All the Young Dudes — Sirius's Perspective

Его мать пыталась снять баннеры Гриффиндора. Это было первое, что заметил Сириус, вернувшись в свою комнату. Они были помяты и явно опалены, некоторые из них сильно обгорели — похоже, она пробовала сорвать их, а когда не вышло, попыталась взорвать. К счастью, перед отъездом в школу он предусмотрительно наложил на свою колдоленту чары вечного приклеивания, и её покушение явно обернулось неудачей. Сириус: 1, Семья: 0. Кроме того, она была недовольна состоянием его чемодана и втянула в это отца — Сириусу пришлось сидеть в гостиной, уставившись в пол, и выслушивать, как они по очереди отчитывают его за отвратительное поведение и вопиющую незрелость. Но они не сделали ничего хуже, чем накричали на него, и в ту ночь он ушёл к себе в комнату, испытывая странное облегчение. Может быть, лето пройдёт не так ужасно, как он ожидал. В итоге его даже пригласили на одно из загадочных семейных собраний, но Сириус не был уверен, как к этому относиться, — с одной стороны, он терпеть не мог, когда его обделяли вниманием: от этого он чувствовал себя маленьким, неважным, незаметным. Но искра облегчения, которую испытал Сириус, получив приглашение, быстро сменилась смесью тревоги и вины. В конце концов, он не думал, что участвовать в этих собраниях — это то, чего он хотел. Нет, если они имели какое-то отношение к Тёмному Лорду или к тому, как развивается война… Он подумывал о том, чтобы взорвать несколько грязевых бомб, просто чтобы досадить своим родителям, но Джеймс отговорил его, настаивая на том, что будет полезнее не высовываться и взять на заметку, кто в этих собраниях участвует и что говорит. Сириус пережил это событие, неустанно напоминая себе, что он шпион и не согласен ни с чем из того, что говорят другие, а только лишь притворяется, что соглашается с ними, чтобы собрать информацию, которую он мог бы потом передать мистеру Поттеру. Тем не менее, мурашки бегали по его коже, когда он слушал, как его семья трещит о «вторжении грязнокровок» в волшебное сообщество и «острой необходимости очистить Министерство от защитников маглов». Его семья всегда была настроена предвзято, но теперь… они говорили о маглорождённых волшебниках так, словно те едва ли были людьми. Словно они были особенно мерзким вирусом или упрямым нашествием пикси. Сириусу казалось, что они не всегда так высказывались, — или он просто никогда этого не замечал? Так или иначе, он не мог позволить привлечь к себе внимание, сорвав ненавистническую речь. Не тогда, когда он хотел стать успешным шпионом. И, конечно, была ещё одна причина не высовываться, ещё одна причина ходить на цыпочках вокруг родителей, изо всех сил стараясь избегать их внимания, — лист мандрагоры. Первый шаг на пути к становлению анимагом заключался в том, чтобы целый месяц держать во рту лист мандрагоры, не выплевывая и не проглатывая его. Это, конечно, означало, что первые тридцать дней Сириус провёл дома, стараясь по возможности лишний раз не открывать рот. Есть было довольно неудобно, поскольку это приходилось делать крайне аккуратно — Сириус обнаружил, что лучший способ — это засунуть лист за одну щёку и жевать другой стороной рта, проглатывая очень, очень осторожно. Все эти тридцать дней он провёл на нервах, опасаясь, что его семья может что-то заметить. Но его родители, похоже, просто решили, что их лекции, наконец, возымели эффект на Сириуса, и, кроме того, они были так заняты своими собраниями, что ему не приходилось переживать о том, что они будут слишком пристально следить за ним. Оставаться незамеченным было удивительно легко. На самом деле, Сириус даже слегка разочаровался из-за того, что его поведение удовлетворяет родителей. Он отчаянно хотел доказать им, что они его не победили. С Регулусом же всё было по-другому. В Хогвартсе Регги обычно избегал Сириуса, как чумы, но дома начал преследовать его повсюду, заходя в любую комнату, где был Сириус, и устраиваясь с книгой или за летней домашкой, или под каким-нибудь другим предлогом, чтобы остаться. Однажды, когда Регги зашёл в библиотеку с набором шахмат и начал играть сам с собой, Сириус закатил глаза. — Ох, ну ладно, — вздохнул он, подходя к брату, который только что начал расставлять фигуры. — Что?! — Регги выглядел встревоженным и застигнутым врасплох, с виноватым, пристыженным выражением на лице. Сириус покачал головой. — Давай, давай поиграем. Уверен, я буду лучшим противником, чем тот воображаемый друг, с которым ты планировал встретиться. Регулус что-то проворчал, неохотно соглашаясь с таким видом, будто это он делал Сириусу одолжение. Они играли в тишине, нарушаемой лишь тихим звуком передвигаемых по доске фигур. Сириус выиграл. С того момента они заключили непростое перемирие. Разговоров почти не было, что устраивало Сириуса, — он не знал, что сказать, даже если бы у него не было листа мандрагоры во рту. Вместо этого они устраивали шахматные партии в тишине или вместе работали над летним домашним заданием. Ну, Рег работал, а Сириус же обычно просто находил какой-нибудь роман, чтобы почитать, пока его брат доставал учебники. Он был почти так же невыносим, как Лунатик, если дело касалось учёбы. Каждую ночь, убедившись, что Кикимер не подслушивает за дверью, Сириус доставал зеркало и ждал, пока в нём не появится знакомая улыбка друга. Справиться с листом мандрагоры для Джеймса было ещё труднее, чем для Сириуса, потому что его родители действительно любили разговаривать со своим сыном. Но всё же по прошествии тридцати дней им обоим удалось продержать растение в целости и сохранности, как и Питеру, приславшему отчёт на открытке из Америки. Сириус дрожал от волнения, когда наконец вынул лист изо рта и аккуратно положил его в хрустальный фиал, который прятал под половицей в своей комнате. Он добавил прядь своих волос, затем чайную ложку росы, собранной в Запретном лесу, пока они ещё были в Хогвартсе, в месте, которого в течение семи дней не касался ни солнечный свет, ни нога человека. Следующей была куколка бабочки «мёртвая голова», приобретённая у очень подозрительного человека, на встречу с которым Джеймс и Сириус отправились в «Кабанью голову» в один из выходных в Хогсмиде, пока Питер отвлекал Римуса. Сириус осторожно поставил фиал с зельем обратно под половицу, убедившись, что он плотно закрыт. В ту ночь он никак не мог заснуть, постоянно поглядывая на то место, где была спрятана смесь, — он не мог поверить, что действительно сделал это, что зелье наконец-то начало готовиться, и что теперь оставалось лишь ждать. Ну, ожидание было не совсем всем, что оставалось сделать. Каждое утро Сириус вытаскивал себя из постели с восходом солнца, прикладывал волшебную палочку к сердцу и шептал: — Амато, Анимо, Анимато, Анимагус. На закате он повторял тот же процесс, прячась у себя в комнате. Питер беспокоился об этой части процесса, снова и снова спрашивая, не будет ли у них неприятностей из-за использования магии несовершеннолетними. Но, насколько Сириус мог судить из своих исследований, технически это заклинание не было заклинанием — немедленного эффекта оно не производило, поскольку на самом деле они не накладывали чар. Это было скорее похоже на изготовление зелья, когда магия извлекается из ингредиентов без произнесения заклинаний, за исключением того, что — если Сириус правильно понял теорию, — одним из ингредиентов было собственное тело. Всё это было немного запутанно, но представители Министерства Магии так и не появились у него на пороге, так что Сириус предположил, что был прав. Однако по мере того, как июль плавно перетекал в август, он начал чувствовать, что не может усидеть на месте. Всё шло хорошо — они с Регги не кричали друг на друга почти неделю, никто в доме не заподозрил его в незаконном изготовлении зелья, а родители были слишком заняты своими тайными собраниями, чтобы уделять ему внимание. Но Сириус постоянно был как на иголках из-за предчувствия, словно вот-вот должно случиться что-то плохое. Возможно, дело было в тёмных кругах под глазами матери или в измождённом выражении лица отца. «Пророк» продолжал сообщать о нападениях на маглов и маглорождённых волшебников, наряду с обычными сообщениями о политическом соперничестве в Министерстве и дебатах по поводу ограничительной политики. Каждый раз, когда родители Сириуса возвращались домой поздно ночью с мрачными лицами, у него внутри всё сжималось. Что они там делали? Насколько всё было плохо? Ситуация обострилась в середине августа. Он начал гулять сам по себе, когда родители уходили из дома, пытаясь хоть как-то разрядиться. Он повторял заклинание каждое утро и вечер, и, хотя он ещё не почувствовал второго удара сердца, он задумался, не начала ли магия действовать, — ему казалось, что теперь у него гораздо больше энергии, чем обычно, а ещё появилось странное желание проводить время на свежем воздухе. Конечно, это могло быть просто побочным эффектом пребывания взаперти в доме. По дороге от площади Гриммо Сириус сделал потрясающее открытие: в мусорном баке лежала почти нетронутая груда магловских постеров. Все они были довольно грубыми: на них были изображены девушки в провокационных позах, некоторые из них были без верха. Сириус почувствовал странное, смущающее возбуждение, смотря на фотографии, — наверное, чья-то мама нашла эту коллекцию и выбросила. Он собрал их, украдкой оглядываясь по сторонам. Пожилая магла, переходившая улицу, бросила на него странный взгляд, но кроме неё никто не заметил, как он поспешил обратно к своему дому, прижимая постеры к груди. Ему пришлось прокрадываться, возвращаясь через парадную дверь, чтобы Кикимер его не застукал. К счастью, старого домашнего эльфа нигде не было видно — наверняка, заперся в своей ужасной маленькой каморке и что-то бормочет себе под нос, перебирая коллекцию тряпок. Сириус быстро взбежал наверх и закрыл дверь в свою комнату. Его родители были на собрании и, скорее всего, вернутся только через несколько часов. Его улучшенная колдолента по-прежнему действовала безотказно, и довольный Сириус отступил на шаг, чтобы взглянуть на свою работу. Магловские девушки висели между его подпалёнными гриффиндорскими знамёнами, нахально улыбаясь и сжимая свою грудь. Сириус почувствовал себя очень взрослым, смотря на них. Это было то, что старшие ребята в школе точно оценили бы, — ему захотелось показать их Джеймсу. Внезапно Сириус понял, что он может показать Джеймсу, если хочет. Он огляделся по сторонам — обычно он старался пользоваться зеркалом только тогда, когда его семья спала, боясь, что если его мать найдёт его, то заберёт или, что ещё хуже, разобьёт. Но его родителей не было дома, и он не видел Рега, когда вернулся… Приняв решение за долю секунды, Сириус вытащил зеркало из тайника и взволнованно прошептал: — Джеймс! П-с-с… эй, Поттер! После недолгой возни в зеркале появилось лицо Джеймса. Обычно он держал зеркало при себе в кармане на случай, если Сириусу понадобится связаться с ним. — Что? — обеспокоенно спросил он. — Ты в порядке? Всё хорошо? Сириус закатил глаза. — Да, отлично. Просто хотел показать тебе, посмотри, что я нашёл! — он ухмыльнулся, поворачивая зеркало так, чтобы Джеймс мог полюбоваться его стенами. — Чт… что это за постеры?! Почему у них сиськи торчат наружу?! — вскрикнул Джеймс, и, когда Сириус посмотрел в зеркало, лицо его друга было залито краской. — Магловские постеры, — самодовольно ответил Сириус. — Нашёл их в мусорном баке неподалеку отсюда. Ну разве не охеренно? Джеймс нервно рассмеялся, всё ещё слегка смущённый. — Конечно, приятель, в смысле… э-э, они, конечно… симпатичные, наверное? — Мерлин, Поттер, ты такой недотрожка. — Это… чт… я просто удивлён! Извини меня, что я не ожидал увидеть целую армию раздетых девчонок перед собой, когда ты меня позвал! Сириус рассмеялся и уже собирался ответить, как вдруг услышал шорох за дверью. Он замер. — Сириус? Всё норма… — Ш-ш-ш! — прошипел Сириус, прикрыв зеркало ладонью. Он подкрался к двери, внимательно прислушиваясь. Сначала ничего не было слышно, но затем послышался слабый скрип, словно кто-то переступил с ноги на ногу снаружи. Он распахнул дверь и оказался лицом к лицу с младшим братом. Регги отшатнулся, в его глазах появилось чувство вины. — Ты что, чёрт возьми, подслушивал меня сейчас? — в ярости спросил Сириус. Лицо Регги окаменело, виноватое выражение сменилось обвиняющим взглядом. — С кем ты разговаривал? — Ни с кем. — Ты с кем-то разговаривал. — Нет, не разговаривал. — Это был Поттер, да? Я слышал его голос! Как ты… — Регги замолчал, уставившись на руку Сириуса. Его пальцы немного сдвинулись, обнажив часть серебристого зеркала. Понимание отразилось на лице брата. Сириусу вдруг стало холодно. — Уходи, Рег! — он быстро засунул зеркало в карман и вернулся в свою комнату. Теперь ему придётся спрятать его в новом месте, чтобы семья не нашла. Если Рег расскажет родителям… Его брат зашёл за ним и побледнел, увидев постеры. — Что ты сделал со своими стенами?! — Я сказал тебе, чтобы ты уходил! — он надеялся, что Джеймс не слышит, надеялся, что карман брюк заглушает звуки. Регги задержался в дверях, на мгновение показалось, что он действительно собирается послушаться Сириуса и уйти. Но затем его лицо ожесточилось, и он скрестил руки на груди, надменно сказав: — Ты не должен общаться с предателями крови. Сириус застонал: — Опять это? Серьёзно, Рег? Брось, мы оба знаем, что это всё полная херня. — Поттерам плевать на тебя, Сириус, им плевать на волшебников, на защиту наших… — О, Мерлина ради, Регги, просто заткнись! За четыре года Поттеры стали для меня лучшей семьёй, чем кто-либо здесь, в этом идиотском доме, за всю мою жизнь! — он тяжело дышал, сверкая глазами. Регги уставился на него в ответ, сжав губы в тонкую линию. — Они не твоя семья, — тихо сказал он через мгновение. — А кто тогда? Ты что ли? Сириус ядовито выплюнул эти слова и наблюдал, как они попали в цель. Что-то мелькнуло в глазах Регги — что-то уязвлённое и болезненное, что заставило сердце Сириуса сжаться от чувства вины. Тут же пожалев о своих словах, он открыл рот, собираясь извиниться, но Рег уже исчез — выскочил из комнаты, захлопнув за собой дверь.

***

Регулус не рассказал родителям о зеркале, но, должно быть, упомянул что-то о постерах, потому что той ночью Вальбурга ворвалась в комнату Сириуса с пеной у рта и ругательствами, пытаясь сорвать их со стен. — Грязно, отвратительно, нечисто… Когда чары вечного приклеивания сделали своё дело, и постеры остались на месте, не поддаваясь её яростным попыткам их сорвать, она повернулась к нему. Сириус вздрогнул, готовясь к боли, но она целилась не в его ноги. Это был его разум. Она вцепилась в него так же, как только что цеплялась в постеры на стене. Он отпрянул, не успев подготовиться к нападению, но от когтей, которые уже копались в мыслях, учуяв его панику, было не скрыться. Он не мог позволить ей… ей нельзя было увидеть… Но она уже смотрела на постеры. Перебирая его мысли, распутывая все эти сложные чувства… Он хотел показать их Джеймсу, самоутвердиться… это ведь нормально, правда? Постеры с девчонками — нравились ли они ему? Испытывал ли он, что должен был? Это было странно, эта мягкость там, где он привык к плоскости, он не понимал этого — они были хорошенькими, он это видел, но об этом ли говорили старшекурсники? Откуда ему было знать? Сириус сжался, чувствуя себя раздавленным, но она только глубже вонзилась в его мысли. Голос Питера: «Некоторым из нас по-настоящему нравится проводить время с девчонками»… улыбка Мэри… «Ты всегда можешь просто засосать кого-нибудь из них»… вкус мокрого попкорна на губах магловской девушки… то, как Джеймс смотрел на Лили… то, как Питер смотрел на Дездемону… Римус и его фан-клуб… Дэвид Боуи с его дикими волосами… «Блюз Банши», боа из перьев… тайные прикосновения посреди ночи, горячие под одеялом… Римус, слизывающий крошки с пальцев… сны, о которых он не хотел вспоминать… жгучий стыд, который они оставляли после себя… Сириуса трясло, когда она отстранилась. Он чувствовал себя раздетым, обнажённым, совершенно беззащитным — хуже того. Так, будто она содрала с него кожу, вскрыла грудную клетку и рылась в ней, пока не вытащила и не сжала в кулаке его сердце, бьющееся и окровавленное в её руке. Его мать смотрела на него с отвращением, и теперь он ничего не мог скрыть. На мгновение воцарилась тишина. Сириус заставлял себя дышать. Он не мог смотреть матери в глаза, опустив взгляд в пол и испытывая такой стыд, какой ещё никогда в жизни не испытывал. Вальбурга фыркнула, покачав головой на постеры. — Ты жалкий, — прошипела она, а затем исчезла — развернулась на каблуках и стремительно покинула комнату, захлопнув за собой дверь. Сириус забрался в постель, свернулся калачиком и не двигался ещё очень, очень долго.

***

Гроза разразилась в конце августа, всего за два дня до возвращения в Хогвартс. У Сириуса кружилась голова от облегчения: он уже начал думать, что гроза не придёт, что все их приготовления пойдут прахом, и им снова придётся начинать всё с самого начала через год. Двойное сердцебиение появилось неделю назад, и теперь каждый раз, когда он произносил заклинание, он ощущал странное, отдающееся эхом, биение в груди. Это одновременно тревожило и утешало — чувствовать себя переполненным и сильным, словно внутри него что-то росло. Гроза началась ночью — ещё одна удача. Его семья уже была в постелях, но Сириус не мог заснуть, наблюдая в окно, как завывает ветер и дождь обрушивается на землю. При первой вспышке молнии его сердце подскочило к горлу — время пришло. Сириус осторожно подкрался к расшатанной половице. Он замер, ожидая, пока стихнет раскат грома, и прислушиваясь к звукам за дверью. Но ничего не было слышно. Он был в безопасности. Он осторожно приподнял половицу и, затаив дыхание, уставился на хрустальный фиал под ней. Зелье было кроваво-красным. Он сделал это. Сириус не мог поверить своим глазам. Он по-настоящему, правда сделал это — он чуть не рассмеялся и едва сдержал радостный вскрик, зажав рот рукой. Снаружи молния пронзила небо, прозвучал раскат грома. Сириус сунул зелье в карман и схватил мантию. Он не мог сделать это внутри — слишком рискованно, и никогда не знаешь, когда Кикимер решит зайти в комнату, посланный проверить его. После инцидента с магловскими постерами ему запретили выходить на улицу без присмотра — он подчинился этому правилу, слишком потрясённый, чтобы спорить с родителями после того, что произошло с его матерью. Но сегодня ночью у него не было другого выбора. Ему придётся сбежать. Сириус едва дышал, крадясь по лестнице и на цыпочках пробираясь по коридору к маленькой задней двери. Бушующий снаружи шторм заглушал все звуки, которые он издавал, но тем не менее, он не дышал, пока не оказался в безопасности за дверью. Дождь хлестал так, что Сириус почти сразу промок насквозь. Но ему было всё равно. Он бежал, ветер трепал его мантию. Всего в нескольких кварталах от дома был парк — ему нужно было только добраться туда, и он сможет скрыться за деревьями. Он прижимал волшебную палочку к груди, карман отягощал пузырёк с зельем. Добравшись до места, мокрый насквозь Сириус дрожал, волосы прилипли ко лбу. Он огляделся раз, а затем ещё раз, чтобы убедиться, что рядом точно никого нет. В грозу парк был пуст, но всё же он забрался в гущу искривлённых деревьев, плотнее закутавшись в свою мокрую тёмную мантию для маскировки. Оказавшись скрытым от посторонних глаз, Сириус поднял палочку и приложил её к сердцу: — Амато, Анимо, Анимато, Анимагус. Прежде чем он успел как следует подумать о том, что делает, — о том, что может пойти не так, если он ошибся хоть с одним из ингредиентов, или если кто-то увидел его, или если он всё-таки использует магию, и в Министерстве узнают это, и придут его искать, — он поднёс зелье к губам и одним глотком выпил его. В тот же миг его пронзила острая боль: зелье распространялось в нём, как огонь, обжигая всё тело. Сириус невольно вскрикнул, споткнулся и схватился за ближайшее дерево, чтобы не упасть. Он прикусил губу до крови, стараясь не закричать. В его груди билось второе сердце. «Это происходит, — думал он в бреду. — Это происходит». Он зажмурился, и странное ощущение разлилось по его конечностям — он почувствовал, как его тело начинает меняться, пытаясь перестроить себя. Что-то начало обретать форму в его сознании. Собака. Огромная, чёрная собака. Сириус издал удивлённый смешок. Вдруг закружилась голова, он перестал бояться, и боль отступила, когда он потянулся к нему, открываясь и приветствуя. Пёс бросился навстречу, два сердца бились в груди — и тут он перенёсся из одного тела в другое.

***

Сириус вернулся домой через парадную дверь. Ему было плевать, если его поймают, — это уже не имело никакого значения. Он был вне себя от счастья, кровь бурлила в венах, сердце бешено колотилось от избытка адреналина. Он несколько часов бегал под дождём, чувствуя, как оживает его новое тело, как оно становится сильнее. Это было знакомо и странно одновременно, возбуждающе, пугающе и прекрасно — запахи, звуки, ощущения. Только когда дождь перешёл в мелкую морось и небо начало проясняться с наступлением рассвета, он, наконец, трансформировался обратно. Его мать ждала в гостиной. Она сидела, откинувшись в кресле, с бокалом вина в кончиках пальцев. Она наблюдала, как за ним захлопнулась дверь, а затем поймала его взгляд. Сириус уставился на неё в ответ, капая водой на пол. — Сириус. Она выглядела очень усталой. Он задумался, как долго она уже сидела здесь и ждала. — Подойди сюда. Он подошёл. Она встала и поставила бокал на стол рядом с собой. Он был пуст и покрыт багряной плёнкой вина. Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга. Сириус цеплялся за прилив адреналина в крови, вспоминая ту свободу и силу, которые ощущал всего несколько мгновений назад, бегая на четырёх лапах, пока ветер трепал его шерсть. «Она не тронет меня, — сказал он себе, вспоминая биение второго сердца. — Это она не заберёт». Его мать подняла руку, убирая мокрые пряди волос с его лица. Он вздрогнул. — Я так мечтала о тебе, — прошептала она. Вино придало её голосу обманчивую мягкость, лишив его резкости. — Я возлагала на тебя такие надежды… Ты был таким умным ребёнком… Сириус неловко переступил с ноги на ногу. Он терпеть не мог, когда она так разговаривала. По крайней мере, когда она кричала, всё было ясно. Вальбурга продолжала говорить, глядя сквозь него остекленевшими глазами, словно видела в нём что-то другое. — Я не знала… Я никогда не замечала никаких признаков в своём брате. Я была слишком ослеплена преданностью, чтобы заметить, как он гниёт, пока не стало слишком поздно… — что-то ожесточилось в её лице, и она запустила пальцы в его волосы, наклоняясь ближе. — Ты запятнан, — прошипела она, дыша кислым от вина дыханием. — Испорчен, как и он… — страх пробежал по спине Сириуса. — Ч-что ты… — он попытался вырваться, но она только крепче сжала его, больно впиваясь ногтями в кожу. — Я всё ещё могу спасти тебя, — пробормотала его мать, поднимая палочку. — Ты ещё не слишком далеко зашёл. Всё так, как Он говорит: гниющая конечность может заразить всё остальное тело. Мы должны отрезать то, что нас загрязняет. Мы должны вырезать нечистое. — Прекрати, мам… мне больно… Вальбурга запрокинула голову, холодно и пронзительно усмехнувшись. Когда она снова повернулась к нему, её взгляд был безумен, нетерпелив. — Боль, Сириус, — сказала она, хватая мантию и стаскивая её с его плеч. — Боль укрепляет. Боль лечит. Боль учит. Всё, что я делаю, я делаю для тебя и ради тебя — а ты всё так же неблагодарен, по-прежнему возишься в грязи, как животное. Но тебя ещё можно спасти — твоя кровь всё ещё чиста. Проклятие поразило его прежде, чем он успел приготовиться к этому, — знакомая, острая боль пронзила заднюю часть ноги. Он отшатнулся, ахнув, и его мать бросилась к нему. — Ласеро! — закричала она с горящими глазами. — Toujours Pur! Сириус стиснул зубы, сжав пальцы в кулаки. Это было не что-то, чего он никогда раньше не испытывал, — эта боль была ничем, по сравнению со жгучей болью анимагического зелья. Он мог это вынести — он был сильнее этого. Он не позволит ей сломить его. — Ласеро! — Toujours Pur! — Ласеро! — Toujours Pur! Он терпел, содрогаясь и ожидая конца, который, как он знал, рано или поздно наступит. Всё это делалось много раз раньше. Но его мать не останавливалась. Кровь капала на ковёр, а она всё ещё орала, сжимая в руке палочку, как зверь. — Ласеро! — Toujours Pur! Сириус больше не стоял на ногах. Он попытался встать, но боль была слишком сильной — агония, обостряющаяся с каждым новым порезом. — Ласеро! — Toujours Pur! Его брюки были разорваны в клочья, ноги — липкими от крови. Голова кружилась, пульс забился в висках, дыхание стало прерывистым и поверхностным. — Ласеро! — Toujours Pur! — Мама! Мам, остановись! Сириус заставил себя открыть глаза, потрясённый испуганным криком. Рег был там, стоял в дверном проёме, бледный от ужаса, с мольбой в глазах. Он был ещё в пижаме — видимо, они разбудили его. — Ласеро! — Toujours Pur! Рег подбежал, пытаясь схватить мать за руку, — она набросилась на него, в бешенстве замахнувшись, и Сириус увидел, как на груди его брата проступила кровь, длинный тонкий порез тянулся от ключицы до плеча. Он схватился за стол, пытаясь подняться, — он должен был что-то сделать, он должен был вытащить Регги оттуда. Бокал с вином опрокинулся и разбился вдребезги об пол. Гостиная погрузилась в тишину. Когда Сириус поднял взгляд, то увидел отца. Лицо Ориона было холодным, пока он оглядывал комнату. Он посмотрел на Сириуса, затем на Регги, затем на их мать. — Вальбурга, — тихо сказал он. Она вздернула подбородок. — Я прочла его мысли, — прошипела она. — Я видела… это происходит снова, Орион, я должна остановить это… Их отец пересёк ковёр, забирая палочку из дрожащих рук матери. — Ты сделала достаточно, — твёрдо сказал он. — Ты сделала всё, что могла. На мгновение показалось, что она собирается возразить. Регги тихо плакал у неё за спиной, прижимая пальцы к ране на груди. Сириус, словно смотря издалека, понял, что и его собственные щёки мокрые. Через мгновение их мать сдалась — она усмехнулась, покачав головой, схватила со стола бутылку вина и вышла, даже не оглянувшись. Орион повернулся к Сириусу, глядя на него сверху вниз. На секунду Сириусу показалось, что отец протянет руку, что-то скажет, поднимет его с окровавленного ковра. Но вместо этого: — Приведи себя в порядок, — сказал он. И затем тоже ушёл.