Serendipity

      Сатору всё ещё сидел рядом с ним, и что-то болело в груди Сугуру. Что же случилось? Он должен был заметить, что что-то не так, ещё утром: в ванной не пахло ничем, кроме резкого запаха лимонного чистящего средства, а когда Сатору вышел поесть, у него были сморщенный руки, как после долгого нахождения в воде.       А затем…       Он не смел думать о том, что означали слова Сатору, что они на самом деле подразумевали. К горлу подступала желчь, обжигая его почти так же сильно, как руки Сатору. Сейчас он мог только догадываться о том, что произошло, и ответ на вопрос, почему Сатору был так уверен, что Сугуру хотел… хотел…       Но почему? Почему он пытался отдаться ему? Если он думал, что Сугуру хочет от него именно этого, то почему он всё ещё рядом с ним? Почему он не заперся в своей комнате? Почему он продолжал смотреть на Сугуру между приёмами пищи и каждым сказанным им словом, как будто…       Как будто он готов отдать всё, лишь бы последняя деталь встала на своё место.       Раздался звонок в дверь, и Сугуру вздрогнул вместе с Сатору, услышав этот звук, прежде чем встать и открыть дверь. На пороге стояла простая почтовая коробка, и всё замерло, когда он прочитал этикетку. Из той клиники, которая превратила Сатору из жизнерадостного и уверенного в себе человека в того, кого он знал сейчас. Сугуру взял её в руки и достал телефон, чтобы написать сообщение Шоко.       Сатору взглянул на него, и хотя бы на долю секунды любопытство пробудило в нём надежду, хотя в его глазах и застыло что-то нечитаемое, и ничего хорошего из этого не выйдет.       На его телефон пришло сообщение от Шоко, что она будет там после смены, и, конечно, он должен был это предвидеть, а не думать, что она волшебным образом появится через несколько минут, а не часов.       Он бросил взгляд на свой ноутбук, всё ещё лежавший на диване рядом с Сатору, и поставил коробку на стол. Он мог бы продолжить работу, ничего не оставалось, кроме дополнительного редактирования статьи, которое в итоге было необязательным, но коробка, притворявшаяся подарком, ждала его…       Было бы бесполезно даже пытаться продолжить, — Сугуру закрыл ноутбук, отложил его в сторону и включил телевизор.       — Итак, Сатору, — начал он. — У тебя есть любимые фильмы или сериалы?       Он заслуживал большего, чем сидеть в безмолвном ужасе рядом с ним, но Сатору вздрогнул от этого вопроса, и маска, которую он носил на лице, рассыпалась в какой-то непонятный ему самому ужас от такого простого вопроса.       – Мне понравился покемон, - прошептал он, и в его ответе прозвучало что-то почти безнадежное.       Он хотел бы спросить, поговорить о том, почему, не вызывая у Сатору очередной приступ паники, но вместо этого он посмотрел на сайте потокового вещания, и его встретила целая стена анимированных постеров, и было бы непросто найти то место, на котором он остановился, не так ли?       — Ты был там, когда… — начал он, всё ещё не в силах произнести эти слова, не в силах представить, как монстры затаскивают ребёнка Сатору в ад и лишают его невинности.       Сатору кивнул, по-прежнему глядя в пол. Сугуру листал сезоны и фильмы, высматривая ближайшую дату, перед его глазами мелькали обложки мультфильмов, в которых Сатору нравилось что-то детское, ещё одно напоминание о том, каким юным и уязвимым он был, о том, что его родителям разрешили отдать его, посчитав, что он достаточно взрослый для такой «работы».       Сатору поднял взгляд, и его глаза невероятно расширились, когда он посмотрел на экран, как будто он ожидал, что Сугуру, несмотря на его вопросы, включит то, что он хотел, как будто это было какое-то чудо. Сатору открыл и закрыл рот, на долю секунды взглянув на него, прежде чем снова прилипнуть взглядом к экрану. Сугуру наконец-то нашёл, на чём остановился, и начал с того места, на котором остановился, Сатору не произнёс ни слова.       Он попытался сосредоточиться на том, что происходило на экране, но, несмотря на яркие цвета, казалось, что слишком невинная упаковка, лежащая на столе, смотрит на него.       Шмыгнув носом, Сугуру потянулся к экрану, чтобы поставить фильм на паузу и поговорить, но Сатору вздрогнул, издав какой-то сдавленный звук, и Сугуру остановился, позволив фильму продолжаться. Сатору по-прежнему не отрывал взгляда от экрана, но его глаза наполнялись слезами, а плечи дрожали от беззвучных рыданий.       И всё же его глаза сияли ярко-голубым, анимация на экране освещала что-то позади них, и в нём начала зарождаться жизнь, пусть и слабая.       К тому времени, как раздался стук в дверь, они уже поужинали. Сатору всё ещё смотрел «Покемонов» широко раскрытыми глазами, словно не мог поверить в каждую секунду, словно она могла в любой момент исчезнуть и больше не вернуться, а Сугуру позволял этому продолжаться. Он мог бы смотреть и дальше, если бы захотел, даже если бы мозги Сугуру вот-вот вытекли бы у него из ушей, а он потерял бы счёт после двенадцатого эпизода за день.       Он открыл дверь, Шоко вошла и сбросила туфли. На ней всё ещё было врачебное пальто, а глаза были усталыми. Косметика лишь уменьшила тени под глазами, но не скрыла усталость.       — Я очень надеюсь, что буду разочарована, — простонала она, следуя за Сугуру к посылке. Сугуру кивнул, хотя что-то подсказывало ему, что это будет что угодно, но только не какие-то документы и безобидные витамины.       Сатору взглянул на них, опустил глаза и отвернулся, когда Сугуру поймал его взгляд. Сугуру послал ему, как он надеялся, ободряющую улыбку.       — Мы просто проверяем, что в пакете, потому что она знает больше, — объяснил он. — Ты можешь продолжать смотреть. Не беспокойсят об этом.       Сатору кивнул, снова повернувшись к телевизору, а Сугуру подвёл Шоко к столу на кухне, достаточно далеко, чтобы они могли поговорить в относительной тишине. Две комнаты были соединены, но телевизор заглушал хотя бы часть шума.       Сугуру вскрыл упаковку, отложил в сторону документы, лежавшие сверху, и увидел под ними множество бутылочек, которые, как он надеялся, были витаминами. Шоко поморщилась и начала просматривать их, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, насколько это было возможно для уставшей Шоко. Она взглянула на этикетки, прежде чем отложить их в сторону. Сугуру успел посмотреть на телефоне, что было во второй упаковке, когда она остановилась и её взгляд потемнел.       — Что это? — спросил он, глядя на злополучную бутылку, и что-то подсказывало ему, что ничего хорошего там быть не может.       Шоко взглянула на Сатору, лежащего на диване. — Причина, по которой Гэто Номер Два до сих пор такой долговязый. Предполагается, что их нужно использовать в исключительных случаях…       — Что оно делает? — выдавил он, чувствуя, как у него сводит живот. Он задавался вопросом, списывал это на то, что Сатору просто от природы худой, но всё же… Роды влияют на любого, тем более если они повторяются снова и снова.       — Ты знаешь, как плод захватывает тело, чтобы получать все необходимые ему ресурсы? — начала объяснять она, и Сугуру кивнул. Конечно, он знал об этом, особенно когда изучал продукты, чтобы лучше кормить Сатору, и наткнулся на причину безумных пищевых пристрастий во время беременности.       — Это доводит до тяжёлой степени, — продолжила Сёко, отложив его и начав просматривать документы Сатору, прежде чем взять его медицинскую карту. — Если только пациент не находится в тяжёлом состоянии, я почти уверена, что это незаконно.       Она продолжала просматривать бумаги, и Сугуру бросил на них взгляд, прежде чем сдаться, потому что почти ничего не понимал.       — Да, ему это не нужно, — заключила она, взяв пузырёк с таблетками и выбросив его в мусорное ведро. — Я бы очень хотела не знать, о чём они думали, когда давали ему это… Но он, наверное, съедал лишь четверть того, что ты ему давала, так что неудивительно, что он такой худой. Ты не дашь ему это, а если осмелишься достать это из мусорного ведра и отдать ему, я тебя убью, то через несколько дней всё должно прийти в норму.       Он кивнул, снова взглянув на Сатору, и как? Как он вообще мог функционировать на таком маленьком количестве еды? Неудивительно, что он так отчаянно хотел ещё одну тарелку супа, неудивительно, что он был так рад большим порциям.       И всё же он никогда ничего не говорил, не говорил Сугуру, что мог бы давать ему объедки, и тот всё равно был бы ему за это благодарен.       Шоко закатила глаза, выбирая ещё несколько бутылок и ставя их рядом с остальными.       — Они вообще кормили его всем этим? — пробормотала она, откладывая в сторону ещё одну деталь, и ещё одна деталь встала на своё место: Сатору чуть не подавился супом не только от голода, он смотрел на него как на что-то чужеродное. Конечно. Конечно, они не давали ему настоящую еду.       Шоко вытащила ещё одну, сделала паузу, и её глаза вспыхнули так, как он не видел с тех пор, как они были студентами, когда у Шоко ещё хватало сил на такие чувства, как гнев.       — Я, чёрт возьми, так и знала, — прошипела она, тоже выбрасывая его в мусорное ведро. — Чёртовы индукторы. Монстры.       Она не могла… Они не могли дать ему то, что, по его мнению, она имела в виду. Даже они не смогли бы удержать его в таком состоянии, не смогли бы…       – Это должно было держать его в каком-то извращённом напряжении всё то время, пока он был там. Дай мне их инструкции, — прошипела она. Руки Сугуру онемели, когда он выудил из бумаг инструкцию. Шоко начала читать, прежде чем разорвать её в клочья и выбросить в мусорное ведро вместе с наркотиками.       — Чёрт, неудивительно, что он взбесился, — продолжила она, обращаясь скорее к себе, чем к нему, и Сугуру мог только догадываться. Он прошёл через несколько этапов, каждый из которых был пыткой для его тела, и облегчение накрыло его, когда антидепрессанты усилили действие подавителей.       Он снова посмотрел на Сатору, и к нему вернулось воспоминание о том, что Шоко сказала всего несколько дней назад. — Ты хочешь сказать, что он всё ещё…       — Да, пройдёт ещё неделя или две, прежде чем он полностью вернётся к тому, что для него нормально, — объяснила она. — Мне придётся добавить к его физическому осмотру общий психологический, чтобы убедиться, что его мозг в порядке, потому что, судя по тому, как долго он там пробыл, это не так. Сколько он там пробыл?       — Восемь лет, — выдавил он из себя, едва слышно. Восемь адских лет, когда его тело бунтовало и требовало облегчения, которого никогда не наступало. Он всегда считал, что его гон был пыткой в те несколько дней, когда он длился, и до сих пор помнил, как он молил родителей позволить ему использовать обезболивающие, как они отказывали ему каждый раз, как говорили, что это неестественно.       О том, как даже тогда они настаивали на том, чтобы он продолжал вести себя как обычно, говоря, что блокаторов запаха будет достаточно, о том, как они велели ему сопротивляться тому, что они называли «греховными» желаниями его тела. О том, как они хотели, чтобы он вёл себя так, будто ничего не случилось, даже когда его разум разрывался на части, и о том, как сильно он старался, чтобы, может быть, доказать, что он в первую очередь человек, а во вторую — представитель второго пола.       Он думал, что хорошо спрятал лекарства, которые Шоко помог ему украсть из аптеки. О том, что почти год его родители почти любили его, как раньше, даже если Шоко настаивал, что даже в лучшие времена это было неправильно. Но ему было всё равно, родители почти гордились им, когда он прятал пузырёк с лекарствами на дне ящика для носков. О том, что у него всё ещё были синяки, но всего несколько за раз, а не сплошь по всему телу.       А потом они нашли их, и он до сих пор помнит их крики. О том, что он был слаб, раз не мог вынести даже «небольшого дискомфорта», хотя это всегда было невыносимо, даже если его сестра опаздывала в школу только для того, чтобы помочь ему добраться до кабинета медсестры, которая умоляла их никому не рассказывать, и соглашалась только тогда, когда они клялись, что будут всё отрицать, а система приёмных семей окончательно развалилась.       Кровь стала синонимом колей. Кровь, боль и стыд. Крики о том, что он был грязным, хруст его ноги в тот день, когда они узнали его секрет. О том, что он был недостаточно сильным и…       — Сугуру! Сугуру, дыши, — раздался голос Шоко, пробиваясь сквозь туман его воспоминаний. Она столько раз находила его, лечила после драк.       — Ну же, тебя там больше нет. Тебе нужно дышать вместе со мной. Вдох…       Почему? Почему он никак не мог взять себя в руки, Шоко, которая была намного старше того, кого он помнил? И почему? Почему он был таким эгоистом и всегда думал только о себе, о себе, о себе?       Рука схватила его, и Сугуру вздрогнул, чувствуя, что хватка станет жёстче, как только он оглянется и…       Сатору стоял рядом с ним, прижав руку к груди, и мурлыкающий звук наполнял комнату, вибрации проходили сквозь него, успокаивая и умиротворяя ту часть его, которую он всегда подавлял и подавлял в себе.       Сатору посмотрел на него, оторвав взгляд от пола. Его глаза были широко раскрыты и почти отчаянные, несмотря на то, что он мурлыкал, запинаясь, и его мурлыканье наполняло комнату. Телевизор всё ещё работал на заднем плане, а тело Сугуру расслаблялось, пока руки Сатору дрожали.       Он даже не мог понять, почему. Почему Сатору пошёл на такой риск, пытаясь утешить его, Сатору, чьи глаза были полны ужаса, а тело напряглось, словно ожидая удара. Сатору, который, вероятно, ожидал, что Сугуру будет поддерживать его в таком состоянии с помощью наркотиков. Сатору, который только этим утром думал, что Сугуру хотел… хотел…       Глаза Сугуру горели, он тёр их другой рукой, и его голос охрип. Он не понимал. Не понимал, почему Сатору сделал это, когда он так боялся его, когда он прошёл через настоящий ад.       — Спасибо. Спасибо, Сатору, — выдавил он, и его голос чуть не сорвался.       Голубые глаза расширились от того, что он мог описать только как удивление, прежде чем Сатору сосредоточенно закрыл их, а мурлыканье стало громче.       Шоко посмотрела на них обоих, и в её глазах, несмотря на ситуацию, появилось что-то почти нежное и любящее, как будто она видела то, чего не видел Сугуру.       — Выбросила всё это дерьмо в мусорку, но не волнуйся об остальном, — начала она. — Я напишу тебе, в какое время я свободна для приёма. Постарайся записаться, когда сможешь?       Сугуру удалось пробормотать «спасибо», и Шоко вышла из квартиры, оставив его и Сатору наедине.