Мир после войны

      На территории лагеря стало значительно тише, по крайней мере, крики мужчин стихли и остались лишь голоса немецких надзирателей, озвучивающие номера пленных и план работ, которые необходимо сегодня выполнить. Посторонние людей было разбито на четыре больших квадрата, что напоминало римских черепах, право без вооружения и защиты. То, что здесь стояли армейцы, выдавала их дисциплина, сохранившееся при необходимости поддерживать свой боевой дух и не отпускать руки в этом гиблом месте.       Потрёпанные и измученные житием вне воли, мужчины и женщины поднимали руку при произношении их номера, и притупленным взглядом взирали на затылки своих соотечественников. Жизнь в них практически не наблюдалась, глаза тусклые, как и их скованные души. Действовать ещё рано, оттого берегут силы и негласно замышляют покумекать на досуге о недалёком будущем. Тем не менее, нашёлся тот человек, который бросил тень на ранее хвалёную дисциплину. Бросив взгляд в сторону, где разжигалось пламя новой вражды и неприязни, глубоко посаженные глаза отпускают на землю под ноги и приподнимают уголок губ в усмешке.       «Новенький, — подумал Павел, — видимо он готов к дальнейшим терзаниям. Однако, как трепетно он относится к единственной оставшейся ценности — к своей гордости. Кого-то он мне напоминает… Да, нет. Быть того не может! Вздор!». Поток несуразных мыслей мужчины прервал строгий голос, обращающийся к нему. В ответ на призыв к действиям, майор, он же Паша, поднимает руку, с последующим опусканием её, и заслушивает, что сегодня уготовили ему германцы.

***

      В настоящее время налаживали отношения между Российской Империей и Арном Брауном. Мужчины, стиснув зубы, выражали свою презрительность, если не колкими словечками, то жестами и мимолётными взглядами. Игнац понимал, что примирить их уже не получится, да и необходимости в этом уже нет: на весь срок, пока Ваня находится в лагере, он также будет находиться здесь и следить за правопорядком. Не стоило ему говорить о приказе Германской Империи, но вернуть время вспять нельзя. Только подумав, что всё обойдётся, ведь вроде, как пылкие головы двух руководителей остыли, вдруг Царевич вновь проявил свой невыносимый характер. Россия наотрез отказался употреблять немецкий язык для общения, вернувшись к родному языку.       — Он, что… издевается над нами? — Стискивая подлокотники кресла, Арн приспускает голову, отчего взгляд мрачнеет.       — Инспектор Арн, не серчайте. Ваня повтори, что ты сказал. На немецком. — Обратившись к уже спокойному генералу и наблюдая на его устах улыбку, слегка занервничал. Оный осторожно наблюдал за всей этой ситуацией, понимая, что сейчас любой неверный шаг может привести к большим проблемам. Игнац был уверен, что Ваня делает это не для того, чтобы издеваться над ними, а всего лишь хочет выразить свою гордость и национальную идентичность.       — Нет. — Самодовольно ответил тот, подпирая подбородок кулаком. — Я правитель русской земли и буду говорить на великом русском языке. Если вы не понимаете, — Сверкнул глазами в сторону инспектора, явно желая зацепить того, — это не мои проблемы.

***

      — Номера и позади стоящие за ними О7533, П936, Л55, И1242, В2049 и А2275 работа по переработке пшеницы в муку. Следующие К569, П1457, С216, У1498, Р1546 и Д354 идут на переработку крупы. — Мужчина, отвечающий за первый квадрат, перевернул лист блокнота и украдкой глянул на оставшихся из около двух тысяч военнопленных, которым не назначили работу. — Оставшиеся, родопродолжительницы, — Усмехнувшись, будто вспомнил пошлый анекдот, продолжил. — девчата, сегодня вы проведёте день лично со мной. — Под конец фразы, немолодой германец облизнул свои сухие губы и расплылся в ухмылке от предстоящего времяпровождения. Это его любимое дело, так называемое «добровольно-принудительное увеличение немецкого народа».       Павел, после упоминания его номера никак внешне не реагировал, лишь был разочарован в глубине души, что будет находиться часами под солнцем. Он был одним из тысячи военнопленных, которые были заставлены трудиться на благо немецкой экономики. Каждый день они отправлялись на поля и склады, где их ждала физическая работа. Ему постоянно казалось несправедливым, что их труд не оплачивается, и вместе с тем они жили в не самых хороших условиях, получая лишь что-то похожее на еду и убежище. Они были подвержены попыткам лишения их надежды на лучшую жизни, с кем-то желанный результат достигался, с кем-то приходилось повторять перекодировку.       Блок D, что служил местом для переработки пшеницы в крупу, находился приблизительно в сорока километрах от концлагеря и представлял собой склад для хранения собранной пшеницы, пристройками для хранения уже переработанного злака и площадка сто на сто метров. Павел частенько выезжал на такие работы и уже хорошо ознакомлен с процессом. Народ потихоньку под властные голоса группировались в новые отряда, готовые к эксплуатации их труда и умственной деятельности.

***

      Игнац чувствовал, что напряжение в комнате росло с каждой секундой. Также он понимал, что генерал теперь не отступит и продолжит борьбу за свою гордость, несмотря на будущие последствия. Продолжал он кратко отвечать на русском не долго, примерно пять-семь минут. Ваня-Саша почувствовал лазейку к власти после слов об указе Германской Империи, они все понимали, что русского трогать нельзя и что тот будет пользоваться новой привилегией. Тем не менее, … Российская Империя погрузился в мысли на фоне разборок немцев о том, как долго будут спускать всё с его рук? Кайзер на него был зол в последнее время, настолько, что заслал сюда. Царевич перевёл дыхание, прикрыв лицо ладонями, затем, размяв мышцы лика, посмотрел на своего старого наставника.       Пока куратор вступал в диалог и пытался утихомирить ситуацию, инспектор напомнил Ване в грубой форме, что тот находится в концлагере в качестве пленного и должен следовать здешним правилам. Упрекнул он и фактом, что вояки, попавшие в плен, понимаю и говорят на немецком языке, что следовало бы делать и самому мужчине. Однако Царевич продолжал свою линию поведения, не желая сдаваться и подчиняться, такому как Арн.       — Куратор, я требую выбор переводчика из ряда военнопленных. — Вернувшись к немецкому языку, дабы его поняли, он поднялся из-за стола и направился к дверям, чем вызвал мгновенную реакцию от Брауна.       — Сел на место, иначе… — Стиснув зубы, зарычал инспектор, у которого нервы уже сдавали от нахального поведения пленного. Самолюбие было задето и малая часть того, что собирался вытворить русский по отношению к новоиспеченному врагу.       — Иначе что? — Не удосужившись повернуться к говорящему, сжал ручки двери. — Морально меня вам не сломить, не позволяю. Физически только троньте ещё раз и… — В глазах северного государя начинало темнеть — признак предобморочного состоянии. Тот ухватился крепче за кнобу, затем приложил на вертикальную плоскость вторую ладонь, чуть царапая поверхность ногтями.       Александр ощущал, что его гордость и оппозиционное поведение вызывали раздражение и злобу у инспектора. Он понимал, что власть над ним была полностью в руках немцев, но они не могут применять силу для подавления его настроя. Эти факторы понимали обе стороны конфликта, и каждый старался перетянуть на себя власть. Саша не ожидал полной поддержки со стороны своего куратора. Он был готов идти своим путём, несмотря на последствия или на объективную реальность своего положения. За ним стоит русский народ, его народ. Подвести его во второй раз он просто не может. Не простит себе проявленную слабость. Потому сейчас, когда земля уходит из-под ног, он собирает всю волю в уже сжатый кулак с искривлённым гневом выражением лица, прикрикивает:       — Где Германия? — Медленно сгибая колени и опускаясь к полу, генерал опускает подушки пальцев на пол, удерживая тело от падения.       — Совсем охамел. — Процедил Арн, поднимаясь на ноги и подходя к ослабевшему русскому царю. — За это меня не накажут. Даже поощрят. — Германец, возвысившись над ослабшем, завёл ногу назад для удара, как на него ещё громче закричали.       — Где Герман, гад?!       — В пути в Россию. — Спокойный голос Игнаца сразил генерала наповал.       Последнее слово не было за Россией, — его не расслышали, да и было она на русском, — оный слёг от нехватки крови в мозгу, отчего его тело и разум отключились. Мужчины, наблюдая за происшедшим, оглянулись друг на друга и замолкли. В какой-то мере они были рады исходу событий — Иван больше не бушевал и настала желанная тишина —, однако им необходимо было удостовериться, что Ваня здоров и жив, а причина неожиданного обморока заключалась в чём-то другом, не связанном с ними.       — Переводчика ему… Бог видит всё и воздал по заслугам, чтобы не зазнавался. — Буркнув Браун, просунул носок обуви под рёбра северянина и перекатил его тело на бок. — Расправься с ним. Убери его с глаз моих. — Накопившееся агрессия потихоньку проходила путём раздражения в голосе и резкости в движениях.       — Инспектор Арн, а всё-таки, что на счёт перевод…       — Вон пошли оба отсюда! — Психанув на заявления подчиняться рабу, Браун указал на дверь.

***

      Бывшие вояки выстроились в ряд и по одному залазили в кузов грузового автомобиля. Многие по своей воле выполняли приказы, склоняясь к понятию, что «жизнь и так сложна, так к чему себе вредить своим поведением и неподчинением?». Часть же осталась при своём мнении «готовый восставать против немцев здесь и сейчас при удобном случае с хорошим лидером». Тем не менее, обе группы не соперничают открыто, может между собой и обсуждают, но до обвинений и кулаков не доходило дело. К слову, любые столкновения пресекаются очень быстро. Здешние надзиратели не любители наблюдать за кулачными боями, ни без правил, ни с правилами. Их служебная подготовка завораживала в первые дни знакомства с ними: все в меру спокойные и первые к насилию не прибегают, злоупотребления должностными полномочиями не наблюдалось (не исключено, если инспектор Арн строго следит за порядком и не допускает каких-либо правонарушений со стороны подчинённых), да и не совсем они нелюди, есть совесть и что-то знакомое в поведение и мировоззрении германцев.       Когда подошла очередь майор запрыгнул в кузов и уместился у края. Мужчина старался сохранять физическую подготовку на случай мятежа, но особо об этом не афишировал. Ехать им примерно минут сорок, есть время отдохнуть морально и спланировать график работы. Уже в самой дороге солдат задумался о своей родине и о том, какую цену люди платили во время войны. Он часто вспоминал свою семью и друзей, которых оставил далеко позади. Но у него не было выбора — он был на пути к своей неприятной судьбе. Мужчина продолжал повседневную рутину, трудясь в блоке D. Паша постепенно привыкал к монотонной жизни и находил в ней какую-то форму утешения, также оный пытался забыть о личных проблемах и наслаждался малыми радостями, которые иногда проскальзывали в его жизни. Однако в глубине души всё же верил, что однажды всё это закончится, и он сможет вернуться домой к близким и родным.       По прибытию на место работ, поседевший с годами офицер выгрузился на твёрдую почву и направился на построение и пересчёт. Хоть их колоны машин сопровождают, но всегда уделяют время на перестраховку, что никто не потерялся или не прибавился ли диверсант по пути к промышленному объекту. Подле тихо украдкой шептались на родных языках. Что-что, а вот иные языки немецкие надзиратели не воспринимали и наказывали за их использование. Но как бы то ни было, Павел мельком покосился на тех, кто шептался за его плечом.       — Я вот о чём думаю… Сегодня на построении были слышны крики. — Держа глаза прикованными к земле и изредка приподнимая их, человек средних лет потёр переносицу пальцем.       — А-а-а… — Лениво протянул собеседник. — Да чему здесь удивляться. Новенький. — Пожал плечами под конец.       В диалог двух приятелей не смог не влезть и третий осмелившийся, подкинув идею поспорить на половину порции ужина. А условия победы просты: нужно угадать через сколько дней новичок присоединиться к ним. Первым предположением было — новенький встанет в строй работяг через три дней. Мужчины оживились, условия и награда их вполне устраивала, а зная, что могут сделать с таким буйным пленником, стали накидывать по дню-два. Павел, выслушав их, бросил через плечо краткое:       — Завтра-послезавтра он будет в строю. — Этой фразой он дал понять, что тоже участвует в споре. Право на ближайшие часы, а то и дни обзавёлся мнением о себе как о психе.

***

      Жизнь в Германии кипела, а Берлин развивался с использованием дешёвой физической силы. Государь собрался в дальний путь, ему предстоит провести сутки в дороге и это с учётом того, что поедет он на машине. Верный помощник, который и дал подсказку, куда держать курс и на что стоит обратить внимание, остался при дворе, беря на себя временное владение и пользование всеми благами слуг и прочих подчинённых. Кайзер в пути обдумывал риски и шанс встретить хоть кого-нибудь из российской аристократии. Если Иван главнокомандующий армией, то страной должен был управлять кто-то другой. Но, кто он он, кто правит Россией? Какова будет их первая встреча? Каким способом на него влиять? Как себя вести при агрессивной встречи и нападкам со стороны русских? Эти и многие другие вопросы мучали Германскую Империю на протяжении всего дня, пока они не прибыли в пункт назначения.       Россия же замерла с первыми холодами — вестниками скорой зимы, Санкт-Петербург помрачнел с прошлого прибытия германской знати в эти края. Тем не менее, народ быстро восстанавливал всё то, что было разрешено и что можно восстановить, пользуясь моментом. Дворец Российской Империи сохранил своё архитектурное изящество, оно осталось нетронутым пришествием незваных врагов. Германия по приезде окинул его быстрым взором и направился внутрь, сопровождающие солдаты призывали приветствовать нового правителя российских земель, но встретились с непонимающими взглядами. Люд смотрел на Кайзера и реагировал на это как на неудавшеюся шутку. Их Император здесь, в России. Жив, здоров, и чувствует себя вроде как замечательно.       — Вы ошиблись. Император наш не Вы. — Мужчина с костылём отмахнулся от немцев, морща нос и фыркая. — Наш батенька Николай Фёдорович с нами здесь.        Германская Империя отреагировал на имя, сказанное ему. Народ с приездом чужеземцев потихоньку скапливались и перешёптывались, обсуждая прибывших и их цели. Местные жители говорили на русском, но это не мешало монарху понимать их. Да даже без знания местного наречения, заимствованные слова из зарубежья выдавали суть речи. Но всё же за столько лет войны ГИ успел выучить язык, на котором говорит его враг. Правда, практики у него было мало, отчего произношение хромало, и зеленоглазый властелин много и/или долго не говорил.       — Никола Фёдоровиш? Хде он? — Обратившись всё к тому же мужчине с костылём, получил отмах кистью. Брови германского Цезаря приблизились к переносице. — Хде? — Не менее спокойно переспросил старика.       — Не смею говорить. — Мужчина противился отвечать на допрос со стороны чужан, не смотря на агрессивных от усталости германцев. — Не велено.       — Будешь ты кем? — Понимая, что человек несёт службу, уточняет какую именно.       — Конюх императорский. — На такой ответ переводчик прыснул, сдерживая смех, и шёпотом передал остальным перевод его слов. Здесь уже императорская охрана вышла за порог дворца, дабы убедиться, что всё в порядке и помощь не нужна. — Кол-басники… — Цокнул на реакцию.       — Вести к Николе знакомится. — Брови плавно расплылись на своё место, и на губах образовалась лукавая улыбка.       — Не велено же сказано! — С напором мужичок преграждает дорогу иностранцам и выставляет руки в стороны, держа в одной из них костыль. — Что за упрямые немцы? Воротитесь туда, откуда будете и забудьте сюда дорогу окаянные! Александр Алексеевич не позволял без его ведома допускать до двора всяких! — Сделав не осознано акцент на имени, тот привлёк внимание ещё одной персоны.       За толпой охраны появился молодой дворянин, который пару секунд наблюдал за происходящим, желая уяснить для себя суть мероприятия у двора. Юный аристократ поднялся на носочки, чтобы выглянуть из-за широких спин москалей и лучше расслушать речь. Тёмные прядки цвета шатен послушно держались в причёске Помпадур, их молодой человек даже не поправлял. Парень на имя старшего Императора резко отреагировал радостным возгласом:       — Император прибыл? Александр! Как давно не виделись! — Пробираясь через стену вояк, просочился ближе к высокому мужчине, которого и принял за Сашу. И стоило только поднять глаза и взглянуть на незнакомца, пересечься с его зелёными глазами, с которыми гармонировали светлые очи кро…       — Кронпринц! Вам следует вернуться во дворец! — При замирании от стрессовой ситуации младшего императора России, императорская охрана окружила того и, приводя его в чувства, пыталась завести вовнутрь. — Вам не следует встречаться с этим господином.       Германская Империя с интересом разглядывал неожиданно появившегося кронпринца. Ох, как оно только звучит… Кронпринц. Вот он. Тот, кого искал Людвиг и на кого указывал Генрих. Тот, кого так яро защищал Ваня при дворе германца. Тот, кто должен, если не отправиться с ним в Берлин, то подчиниться и признать господство Кайзера. Кронпринц Николай Фёдорович. Не вмешиваясь и не требуя вернуть парнишку к ним, он с опьянением наблюдал, как разрывают их первую, но далеко не последнюю встречу. Народ начинал оживляться и с криками прогонять немцев. Не нужно быть политиком, чтобы понимать данную ситуацию, да и простой люд недолюбливает германцев в связи с войной. Германии стоит отступить на время, всё хорошенько обдумать и вернуться с хорошим планом.       — Воротитесь домой, немецкий господин. — С горечью произнося обращение, старик упирается костылём на землю и указывает на внешние ворота. — Вам здесь не рады. Мы ждём только одного Правителя с этих стен. Александра Алексеевича, нашего Милостивого государя.       Немцы в ответ молчали и глазами оглядывались: сейчас они в меньшинстве. Прослойка германской метрополии растворилась в русской среде, и найди кого-то из своих, кто должен был следить за порядком в столице Российской Империи, было крайне сложно. А взвод, что служил сопровождением, против местных использовать не гуманно и незаконно. Людвиг не был готов рисковать своим положением на мировой арене, когда его репутацию уже подпорчивает один нахальный русский. К тому же народ злился с каждой минутой всё сильнее и недовольные выкрики становились громче.       — Сегодня мы вас не тронем. Но вы должны уйти. — С неодобрением проговаривает командир императорской охраны и заряжает ружьё. — Нет? Мы откроем огонь и будем правы! — Сорвавшись на командирский возглас, снял предохранитель и навёл ствол на одного из мужчин, кто был позади ГИ.       — Мы вернёмся, когда Россия удосужиться достойно принять наш визит. — Проговорил Германия на родном языке, не беспокоясь, что его может кто-то не понять.