Fuck Your Monsters

Это был второй год обучения Чонина в университете. К тому времени он вырос из долговязого неуклюжего подростка, приобретя хорошую форму; с регулярными тренировками и занятием спортом он окончательно вылез из своей раковины. Он все еще был интровертом и по-прежнему любил проводить время в одиночестве, но теперь ему было легче общаться, а его улыбка с чистыми, ровными зубами без скоб очаровывала большинство людей, которых он встречал. Чонин стал чем-то вроде горячего парня в кампусе. Может быть даже САМЫМ ГОРЯЧИМ ПАРНЕМ В КАМПУСЕ. Девочки и мальчики одинаково предлагали ему заняться сексом, и Чонин воспринял это спокойно; трахал всех, кого хотел, и с каждым разом становился все требовательнее. К концу первого года обучения он почти избавился от первоначальных не уверенных прикосновений и вопросов «Так хорошо?». Чонин быстро схватывал на лету. К тому времени, когда он был на втором курсе, одним словом: если ты хочешь грубого, грязного траха, где ты сойдешь с ума и будешь хромать в течение нескольких дней, ты спросишь Чонина. И если он расщедрится, ответ будет — «да». Все страстно желали его, и Чонин не был чужд голодным взглядам, преследовавшим его, когда он входил в помещение, не был чужд людям, которых он никогда не встречал и не видел, пытающимся заговорить с ним; положив на все предостережения только ради одного шанса. Но была одна странная вещь с Ян Чонином. Ему нравилось трахаться со всеми, что значит, при включенном свете. Лампы, лампочки, люминесцентные лампы; (и в одном памятном случае, в свете прожекторов — прошептал драматург). Чонин был непреклонен в том, что не должно быть даже струйки тьмы. Еще одна странность заключалась в том, что после секса Чонин сразу же шел в другую комнату, слоняясь там и, казалось, шепча кому-то. Один пиздюк, как-то вышел за стаканом воды и заглянул украдкой, но в комнате была кромешная тьма. Он был так напуган, что в спешке оделся и сбежал из квартиры Чонина с поспешно брошенным «Я сваливаю!». На следующий день парень сплетничал со своими друзьями, размышляя о том, чем занимается Чонин. Он удивился, услышав утверждения и подтверждающие рассказы; странный ритуал после секса, который проделывал Чонин в той самой темной комнате. Сначала все думали, что это мог быть сосед или гость, но Чонин всегда лукаво отвечал, что другого человека там нет. И к тому времени Чонин затыкал их поцелуем, и «о, Чонин, пожалуйста, еще…!» Так что, никто так и не догадался или не зашел достаточно далеко, чтобы задать больше вопросов. Чонин также как можно скорее выпинывал своих давалок и трахал их, никогда не позволяя никому остаться на ночь. Любой, кто осмеливался хотя бы намекнуть на ночевку, встречал стальной, убийственный взгляд и команду, граничащую с угрозой: «Съеби». Чонин был горячим, очаровательным и загадочным, но он также был чертовски жутким и пугающим до усрачки. Люди оставили его в покое. Чего они не смогли понять, так это то, что Чонин никогда не говорил, что живет один. Он просто сказал, что другого человека там нет.

***

— Чонин, о, блять! Пожалуйста, помедленнее! Шлепок эхом отразился от стен. Затем стон. — Заткнись нахуй и прими то, что я даю твоей пизде! — Твой член слишком глубоко, ах… Изголовье кровати начинало сильнее биться о стену. Чан остался в темноте соседней комнаты, обняв колени и надувшись, со слезами на глазах. — Инни снова с кем-то дерется… — прошептал наивный монстр, прижав чешуйки. Крик. — Чонин, о, я сейчас кончу, пожалуйста, хватит! — Не смей, блять. Знаешь, что бывает со шлюхами, которые кончают без разрешения? — Чонин! Пожалуйста, дай мне кончить! Приглушенное удушье. — Ты слишком, блять, громкая. Хочешь, чтобы все тебя услышали, тупая шлюха? — прорычал Чонин. Чан всхлипнул от страха. «Инни сошел с ума», — скулил он про себя. Стук в стену становился все громче и учащался, как и стоны вместе с визгами. Чан трясся, зная, что самое страшное впереди. — О, АХ! Ах! Ах! АААА! Голос странного человека достиг лихорадочной высоты, от которой губы Чана задрожали, когда он изо всех сил старался прикрыть уши. Люди всегда звучали так, будто им было очень больно; кричали так громко, что пронзало уши. Чанни было так жаль их. Неужели Инни был таким страшным? Но если Инни вправду был таким, то почему эти непонятные люди всегда возвращались, чтобы драться с ним? Люди такие странные, подумал Чан. И Инни, вероятно, лучший монстр, чем он, раз заставлял людей кричать так громко. Потребовалось время, чтобы заметить, как стало жутко тихо. Чешуя Чана задрожала и взъерошилась, пытаясь успокоиться. Через несколько мгновений дверь со скрипом открылась. Чан спрятался в тени. Дверь закрылась, погрузив комнату в кромешную тьму. — Чанни? Прежде чем показаться, Чан быстро проверил своего человека на наличие ран. Его человек был без рубашки, в одних штанах. Чан увидел красные царапины и пурпурные пятна по всему телу. Он выпрыгнул из тени и навис над своим человеком. — Инни! Ты в порядке, мип? — Чан заскулил. Его чешуя вздулась. Чонин тихо рассмеялся. — Я в порядке, глупыш. Я уже говорил тебе, что эти следы не болят. Что это нормально. Чан надулся. — Мип! Ч-что насчет других людей? Инни, ты не можешь быть таким подлым. Они кажутся обиженными. Чонин ухмыльнулся. Он протянул руку, чтобы погладить щеку Чана. — Чанни, я не причиняю им вреда. Людям нравится то, что я делаю. Вот почему они всегда возвращаются. — …Люди странные и страшнее монстров, — фыркнул Чан. — Пф. Может быть. А теперь, подождешь здесь, м? Инни просто заставит человека уйти, чтобы мы с Чанни могли поиграть, хорошо? Чан усиленно закивал, широко улыбаясь, фиолетовые волосы тряслись с каждым дерганием головы. Все его беспокойства теперь улетучились при мысли о том, что Инни будет играть за него в видеоигры (да, за Чанни, потому что когти монстра были слишком большими, чтобы нажимать на кнопки) до конца ночи. — Мип! Чанни подождет! Чонин обнял его и проворковал: «Мой хороший мальчик. Я скоро.» (- Можешь идти. Вот вода. Спасибо, — протянул Чонин, ухмыляясь девушке, которую он только что трахнул. — …Я даже стоять не могу, — рявкнула она. Чонин пожал плечами. — Одевайся. Ты отлично показала себя. До скорого! После того, как ее вышвырнули и дверь захлопнулась перед носом, девушка прошипела: «Мудила!») — Чанни! Выходи! — звал Чонин. — Чанни здесь! — монстр выскочил из тени Чонина, повалив человека на пол. Чонин рассмеялся, когда монстр укусил его, обнимая, его грудь урчала, а большие черные глаза смотрели на него. — Глупый зверь! — Я монстр Инни, мип! — Чан обнажил клыки, выглядя немного глупо, когда он широко открыл рот, пустив слюни. Чонин ущипнул его за щеку, воркуя: — Не знаю. Ты больше похож на моего питомца, Чанни. — Нет! Чанни — монстр Инни! Чонин ухмыльнулся; преисполненный нежностью. — Да, ты мой.

***

— Инни, мип, почему люди так часто дерутся? Это было ленивое субботнее утро. Все шторы были задернуты, внутрь проникали только тонкие лучи солнечного света. Чонин сидел за столом и жевал тосты. Чан сидел, скрестив ноги и разинув большой рот, когда Чонин кормил его фруктами между укусами. Он сорвал виноградину и сунул ее монстру в рот. — Что ты имеешь в виду, Чанни? — спросил Чонин, взъерошив волосы монстра. — То, что ты делаешь с людьми, мип… Звучит так пугающе. Они всегда плачут и кричат, а ты всегда кажешься таким безумным, Инни. Мип. — Чан обмяк, последний «мип» раздался слабо. Чонин смягчился и продолжил гладить своего монстра. — Мне очень жаль, Чан. Инни напугал тебя? — Мип! Чанни… совсем немного, мип. Но Чанни просто хочет, чтобы Инни был счастлив, а не злился, — объяснил Чан. Чонин готов был превратиться в чертову лужу при виде искреннего беспокойства в надутых губах Чана и в его блестящих, чистых, черных глазах. Было лишь десять утра. Он поспешил успокоить невежественного монстра. — Нет, Чанни, я думаю, ты что-то не догоняешь. Я не злюсь на этих людей, и они не боятся меня. Мы не ругаемся. Мы делаем это друг с другом, потому что хотим этого, и нам обоим это нравится. — Это, мип, приятно…? — Чан наклонил голову. Чонин улыбнулся. — Да, приятно. Я знаю, это звучит подло и пугающе, но они этого хотят. Мы говорим об этом, прежде чем это сделать, и Инни убеждается, что они согласны с тем, что Инни делает. Если человек говорит «нет» или говорит, что не хочет этого, то Инни приспосабливается к тому, чего он хочет, или вообще не позволяет ему приходить. — Значит, вы оба в безопасности? И счастливы, мип? — спрашивает Чан, вцепившись когтями в штаны Чонина. Чонин наклоняется, чтобы поцеловать Чана в рог. — Да, это так. Инни не имеет в виду те страшные вещи, которые ты от него слышишь. Это происходит потому, что другой человек хочет, чтобы я притворялся таким образом. — Притворялся? Как в кино, мип? — Да, Чанни. Как в кино. Я играю для них, и они также играют для меня. И когда фильм заканчивается, мы оба в порядке. — уточняет Чонин. Чан улыбается, выставляя клыки. — Мип! Чанни теперь понимает! Затем Чонин расслабляется, удовлетворенный тем, что разъяснил ситуацию. — Какой смышленный монстр. Хочешь клубничный торт, Чанни? — Мип! — взвизгнул Чан, чешуя переметнулась из фиолетового в изумрудный. Вот и все, подумал Чонин.

***

Остаток дня они провели, бездельничая в гостиной, Чан прилип к экрану телевизора и смотрел «Русалочку». Чонин работал в своем ноутбуке лежа на диване, то и дело поглядывая на монстра, который весело, но неуклюже пытался подпевать песням. Чонин хихикнул. Чан обернулся, нахмурившись. — Мип. Инни смеется над Чанни? — Нет я не… Ты просто такой очаровательный, — говорит ему Чонин. Чешуя Чана взъерошилась. — …Инни злорадствует иногда. — Я? — спрашивает Чонин с хитрой улыбкой на губах. — Ага! Инни иногда высмеивает Чанни, мип, и людей тоже! Инни должен быть монстром. Ты страшнее меня. — Затем Чан посмотрел вниз, надуто теребя когти. — Я пугаю тебя, Чанни? — бормочет Чонин. Все еще не встречаясь с ним взглядом: — Иногда. Но, мип… Голос монстра сникает в шепот. — Чанни это нравится, мип. Заставляет Чанни чувствовать себя влажным, пушистым и маленьким. Чонин сжимает края своего ноутбука и сглатывает, пытаясь избавиться от возбуждения. — Что ты имеешь в виду, Чан? Глаза Чана сверкнули. — Не злись, мип. Но Чанни иногда боится Инни, но в… хорошем смысле. Например, как ты ругаешь меня, когда я пытаюсь поиграть с тобой перед сном, но потом позволяешь мне обнять тебя. Как хорошее после плохого. — Хорошее после плохого? — Ага! Хороший пушистик лучше после плохого Инни, потому что тогда Чанни знает, что он прощен, мип. Это… мило, мип. — …Ты хочешь, чтобы я был груб с тобой так же, как я груб с этими людьми, Чанни? — Голос Чонина тихий, но хриплый. — …Чанни иногда думает об этом, мип. Я чувствую себя странно. — Что значит странно, детка? — В этот момент Чонин полностью отложил ноутбук, поднявшись с дивана, чтобы сесть рядом с монстром. Чан удивленно мипнул. Затем Чан сделал то, что казалось самой горячей мать его хренью, которую Чонин когда-либо видел. Монстр смотрит на Чонина, раздвигая ноги, и кончиками когтей расщепляет то, что выглядит как капающая, влажная, слегка зияющая дыра. Чан смотрит на Чонина и скулит: — Это странно, Инни. Дырка Чанни становится очень влажной и грязной, мип. Чонин смотрит на… дыру? Пизду? Но на самом деле это не похоже на — неважно, просто назовите это пизденкой… да, пизденкой. Вырывается струя слизи. Чан хнычет: — Видишь, Инни? Когда ты так смотришь на Чанни, она становится более склизкой. Чанни не может, не может это контролировать. Чонин почти удивлен самоконтролем, которым он обладает. — Что ты делаешь, когда она становится… склизкой, Чанни? Чан дуется. — Чанни просто трет это, мип. Но недостаточно. Так что, Чанни, просто слушает и ждет. — Слушает? И ждет? Зачем? — Чонин вопросительно нахмурил брови. Чан сглатывает, и его чешуя переливается, когда он отвечает: — Когда Инни с человеком, Чанни чувствует себя странно как сейчас, мип. Поэтому я слушаю Инни и жду, пока не выльется слизь. Потому что обычно так и бывает, когда я слушаю Инни и другого человека. Ебать колотить. Чонин чувствует, как кровь приливает к его члену, когда он слышит признание Чана о том, что он возбуждается, слушая, как Чонин кого-то трахает. И что он, видимо, не трогает себя, просто слушает, пока, блядь, не кончит. Не касается. Бля, блять, блять. Чонин мог объяснить Чану простым языком, что то, что чувствует монстр, называется возбуждением, а слизь на самом деле является его монстрячей кончой. И хоть Чонин не монстр, эти ощущения нормальны, и есть способы унять «странные» чувства. Но Чонин. Он всегда лучше объяснял действием. — Инни? Это… не смотри так на Чанни, мип — он становится грязным. Чанни такой мокрый, — хнычет Чан. Чонин пробует посмотреть вниз и видит, что смазка всё ещё капает, дырка Чана блестит от нее, и её потоки пропитывают ковер под ним. — Чанни, ты бы хотел, чтобы Инни сделал тебе приятно, как тем людям? — Хнг, мип. Но Чанни — монстр. Инни нормально с Чанни? — спрашивает он застенчиво дрожа. Чонин становится на колени и обхватывает монстра руками, целуя уголок глаза. Чан пищит. — Конечно, нормально. Ты мой милый, добрый монстр, не так ли? — Инни… мип… это… Чанни странный и грязный… Ковер… Чонин успокаивает его. — Это не странно и не грязно, детка. Это нормально. Даже люди чувствуют себя так. И Инни хочет помочь тебе, ладно? Я не волнуюсь, если Чанни тоже хочет этого. — Ч-Чанни, мип, хотел бы, чтобы слизь вышла, — признается он. Чонин опускает руку. Он водит подушечкой указательного пальца вокруг дырки Чана, ощущая густую слизь. Вырывается еще один поток. — О, Инни… еще, мип. Пожалуйста, Чанни… — Да? Позволь мне позаботиться о тебе, детка. Я понял тебя. При этом Инни погрузил палец внутрь, трахая его в теплую, мягкую и влажную дырочку. Чан скулит, чешуя взъерошивается и переливается цветами. Его клыки обнажились в бессознательном рычании, когда Чонин прикоснулся к нему пальцами; слюнка вытекла из его открытой пасти. — Блять, ты такой красивый, Чанни, — выдыхает Чонин. Чан рыдает: — Инни, недостаточно. Хорошо, так хорошо, но ещё, ещё… — Ш-ш-ш, ладно, детка. Я дам тебе ещё, хорошо? Чувствуя эластичность отверстия и приняв во внимание то, что монстр не так восприимчив к боли, как люди, Чонин вставляет еще три пальца; только большой палец остался вне отверстия. Он сцепляет их и чувствует небольшой бугорок внутри… — Арр! Выливается поток смазки, и Чонин ухмыляется, осознав это. Кто знал, что у монстров есть точка G? Он сосредотачивается на этом опухшем бугорке, пальцы быстро проникают и трутся о него, пока Чан рычит и стонет, его бедра трясутся, пытаясь сжаться и прижаться к пальцам Чонина. — Так хорошо, Чанни? Слизь вышла? — Чонин вопросительно воркует. Чан может только бесполезно мотать головой, разинув пасть и высунув язык, когда он тяжело дышит. — Еще, мип! Инни, еще, так х-хорошо, Инни… — ноет он. — Хочешь почувствовать себя лучше, Чанни? Свободная рука Чонина стягивает его собственные штаны, высвобождая твердый член. Чан смотрит на это, и прежде чем Чонин успевает что-то предпринять… — Может ли, мип, Инни засунуть в меня эту штуку? Большую, — бормочет Чан. — Блядь. Конечно, детка, давай… Чонин помогает Чану лечь, вытащив пальцы. Чан скулит от потерянного чувства, вцепившись когтями в бедра Чонина. Чонин смеется над ним. Нетерпеливый ребенок. — Мип, Инни, пожалуйста, заставь странное чувство уйти! — Это называется «кончить», Чанни. Запомни это, хорошо? Инни заставит тебя кончить. — Ко… Ах! Чонин вводит свой член прямо внутрь, и его глаза закатываются от повышенного жара скользких, бархатистых стенок Чана, плотно облегающих его член. Он тяжело дышит, его бедра неуверенно двигаются, пока он привыкает к этому ощущению. Внутри Чана чертовски горячо, теплее, чем в любой человеческой дырке, которую он трахал. Это почти удушающе, но так блять охуенно. — Миип! Мип, мип! — рыдает Чан. — Это называется трахаться, Чанни. Я буду трахать тебя, пока ты не кончишь. Чан кивает и снова насаживается на член Чонина, извиваясь. — Мип, Инни трахнет. Трахнет, пока не кончу! При этом Чонин сжимает бедра Чана, выгибаясь под правильным углом, и врезается в теплую, мокрую дырку Чана; влажные, шлепающие звуки раздаются, когда Чонин жестко и грубо трахает своего монстра, намереваясь заставить Чана испытать свой первый настоящий оргазм. В этот момент Чан может только стонать и скулить; Щелчки и тихий рев вырываются из его пасти, когда человек входит в него. Чан никогда не чувствовал себя так хорошо за все время своего существования в качестве монстра; никакой клубничный торт или подслушивание не могут сравниться с этим. Его дырочка внизу такая влажная и теплая, а штука Инни такая твердая и горячая, это абсолютно уносит Чанни. — Ах! — Да детка? — Чонин замедляется, думая, что, Чан хочет что-то сказать. Слезы текут из глаз Чана, когда он стонет: — Чанни хорошо... Чувствует себя хорошо. Так хорошо… — Инни хорошо тебя трахает? М? Заставляет тебя охуевать, не так ли? — Да, да, да, мип! Чонин возобновляет свой бешеный темп: — Только член Инни может сделать тебе так. — рычит он. — Член Инни, — повторяет Чан. — Обожаю член Инни, — стонет Чан. — Ебаная шлюха!.. — выплевывает Чонин. Оскорбление — это то, что Чан слышал раньше, и теперь, когда Инни говорит ему это, зрачки Чана сужаются до щелей, когда он издает полноценный рев; из его пизденки вырвался фонтан слизи, намочив член и живот Чонина. Чан жалобно скулит, царапая когтями ковер, а Чонин не сбавляет, а только сильнее и быстрее трахает. — Чанни кончил. Готово. — говорит ему Чан. — Инни тоже даст тебе свою сперму. Разве ты не хочешь большего, детка? Глаза Чана блестят, когда он спрашивает: — Инни тоже? Ага. Инни тоже, блять! Чонин глубоко погружается, стонет, когда его член пульсирует и выбрасывает семя, создавая еще большее месиво в дырке Чана, густая, липкая сперма смешивается со смазкой. Он лениво трахает, постанывая, когда видит, как часть вытекает из зияющей разъебаной пизды Чана. — Блять, Чанни. Мы всё обкончали. Чан отвечает: — Это плохо? Чанни сожалеет, — дуется он. — О нет, детка, — воркует Чонин, наклоняясь, чтобы осыпать поцелуями все лицо монстра. — Мы хорошо потрудились, детка. Очень хорошо. Чан усмехается, показывая клыки. Чонин мягко улыбается в ответ и слегка целует монстра в губы.

***

С тех пор отношения человека и монстра изменились. — Инни, пожалуйста, трахнешь Чанни, пока не кончишь? — чирикает Чан, сидя у ног Чонина. Чонин гладит монстра по голове. — После завтрака, детка. Будь добр, подожди. И без прикосновений. — строго добавляет он. — Чанни подождет и не будет трогать, мип! Чонин кормит монстра, что послушно открывает рот, клубникой в шоколаде. — Хороший мальчик, — хвалит Чонин. — Мип!

***

По кампусу прошел слух: развратные дни Ян Чонина подошли к концу. Он больше никого не ебет. Каждое предложение отвергается, и любой, кто приблизится к нему — идет на хуй, а иногда просто игнорируется. Они шепчутся и сплетничают между собой, задаваясь вопросом, кто же охмурил Чонина или он просто случайно решил соблюдать целибат. — Он ни за что добровольно не откажется от секса. У него кто-то есть… — шептались они. И они правы. Впрочем, не кто-то. У Чонина есть монстр; милый, невинный монстр, который был с ним с шестнадцати лет и буквально стал его тенью. Трахаться с ним лучше, чем любой секс, который когда-либо был у Чонина, но он почти уверен, что это не только из-за табу, и даже не из-за теплой, удушающей пизденки Чана. Помимо всего прочего, это гораздо приятнее, потому что Чонин любит Чана, а Чан отвечает ему взаимностью.

***

— …Инни по-прежнему будет трахать других людей? — шепчет Чан. Двое путались на матрасе на полу, обнимаясь после соития. Чонин крепче обнял Чана за талию. — Нет. Мне нужен только Чан. Я люблю только тебя. — Мип! Чанни тоже! Чанни любит только Инни, очень сильно! В темноте Человек и Монстр целуются и обнимают друг друга; в безопасности, зная, что им нечего бояться, пока они есть друг у друга.