Пешком в ад

      Дела шли только в гору. Феликс понемногу освоился в своей новой роли и каким-то чудом умудрялся совмещать профессиональную деятельность с учёбой в университете. Бан Чан догадывался, что приходится ему непросто, но Феликс был хорошо замотивирован. Он постоянно говорил о том, что наконец-то его мечта осуществилась, за что он очень благодарен. Другим аспектом жизни, за который он тоже наверняка был благодарен, был Чанбин.       Бан Чан долго не верил своим глазам: Со Чанбин, без пяти минут плэйбой всего Сеула, вдруг превратился в самого трепетного и заботливого бойфренда?! По началу Бан Чан по-дружески подкалывал его, на что Чанбин только отмахивался. И делал своё дело дальше: привозил и отвозил Феликса по его расписанию, водил его в рестораны, по магазинам, даже разминал плечи, когда Феликс уставал. Чанбин буквально растворился в Феликсе, стал идеальным «спутником художника». А ещё вкладывал усилия и даже деньги в то, чтобы их отношения оставались приватными. В этом им охотно помогал Бан Чан: на мероприятиях они как правило появлялись втроём, чтобы на Чанбина не падали никакие неподобающие подозрения. Если бы кто-то из прессы увидел, насколько тщательно Чанбин вытирает с губ Феликса соус, то у них не осталось бы никаких вопросов, а все новостные издания загудели бы от сенсации. К тому же, Чанбин и Феликс, в представлении Бан Чана, очень хорошо смотрелись вместе. Если бы они только захотели, они бы произвели настоящий фурор в медиа. Но говорить об этом было ещё слишком рано.       Единственное, о чём беспокоился Чанбин, так это о предстоящем знакомстве с родителями. Феликс уже давно хотел представить Чанбина своей семье, но им постоянно что-то мешало. То он и Чанбин освобождались слишком поздно, то Чанбину приходилось уезжать из города, то просто не оставалось ни времени, ни сил. Чанбин варился в своей нервозности, боясь, что он не понравится родителям Феликса или случится «что-то такое большое и ужасное, что мне потом придётся уехать из страны с позором». Бан Чану никогда не доводилось знакомиться с чьими-либо родителями, но отчего-то он прекрасно понимал Чанбина. Однако при этом он также понимал, что проблем с принятием Чанбина семьёй Феликса тоже не будет. По словам Феликса, у него открытые и понимающие родители, которые не видят никакой проблемы в том, что их сын встречается с парнем. А значит, и здесь всё тоже будет хорошо. Обязательно.       – Хён, хён, хён! – затараторил Феликс, как только вышел из студии. Бан Чан обернулся, – он и Чанбин ждали у входа на этаж, чтобы забрать Феликса на ужин, – и увидел, как к ним на достаточно внушительных платформах бежит Феликс, одетый во всё белое. Видимо, после фотосессии и перед поездкой в студию Сынмина у него не было времени переодеться, поэтому сейчас он выглядел как картинка: высокий, с длинными развевающимися волосами и макияжем, подчёркивавшем его натуральную красоту. Бан Чан был готов поклясться, что у Чанбина открылся рот.       – Хён, нуна попросила сделать фото для соцсетей. Может, в лифте? – предложил Феликс. Чанбин, делая вид, что он невидимый, взял у Феликса из рук его сумку и накинул ему на плечи свою джинсовку.       – Ну давай, – Бан Чан пожал плечами. Пока они искали Феликсу надёжного менеджера, его обязанности исполняли они с Чанбином, а ещё Сара помогала вести соцсети. Чанбин, по своей инициативе, работал сверхурочно совершенно бесплатно. Саре же Бан Чан платил даже больше, чем она запросила изначально.       – Хён, а можно…? – и Феликс заулыбался намеренно мило, параллельно выкладывая руку Чанбину на плечо. Это был уже намёк. Бан Чан в шутку закатил глаза.       – Хорошо, давай сделаем boyfriend content.       Поскольку немалая часть образа Феликса строилась на «запретных» темах секса, сексуальности и раскрепощённости, в какой-то момент им в голову пришла идея постить в официальном аккаунте LicksdiX фотографии Феликса с «таинственным незнакомцем», которым, разумеется, был Чанбин. Фанатам это нововведение очень понравилось, а в прессе начали говорить о том, что репер LicksdiX «дал основательный толчок новой сексуальной революции». Самому же Феликсу явно нравилось позировать со своим парнем для фотографий – по крайней мере, так считал Бан Чан.       В лифте Феликс сориентировался быстро: он развернулся спиной к камере Бан Чана, а Чанбина загнал в самый угол. Бан Чан тактично промолчал, когда на задницу Феликса легла рука Чанбина, сверкавшая его новенькими дорогущими часами. Вид был неплохой: Феликс грациозно изогнулся, рассыпав по спине длинные волосы, словно в подступающем оргазме, а пальцы Чанбина буквально впились в мягкую плоть. Бан Чан покачал головой, улыбаясь себе под нос, и сделал несколько снимков.       – О, у Бин-и даже вены так красиво выступили, – сказал Феликс, просматривая фотографии, и вдруг засиял: – Чан-хён, попроси, пожалуйста, нуну написать под фото «Guess I’m getting railed tonight».       Феликс произнёс эти слова настолько легко и невинно, что Бан Чана почему-то бросило в жар. Чанбин, теперь обнимая Феликса за талию, явно ничего не понял.       – Что это значит? – спросил он у Феликса. Феликс, с игривой улыбкой на губах, наклонился к его уху. Тогда заулыбался Чанбин.       – Мог бы просто попросить, чего ты. Неужели я откажу своему прекрасному сахарному принцу, а? Иди сюда, сладкий. Я по тебе соскучился за день, – сказал Чанбин негромко, но Бан Чан всё равно всё слышал. Феликс захихикал и наклонился к нему, прикасаясь губами к губам.       – Слушайте, я когда-нибудь подам на вас в полицию за непристойное поведение, честное слово, я вам обещаю, – пригрозил Бан Чан в шутку и начал читать вслух сообщение от Сары в ответ на фото с подписью: – «Оппа же вроде как растянул поясницу на последней тренировке, какой тогда getting railed?»       – Хён, выйди вместе с Сарой из нашей с Ёнбок-и личной жизни, нам там хорошо вдвоём, – сказал Чанбин, даже не глядя на Бан Чана: всё его внимание было занято созерцанием порозовевшего Феликса. Феликс смотрел на него пьяными глазами и якобы втайне ото всех жал его бицепс, словно это была игрушка-антистресс.       – Мы вам просто завидуем, только и всего, – Бан Чан хотел было пошутить, но сам же споткнулся о горечь собственных слов. Ведь Саре было нечему завидовать: она была полностью счастлива в отношениях со своим мужем.       К счастью, Чанбин и Феликс провалились друг в друга настолько глубоко, что не стали придираться к тому, что сказал Бан Чан.       В рабочем плане тоже ощущалось уверенное движение вверх. Они по-прежнему пересекались с Ханом: по делам или просто так, поужинать всем втроём. Сотрудничество с Ханом дало и другие плоды после того, как они втроём обменялись значимыми контрактами. Хан запустил работу над новым проектом (он был суеверным, поэтому упрямо опускал подробности, сколько его ни пытай). Бан Чан и Чанбин, в свою очередь, получили определённые перспективы для дальнейшего развития в лице потенциальных партнёров по бизнесу. А ещё, насколько было известно Бан Чану, Феликс хорошо подружился с Чонином. Благодаря их общению Феликс всё дальше и дальше исследовал свою андрогинную сторону и, казалось, начинал принимать себя таким, каким он был на самом деле, не пытаясь прикидываться «обыкновенным парнем». Чанбин, разумеется, его во всём поддерживал и любил его во всех образах – или без них.       Бан Чан потянулся у себя в кресле и уже хотел было закинуть телефон в карман, чтобы наконец-то пойти домой, как раздался звонок от Сары:       – Господин Бан, к Вам посетитель не по записи. Говорит, что вы знакомы.       Если Сара говорила по-корейски и в официальном тоне, это значило, что в офисе совершенно чужой человек.       – Я сейчас подойду. Не присылай его в офис, пожалуйста.       Подходя к столу Сары, Бан Чан увидел высокую фигуру в жёлтом свитере и светло-серых штанах с большой сумкой через плечо. Поскольку время было уже позднее, Сара приглушила основное освещение, и посетителя было невозможно рассмотреть подробнее. Однако, когда они поравнялись, у Бан Чана чуть не остановилось сердце.       – Здравствуй, – поклонился Хёнджин. Не зная, как реагировать, Бан Чан повернулся к Саре. Сара уставилась на него во все глаза.       – Можешь идти домой. Я закрою офис, – сказал он, чтобы хоть как-то оправдать тот факт, что он не смог ответить на приветствие. Сердце билось настолько быстро, что руки буквально ходили ходуном. Он спрятал их в карманах куртки, чтобы не скатываться в полную панику. И откуда вообще взялась эта паника? Неужели он был напуган настолько сильно? И напуган чем? Появлением Хёнджина? Хёнджин был просто человеком из прошлого, не представлял никакой угрозы.       – Хорошо, господин Бан, – Сара поклонилась ему как-то непонятно, а её слова прозвучали как вопрос, а не утверждение. Пока она наскоро собирала сумку, Бан Чан смотрел в пол. Он не представлял, что скажет Хёнджину, как только Сара скроется за дверью. Ему даже захотелось, чтобы Сара по какой-то причине застряла в офисе навечно, и ему не пришлось бы заставлять себя поднимать голову.       Однако через несколько минут дверь за Сарой всё-таки закрылась. Взяв ключи с её стола и крепко сжав их в кулаке, Бан Чан заглянул Хёнджину в лицо.       – Зачем ты пришёл?       Всё внутри покорёжило от настолько избитого вопроса. Но о чём ещё можно было спросить человека, которого не видел уже больше полугода, с которым не было вообще никакого контакта? Не хотелось играть в вежливость, строить из себя «хорошего парня». Бан Чан больше просто не мог быть хорошим парнем для Хёнджина. Он попробовал однажды, но чуть не потерял самого себя. Всё, хватит. Хёнджин его доброты больше не получит. Если сейчас потребуется быть резким или даже грубым, Бан Чан был готов пойти против самого себя, лишь бы защититься и не угодить в старый капкан.       – Мы можем поговорить? – спросил Хёнджин не своим, слишком тихим голосом. Бан Чан поморщился.       – Я не представляю, о чём мы можем говорить. Знаешь, я не хочу опять…       – Я хотел попросить у тебя прощения, Крис, – перебил Хёнджин, но так мягко, что Бан Чан опешил. – Могу я угостить тебя кофе? Пожалуйста. Ты не обязан меня прощать. Я на это не рассчитываю. Просто дай мне возможность извиниться, пожалуйста. Потом я исчезну и больше тебя никогда не побеспокою. Обещаю.       Бан Чан присмотрелся. Он не понимал, почему, но Хёнджин был мало похож на себя прежнего. Неужели дело в одежде? Всё последнее время Хёнджин одевался очень женственно (порой Бан Чан подозревал, что некоторые предметы одежды на нём были действительно женскими). А теперь у Хёнджина были не такие длинные, натурально-чёрные волосы, чистое лицо без косметики, и под правой бровью блестел пирсинг. Даже глаза казались другими. Раньше Хёнджин нередко смотрел на Бан Чана с напряжением, усталостью, чувством пресыщения. А теперь на него смотрели прояснившиеся карие глаза, в которых подрагивало что-то новое, незнакомое. Однако Бан Чан пока не мог расслабиться, хотя Хёнджин, как не странно, не проявлял ни агрессии, ни каких-либо признаков приближающейся опасности.       – Давай. Только быстро, – пробормотал Бан Чан, почти не разжимая губ и снова сжимая ключи в кулаке. – У меня мало времени… Кофейня есть через дорогу.       – Спасибо, Крис, – послышался тихий голос Хёнджина. Бан Чану не хотелось, очень не хотелось делать это вновь, но привычка брала своё: в присутствии Хёнджина он привык вчитываться, вслушиваться и всматриваться, чтобы пытаться понять, что именно Хёнджин имел в виду. Вот и теперь, избегая прямого взгляда ему в лицо, Бан Чан не мог перебороть желание услышать в его словах, – боже мой, какие страшные слова, они ведь совсем не про Хёнджина! – некую кротость, отчётливую благодарность. Будто Хёнджин не доигрывал, а был искренне признателен Бан Чану за то, что тот всё же принял его предложение.       Они дошли до кофейни молча. Точнее, всю дорогу Бан Чан слушал оглушительное биение собственного сердца и чувствовал, как всё тело покрывается холодным потом. Его до сих пор потряхивало, и он так и не понял, почему. Ему не нравилось. Не нравилось превращаться в непонятно что, в жалкое подобие себя рядом с человеком, который растоптал его чувства и протащил через самые болезненные в его жизни отношения. Наверное, Бан Чан был… жертвой? Как же странно думать о себе в таком ключе. Он же сильный и выносливый – разве жертвы такими бывают? А Хёнджин, получается, насильник какой-то? Лицо непроизвольно поморщилось. Хёнджин тоже не был похож на насильника.       Но, наверное, именно эти роли они и отыгрывали в своих отношениях. Бан Чана передёрнуло от одной только тени воспоминаний о том, что у них было.       В кофейне Хёнджин тоже повёл себя совсем не так, как обычно. Бан Чан привык к тому, что Хёнджин всегда всего лишь позволял за собой ухаживать: позволял за себя платить, позволял угощать себя ужином в ресторане, позволял Бан Чану общаться с персоналом. Сейчас же Бан Чан не поверил своим ушам, когда Хёнджин первым поздоровался с девушкой за стойкой очень вежливым и приятным тоном. Девушка немного смутилась, и он заулыбался такой же смущённой улыбкой. Пока она уточняла заказ, он сразу же достал карточку, словно показывая свою готовность исполнить обещание. Бан Чан выбрал наобум, даже не глядя в меню. Девушка улыбнулась и ему, и он заставил себя улыбнуться в ответ, хотя бы из вежливости и потому, что девушка была милой.       Кофе был обжигающе горячим – значит, придётся говорить.       – Поздравляю с успехом нового проекта, кстати, – заговорил Хёнджин неловко, обнимая свой стакан обеими ладонями. – Я слышал, что это один из самых многообещающих проектов за последние несколько лет.       Бан Чан не просто опешил – он, признаться честно, ошалел. Отчасти потому, что он только что услышал, как Хёнджин пытался соблюдать нормы человеческого общения. А отчасти потому, что Хёнджин косвенно говорил о Феликсе. У него не укладывалось в голове.       – Ты хоть видел, кто участвует в этом проекте? – голос вышел сиплым, и Бан Чан тут же обжёг связки глотком кофе. Хёнджин покивал:       – Ёнбок… в смысле, его ведь Феликс теперь зовут, да? Просто когда мы общались, я звал его «Ёнбок», это его корейское имя…       – Хёнджин, – у Бан Чана чуть вся кофейня не закружилась в диком танце. – погоди, я вообще ничего не понимаю. Что происходит? Ты же Феликса на дух не переносил. Зачем ты сейчас говоришь всё это, зачем поздравляешь? Пытаешься подлизаться? В чём выгода?..       – Ни в чём, – Хёнджин пожал плечами. – Я слышу про твой новый реп-проект буквально везде, поэтому подумал, что было бы глупо это проигнорировать… К тому же, если правильно помню, этот проект для тебя много значил. Я рад, что твои усилия окупились.       – Ну, а всё остальное? – Бан Чану не нравилось говорить настолько жирными намёками, но сейчас он не мог подыскать других слов. Хёнджин словно порозовел. Он замолчал, сделал глоток из своего стакана и поднял на Бан Чана неуверенный взгляд – ещё одна вещь, которую Бан Чан не видел ни разу, никогда. И снова казалось, что это не притворство.       – У меня было время подумать. И я поменял отношение ко многим людям и ко многим вещам, – заговорил он негромко. – Но тебе это неинтересно слушать. Ты здесь не за этим. Я хочу попросить у тебя прощения, Крис. Правда хочу. Я понимаю, что всё, что произошло, никак не исправить словами. Но мне хотелось бы, чтобы ты знал, что я раскаиваюсь за всё, что я с тобой сделал. Не знаю, как это звучит со стороны. Может, пафосно. Но я сейчас говорю искренне. Мне очень стыдно. И мне жаль, что с таким добрым человеком, как ты, произошло всё это… Ты, повторюсь, не обязан меня прощать, разумеется. Просто прими мои слова. И если надо, я их повторю позже, только дай мне знать…       У Бан Чана закладывало уши. Он смотрел на ровное, подёрнутое печалью, с надломом боли лицо Хёнджина и пытался приложить этот образ к тому, с которым он когда-то жил каждый день. Внешне человек был примерно такой же, а всё остальное не совпадало. У Бан Чана мороз бежал по коже оттого, что он с трудом узнавал голос и вообще не узнавал нить логических размышлений Хёнджина. Бан Чана шокировала его адекватность – понятие, прежде не применимое к Хёнджину, как он осознал слишком поздно.       – Что с тобой случилось? – прошептал Бан Чан, ещё больше холодея от ужаса. Хёнджин порозовел сильнее. Опустил глаза в стол, закинул ногу на ногу; Бан Чан не понял, каким образом в своём текущем состоянии он сумел выловить в расплывающемся образе настолько мелкую деталь, но между носком и манжетой штанов кожа Хёнджина была покрыта тонкими тёмными волосками.       – Я в терапии. И на медикаментах. И ещё пролежал какое-то время в стационаре. Мне так посоветовал сделать врач.       Бан Чан откинулся к спинке стула. Перед глазами начала вырисовываться совершенно неясная, но точно страшная картина. Ему не хотелось позволять Хёнджину собой манипулировать, даже если это значило просто то, что он проявит к нему сочувствие. Бан Чан запрещал себе испытывать в адрес Хёнджина хоть что-то. Однако на любопытство, лишённое какой-либо эмоциональной окраски, этот запрет не распространялся.       – Расскажи, что с тобой было.       – Ты не обязан интересоваться, – Хёнджин посмотрел на него с изломом бровей. Он будто боялся поверить, что Бан Чану в самом деле интересно, что с ним происходило с момента их расставания. Он будто боялся приоткрыться, но вместе с тем хотел поделиться тем, чем жил.       – Мне интересно, – сказал Бан Чан твердо. Получилось как-то сухо, но ничего страшного. Хёнджину этого, кажется, было вполне достаточно.       – Не думай, что я жалуюсь, пожалуйста, ладно? Я тебе это говорю просто потому, что ты спросил, не более того, – сказал Хёнджин и чуть слышно вздохнул; Бан Чан приготовился, напрягся. – В общем, я как бы скатился на дно. Я катился туда ещё при тебе, но потом… потом стало ещё хуже. Всё закручивалось, закручивалось, и в итоге стало ясно, что всё дошло до точки. Идти дальше было невозможно. Тогда мне очень помогла моя семья. Так я оказался у врача, у психотерапевта. И всё стало меняться. Голова как будто очистилась… И к тому, что было, я больше не возвращался. Думать об этом очень стыдно и тяжело. Но так и должно быть. Я сам это всё заслужил, поэтому не жалуюсь.       – Работаешь всё там же?       – После стационара я понял, что больше не смогу вести старый образ жизни. Врачи тоже советовали перейти на более спокойную работу, чтобы я быстрее восстанавливался. В итоге я оттуда ушёл. Сейчас преподаю стрип-пластику в одной частной школе, за несколько станций метро отсюда. Место мне нравится, коллеги хорошие, директор тоже. Работаю только с женщинами.       На этих словах Хёнджин почему-то потупил взгляд совсем уж стыдливо. Бан Чану нравилось думать, что он сказал про женщин специально, чтобы показать Бан Чану, что он действительно кардинально сменил образ жизни, поэтому мужчин в его жизни больше нет. Но наверное, это уже неуёмное эго вдруг дало о себе знать. Оно ведь так страдало при Хёнджине, поэтому было так приятно сейчас слышать, что Хёнджин осознанно отказался от потенциальной возможности завести хоть какую-то личную жизнь.       – Поскольку я работаю в основном по вечерам, днём я стараюсь заниматься. Если получится, попробую восстановиться в университете или вообще перепоступить… Не знаю пока. Это немного сложно, – голос Хёнджина совсем стих; несколько секунд они просто молчали, а потом Хёнджин поднял взгляд на Бан Чана. – Сейчас не о том. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я приношу тебе свои извинения.       Бан Чан невольно вздохнул. Он не знал, что думать. С одной стороны, перед ним как будто бы сидел совершенно новый человек, и это значило, что старые обиды, обвинения и претензии более нелегитимны. С другой стороны, Бан Чан ещё не сошёл с ума, чтобы выбрасывать на ветер настолько огромный кусок из своей жизни, который стал для него хорошим уроком. Что он извлёк из этого урока? Например, то, что Хёнджина он не любил по-настоящему. Их отношения сначала были игрой в кошки-мышки, а потом превратились в перетягивание каната, и Бан Чан всегда, всегда проигрывал, самым позорным и унизительным образом. И наверное, Хёнджин тогда был прав, когда тыкал его в нос тем, что он живёт в своих розовых иллюзиях. Между ними не было любви, только взаимная травля. Хёнджин травил Бан Чана своим недоверием, своим нежеланием открываться и любить; Бан Чан травил Хёнджина своими бесконечными попытками достучаться, растопить его сердце, достроить свою мечту до реальности. Пожалуй, Бан Чан переоценил свои силы и совсем не понял, на что подписывается, когда в самом начале их знакомства холодность Хёнджина, вместо того, чтобы отпугнуть, вызвала у него горячий интерес. Он думал, будет весело. Он думал, что недоступность Хёнджина – это не то флирт, не то попытка набить себе цену, не то способ раскрутить потенциального кавалера на достойные ухаживания. Однако всё, что напридумывал себе Бан Чан, оказалось неправдой и в итоге послужило ему хорошим уроком: не надо впредь пытаться прикоснуться к пламени, обещая себе, что больно будет только в начале, но это круто, на самом деле, это просто адреналин.       И, если верить Хёнджину сейчас, раз того Хёнджина-мучителя больше нет, то значит, нет и причин держаться за прошлое? Можно простить Хёнджина здесь и сейчас, а не продолжать бежать от прошлого в пустоту – то, что Бан Чан до сих пор пытался делать, когда изредка всплывали обрывки их совместной жизни. К тому же, у Хёнджина явно были определённого рода проблемы – значило ли это, что нужно было простить его, не задумываясь? Можно ли было сказать, что тот сложный человек, утягивавший Бан Чана на самое дно, на самом деле не был настоящим Хёнджином, а лишь его искажённой версией, в которую Бан Чана угораздило влюбиться?.. Как вообще люди поступают в подобных ситуациях?       Их прошлое словно обнулилось и потеряло всякий смысл. Долгие месяцы вместе буквально на глазах трансформировались из фатальной ошибки в неудачное стечение обстоятельств. А вдруг в этой истории не должно быть жертв и насильников? Вдруг в этой истории есть только два человека, провалившихся под воду и чуть не утопивших друг друга только потому, что главной задачей каждого было попытаться выбраться на сушу, просто спасти себя? Вдруг в том, каким Хёнджин был с Бан Чаном, не было ни злого умысла, ни жестокости, ни чего-то ещё, за что его стоило бы стыдить или хотя бы ненавидеть? Вдруг суть проблемы заключалась просто-напросто в том, что Бан Чан не мог не любить, не мог не тянуться к Хёнджину, не мог не пытаться отдать ему всего себя? А Хёнджин, в свою очередь, не мог не обороняться, не мог не отталкивать, не мог открыться? Вдруг они оба просто сделали всё, что могли, но именно эти решения, именно в этих обстоятельствах оказались ошибочными, привели их в эту кофейню, к этому напряжённому разговору, к этой пустоте на исходе их отношений, разорванных с потерями для обеих сторон? Вдруг они ошиблись просто потому, что они – люди, и людям свойственно ошибаться?..       – Знаешь, – Бан Чан заглянул в свой стакан и наклонил его, заставляя жидкость перетечь на одну сторону. – я много думал. И иногда мне казалось, что наши отношения были ошибкой. Нам не надо было быть вместе… – он наклонил стакан снова, и чёрная линия была уже не под углом, а ровной. – Но я благодарен за этот опыт. Мне это всё было нужно… хотя, пожалуй, прямо сейчас я ещё не осознаю это в полной мере. Но знаю, что всё, что случилось, по какой-то причине должно было случиться.       Он оторвал взгляд от стакана и посмотрел Хёнджину в лицо. Хёнджин смотрел на него внимательно; его поза оставалась напряжённой. Он как будто ждал вердикта, ждал своего приговора и не мог поверить своим ушам. Бан Чан и сам себе немного не верил. Было так просто и логично рисовать портрет Хёнджина у себя в голове чёрными красками: убеждать себя снова и снова, что Хёнджин представлял для него опасность на многих уровнях, говорить себе, что у них не могло быть отношений в принципе, поэтому он ничего не разрушил, когда сказал, что они расстаются. А теперь краски будто закончились, и весь портрет растёкся. «Плохой» Хёнджин превратился в относительность. Вместо него перед собой Бан Чан видел обыкновенного молодого мужчину, со своими сложностями, особенностями, привлекательными сторонами. Просто так получилось, что этих привлекательных сторон Бан Чану увидеть не удалось. Однако в этом, наверное, тоже нет никакой драмы. Просто так получилось. Но это уже в прошлом. А они здесь, в настоящем.       – Пусть прошлое останется в прошлом, – сказал Бан Чан, и губы улыбнулись сами собой. Это не была его обыкновенная улыбка, дружелюбная и широкая; это была другая улыбка, очень похожая на ту, которая появляется в первый вздох без мучительной боли, терзавшей очень долго. Во взгляде Хёнджина сначала прочиталась растерянность, но потом он покивал, хотя всё равно как будто не до конца понял, с чем согласился.       – Спасибо тебе, Крис, – Хёнджин тоже вроде как улыбнулся – настолько легко, что запросто могло просто показаться. – Надеюсь, ты не воспримешь эти слова как оскорбление. Я говорю серьёзно. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, то я помогу, обязательно.       Первой реакцией был смешок. Что-то было в этом предложении такое, что ну никак не хотело вязаться с восприятием Бан Чана. А возможно, он просто не привык к тому, что Хёнджин теперь другой. И он сам тоже другой, совсем не такой, каким был раньше.       – Спасибо, – Бан Чан улыбнулся опять. Затем допил остатки кофе и поднялся на ноги. Хёнджин, на ходу подхватывая сумку, тоже встал.       – Спасибо, что уделил время, – и Хёнджин поклонился. Он сказал это настолько быстро, будто боялся, что Бан Чан в миг исчезнет. Но Бан Чан не торопился. Он невольно задержал на Хёнджине взгляд. Вот он, ещё недавно живший только во снах и воспоминаниях, стоит совсем близко, из плоти и крови. Живой, настоящий, тёплый. Всё такой же высокий и красивый; даже в большом свитере и мешковатых штанах было видно, что он стройный и хорошо сложен. Прекрасные бледно-розовые пухлые губы улыбались Бан Чану робко, буквально самым уголком рта. А потом Хёнджин заправил прядь волос за ухо, и взгляд Бан Чана привлёк короткий, но яркий блеск его серьги. Блеск показался до боли знакомым; возможно, потому что это были серьги, которые когда-то купил сам Бан Чан, а возможно, просто потому, что Бан Чан видел подобный блеск на Хёнджине уже много раз. В этой крошечной искорке проскочило что-то, что Бан Чан не успел рассмотреть, не успел понять, но отчего сердце почему-то забилось чуть быстрее.       В душе он всегда верил в то, что любовь на самом деле не умирает никогда. Она просто сжимается в крошечный комочек теплоты и воспоминаний и продолжает свою тихую жизнь где-то в глубине сердца.       – Надеюсь, у тебя всё хорошо. И что с проектом тоже всё будет хорошо. Файтинг, – Хёнджин улыбнулся чуть шире, поправляя сумку на плече.       – Тебе тоже удачи, Хёнджин. И спасибо… за кофе, – прибавил он, потому что вдруг ему стало так неловко за себя, что он, наверное, покраснел. Хёнджин просто кивнул вместо ответа, и Бан Чан, воспользовавшись собственным замешательством, пошёл в сторону выхода. Там они попрощались кивками ещё раз, и Хёнджин почему-то посмотрел на него так, будто хотел сказать ещё что-то. Бан Чан замер, вроде как даже дыхание задержал, теряясь в неясных догадках о том, что ещё мог хотеть сказать Хёнджин на прощание. Хёнджин выдохнул, покраснел, заулыбался. Когда Бан Чан хотел было спросить, в чём дело, Хёнджин резко к нему наклонился. Глаза инстинктивно закрылись, и в уголке губ расцвело нежное тепло с привкусом знакомого дыхания. Когда глаза открылись, губы Хёнджина произнесли беззвучно: «Спасибо тебе. За всё». У Бан Чана резко закончились все слова. Он смог выдать только какой-то нелепый выдох и улыбнуться в ответ. В опустевшем сознании сразу же вспыхнуло ощущение дежавю, но настолько мимолётное, что Бан Чан не успел ничего толком понять. А потом Хёнджин, улыбаясь, коротко помахал рукой, развернулся и пошёл бодрым шагом в сторону метро. Бан Чан смотрел ему вслед до тех пор, пока его высокая фигура ни скрылась в ночной темноте.       «Вот и всё,» – подумалось Бан Чану, когда он пристёгивал ремень безопасности у себя в машине. В этом коротком, но ёмком выводе горчила реальность, однако вывод определённо дарил облегчение. Облегчение оттого, что в его жизни больше нет места драме, что его жизнь стала обыкновенной в самом простом и приятном смысле. А ещё, если прислушаться к себе, было немного радости за то, что Хёнджин стал другим. Было сложно сказать, поменялся ли он кардинально или только отчасти. Однако факты говорили сами за себя: прежней жизнью Хёнджин больше не жил, и это был уже огромный шаг вперёд. Осознавать это было приятно, даже как-то спокойно на душе становилось. Никому в своей жизни Бан Чан не желал зла, даже тем людям, которые причинили ему боль. И Хёнджин не стал исключением.       Уже почти заведя мотор, Бан Чан задержался на одной мысли. Пальцы сами собой легли туда, где всё ещё теплился поцелуй. Губы заулыбались. Он не ожидал от самого себя такой реакции. Ему хотелось обвинить себя в том, что он реагирует неадекватно, что он, вопреки собственным убеждениям, до сих пор болеет этими нездоровыми отношениями. Но сколько бы он ни искал внутри себя подтверждения этим обвинениям, он не находил ничего. Ничего, кроме тёплого удовольствия оттого, что его поцеловал очень красивый молодой мужчина, с которым его теперь больше ничего не связывало.       “Some things aren’t meant to be relived, obviously; yet, it feels kinda nice to revisit them, somehow.”