Белые ветви

- Ичиго! - Иноуэ улыбчиво подбегает к Куросаки и хватает его за руку. От неожиданности юноша вздрагивает, сразу от нескольких причин: он не ожидал такого обращения, такого прикосновения и... - Ох, у тебя руки совсем ледяные, они тебя холодом что ли уморить пытаются? - отметая прочь дурь из головы, временный шинигами пытается согреть хрупкую женскую ладонь в своих, смущаясь и глядя в пол. Последнее ему не удаётся, так как девушка кладёт свою голову ему на грудь, слушая сердечный стук. - Живой... - бормочет она. Щеки парня розовеют от непривычного ему контакта. Мягко взяв Орихиме за плечи, он отодвигает ее от себя и заглядывает ей в лицо, вопрошая: - С тобой всё в порядке? Ты не ранена? Он мучил тебя? - Нет. - отвечает девушка, наклоняя голову. Как вдруг лицо ее бледнеет. - Он сохранил мне жизнь. *** Хрупкий девичий силуэт бесшумно возникает в гигантском дверном проеме. Она еще не приблизилась, но он уже чувствует доносящийся из помещения характерный, схожий с кровью и пеплом запах расщеплённых духовных частиц. Рукав, натянутый вокруг тонкой кисти, тихонько вытирает уголок пухлых губ. Неужели она пожрала и его? Чёрные каблучки тапочек ступают по каменному полу, но не издают ни звука, будто бы никто и не движется. Единственное, что наполняет звуком помещение - его собственные редкие шорохи и вой песчаных ветров за стенами. Улькиорра сидит на месте, молчаливо ожидая. Плитка начищена до зеркальных свойств, но издалека кажется, что в женщина в нём не отображается. Стоило зеленым глазам моргнуть и девичий силуэт оказался сильно ближе. Он моргает столь медленно или же она может передвигаться так быстро? От знакомого присутствия тело начинает странно покалывать. Холодная ладонь притрагивается к мужскому колену и Улькиорра, правильно считав намёк, откидывается на спинку трона, освобождая место. Рыжая блестящая копна "поливает" его белые одежды. Женщина медленно расслабленно садится на его колени, берет его руку в свою, рассматривает. Глядя на свои пальцы, арранкар отмечает, что те стали заживать хуже: на некоторых фалангах виднелись шрамы. Но потребление других душ для восстановления было всё еще для него чуждым. - Что, седце моё? - вопрос абстрактный, уточняющий. Открывает перед ней возможность ответить так, как ей будет угодно. Белые острые как сама смерть зубы мягко и медленно впиваются в его плоть, от чего на той проступает капля чёрной крови. *** Когда он надел ей кольцо на палец и решился переместить ее в Лас Ночес, женщина прекрасно справлялась с жизнью в нём и с управленческими задачами. Проницательность позволяла ей быстро налаживать связь и понимание даже с самыми нелюдимыми жителями  замка, хоть те и слушались поначалу только из-за нового социального статуса девушки. Но амнезирующий эффект кольца слабел изо дня в день, а может и не менялся, пока силы владелицы ширились, и порой женщина задавала вопросы. "Интересно, говорят ли про меня еще в Каракуре? Наверное всё ещё считают меня предательницей" - бормотала она себе под нос. Её реяцу возросла, а значит и сопротивление воздействию. Тогда он принёс под купол несколько "саженцев". Кварцевые кущи быстро привились на новой, богатой духовной энергией почве и не требовали никакого ухода. Без последствий не обошлось, наиболее слабые из слуг сходили с ума, но нужный эффект был достигнут: женщина присмирела, сторонние воспоминания ее более не беспокоили. "Сад" доступный только двоим стал для них частым местом уединения. Кущи мягко светились в лунном свете, пробирающемся квозь продырявленную крышу: он оставил этот архитектурный дефект. Искусственное небо было отключено за ненадобностью: с течением лунных циклов женщина привыкла к отсутствию Солнца и более в нём не нуждалась - она сама источала свет когда ей было угодно. Ветви дарили свободу от нежеланных помыслов, ему в том числе, на недолгое время. Так длилось. Пока один из слуг случайно не обмолвился о гибели Кучики Рукии в одной из битв. Женщина была безутешна. Она винила себя за то, что не была рядом с людьми, которые даже не желали ее присутствия в бою, молчаливо плакала в кристальных садах, простирая своё тело на песках и он видел в ней свою былую неприкаянность, жажду опустошения. Ее хрупкое тело в такие моменты само было похоже на высохшую скорбную ветвь, такую же, как и те, что окружали её. Однажды он вернулся в Лас Ночес после длительного боя с квинси, но знакомая реяцу в замке не ощущалась. Слуги метались перед ним, дрожа и нервно потея и не зная, кого выставить вперед "под раздачу". Отвечали невнятно, спутанно, словно сами не вполне понимали случившееся. Он не стал тратить время, направился увидеть всё лично. Женщина стояла в замковом саду. Белая ветвь словно вросла в ее грудь, пронзая оную насквозь. Основная часть кущ ширилась встороне и только один чуть более длинный сук сам тянулся через нее, будто копьё. Тело стояло, чуть откинувшись назад, неизменное в своей внешности, как если бы душа покинула его не более часа назад. Присутствия души не было. Он снял её сам. В его хватке проклятый кварц ломался так же легко, как мел в руках ребенка. Рана проходила ровно свозь место, где было сердце, но кровь лишь слегка обагряла одежду у рваных краёв. Женщина легла в его руки как тряпичная кукла, но со странным стеклянно-каменным хрустом внутри. Светло серые глаза были расфокусированы. Лицо застыло в одновременно расслабленном и страдальческом выражении. Он взял маленькую, теперь холодную, ладонь в свою и неожиданно ощутил нечто острое под кожей. Маленькие, крошечные белые иголки ветвились из серебристого колечка на безымянном пальце. В глаза бросился отблеск. Искры из металла на песке. Взгляд переходит на рыжие волосы и находит источник, точнее его отсутствие. Заколки. Смертельное воздействие моментально расщепило ее во всех смыслах. Разум посещает болезненная идея: могут ли эти осколки вместилища ее сил содержать в себе остатки ее сущности? Можно ли сотворить ее экстракт и внедрить вновь в безжизненный стан? Белые пальцы собирают серебристые крупицы, хоть в серых песках они едва различимы. Слабое тепло духовной энергии на них всё еще обжигает пальцы.  В лучах луны Улькиорре кажется что они чуть сияют золотым свечением. Сила кварцевых кущ в межреберье сохраняла плоть неизменной. Урахара Киске отказался помочь, хоть выражение его лика и было предельно скорбным. Решение мотивировал не разницей в сторонах конфликта и не убийством Ичиго Куросаки: "Это противоречит природному порядку вещей". - сказал он тогда. Остатки знатно поредевшей фракции Заэльапорро хоть и не могли сравниться в знаниях со своим бывшим хозяином, составляли собой коллектив, на который можно было положиться. Именно их учёная страта смогла произвести без потерь среди служащих ювелирное изделие, покоящееся на пальце его жены. "Сбор и восстановление заколок из исходных частиц прошли неудачно. Значительной численности фрагментов не хватает: вероятно некоторые из них дезинтегрировалась в столь мелкую пыль, что ее не выйдет вычленить из песка," - очертил ситуацию главный научный сотрудник восьмой башни. - "Мы можем предложить замещение недостающего вещества промежуточным соединителем. Кварцевые кущи уже продемонстрировали себя ранее в качестве связующего с нетипичными свойствами". Белые прожилки разлились по голубым эмалированным лепесткам, покрывая их будто тонкая паутинчатая сеть. Они были схожи с человеческим произведением искусства - разбитыми, но восстановленными жидким металлом предметами керамической утвари. В середине процесса некоторые фрассьоны всё же сдали позиции рассудка. Они твердили, что тело село на кушетке, что женщина откусила от них кусок. Однако, когда он лично устремлялся в лабораторию, то обнаруживал ее недвижимой. Остальная научная группа сочла, что те двое не выдержали воздействия вещества и в галлюцинаторном приступе помутнения попросту рвали от себя части самостоятельно. В испытательный день он присутствовал лично, чтобы лично видеть успех или неудачу. Глава научной группы вручил ему в ладонь два тонких изделия. При виде знакомых цветочных контуров в грудной арранкарской пустоте будто бы что-то сжалось. Но сжаться было нечему. "Наиболее эффективно будет поместить заколки на место их типичного пребывания" - фрассьон с бараньими закрученными рогами поклонился. - "С вашего дозволения, господин, мы оставим вас наедине. У нас нет уверенности, что наши духовные тела смогут выдержать в случае непредсказанного нами исхода. Кварцевый экстракт определенно чрезвычайно силён по воздействию, но малоизучен". Дверь закрылась. Белые пальцы провели подушечками по металлическим деталям украшений, изучая тактильно. Волнистые белые твёрдые линии создавали ощущение нестабильной природности на поверхности ровной когда-то промышленной безделицы. Нервы при прикосновении к ним ощущали странное, чуждое покалывание. Он поочередно поместил заколки бережно в рыжие волосы у висков, там, где они и должны быть. Когда первый металлический цветок занял свое место, нога женщины дернулась. После второго, серые глаза моргнули и направились в сторону приближенного к ним лика. На секунду женское лицо дрогнуло и обрело былую живость: - Не надо! - произнесли скривленные пухлые губы. Тонкие пальцы легли на округлую покрывшуюся слёзным румянцем щеку: - Нет нужды в страхе, женщина. Опасность миновала. - он счел тогда, что выкрик был отголоском ее предсмертной реакции на угрозу. Внезапно девичьи черты выровнялись, приняв нечитаемое выражение, схожее с его собственным. Розовые ланиты опять обрели почти мертвенную бледность. Но женщина не умерла заново. Она поднялась, приняв сидячее положение. Постучала пальцами сквозь одежду по кварцевому обрубку, застывшему в ее грудной клетке. Пошевелила конечностями, словно заново изучая их функциональность. Иногда при движениях вновь слышался едва различимый звук стеклянного хруста. В свете яркой медицинской лампы азалось, что даже в ее зрачках в глубине смутно виднеются ветвистые очертания. "Не надо!" Он не знал тогда, что это было предупреждением. *** Она любит вгрызаться в его плоть, играючи, и Улькиорра не сопротивляется. Этот болезненный "ритуал" возникает и существует только между ними и особое к нему отношение не осталось им незамеченным. Боли нет, есть лишь странное онемение, полная потеря чувствительности в области укуса. Он заметил, что ее сознание проясняется при виде знакомых приятных вещей из прошлого и стал помещать их в ее поле зрения, в надежде на стабилизацию помутнённого сознания. Иногда оно работало. Но когда дело дошло до живых или движимых существ, например, любимых слуг,  реакция становилась нестабильной. Интерес его оживился, когда он чаще стал подмечать живость женщины в диалогах после контакта с привычными ей подданными. А затем заметил, что численность последних поредела. Прачки предъявляли окровавленные и подранные одежды исчезнувших индивидуумов. Если не погибали, то быстро начинали вопить как звери и лезть на стены, приходя в ментальную негодность. Когда появились вести о восстании Куросаки Ичиго из останков, он рассчитывал, что присутствие столь важной жизненной фигуры может дать результат. И ошибся. Зубы доходят до кости и женщина отодвигает лицо от его фаланги, облизывая нижнюю губу. Почему она не пожрёт полностью и его? Может быть дело исключительно в том, что он единственный, кто выдерживает ее присутствие. - Ждала... долго... - девушка сама озвучивает терзающий его любопытство вопрос о причине поглощения Ичиго Куросаки. - ... долго... Она всё таки ждала шинигами всё это время. Женщина не выпускает его ладонь. Она дотрагивается до края раны и та, окаймлённая чуть золотистым свечением, затягивается быстрее. Повезло - сегодня она в более здравом расположении духа. Заёрзав на мужских коленях, девушка слегка приподнимается, закрывая рыжей копной, словно ширмой, бледное острое чертами лицо и приникает к чёрной губе. Вкус собственной крови тревожит язык, а затем усиливается, когда острые зубы случайно царапают и его. Тихий мужской стон нарушает гробовую тишину. Он привык. Он рад такому контакту. Женщина вновь расслабленно ложится в его объятия, но на сей раз серые глаза сфокусированы на нём. Живость цвета кожи возвращается к ее лицу - предзнаменование редких бесценных минут привычных бесед. - Я скучаю по Каракуре. Вот бы прогуляться там, всего на денек.  - небольшие ступни игриво постукивают друг по другу по бокам. - Я знаю одну лавку, где продают очень вкусное мороженое с фисташками. Если полить его соевым соусом - получается такая вкуснятина! Когда-то его раздражали эти бормотания о мире живых и всякой чепухе. Теперь он жаждал их слушать ещечасно. Ежесекундно. - Ты ведь отведёшь меня туда? - вопрошает она с риторической надеждой. Нельзя впускать ее в мир живых. Неизвестно, как оно себя поведет. - Я очень устала, Улькиорра. Я хочу спать. - вновь эта мольба. - Ты можешь мне помочь? Пожалуйста.- девичий голос почти что дрожит. В очах за длинными мягкими ресницами встали и блестят слёзы, не решаясь разлиться. - Я очень устала... - она кладёт руку ему на грудь, рядом с дырой пустого, и приникает поближе. - Конечно, сердце моё. - владыка Лас Ночес целует свою супругу в лоб, поправляя рыжие локоны за ухо... Пальцы плавным быстрым движением снимают заколки с огненных висков и женщина моментально мертвенно обмякает.  Он - единственный, кому дозволено это действие.  Необычным побочным эффектом предметно привязанного "воскрешения" была полная неспособность женщины спать. Она могла быть активной неделями, месяцами. Иногда она просила ее "отключить" и всегда делала это в нормальном состоянии ума, словно понимая свою опасность для сущего. Разум уже давно точит мысль, что коварные кварцевые структуры, протирающихся по ее жилам, обладают сознанием, причем выше его сил и интеллекта: он - единственное существо, которое гарантированно наденет на нее заколки снова. Даже если она будет умолять снять их навсегда.  В голове гадко мелькает еще одна фраза Урахары Киске, кинутая им вскользь в их последнюю встречу: "Теперь твое лицо тебе подходит". Арранкар зацепляет два украшения, драгоценное вместилище отголосков души на свой воротник, рядом с зияющей пустотой в груди. Не отпуская любимого тела из объятий, Улькиорра сам понемногу утопает в сон. В ее присутствии ему так же спокойно, как и в кущах, теперь разрастающимся под куполом. Они ширятся день ото дня, заполняют собой пространство, пробивают стены и как смертоносная грибница, будто ядовитая плесень ползут, покоряют пустынные просторы. Когда женщина бодрствует, они буйствуют быстрее. Если кущи дойдут до самого края Уэко Мундо, куда они потянутся далее? В небо? В глубь песков? В иные измерения? Утихомирятся ли они, когда всё живое и мёртвое запутается в их корнях? Когда в мире не останется никакого шума, кроме пустынных шорохов? Когда вокруг не останется ничего? За окном слышится тихий стеклянный хруст белых ветвей на ветру. Зеленые очи скрываются за тяжелеющими веками. Ничего не имеет значения.