Ненавижу

— Диана, пойдём! Мы начинаем. Хозяин будет недоволен, если кто-то опоздает. Я вздыхаю, глядя на своё отражение в зеркале. Красивое лицо, почти кукольное. Я знала, что мне повезло: такую хозяин не вышвырнет, не станет бить, по крайней мере, по лицу — не рискнёт. Всё же, мы приносили ему деньги. Уродливых среди нас никогда не было. Во внешности — наша сила, но и наш недостаток: никто не хотел видеть за красотой душу. Мы — куклы, игрушки, украшения. — Да, — встаю и иду за девушкой на выход. Агнес была обладательницей тёмно-рыжих волос и серых глаз, а её платье переливалось всеми оттенками голубого и синего; оно напоминало мне море — место, где я не была, но хотела бы. Хоть раз. Я не спрашивала, кем была Агнес до того, как появилась тут. И меня не спрашивали, чему я была рада. Не хотелось говорить об этом. Выходя из шатра, я заметила своего работодателя, стоящего неподалёку, чтобы следить за тем, как мы выступим. Он переговаривался с кем-то. Я перевела взгляд на девочек, таких же несчастных, как я сама, потерявших своё счастье. Думаю, все мы происходили из бедных семей, иначе бы не стояли сейчас здесь, практически выставляя своё тело напоказ. Зарабатывая танцами, песнями, развлекая людей. Мужчины масляными взглядами скользили по нашим фигурам, наверняка представляя себе, что скрыто под тканью платья и всеми этими звенящими побрякушками. Каждый раз было противно, мерзко, отвратительно. Но выбора нет, приходится терпеть. Однако, были и те, что переходили в публичные дома — якобы там платят больше. Хорошо, что человек, обеспечивающий нам еду и кров, не давал мужикам воспользоваться нами. Я не хотела уходить: пусть противно, но всё же лучше, чем быть подстилкой. Тем более, еда и крыша над головой есть, деньги и так платят. А танцевать — не проблема для меня. Вот только пою не очень хорошо. Работодатель, конечно, злился поначалу, но потом успокоился: дескать, главное, чтобы двигаться хорошо умела. А я могла: раньше зарабатывала на жизнь тоже танцами, только в одиночку. Тогда-то он меня и увидел. Предложил работать на него, взамен обеспечив нормальной жизнью, и я согласилась — не хотелось умереть на улице от голода и холода. Уже несколько лет я ездила по разным городам в компании таких же, как я, подобно циркачам. В этот раз мы приехали в Обелию — столицу. Вместе с Агнес мы взобрались на небольшое возвышение, встали согласно танцу, ожидая. Музыканты — которые были частью нашего коллектива — принялись за дело: чарующая восточная мелодия разлилась в воздухе. Радостная толпа уставилась на нас, крича. Музыка, поначалу спокойная, набирала темп, и мы двигались быстрее и быстрее, попадая в такт. Всё смешалось: огни фонарей, лица, крики. Мы спрыгнули вниз, закружили среди людей, и они закричали ещё громче, восхищённые и увлечённые, опьянённые весельем, красотой и вином. Кидали монеты, кто-то — цветы. Немного расступились, освобождая пространство, образуя неровный полукруг. Я сияла и блистала. Летала. Казалось, что вместо рук у меня вырастут крылья, благодаря которым смогу наконец улететь далеко-далеко, свободная от тяжести бедной жизни. Подвески холодили, касаясь разгорячённой кожи, тихо звеня. В руках я держала тонкую ткань, к которой также были прикреплены маленькие монетки. Я прикрыла глаза, растворяясь в музыке. Вскоре она стихла, и мы остановились. Я стояла в паре шагов от молодого мужчины, на вид моего ровесника. Он смотрел на меня шокированным взглядом. Я не смогла точно определить цвет радужки, но казалось, что они были насыщенного голубого цвета. Блондин, явно богат: мундир из чёрной ткани, с красными вставками, украшен золотыми узорами. За спиной развевается плащ. Красавец. Позади него стояли люди. Его охрана? Я тяжело дышала, всё ещё ощущая жар по всему телу, и улыбалась. Мы должны были танцевать с улыбками, даже если настроения не было. Слышала шёпот девочек, стоящих сзади меня. Не оборачиваясь, я могла утверждать: они во все глаза смотрят на незнакомца, восхищаясь его внешностью. Расстояние позволяло разглядеть его лицо. Мы слегка поклонились всем, получая радостные, жаждущие продолжения возгласы, и удалились под аплодисменты к себе, чтобы подготовиться к следующему танцу. Я как раз собиралась переодеть наряд, когда одна из танцовщиц подошла ко мне. — Диа, Хозяин зовёт тебя к себе, — она непонятно, едва заметно улыбнулась, кивнула и пошла на своё место. Мне ничего не оставалось делать кроме как пойти к нему. В спину ударили приглушённые смешки. Я догадывалась, о чём они думали. Пусть. Выйдя на улицу, я направилась к вагону, в котором жил Хозяин. Он всегда был отдельно, в то время как нам зачастую приходилось жить в одном помещении. Иногда, совсем редко, случались исключения, когда мы ночевали группками в разных комнатах. Друзья Хозяина выделяли места в постоялых дворах. Этой ночью мы планировали переночевать как есть, а потом уже заселиться в столичный хостел на время пребывания в городе, владелец которого был нашему работодателю знакомым. Вот повезло-то. Я прошла мимо подозрительного мужчины, чувствуя на себе его взгляд до того момента, пока голос за дверью не разрешил войти. Беспокойство разрасталось в груди, но я пыталась его игнорировать, успокаивая себя тем, что просто возбуждена после сумасшедших танцев. Мужчина средних лет, настоящее имя которого — Михаэлис, сидел в кресле и что-то писал, склонившись над листом бумаги. «Хозяин» — лишь прозвище, которое ему дали ещё до моего появления тут. Он наконец поднял взгляд на меня. Хмыкнул, окидывая взглядом и думая о чём-то своём. Я молчала в ожидании, сцепив перед собой руки. Несколько минут прошли в тишине. — Ты хорошо постаралась сегодня, — задумчиво протянул он. — Молодец. — Спасибо, — кивнула я. Меня он ещё не хвалил. Должно быть, что-то его впечатлило. Но что? Я не знала, что ещё сказать, чувствуя себя… необычно. Он продолжал: — Знаешь, нам сегодня невероятно повезло, — тут он улыбнулся. Я не могла понять его взгляд. Он постукивал пальцами по столу. — Тебе и мне. Я ещё могла понять, почему повезло Михаэлису — деньги, успех в целом. Впечатлённая толпа, которая осыпает нас монетами. Но при чём тут простая танцовщица Диана? — При чем тут я? Михаэлис улыбнулся ещё шире. — Не буду ходить вокруг да около: за тебя предложили неплохие деньги. Кругленькую такую сумму. Внутри всё рухнуло. Я растерянно глядела на него. Как будто по голове ударили чем-то тяжёлым. — В-вы хотите продать меня? — спросила, еле ворочая языком. — Как рабыню? Как вещь?! — А кто ты? — спокойно спросил он, игнорируя то, что я готова буквально взорваться от возмущения. Когда я открыла рот, чтобы возмутиться сильнее, перебил меня, взмахнув рукой. — Знаю, ты хочешь сказать: у нас был полноценный договор. Я платил тебе, обеспечивал едой и крышей. Ваше счастье, что не сделал из вас проституток. Вот, ты жива и здорова, будешь жить в ещё лучших условиях. Ты должна благодарить меня. — Но… но я же не… — Не забывайся: ты нищая. Этим всё сказано. Возразить было нечего. Михаэлис прав. Я простолюдинка, я никто, мусор под ногами влиятельных людей. Мне просто повезло, когда этот человек заметил меня и предложил идти с ним. Теперь же я расплачиваюсь за доброту собственной свободой. Я не смогу переубедить его, не смогу сбежать: идти всё равно некуда. Оставалось только смириться. Мы — вещи, мы — безвольные куклы. Я вышла на свежий ночной воздух, который сейчас казался липким, тяжёлым. Подозрительный мужчина всё ещё был здесь; он посмотрел на Михаэлиса, вышедшего следом за мной. Подошёл ближе, достал из кармана мешочек, набитый монетами, и кинул моему уже бывшему хозяину. Тот ловко поймал его. — Её зовут Диана. Вы интересовались этой девушкой? — Да, — голос незнакомца был немного хриплым. В темноте, которую лишь немного разбавляли висящие вдалеке фонарики, я не могла хорошо разглядеть лицо говорившего. Его волосы скрывал капюшон. — Благодарю. Деньги у вас, и я надеюсь, что в дальнейшем вы нас не потревожите. Тон его был угрожающим. Кажется, мой бывший работодатель всё понял. — Конечно. Это останется строго между нами, — он кивнул и зашёл внутрь. Больше мы его не интересовали. Мужчина схватил меня за руку, и я покорно последовала за ним, оставляя за спиной прежнюю жизнь. Он привёл меня к двум каретам; несколько, как я поняла, рыцарей окружили их, готовые сопровождать всю дорогу. Я притормозила, с отчаянием глядя на сероглазого. — Скажи хотя бы, кто ты такой и куда меня отвезут. Я имею право знать. Он посмотрел в сторону первой кареты, потом на меня, очевидно раздумывая, что сказать и говорить ли вообще. Сжав моё предплечье крепче, наклонился поближе, и его тёплое дыхание коснулось моего уха. — Я — личный стражник императора. И мы едем в его дворец. По телу побежали мурашки. Что?!

***

Представившись Феликсом Робейном, мужчина сообщил, что поедет со мной. Всю дорогу я молчала. В голове беспорядочно крутились мысли. Значит, тот светловолосый мужчина — правитель этой страны. Я не считала себя наивной, прекрасно понимала: он меня купил не для того, чтобы чай вместе пить. У него есть гарем, в котором сотни, а то и тысячи женщин. Всех ли он покупал таким образом? Или я одна такая особенная? Наверняка его привлекло моё красивое лицо и тело. Позволят ли мне отдохнуть оставшееся время до общего пробуждения? А может, император прикажет прийти к нему сразу после того, как я искупаюсь? Ответы мне неизвестны. Меня пугало будущее. Скорое будущее. Я знаю, что этого человека зовут Клод де Эльджео Обелия. Мысли, надеюсь, никто читать не умеет, поэтому в голове буду звать его просто «Клодом». Он ехал впереди нас, в первой карете. Но я бы уже никуда не сбежала — так к чему мне компания Феликса? Они что, боятся, что я каким-то образом выпрыгну? Ха-ха, перестраховались. Ненавижу их. Этого Феликса, но больше всего — Клода. Однако никто не должен узнать о моих настоящих чувствах. Никогда.

***

Карета Его Величества остановилась, а мы поехали чуть дальше. Феликс объяснил, что император живёт отдельно от наложниц. Я молчала. Он провёл меня садами ко входу для прислуги, чтобы уменьшить вероятность встретить кого-то раньше времени. Потом вручил мне чей-то плащ, висевший на крючке. Я надела его, не задавая вопросов, и так же молча пошла за мужчиной. Мы пришли в какую-то комнату, скорее всего, кладовку. — Не нужно, чтобы наложницы или слуги видели тебя сейчас. Я позову главную горничную, дабы она помогла тебе искупаться, этой ночью ты поспишь здесь. А завтра, — он замялся, — официально войдёшь в гарем. Я всё ещё молчала, глупо смотря на него большими от шока глазами. Я не могла свыкнуться с мыслью о том, что теперь мне нет выхода отсюда. Что теперь это — мой… дом? Моё пристанище? Моя золотая клетка. Эта мысль неприятно кольнула меня. — Ладно, — наконец сказала я после долгого молчания, едва размыкая губы. Не узнаю собственного голоса. Феликс смотрит на меня с едва заметной жалостью или грустью. О, дружок, жалеть меня не надо. И успокаивать тоже. Лучше уйди отсюда скорее, чтобы я могла хотя бы недолго побыть наедине с собой. Через небольшое окно проникает тусклый лунный свет. Рыцарь скидывает капюшон, и я замечаю, что волосы у него красные. Как кровь. Он тоже красивый. Но как бы этот человек не смотрел на меня, я должна помнить: он предан императору, а значит, никогда не будет по-настоящему добр ко мне. Лучше быстрее свыкнуться с мыслью, что никто тут мне не рад — так легче. Робейн выходит, и я остаюсь одна. Он знает, что не выйду. Я хотела думать, но в голове было пусто, звенело. Просто ждала, когда придёт горничная. — Хм, — она оценивающее посмотрела на меня. — Сэр Феликс немного рассказал мне. Я не буду вмешиваться в дела Его Величества и просто помогу искупаться тебе. Я разглядывала её в ответ: темноволосая женщина в строгой форме, в очках. Ничего необычного. — Вы не спросите, как меня зовут? — Я знаю твоё имя, — резко отвечает она, чуть нахмурившись. — Оно необычное. Но мне всё равно. А меня зовут София. Идём, и натяни капюшон пониже. После купания главная горничная принесла мне ночное платье, а мой наряд, оставшийся ещё с фестиваля, забрала. Наверное, я его больше никогда не надену. Тем не менее, было приятно надеть чистое свежее бельё, смыть с себя всю пыль и лечь в постель. Я с трудом смогла закрыть глаза, но усталость брала своё: я заснула.

***

Скрывать моё появление от других было бы очень проблематично, поэтому с утра горничная, которая вчера мне помогла, привела меня в так называемый Главный Зал — место, где отдыхали простые наложницы. Комнаты для фавориток расположены на втором этаже. На этой территории расположены несколько дворцов: Рубиновый — для любимых женщин императора, Изумрудный — для принцесс. И императорский. Как я уже упоминала, они все стоят отдельно. В темноте мне не удалось разглядеть, что где находится точно, но думаю, что строили всё ради удобства. Главный Зал был огромен в своих размерах и поражал неискушенного зрителя великолепием: здесь преимущественно преобладал красный цвет всех оттенков, по обе стороны тянулись ряды низких кроватей, на которых спали наложницы низшего статуса. Повсюду аккуратные растения в расписных горшках. Пара диванов. Я подняла голову, чтобы посмотреть на второй этаж, и увидела нескольких девушек, наблюдающих за мной. Я перевела взгляд на остальных. Они столпились возле нас, напряжённо оглядывая меня. — Новенькая. — Ты как сюда попала? Девушки зашумели, перебивая друг друга, и Софии пришлось успокаивать их. — Попрошу тишины! Её зовут Диана, теперь она одна из вас, — женщина развернулась ко мне. — Найди любую свободную кровать, это и будет твоё спальное место. Тут девушек не так много, как я ожидала: думала, тысяча или по крайней мере несколько сотен, но на самом деле их едва ли насчитывалось две сотни. Зато все красивы, преимущественно брюнетки. Одеты так, чтобы их можно было различить по статусу. Я никогда не видела подобных платьев вблизи: пышные многослойные юбки, длинные рукава, лифы, украшенные вышивкой в виде цветов — у фавориток. Они сошли вниз, вместе с остальными разглядывая меня. Я сейчас одета похоже, однако крой моей одежды не так сложен. — Тебя правда зовут Диана? — недоверчиво поинтересовались у меня. — Ну да, — чему они удивляются? — Приятно познакомиться, надеюсь, мы поладим. Кто-то улыбнулся, кто-то хмыкнул. Некоторые и вовсе промолчали. Мне всё равно, главное создать видимость доброго открытого человека. О дружбе и речи не идёт: если император позовёт меня, я стану для них врагом. И они будут моими врагами, так как ревность и зависть ещё до добра не доводили. Они будут жаждать убрать меня. Сучки. Хоть перегрызите друг друга, мне плевать. — Из какой деревни ты вылезла? Как ещё жива осталась? — смеются. — Имена с такими значениями даются только членам правящей семьи. Погодите. Я знала значение своего имени — «Божественная». Но я родом из другой страны, из бедной семьи. Откуда родителям было знать, что имя это принесёт мне проблемы? Внезапная мысль пришла ко мне в голову, и я ужаснулась. А что, если меня сюда взяли не для утех? Может, Клод хочет убить меня? Тогда зачем было заморачиваться, покупать? Неразумно потратить деньги лишь для того, чтобы потом избавляться от товара. Но был и другой вариант: он лишит меня невинности, а когда наиграется, убьёт. Я попыталась успокоиться. Нужно не терять бдительность, однако не лезть на рожон. Не истерить. Я положила постельное белье на свободную кровать и отправилась осматривать дворец. Надеюсь, это не запрещено. Пока шла, всё осматривая, думала над тем, что стоит делать. Нужно расспросить людей о том, что тут да как. Обелия — новая для меня страна. Я не знакома с их историей, культурой, обычаями. Нужно попытаться узнать как можно больше о правящей династии, о самом Клоде, чтобы иметь хоть какое-то представление, с кем мне придётся столкнуться и в каком месте жить. Правда, читать я не умею, а верить словам — так себе решение. Если тут есть такие, как я, необразованные, и девушек обучают — нужно постараться в учёбе. Вопрос в том, как скоро я встречусь с императором? Что мне делать тогда? Боюсь, выбора особо не будет. Значит, нужно удовлетворить его, сделать как пожелает — чтобы не прогневить, чтобы отсрочить возможную смерть. Каких девушек он предпочитает? Что в них ему нравится, а что — раздражает? Ублюдок. Я начинала ненавидеть этого человека из-за того, что мне приходится думать об этом. Из-за того, что я не смогу ему отказать и покорюсь. Несмотря на то, что я жила бедно, у меня хотя бы была свобода. Или видимость свободы. Но теперь у меня нет даже права выбирать, отказывать. Он отнял у меня самое дорогое, что было. Клод же не чувствует себя виноватым, это ясно, ему всё равно. Возможно он даже не запомнит моё лицо. Хотя если знает, как зовут… Если Робейн сказал ему… Ой-ой-ой. Помимо обычных, больших окон, были и из разноцветного стекла. Как они называются? Нужно узнать. Лучи, проходя через стёкла разного цвета, образовывали красивые блики. Я немного задержалась для того, чтобы полюбоваться этой красотой. Мимо проходили горничные, заинтересованно поглядывая в мою сторону. Если тут есть столько прислуги, чьи обязанности — следить за чистотой и порядком, то чем занимаются наложницы целыми днями? Спят, едят, веселятся? Гуляют по саду, обсуждая друг друга, сплетничая? Я бы сошла с ума. Впрочем, может, я бы не отличалась от них. Я не испытывала желания сидеть в гареме, слушая пустую болтовню, хотя и планировала узнать у девочек полезную информацию. Поэтому, не встретив препятствий на пути, вышла на дворцовую террасу, вдыхая свежий воздух. Перепрыгни я через перила, и оказалась бы на цветочной поляне. Рубиновый дворец утопал в зелени и цветах, и всюду, куда только хватало сил увидеть, росли фруктовые деревья. Я предполагаю, что где-то там, не так далеко, уже императорский дворец. Из-за слепящего солнца не удавалось увидеть очертания какого-либо здания. Наверняка мне сейчас перемывают косточки, гадают, где я прохлаждаюсь. Кому надо, найдёт — не убегу. Даже если мне положено сейчас вовсю драить полы, я не беспокоюсь. Пусть я не привыкла бездельничать, но если представилась возможность перевести дух, почему бы не насладиться прекрасным пейзажем? Когда солнце медленно катится за горизонт, окрашивая небо в оранжевые и красные оттенки, я всё ещё здесь, сижу на поручне, болтая ногами в воздухе. Вздрагиваю, когда чужой голос обращается ко мне. — Вот ты где, Диана. Быстро слезай и иди за мной. Я послушно следую за главной горничной, слушая учащающееся биение сердца. Вот, моё время пришло. А он даром времени не теряет! Только вчера меня увидел, и уже хочет. Насколько же сильно, что не дал мне и нескольких дней? Должна ли я быть благодарна за то, что он не вызвал меня ещё вчера? Меня купают в большой ванне, тщательно втирают в кожу масла, чтобы она приятно пахла; волосы ополаскивают отварами из трав, дабы они тоже пахли цветами, были мягкими и послушными (нужно же как-то собирать их в причёску). Лекарша проверяет меня, одобрительно кивает, говоря, что я непорочна и явных болезней нет. Что меня можно допустить в императорские покои. Я мысленно хмыкаю: а вдруг я психически неуравновешенна? Вдруг убью его? Мне, кстати, этого хотелось, но было большое «но», останавливающее меня: не хотелось умирать. Поэтому, что бы я ни думала, какое бы унижение не чувствовала, не убью его. После водных процедур волосы просто скрепляют гребнем, инструктированным драгоценными камнями. На шее ожерелье с крошечной подвеской. Решили, что навешивать на меня всё, делая куклу, не нужно. Я ожидала, что платье будет подобно тем, какие я видела на девочках днём: с корсетом и пышной юбкой. Но оно было похоже на тот наряд, в котором я танцевала вчера и который привыкла носить. Только у этого вырез глубже и побрякушек меньше. Цвет, сверху ярко-красный, плавно переходил в тёмный, почти чёрный. В голове у меня зарождались неясные подозрения, однако они не успели сформироваться — мне принялись слегка красить губы и веки. Я отвлеклась. Пока мы шли к покоям Клода, мне объясняли, как я должна себя вести. Я старалась слушать внимательно, но получалось не очень хорошо. Возле дверей стоит Феликс, окидывая меня взглядом оценивающим и довольным. Паршивец. Ты же вчера смотрел с жалостью! Или это декольте так на него повлияло? Было бы интересно посмотреть на реакцию императора, если он узнает, как его друг смотрит на его наложницу. Я едва удержалась, чтобы не усмехнуться. Я дура, раз думаю о таком сейчас. Робейн кивает, всё ещё смотря на меня и улыбаясь. Я отвожу взгляд, сосредотачиваясь на своей главной цели. Двери открываются, впуская меня, и едва я переступаю порог, с громким хлопком закрываются. Я рассматривала комнату из-под полуприкрытых ресниц, не останавливаясь. Женщины-музыканты. Бубны, небольшие барабаны. Внутри всё замирает: я буду танцевать. Только для него. Я прохожу в центр комнаты, останавливаясь напротив больших размеров кровати. Кланяюсь, украдкой бросая взгляд. Клод полулежал, обложенный подушками, а рядом на столике стоял графин с вином и тарелка с фруктами. Я не ела с утра. Даже не ужинала вместе с остальными. Возможно, мне бы и не дали этого сделать. На императоре белая ночная рубашка и такие же штаны. Музыка разрывает тишину, и я начинаю танцевать, импровизируя. Репетиции не было, я не знала этой мелодии. Конечно, мне усложнили задачу; конечно, хотели проверить, на что я способна и так ли хороша. Сперва двигаюсь плавно, слушая музыку не только ушами, но и телом. Впитывая и пропуская её через себя. Музыка набирает обороты, становясь более быстрой, более сумасшедшей. И я вторю ей: руки переплетаются, босые ноги отбивают ритм. Ускоряясь, я в который раз чувствую, что готова взлететь ввысь, чувствую почти осязаемые крылья за спиной. Такой возможности нет, поэтому я летаю перед императором, зачаровывая его, разжигая внутри огонь. Я смотрела ему в глаза, не опуская их. Я — не другие. Не дам слабину даже перед правителем империи. Я должна стать особенной, остаться в памяти чем-то ярким. Лицо Клода будто высечено из мрамора: такое же ровное, безэмоциональное. Но взгляд говорил за него: тёмный, мрачный. В этом человеке чувствовалась угроза, скрытая сила. Я уверена: он влиял на всех в комнате, сидя при этом на месте. Юбки моего наряда взмывают вверх при каждом движении, открывая вид на стройные ноги. Мне не нужно смотреть на Клода, чтобы знать: он скользит взглядом по моим грудям, талии, бёдрам и ногам. Моё тело ощущает это даже сквозь ткань. Последние звуки мелодии ещё растворяются в воздухе, когда я подхожу к кровати ближе и сажусь на пол, опуская ресницы, но всё ещё смотря на правителя. Я слышу шаги, шуршание юбок и хлопок закрывшейся двери. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, словно оценивая. Потом мужчина отпивает из бокала, но не ставит его на место. Жестом приглашает к себе. — Иди сюда. Я молча залезаю на кровать и ползу к нему, ощущая руку на спине, когда он притягивает меня ближе, чтобы посадить рядом. Его тело горячее, как и моё, и от этого я вздрагиваю. — Будешь вино? Я киваю. Возможно, алкоголь поможет расслабиться. Клод протягивает мне бокал, из которого отпил. Я касаюсь его пальцев своими и выпиваю красную жидкость до последней капли. Облизываю губы. Клод наливает ещё, берёт ягоду винограда, осушает бокал и закусывает. Я понимаю, что он уже пьян, его горячее дыхание опаляет мою кожу. Мы выпиваем ещё несколько раз. Клод кладёт руку на мой живот, слегка надавливая, чтобы я опустилась на подушки. Я слушаюсь его, ощущая сильное напряжение и дрожь от одного лишь прикосновения. После выпивки всё становится ярче, красивее и чувствительнее. Он наклоняется, разглядывая меня. Топазовые — я наконец разглядела их! — глаза странно блестят. Мне страшно, и я не скрываю этого. Моё лицо выражает немного ужаса. Клод прижимается к моему телу, прежде чем поцеловать. Я закрываю глаза и приоткрываю рот, неумело отвечая. Он сорвал мой первый поцелуй. Я ощущаю вкус вина. Клод прикусывает мою нижнюю губу. Больно, но я терплю. Прервав поцелуй, Клод сжимает мой подбородок, вынуждая открыть глаза. Его голос хриплый и низкий. — Я не знаю, что в тебе такого, но ты сводишь меня с ума, — он молчит, а потом продолжает. — Скажи мне, о чём думаешь сейчас. Сказать, что люблю его, было бы откровенной ложью. Он не дурак и знает, что это не так. Я выбрала правду: — Я ненавижу тебя. Император усмехается. Его руки оглаживают мои плечи. — Скажи это ещё раз. — Я ненавижу тебя, — повторяю словно мантру, чтобы помнить важное. — Ненавижу так же, как ты меня. Клод доволен. Он целует меня ещё раз. Чувство, возникающее при этом, можно сравнить с тем, будто я лечу куда-то вниз. Так и есть. Я хватаю его за волосы как можно больнее, пока он целует скулу, спускаясь ниже. Его рука скользит по внутренней стороне бедра, и я не сдерживаю протяжного стона. Господи, это безумие. Я ненавидела себя, что позволяю случиться такому, свою беспомощность; ненавидела своё тело, откликающееся на ласки. Именно тогда я ясно поняла: я действительно ненавижу Клода. То, что шептала императору, и близко не сравнится с настоящими чувствами. Ненависть бурлит внутри, гонит кровь по венам, отравляет. Она же дарит какое-то болезненное наслаждение.

***

Солнечные лучи проникали в спальню, так что я могла увидеть то, чего не видела вчера, в полумраке. Стол, на котором аккуратно сложены стопки бумаг, миниатюрные диваны, на которых вчера сидели музыканты. Фиолетовый цвет грамотно гармонирует со светлыми стенами и позолотой. Удивительно, как простота сочетается с роскошью. Я думала, императорские покои будут роскошнее. Клоду хорошо: тяжёлый балдахин не пропускает свет, поэтому он может спать сколько угодно. Я завидую. Он выглядит так беззащитно и умиротворённо, когда видит сны. Словно другой человек, неизвестный мне. Дыхание с тихим сопением вырывается наружу. Я поморщилась и вздохнула: тело, а особенно низ живота, болело так, что я с трудом могла двигаться. Будто кто-то вонзает кинжалы, прокручивая их. Ты в этом виноват, чёртов ублюдок. А я чёртова дура. Забавный дуэт. Я невесомо провожу пальцами по его аристократичному лицу и очень пугаюсь, когда Клод молниеносно реагирует, хватая мою руку. На запястье останутся синяки от такой хватки. Он нависает надо мной, вдавливая в кровать, и, ещё не до конца проснувшись, сверлит страшным взглядом. Я с шумом выдыхаю: — В-ваше Величество, что Вы… Он молчит несколько секунд, застыв, а потом спрашивает: — Так это ты, Диана… Пока мозг переваривает информацию о том, что императору известно моё имя, он принимает сидячее положение, отпуская моё запястье. Я прижимаю его к груди и смотрю как Клод проводит рукой по лицу, вздыхая. Оборачивается ко мне. — Не делай так больше, пока я сплю. Я нелепо киваю. Сама виновата. И чего только полезла? Клод аккуратно подносит мою руку к губам, целуя пострадавшее место. Я едва сдерживаюсь, чтобы не дёрнуться. Напоминаю себе: слушайся его, сделай так, чтоб был доволен. Ты — никто. Мужчина отстраняется, разворачиваясь ко мне всем телом, и окидывает взглядом. Я натягиваю одеяло до подбородка. Он едва заметно ухмыляется, прищуривая глаза. — Скажи-ка мне: тебе было приятно? Я раздумываю всего секунду. — Мне было больно. Девушкам бывает больно, особенно в первый раз, — прикрываю глаза, готовясь к тому, что на меня сейчас накричат и, возможно, прогонят прочь. Но ничего такого не происходит: наоборот, Клод гладит меня по спутанным волосам, оглаживает шею. Едва ощутимо сдавливает её. — Молодец, хорошая девочка. Правильный ответ, — в его голосе чувствуется странное удовлетворение. Он что, действительно доволен таким ответом? Я радуюсь, когда чужие пальцы исчезают с моей шеи. — Другие восторженно говорят иначе. А я не люблю, когда мне лгут. Я неловко смотрю на его взлохмаченные волосы, и воспоминания прошлой ночи неожиданно ярко вспыхивают перед глазами, несмотря на то, что моё сознание тогда было слегка затуманенно алкоголем. Я стараюсь выкинуть из головы вздохи, взгляды. Сейчас не время думать об этом. Я сама себе противна. Скорее всего, в порыве страсти я могла вырвать несколько его золотых волос. Он тоже мог. Клод притягивает меня к себе, целуя. Этот поцелуй отличался от остальных: мягкий и аккуратный. Будто он извинялся за всю боль, которую причинил ночью. Знает ли он, что моя боль глубже физической, она больше, чем боль внизу. Мне больно от того, что мною воспользовались. Чёртов тиран. Ненавижу. Ненавижу. Будь проклят. Клод дёргает за шнур, дабы позвать кого-нибудь для того, чтобы забрали меня. — Знай: ты прекрасна, моя фея. Заткнись. Эти слова звучат как насмешка, как издевательство. Я улыбаюсь в ответ. Я не умру. Подбираю с пола помятое платье, еле надеваю его. Гребень Клод выкинул куда-то, и я оставляю бардак на голове нетронутым. В двери стучат. Я с улыбкой кланяюсь, а потом иду прочь. Ощущаю на спине пристальный взгляд топазовых глаз. Я справилась. Я не сомневаюсь, что он жаждет повторения той ночи. Идя по коридору, я едва сдерживаю рыдание.