вздохнул вновь, только уже со сладостной ностальгией.       В эту минуту пол как будто бы ушёл из-под его ног. Нечто воздушное подхватило его под руки и словно понесло ввысь, в небо, к луне и звёздам, в иссиня-чёрный мрак ночи, и оставило парить над землёй. Размытые, смазанные сцены, звуки фортепиано и приглушённые голоса из прошлого кадр за кадром сменялись перед его закрытыми глазами, пока он улыбался и вдыхал пропахший замёрзшей травой и серостью города воздух… — …я от всего сердца рад, что теперь ты на шаг ближе к своей мечте, Цукаса-кун.       Ступни Цукасы пробивает лёгкой приятной щекоткой, а по предплечьям уже бежит колючий морозец, и только это вынуждает парня раскрыть глаза и вздохнуть полной грудью. Звёзды, эти крохотные мерцающие крапинки, смотрят на него в ответ и… ему кажется, или они и вправду стали немного ярче?       Он отпускает перила, но вот странно — его руки как будто зависают в воздухе на несколько секунд, постепенно лишаясь остатков невесомости. Цукаса смотрит на них без удивления. Словно так и должно быть.       Кажется… он нашёл это чувство.       Но кто всё-таки хочет его с ним разделить…