Гиперфокус

Суок заходит в темную пасть их квартиры и чувствует неладное: из кухни тянет сквозняк, сильно пахнет кофе и выпечкой. Он ведь просто так никогда не готовит, предпочитая доставку, впрочем, как и она. Не хочется верить, что этот говенный день может стать еще хуже, из всех плюсов лишь то, что наступила пятница и завтра на работу не нужно, но, возможно, придется поехать с ним в места похуже, например, в больницу. Суок продолжает надеяться, что ей показалось, она всегда так делает, будучи не в состоянии принять реальность такой, какая она есть на самом деле. Никаких звуков, тишина и мрак, не горят даже столь любимые Хваном бра. Еще можно сбежать, думает она, закрыть нахуй дверь с обратной стороны и переждать бурю в гостях у друзей. Можно попросить Минхо приехать и проверить, что с ее парнем, в каком он, чтоб его, состоянии. Но вдруг показалось? Трусливо озираясь по сторонам и боясь произвести лишний шум, она стягивает сапоги, вешает пальто на крючок и крадется в ванную. Может быть дома никого нет, может быть она себя накрутила? Обычно Хенджин приходит намного позже, чем она, измотанный работой и тренировками в студии Минхо. Обычно, но не в такие моменты. Она закрывает дверь ванны на щеколду, чтобы почувствовать хоть какую-то защищенность, снимает с себя одежду и смывает усталость этого дня. На работе был крайне сложный день, она получила взбучку от начальника и пришлось пойти с коллективом в караоке, которое Суок ненавидит всей душой. Все эти сборы, чтобы укрепить командный дух, ей противны, но выбора нет, и она ходит. Хенджину это не нравится, но он все понимает, у самого в компании примерно также. Если не брать в расчет несколько его друзей из танцевальной команды и семьи, он не слишком общительный, а уж попойка с начальством почти ни для кого не является удовольствием. Суок безуспешно пытается вытравить вкус дешевого макколли изо рта, начищая зубы мятной пастой до кровавых харчков. Надо было все-таки потратиться и взять себе хотя бы пиво, а не травиться напитком, который выбрало руководство исключительно из-за цены. В квартире прохладно, и, пока она идет в комнату, осторожно ступая с носка на пятку, капельки воды с плохо вытертого тела начинают испаряться, заставляя Суок мерзнуть. В комнате также тихо и темно, дрожащей рукой девушка включает свет, и быстро оглядывает помещение. Никого. Может, запах корицы и апельсинов лишь результат работы ее уставшего воспаленного мозга? Или Хенджин приходил домой, а потом куда-то ушел? Надо написать ему сообщение, а не сходить с ума от неизвестности. С уже более легким сердцем Суок натягивает на себя домашнее платье и глупые гольфы с единорогами, которые подарил ей он. Мягкие и удобные, стоят дохрена, несмотря на смешной вид. Ее парень никогда не скупится на подарки, такой заботливый. Есть особо не хочется, но можно заварить кофе и почитать какой-нибудь слюнявый дамский роман, пока ждет благоверного. Как же она по нему соскучилась, хоть и видела лишь утром. Она включает телевизор, запускает фоном энимал планет и плетет себе французскую косу, чтобы быть красивой, когда он вернется. Щелчок переключателя озаряет кухню приглушенным лимонным желтым светом с розовым подтоном. Суок вообще-то нравится хирургический белый, однако Хван любит играть с настройками светодиодной люстры и вечно оставляет какую-то дичь после своих экспериментов. Суок вскрикивает от ужаса, когда видит перед собой Хенджина, который подслеповато щурится и часто моргает от внезапной вспышки. Значит, он все это время сидел здесь в темноте? Его взгляд не выражает ничего хорошего, поза напряженная. Суок понимает — проебалась. — Ну, и где ты была? — тихо спрашивает он, скрещивая руки на груди. Смотрит будто с ненавистью даже. — Работаешь до шести, а сейчас почти одиннадцать. — У руководителя родился сын, нам пришлось всем ехать пить за его здоровье, — спокойно отвечает Суок. Если выдать хоть толику сомнения в себе, то Хван, как акула, почуявшая каплю крови, сожрет ее целиком. — Я вроде в соцсетях тебя не блокировал, ты могла сообщить, что задержишься, — он бродит по ее лицу и телу жадным взглядом, пытаясь найти, за что зацепиться. Суок подобна каменному изваянию. — У тебя сегодня должна была быть тренировка, — пожимает плечами она, — я не хотела тебя этим беспокоить. Все равно должна была вернуться раньше, чем ты. — Я плохо себя чувствовал и не пошел на тренировку. Знает она, блять, его плохое самочувствие. — А у тебя, смотрю, все просчитано, где я и до скольки ты можешь спокойно шляться, — Хенджин встает со своего места и подходит к ней. Крадется как кошка, его мягкой поступи не слышно даже в оглушающей тишине их квартиры. — Хенджин, ты выпил таблетки? — задает она волнующий вопрос. Знает ответ и спрашивает все равно. — Причем тут это, а? — он бьет кулаком по столу. Суок вздрагивает и полупустая чашка с кофе, что стояла на этом самом столе, тоже жалобно брякает. Спокойно, это мы уже проходили. — Волнуюсь за тебя, любимый, — мягко говорит она, улыбка трогает ее губы, а внутри все вопит от ненависти к его состоянию, когда надо продумывать каждую эмоцию на своем лице, чтобы не раздразнить зверя. Суок чувствует себя сапером на поле полном мин. Он приближается к ней, возвышается над ней, подавляет ее своей аурой. Он намного выше и сильнее, хоть и тощий, но кому, как не Суок знать, что за этой футболкой оверсайз прячутся стальные кубики пресса. Хенджин жилистый и мускулистый, гибкий и быстрый. А она ходит два раза в неделю на пилатес и иногда в бассейн. — Я ждал тебя, — с обидой в голосе жалуется он, сжимая пальцы в кулаки. Его чуть отросшие ногти впиваются в плоть, лунки будут напоминать о себе еще как минимум пару дней. — Ты тоже мог позвонить или написать, — парирует она. — Я и позвонил, только не тебе. Ах, точно, чертов Ким Сынмин, ее коллега и школьный товарищ Хенджина. Слил ее с потрохами, как и всегда, впрочем. — Тогда зачем ты задаешь мне эти вопросы, — недовольство проскальзывает в ее голосе, что очень зря, — если знаешь, где я была. — Хотел послушать, что ты скажешь. Суок надоело. Это всего лишь Хенджин, почему надо ходить вокруг него на цыпочках? Она знает, почему, но все равно бесит. — Просто возьми, блять, и выпей свои сраные таблетки, — шипит она сквозь зубы. — Я не хочу разговаривать с тобой в таком состоянии. — А придется, — мрачно выносит вердикт Хван и сверлит ее взглядом. Суок идет в спальню, хоть ей и страшно поворачиваться к нему спиной. Она не слышит, чтобы он шел за ней, но знает, что это так. В дни, подобные этому, он преследует ее как варан добычу, ходит по пятам, не отлипая ни на минуту. Это все ей на самом деле нравится, но не когда Хенджин зол и опасен. Она старается не думать о том, как сама иной раз не напоминала ему выпить лекарства, лишь бы вновь искупаться в его сумасшедшей любви. Когда Хенджин полностью в адеквате, он просто хороший заботливый парень со своими интересами, но, когда его шиза берет верх, весь мир Хвана сужается до Суок. Его нездоровая зависимость елеем разливается по ее вполне здравым чувствами. Она-то его давно и безнадежно любит, но лишь Хенджин в рецидиве отвечает ей взаимностью. Она бы прятала от него таблетки, если бы он оставался всегда таким — полностью повернутым на ней. Но есть и другие побочки, с которыми приходится считаться. Неадекватность восприятия, ревнивость, плаксивость, агрессия, асоциальность. Суок его любит и не допустит, чтобы он превратился в овощ. Роется в шкафчике, ищет заветные банки, пока Хенджин не разворачивает резко к себе. — Я не хочу их пить, — капризно заявляет и дует и без того пухлые губы. — Давай тогда просто ляжем спать? — предлагает с робкой надеждой, тут же разбитой в пыль. — Ты трахалась с Чаном? — не такой уж и внезапный вопрос, если знать предысторию. — Мы с ним встречались два года, господи боже,как ты думаешь? — она пытается убрать его руки со своих плечей, но не выходит. — Нет, сегодня, когда он приходил в ваше ебучее караоке, — пальцы сжимаются сильнее, оставляют красные следы. Чертов Сынмин! Суок засунет ему в жопу все карточки с Вонпилем, что тот прячет под клавиатурой. Дождитесь только понедельника. — Ты же знаешь, что он друг руководителя, — все, что она скажет дальше, будет звучать, как оправдания, понимают оба отчётливо. Если бы Хван принял таблетки, все было бы в порядке, но он не принял. — Я так люблю тебя, — выдыхает он и истерично сжимает ее в объятиях. — Тогда позволь мне позвонить Минхо, — тихо просит она, предчувствует беду. — Зачем? — Мне так будет спокойнее. Или выпей таблетки. — Может, тебе и Минхо приглянулся? Хенджин разозлился. Он тащит ее на кровать, кидает туда с такой силой, что Суок подкидывает на пружинах как на батуте. Пацана не скрыть за широкими штанами, Суок видит у своего парня недвусмысленную выпуклость в районе ширинки. Из-за усталости и завалов на работе они уже два месяца не трахались. Шизоидный Хенджин всегда возбужден. — Я люблю только тебя, ты же знаешь, — она прикрывает глаза, чтобы не видеть надвигающуюся тень. Любить Хенджина — это всегда какой-то выбор. Они спят нечасто, когда он в ремиссии, таблетки подавляют его либидо. Но, когда это все же происходит, он всегда нежен и предупредителен, беспокоится об ее удовольствии в первую очередь. Когда он забывает о таблетках на неделю или больше, у него постоянно стоит и он берет ее быстро и грубо. Суок обычно устраивают оба варианта. Но не сейчас. Кровать продавливается от тяжести его тела, горячее дыхание опаляет лицо Суок и она открывает глаза. Карие глаза Хенджина кажутся почти черными в полумраке комнаты: осталась гореть только настольная лампа. Длинные пальцы бегут по телу девушки пауками, она вздрагивает, когда Хенджин отодвигает ластовицу ее слипов и исследует то, что было скрыто. — Не чувствую твоей любви, — разочарованно констатирует он, вытаскивает сухие пальцы. — Я не хочу сейчас, ты меня обидел, — она пытается оттолкнуть его, но ничего не выходит. — Чем? — Своими подозрениями. — Они не обоснованы? — Я люблю тебя, ты же знаешь. Никто другой меня не интересует. — У тебя Сахара там, внизу, пустыня Гоби, — он таращится не мигая. — А у тебя курган степной, географ ебучий, — огрызается Суок. — Я геодезист, — поправляет он и морщится, вспоминая про работу в столь неподходящий час. — Оближи, а то будет больно. Хенджин сует ей в рот пальцы, проталкивает глубже, давит на язык почти до рвотного позыва. Суок думает о том, что это небольшая цена за то, чтобы быть с тем, кого любишь. — Ну? –требует Хенджин, прекращает движение в ее рту, и она понимает, что надо делать без лишних слов. Сосет его пальцы усердно, чувствует, как он трется о ее бедро возбужденным членом и тихо стонет. Когда ему кажется, что достаточно, он высовывает пальцы и довольно щурится на ниточку слюны, тянущуюся от ее рта. Его рука быстро возвращается к ее паху, и он начинает активно массировать клитор увлажненными пальцами, одновременно засовывая свой язык ей в рот. Хенджин горячий, его жар избыточен, хочется включить кондиционер или выйти на балкон и вдохнуть свежего воздуха. Вместо этого Суок старается сосредоточиться на его манипуляциях с ее телом, чтобы возбудиться. Похоть медленно, очень медленно растекается по ее складкам, Хвана это не устраивает и даже бесит. Пальцы пересохли, естественной смазки почти нет; трение грубое, он знает, что это скорее принесет чувствительной Суок боль, нежели наслаждение. — Ты заебала, — рычит недовольно он и слезает с нее. Быстрыми отточенными движениями он стягивает с нее и себя одежду, белье, бросает куда-то на пол, а затем возвращается к девушке. Его член стоит давно и болезненно, Хенджин ненавидит себя за то, как сейчас обходится с Суок, но иначе у него не получается, свою злость и обиду трансформирует в страсть, раздвигает ей ноги и широкими мазками лижет промежность, чтобы хоть как-то облегчить свое и ее положение. Он корит себя за то, что не купил смазку и презервативы, но это не помешает им потрахаться. На пробу вводит два пальца сразу и продолжает дразнить клитор кончиком языка. Вроде нормально. Он выдыхает и поднимается поцелуями выше: едва касается живота, водит носом под ее грудью, напитываясь ароматом любимой, прикусывает шею. Суок похоже оттаяла: сама притягивает его за шею и развязно целует в губы, обхватывает ногами его талию, скрещивая лодыжки на его копчике, поддается навстречу. Хенджин засовывает в нее член и стонет задушенно, двигается внутри хаотично и сильно. Суок слегка больно, но это быстро проходит. Хенджин напоминает ей отбойный молоток своим темпом. Она смотрит на его лицо, прекрасное в полумраке, да и не в полумраке тоже прекрасное и вновь думает, что согласна на что угодно, лишь бы видеть его таким. Суок могла бы писать картины по воспоминаниям о кончающем Хване, но в их паре художник не она. Хенджин обмякает, расслабляется, заваливается на нее. Спустя минуту уходит в ванну, смыть сперму, и возвращается обратно. Вид распластанной на кровати Суок его снова возбуждает. — Я не хочу, — она начинает плакать, когда встречается с его голодным взглядом. Слезами удивляет даже себя. Хенджин хмурится, ему неприятно видеть ее расстроенной, но с самоконтролем дела не очень. — Хотя бы чуть-чуть, — он успокаивает ее теплой улыбкой и поглаживанием по бедру, берет подмышки и тянет вверх, устраивает поудобнее, подкладывает под спину подушку, чтобы сиделось мягче. В Суок что-то ломается, но ей не в первой такое, за свою любовь Хенджину она платила много раз, заплатит и еще. Телом — не самая высокая цена, фигня вопрос. Он встает на колени напротив ее лица и командует: — Открой рот. Она подчиняется почти сразу, заминка в секунду. Хенджин водит членом по ее губам, размазывает им же слезы и кайфует. Его женщина полностью в его власти, он победил. Сжимает ей пальцами щеки, заставляя отрыть рот еще шире, и толкается внутрь. По телевизору диктор скучным голосом вещает про жизнь хорьков. Суок сжимает ртом основание головки, активно двигает языком и надеется, что это скоро все кончится. И оно кончается, когда Хенджин достает член из ее горячего рта и быстро додрачивает себе, финишируя на лицо Суок. — Спасибо, — улыбается он и вытирает с них обоих сперму влажными салфетками. — Я так люблю тебя. Они вместе идут в душ и Хенджин нежно моет ее мягкой губкой, взбивая гель в большие пенные клубы. Он помогает ей кончить душем, и это первая для Суок разрядка за весь этот день. Хенджин засыпает, обвив ее своими длинными руками и ногами, уткнувшись носом в ее макушку, шепчет глупости на ухо. Суок обожает, когда он ластится к ней котенком, мелькает греховная мысль подождать с препаратами еще денек, чтобы хоть на немного задержаться в этом ощущении нужности, но умом она понимает, что это неправильно. Пока любимый мирно сопит, она ставит будильник-напоминание на каждый день на его и своем телефоне, теперь принять лекарства он не забудет.