Звёзды в глазах

Перед самой дверью пламя решительности гаснет: его тушит холодящее душу осознание всей губительности сложившейся ситуации. Фей знает. Все знают. Что же его ждёт там, за порогом? Стоит ли его переступать? Колебание длится недолго: перед глазами возникает образ Клауса, и Бен, раздраженно вздохнув, останавливается в шатком положении равновесия. Он резким движением раскрывает дверь. Слабостям нет места в его мире, решает он, это не первый и не последний раз, когда он оставляет их позади и возвращается в своё гнездо. Тихо. Ни звука. Бен слышит, как его сердце чуть ли не со скоростью света отбивает свои удары. Они отдаются в каждой клеточке его тела и, следуя их ритму, Бен делает свои шаги. Тук, тук, тук. Он добрался до лестницы. Тук, тук, тук. Он поднялся на нужный этаж. Тук, тук, тук. Он стоит у двери своей комнаты, и за его спиной раздаётся её мерзкий смешок. Сердце на секунду замирает, больше ничего не отбивая. — Что тебе надо, Фей? — берет быка за рога Бен. — Я была лучшего о тебе мнения, — с её губ не спадает ухмылка, когда она передразнивает слова, прозвучавшие всего пару дней целую вечность назад из его уст. — Я спросил, что тебе надо. Ответь на чертов вопрос, — настоятельно требует Бен, чеканя каждое слово. Фей остаётся так же невозмутима, как и была. Разве что её лыба становится чуть шире, когда она напоминает: — Тебе не кажется, что в такой ситуации я должна требовать от тебя ответов? Бен закатывает глаза и усмехается, усмехается нервно. Конечно же, он никогда не признает своё слабость. Тем более, перед кем-то из их «птичьей тусовки». Бен вынужден закусить губу, чтобы удержать уголки рта от намерения расплыться в глупой улыбке, вызванной нахлынувшими воспоминаниями. — Каких ответов? Ты действительно думаешь, что я… Фей издаёт усталый вздох и, не дослушав его слов, парирует: — Встречный вопрос: ты действительно думаешь, что моя ворона следила за тобой или, лучше сказать, за вами только с момента сладкого поцелуйчика? Пальцы зудят от страстного желания и срочной необходимости запустить чем-то в стену. По новой Бен переживает все те ощущения, что настигли его во время того поцелуя, и ему приятно. Он, черт возьми, знает, что запал на Клауса. Но этот факт злит, злит сильнее, чем даже… его второй номер! Когда… когда Клаус успел стать для Бена настолько важным? Неужели все это из-за тех чертовых звёзд в глазах? — Ну пойди, расскажи остальным, раз ты у нас все знаешь! — взрывается Бен. — Может быть, проговоришь об этом со Слоун, а не со мной?! — Слоун понимает, что она делает, поэтому она предсказуема. Я не могу сказать то же самое о тебе, Бен, ты не создаёшь впечатление человека, дающего отчёт в своих действиях, — спокойно констатирует Фей. Бен возмущён настолько, что становится слышно, как яростно он втягивает носом воздух. Что за чушь она несёт?! С него хватит! — Я не отдаю отчёт в своих действиях?! Вы все в этой чертовой семейке не отдаёте отчёта в своих действиях, я единственный адекватный человек здесь! Фей и не думает проникаться его бурной речью. На её лбу выступает раздражённая складка, и с губ в одну секунду исчезает эта раздражающая ухмылочка. Жёстче, чем в предыдущие разы, звучат её слова: — Ты давно не Номер Один, Бен. И я сомневаюсь, что ты когда-либо им был. Есть многое, что Бен мог бы сказать. Он мог бы сказать, что многие годы тратил все свои силы на то, чтобы быть достойным лидером. Он мог бы сказать, что в нем есть все то, что имеется у Маркуса, и даже больше. Мог бы, но не сказал. Вместо этого он завис, остановившись на одной важной мысли. — Номер не имеет значения, — неожиданно для себя самого произносит Бен. Более неожиданным кажется то, что он согласен со сказанным. Он потратил много сил на то, чтобы быть достойным лидером, и никогда ни в чем не уступал Маркусу. Так не это ли аргумент в пользу того, что номера не несут в себе никакого глубинного смысла? Второй номер ни капли не преуменьшает все качества, которыми обладает Бен. Он остаётся таким же, каким являлся, будучи первым номером. Все эти номера — всего лишь показатели отцовского одобрения. Ты желаешь получить одобрения других людей. Больше нет. — Разговор окончен, — ставит точку Бен, закрывая дверь своей комнаты. Он с удовольствием запоминает ту удивлённую гримасу, в которой растянулось лицо Фей. Она была уверена, что в курсе всех его слабых и сильных сторон. Но ошиблась. Был человек, который знал его лучше, и он, проделав трещину в скорлупе Бена, помог ему увидеть свет. Клаус. Его черты рождаются на полотне, когда Бен берётся за кисть. Наедине с собой, в своей комнате, Бен может признаться себе, что ему страшно. Он не привык доверять людям, зато привык к постоянной борьбе за своё место и неустанному ожиданию подвоха. Страх. Вот чем дышит его картина, каждый мазок которой рваный и резкий. На ней нет ярких цветов, только полный мрак. Для кого-то влюбленность — светлое чувство, но не для Бена, не для того, кто живет в вечном ожидании предательства. Для него это слабость, обнаженная спина, в которую так просто воткнуть нож. Бен бросает взгляд на свою работу. Чего-то не хватает. Но чего именно? Он подступает к ней с одной стороны, затем с другой, но ни там, ни там не добивается желанного результата. Бесит.<i> Бен пробует снова, менее аккуратно и более опрометчиво. Все становится только хуже. Даже не пытаясь сдерживаться, он берет нож и… удар!… парой-тройкой движений разрывает полотно в клочья. Это ли не решение? Нанести удар первым, чтобы лишиться необходимости представлять свою спину другому человеку. <i>Стук Бен, раздраженно хмыкнув, бросает ошмётки холста в мусорное ведро и направляется к двери, чтобы впустить в свою обитель нежданного гостя, нагло перервавшего его ход размышлений. Только вместо одного гостя он видит сразу двух: Джейми и Альфонсо. Первые секунды они переговариваются о чем-то, посмеиваясь, но хмыканье хозяина комнаты заставляет их перейти к цели своего визита: — Семейная встреча через десять минут, — лениво объясняет Альфонсо. — Связано с нашими друзьями-зонтиками, — зевнув, прибавляет Джейми. За закрытой дверью Бен выпускает наружу сдерживаемый им тревожный вздох. Друзьями. Несомненно, ни Альфонсо, ни Джейми не в курсе его нового, чертовски серьёзного секрета. В противном случае они были бы более увлечены подготовкой к грядущей встрече. Впрочем, это всего лишь вопрос времени. Секрет недолго сможешь называться таковым, раз Фей в курсе. Бен не лишился своей уверенности в том, что рано или поздно она найдёт применение новой приобретённой информации. А знание — преимущество. Имея примерное представление её будущих действий, он получает небольшую фору, чтобы успеть составить ответный план действий. Бен спускается в холл с верой, что все сложится как нельзя лучше. По крайней мере это то, что он стремится внушить себе, но в действительности же его не перестают мучить сомнения. Неужели все и есть так просто? Или же он… просчитался? Попытки разглядеть подтверждение или опровержение своей дилеммы в лице Фей оборачиваются крахом. Бен хватает себя за ладонь другой руки, усаживаясь на диван. Неприятное предчувствие и не думает его покидать: оно только сильнее путает разум в своих сетях. Маркус, принявший одну из своих лидерских поз, оглядывает всех строгим взглядом. Старается выглядеть внушительно. Бен тихо усмехается, откидываясь на спинку дивана. На момент он даже забывает про свои беспокойства, но довольное лицо Фей не позволяет ему полностью погрузиться в эту иллюзию спокойствия. — Мы собрали необходимое количество данных для начала составления плана. Бен хмыкает, скрещивая руки. В его голове звучит извечное напоминание. Я сделал бы лучше. Не вдумываясь в смысл своих слов, Бен больше по инерции говорит: — Начала? Я думал, что он уже составлен. — Как же составить план, не обсудив связи нашей семьи с Академией Амбрелла? — ловко замечает Фей, оборачиваясь к Бену. Все устремляют взгляды на Слоун, которая ёжится от такого внимания к своей персоне, но не опускает головы. Только лицо Фей не меняет своего положения, все ещё оставаясь направленным на Бена. Скрипя зубами, он понимает: ему ничего не остаётся, кроме как последовать за поднявшейся волной. — Да, Слоун, как твой сладкий роман в стиле Ромео и Джульетты? — едко спрашивает Бен, вкладывая в свои слова отвращение и к самому себе. Фей прикрывает свой рот ладонью, чтобы скрыть чёртову усмешку. — Думайте что хотите, но я останусь при своём мнении: вся эта вражда — следствие одного большого непонимания, — смело принимается отстаивать себя Слоун. — Я не откажусь от человека, который понимает меня лучше чем кто-либо, и своих чувств к нему ради ваших игрулек в зонтиков и воробьев. Никто не смеет сказать ни слова. Её твёрдость заставляет стушеваться даже Маркуса, опустившего взгляд в пол. Но не всем есть дело до Слоун: Бена больше волнует Фей, на которую речь их общей сестры не произвела никакого впечатления. В голове возникает непрошеная и крайне тревожная ассоциация. Словно она находится в предвкушении какого-то спектакля… — Не в этом дело, — уверяет Маркус, краем глаза глядя на Фей. Похоже, он и вправду не собирался заводить речь о связях их семьи с «Амбреллой». Сам собой напрашивается вывод, что это обсуждение было в личных интересах Фей. Бен настораживается сильнее чем прежде. Неужели она хотела его заставить нервничать? Нет, здесь даже не это. Что за игру она, черт возьми, затеяла?! — Дело в том, что перед составлением плана нам нужно обсудить каждую крупицу информации о противнике, приобретённую вами в ходе той потасовки. Маркус ставит задачу, и Бен тут же переключается на неё, обмозговывая все, что запомнил из битвы с «Амбреллой», и стараясь выкинуть из головы все, что касалось его сегодняшней встречи с Клаусом. Получается и так не ахти, но стук в дверь окончательно лишает всякой сосредоточенности и заставляет Бена раздраженно вздохнуть. Ну неужели этот лунатик Слоун не нашёл более подходящего момента, чтобы прийти?! — Слоун, — начинает Бен, но не успевает довести фразу не то, что до окончания, а даже до середины. — С чего ты взял, что это пришли к Слоун? Разве только она в нашей семье имеет связи с Амбреллой? — насмешливо интересуется Фей, и Бен понимает. Бен понимает, как он ошибался, недооценивая её и не доверяя своему предчувствию. Бен понимает, что за игру она вела все это время и почему с ее лица не спадала эта отвратительная ухмылочка. Бен понимает, что погружается в полную задницу. И самое главное, что Бен понимает, так это то, что выбраться из неё он уже не сможет. Остаётся только задержать дыхание и не двигаться или пролезть дальше вглубь. — О чем ты, Фей? — озадаченно уточняет Маркус. — Я не думала, что ты воспримешь мой совет попытать удачу с другой семьей так буквально, Бен, — с торжеством в голосе обращается к нему Фей, и Бен делает выбору в пользу второго варианта — залезть дальше вглубь. Он подрывается с места с таким животным рыком, что все в страхе выпучивают глаза. Они думают, что это чудовище вырывалось наружу, чтобы раскромсать Фей на маленькие кусочки. Но это всего лишь Бен, и Маркус вовремя подоспевает, чтобы удержать его на месте. Не ослабляя хватку на плече, Маркус заглядывает ему в глаза и также озадаченно спрашивает: — Бен, что это значит? — Пошёл к черту, — шипит Бен. За спиной Маркуса он встречает понимающий и сочувствующий взгляд Слоун, и Бену начинает казаться, что она всё знает. Могла ли Фей… Чушь! Бен отгоняет эти мысли, едва заметно тряся головой из стороны в сторону. Она ничего не знает и знать не может — дело не в этом. Дело в том, что… все естество Бена озаряется осознанием настолько ярким, что он зажмуривается… ну, конечно же, она не знает. Она чувствует. В своей скорлупе показного эгоизма, которую Бен построил с целью сократить и защитить своё трепетную, ранимую душу, он никогда не задумывался о том, как много чувствует Слоун. Через пробитую в скорлупе трещину он наконец видит, сколько волнений нашли приют в её сердце. Однако, как ни странно, все эти многоликие чувства не делают её слабее. Сливаясь друг с другом, они образуют единую силу, делающую Слоун той, кем она является. Её голос звучит отважно, ведь она знает, что чувствует, и не боится этого. Ты не создаёшь впечатление человека, дающего отчёт в своих действиях. Бен ловит себя на мысли, что Фей была права: впервые за долгое время он столкнулся со своими чувствами лицом к лицу. В одно мгновение он думает одно, в другое — делает совершенно другое. Десятки лагерей, враждующих друг с другом, борются за право овладеть разумом Бена. А разум Бена пытается усмирить каждый из них, упуская из виду, что все это без толку. Нельзя заткнуть голоса абсолютно всех чувств. Рано или поздно они прорвутся, подкинув пробку аж до потолка. Как же получить из этого беспорядка единую силу, которой владеет Слоун? <і>Как же разобраться с этой чертовщиной?!</i> — Ох, — вздыхает Фей, стоит Маркусу только отпустить его. — Ты сам откроешь дверь особому гостю или это лучше сделать кому-то из нас? Бен закусывает губу до крови и молча двигается к двери. Позади себя он слышит перешептывания Джейми и Альфонсо и закатывает глаза, зная, что это только начало. Надеяться на то, что Клаус поведёт себя благоразумно, Бен и не смеет. Клаус и благоразумие? Это две несовместимые вещи! От этих мыслей почему-то становится спокойно. Берясь за дверную ручку, Бен не просто ожидает увидеть Клауса, он жаждет этого. Бен совсем не дышит, когда раскрывает дверь. Но звёзды в глазах Клауса своим сиянием заставляют сорваться восхищённому вздоху с уст Бена. — Знакомство с семьей, Бенерино? — усмехается Клаус достаточно тихо, чтобы его слова смог услышать только Бен. Есть много вещей, который хочет сказать Бен, но каким-то неведомым образом у него выходит только: — Не позорь меня. И это совсем не то, что он хотел сказать. — Вечер в хату! — приветствует Клаус, остальную часть Академии «Спэрроу». Дверь все еще открыта… Есть шанс под шумок уйти, и никто не заметит. Все же лучше, чем объяснять семье свою связь с Клаусом. Да и едва ли это возможно сделать, ведь по сути всего несколько часов назад Бен был уверен, что ненавидит Академию Амбрелла и вполне искренне желал им смерти. Он и сам едва ли может понять, как такая кардинальная перемена могла случиться за такой короткий промежуток времени. — Ну, Бен, познакомишь семью со своими избранником? – разрезает гробовую тишину своим острым замечанием Фей. Избранником… Бен ничего не желает сильнее, чем размозжить свой череп об стену. Никогда, черт возьми. Никогда за всю свою жизнь он не ощущал настолько сильного испанского стыда. И вот это он считает достойным ответом на «не позорь меня»? — Эй, ну что такие хмурые мордашки? — говорит Клаус таким тоном, словно прямо сейчас он подрабатывает ведущим на свадьбе, а не находится в стане врага. Его вообще возможно хоть как-то смутить? Ответ находится быстро — «нет». Клаус — чертова ходячая катастрофа, с которой невыносимо находится рядом, да и Бен едва ли лучше. Но бок о бок с Клаусом он постепенно приходит в стройный порядок. В его присутствии все начинает ощущаться правильным. Но стоит ли верить этому чувству? Ведь помимо него есть и тот правильный мир, которому Бен привык доверять. И сейчас это мир столкнулся с Клаусом, что ставит перед Беном невероятно сложную в своей простоте необходимость сделать выбор. Бен находит в себе силы взглянуть на своих братьев и сестёр. Все выглядит так, словно он и не отворачивался. Джейми и Альфонсо в который раз переглядывается друг с другом. Маркус, только сильнее озадаченный, с неодобрением глядит на Фей, с лица которой не спадает насмешливое выражение. Позади неё в воздухе молча застыл Кристофер. — Ты подружился с Клаусом, Бен? — выручает его Слоун, мило улыбнувшись. — Я… — не успевает закончить Бен. — Ага, мы самые лучшие друзьяшки! — приобняв его, заключает Клаус. На лицах всех видно ясное понимание того, что «лучшие друзьяшки» — явно не тот эпитет, которым стоило бы охарактеризовать их парочку. Бен понимает, что на то много причин: загадочные слова Фей об боже, блять избраннике, его собственное смущенное молчание и тот красноречивый факт, что он молча скинул руку Клауса вместо того, чтобы оторвать её с концами и сопроводить это действо громким ругательством. — А мы знали, что в тот день между ними пробежали искра, буря, безумие, — неожиданно вставляет Джейми. — Кристофер, с тебя сто долларов. — Да какого хрена?! — не выдерживает Бен, но остаётся неуслышанным на фоне стремительно набирающего обороты спора между Кристофером и извечным дуэтом Альфонсо и Джейми, перетянувшем одеяло на себя. Вздох облегчения вырывается у Бена секундой раньше, чем он замечает надутые губы Клауса. Но и, заметив, Бен снова не успевает вовремя оценить ситуацию. Стоит ему только моргнуть, как на лице Клауса из ниоткуда возникает коварная улыбочка, являющаяся предвестником чего-то крайне дерьмового. — Между нами, Бенерино, — с видом столетнего мудреца говорит Клаус так «тихо», что это явно не только между ними, — но наша связь настолько сильна, что её трудно не заметить. Клаус закидывает руку на плечо Бена, зная и упрямо игнорирует тот факт, что все предыдущие попытки тактильного контакта встречались с негодованием. Он что, издевается?! Бен так и застывает с широко раскрытыми глазами, когда ему в голову со всей силы, смачно так, ударяет понимание. Клаус и вправду издевается, потому что он, блять, обижен. «Не позорь меня». Но ведь Бен совсем не то хотел сказать. Да и какого хрена он в принципе должен винить себя, если это все было идеей Фей? Новая догадка застилает все предыдущие мысли… она пригласила его от моего имени! — Мы продолжим обсуждение, или вы так и будет таращиться?! — гневно вопрошает Бен, решив, что с него хватит этой чепухи. — Люблю обсуждения, — жизнерадостно заявляет Клаус, плюхаясь на диван рядом с Фей. Фей слегка нахмуривается, что свидетельствует о неподдельном раздражении, которая та старательно сдерживает. На этот раз лицо Бена искажается в насмешливом выражении, так и кричащем: «Это все твоя вина, вот и страдай!» И, судя по сжатым кулакам Фей, эта неожиданная смена ролей выводит её из себя ещё сильнее. — А что будем обсуждать? — интересуется Клаус, в нетерпении дёргая ногами. — План нападения на Академию Амбрелла, — становясь рядом с потерявшим дар речи Маркусом, отвечает Бен. Абсурдность происходящего сбивает с толку не только Маркуса, но и всех остальных. Альфонсо даже пихает Джейми в бок и тихо спрашивает её, не её ли плевка дело эти сумасшедшие фантазии. После этого шёпота в комнате устанавливает своё царствование неловкая тишина, которую прерывает некто иной как Клаус, продолжительное время над чем-то размышлявший: — Эй, разве мы не помирились? Этот вопрос вводит в ступор Бена и выводит из него Слоун: — Но сделка сорвалась из-за того, что мы не смогли найти ваш портфель, — деликатно замечает она, весьма открыто питая надежду собрать по осколкам хрупкое перемирие семей. В разговор вступает Кристофер, явно находящийся на взводе, и достаточно резко напоминает о крупном обыске всего дома, окончившимся ничем. Но Бена беспокоит не столько мнение его семьи, сколько нервные смешки Клауса, которыми он сопровождает любые высказывания, касающиеся темы портфеля. Не надо быть гением, чтобы сложить два и два. Клаус знает пути проникновения в дом, которые позволяют ему оставаться незамеченным. В этом Бен убедился на собственной шкуре. Плюс. Отец отнёсся к присутствию Клауса спокойно. Его больше удивило (причём неприятно) появление Бена. Равно. Отсюда вывод: это был не первый раз. Грейс подтвердила наличие портфеля и согласно алгоритму должна была отнести его в подвал. Плюс. Раз Клаус заглядывал в офис к отцу, то он вполне мог шастать и по остальной части дома. Равно. Клаус спер хренов портфель! — Клаус, — угрожающе рычит Бен, прерывая Маркуса, который неожиданно пришёл в себя и вспомнил о своих обязанностях лидера. — Ладно, мой косяк! — Клаус всплескивает руками. — Я вынес портфель, ну, и случайно сломал его к херам собачьим? И говорить было как-то неудобно, вот и получилось, что… — Похоже, Бену все-таки стоило порыться в своих трусах, — вставляет Джейми свою шуточку, с которой тут же уходит в приступ смеха Альфонсо. — Какого хрена, Клаус?! — почти в отчаянии вопрошает Бен, желая разрыдаться от безысходности. Как его угораздило полюбить этого придурка? И самое главное: как этого придурка угораздило полюбить его? В тебе, таком непохожем на него, есть то, что я больше всего в нем ценил и любил. Ужасно хочется верить в искренность этих слов, но, как Бен ни пытался, он не мог найти в себе того, что заслуживало бы чужой любви, такой сильной и безусловной. — Надо ли нам на них нападать? — подаёт голос Слоун, прерывая ход мыслей Бена. — Вы как хотите, а мы умываем руки, — встав с места, заявляет Джейми. — Не хотим стать посмешищем, — заканчивается Альфонсо, поднявшийся вслед за ней. Маркус кивает, уловив общее настроение. Прежде чем Фей и Кристофер успевают выразить своё отношение к происходящему, он стукает ногой с целью привлечь к себе внимание. Все смотрят на него с мучительным ожиданием, только Бен и Клаус не отрывают своих взглядов друг от друга. Первый глядит с нескрываемым раздражением, второй с глупым восторгом. Их своеобразная борьба кончается тем, что Бен, смягчившись, не выдерживает и оборачивается к Маркусу, старательно изображая пристальный интерес. В действительно же по тому, как лихорадочно блестят его глаза и по тому, как он постукивает по своему колену, становится ясно: ему глубоко все равно на то, что скажет или не скажет Маркус. Он мечется между собственными страхами и мыслями, пытаясь понять, стоит ли верить Клаусу. Но есть ли в сущности у него выбор? Он погряз в этом чувстве с головой. Как в болоте: чем активнее он сопротивляется, тем сильнее его сковывает в свои тиски любовь. Не лучше ли расслабиться и поплыть, отдавшись течению? Тогда, может быть, вязкое болото превратится в море с бескрайними просторами. — В связи с тем, что противник не настроен в нашу сторону враждебно, мы отменяем план нападения, — коротко и ясно заявляет Маркус, вглядываясь в Клауса, — при условии, что Амбрелла не будет в лишний раз высовываться и подрывать авторитет Спэрроу. — Замётано! — слезая с диван, Клаус пожимает Маркусу руку. — Ну что, малыш Бенни, покажешь мне свою комнату? — Ещё раз так меня назовёшь, и я покажу тебе путь к выходу, — спешит пригрозить Бен, но на деле сам же делает первый шаг в сторону лестницы, не дожидаясь ответа. — Ну-ну, — усмехается Клаус от чьих зорких глаз не уходит эта мелкая деталь. Бен делает вид, что не замечает то, с какими эмоциями его провожают в последний путь остальные. Совсем скоро ему не приходится притворяться, ведь он быстро теряет связь с реальностью, закружившись в урагане собственных мыслей. Он всеми фибрами своей души ждёт не дождётся того момента, когда они с Клаусом останутся наедине, чтобы высказать все то, что будоражит его ум. Но, оказавшись на пороге своей комнаты, Бен разом забывает все слова, которые хотел сказать. Из горла не вырывается ни единого звука. — Так ты все-таки меня нарисовал! — слышится восклицание Клауса, который каким-то образом успел оказаться перед мусорным ведром. Бен усмехается. Ну как же я мог забыть? Это его суперспособность — рыться в мусоре. — Тебя не учили, что нельзя копаться в чужих вещах? — стараясь звучать как можно недовольнее, интересуется он. — У нас один отец, Бенерино. Нас учили примерно одинаково, — усмехнувшись, ловко подмечает Клаус. Бен уныло вздыхает и проводит ладонью по лицу. Очередная суперспособность Клауса — патологическая неспособность чувствовать смущение. В любых обстоятельствах все, что исходит из его рта, звучит так уверенно: волей-неволей хочется верить. Да, хочется. — Звучит ужасно. — Не так ужасно как твое: «не позорь меня», — передразнивает его Клаус, закатывая глаза. — Не так ужасно как твое молчание по поводу портфеля, — напоминает Бен. Клаус возвращается к помятому и разорванному портрету, собирая его по кусочкам и разглядывая с разных сторон. Задержав дыхание перед погружением, Бен следит за каждым действием Клауса, зная, что избегать разговора больше нельзя. Или сейчас, или никогда. Когда Бен выдыхает и собирается задать все это время мучавший его вопрос, Клаус делится с ним своим вердиктом: — И все-таки цвета мрачные. Купить тебе цветных карандашей, малыш Бенни? — Я ненавижу тебя. Ну как можно было все так испортить?! Всего пару секунд, и Бен спросил бы, спросил бы, все, что хотел. Но теперь это мгновение утеряно. — А вот и нетушки! — весело возражает Клаус. И это правда. Нужно просто отдаться течению. — Чтотебевомне… нравится? — на одном дыхании спрашивает Бен, тратя последние силы на то, чтобы не опустить взгляд. Клаус словно только и ждал этого вопроса: ответ у него находится незамедлительно. — Ты хороший человек, Бен, хоть и пытаешься казаться плохим, — для пущей убедительности он тыкает пальцем в тот участок, где у людей располагается сердце. — Скажи, ты боишься? — Я не бою… — А твоя картина говорит об обратном, — проницательно замечает Клаус. Бен не перестаёт удивляться тому, как Клаус распознаёт его чувства даже тогда, когда Бен сам в них не уверен. Он знает меня. Он знает его, поэтому если он говорит, что в нем есть что-то хорошее, значит это правда. Неподдельная истина, чище которой Бен никогда не встречал. В свете этих мыслей все кажется таким очевидным, что Бен впервые в жизни считает себя таким глупым. Как все это можно было так упрямо не видеть? — Я дорожу тобой, Бен, — с полной откровенностью заявляет Клаус, — и ты думаешь, мне это легко? Он разводит руками, даже не усмехнувшись. За все то время, что они знакомы, Бен ни разу не видел Клауса таким серьёзным. Вид его лица, замершего в одном состоянии, призывает табун мурашек, пробегающий по спине. Бен понимает: все это время он был чертовым эгоистом, который настолько сосредоточился на собственной борьбе, что даже и не задумался о возможности наличия у Клауса таковой. — Я придурок, который всю свою жизнь только и делал, что херил свои шансы на счастье, — уныло кивая в такт своим словам, признаётся Клаус, — другой Бен? Он умер, прежде чем я успел. А затем исчез, прежде чем я успел. И вместо того, чтобы спасти Дэйва, я наоборот сделал все только хуже. Видишь, Бенерино, это трудно дорожить кем-то, когда все дорогие тебе люди уходят в небытие. В горле Бена застревает ком, который становится преградой для любых слов. — Я тоже боюсь, — пожимает плечами Клаус, — так что, ну, хер его знает, почему бы нам не бояться вместе? Бен садится на пол рядом с Клаусом, и видит в его глазах те же звёзды, но впервые понимает их природу. Они такие яркие, потому что это сверхновые, погибшие светила, чья смерть ознаменовывается громким взрывом, способным родить новые звёзды. Вот оно, то, чего не хватало в его портрете. Этих ослепительных звёзд, которые затмили для Бена все и изменили его до неузнаваемости. — Клаус, — немного дрогнув голосом, зовёт Бен, — я люблю тебя. Почему это звучит так глупо? Так глупо, что Бен не просто хочет провалиться под землю, он чувствует, как проваливается под землю. Единственный стимул дышать — улыбка Клауса, которая становится шире некуда. Оказывается, что с чувствами проще справляться, когда ты говоришь о них вслух. Они начинают казаться реальными, а оттого понятными и победимыми. — И ничего, что ты знаешь меня от силы несколько часов? — Да иди ты, — бубнит Бен. — Я тоже люблю тебя, Бен, — также не без дрожи в голосе признаётся Клаус. Безмятежность застилает их обоих с головой. Они погрязают в бесконечности, связанные узами непрерывного зрительного контакта, и не говорят ни единого слова, позволяя тишине войти в свои права. Эта умиротворенность становится чем-то совершенно новым, чего Бен никогда не испытывал. Разве что в детстве, глядя вверх, на огоньки в вышине. Тогда звёзды были в небе, а сейчас они в глазах напротив. Это была бы идеальная концовка, если бы не одно «но». Клаус уже не мог так долго молчать: — Эй, раз мы типа вместе, как насчёт двойного свидания с Лютером и Слоун?