I like your hair.

***

      Товарищи, буллинг – это плохо! Молодые, ещё не сформировавшиеся личности в подростковом возрасте считают себя крутыми, оскорбляя других за их особености. Им и повод не нужен, только дай кого-нибудь унизить. В основном, это был тот тип людей, кто пытался повысить свою самооценку за счёт чужих «недостатков», которые, соответственно, обсуждались на публику. А публика любила страсти и могла поддерживать любую чушь.       И Игорь это понимал, но почему же до сих пор так больно?

***

      – Я ничего вам не сделал! – звонкий мальчишеский голос звучал слишком жалко сейчас, отходя назад к холодной стене. Кудрявый мальчик десяти лет пытался отбиться от старшеклассников в пустой туалетной комнате в школе. Терпеть он не мог это место. Бежать некуда, он снова в ловушке. Как и в прошлый раз. И без того тесная комната будто сужалась, когда они оставались трое на одного. Нечестно же, сволочи.       – Конечно, не сделал, – отозвался с левой стороны высокий парнишка, лет шестнадцати, усыпанный веснушками. Или прыщами, кто знает. Ещё двое подобных недолюдей неспеша, но грозно окружали мальчика, не давая ни шанса на хороший исход, – И не сделаешь, пудель ты кудрявый.       Еще секунда и главарь этой банды схватил Игоря за тёмно-каштановые кудри. За самую макушку, ауч. Оттянув его голову назад мёртвой хваткой, все трое дружно засмеялись, глядя на то, как болезненно поджал тёмные брови мальчик. Грому было не до смеха. Жгучая боль, обида и не понимание происходящего заставляли его жалобно хныкать и пытаться вырваться от чужих гадких рук. Но чем больше он сопроситлялся, тем сильнее ему доставалось. Ему и его волосам.       – Смотрите-ка, – язвительно начал старший, заглядывая прямо в глубь серо-голубых глаз, в которых предательски появились слезы. Нос покраснел, а в груди что-то било током, – Наша барашка сейчас заплачет, – умиленно начал он. На всю комнату раздался дикий хохот. Он ударился об пустые стены и отозвался жутким эхом, запомнившимся Игорю на всю жизнь.       Гром действительно хотел плакать. Но нельзя. Отец всегда твердил ему, что слезы – удел слабых. А он не слабый. Во всяком случае, он хотел это доказать. Втянув в лёгкие побольше воздуха через нос, мальчик твёрдо сжал тонкие губы, терпя и смех, и унижение, и боль. Он терпел всё. Может, тогда они перестанут его обижать? Глаза, покрасневшие от сдержанных слëз, уверенно смотрели в тёмные глаза своего обидчика, который даже не думал отпускать его. Обстановка в туалетной комнате наколялась. Гром уже не боялся.       – Чего остановился то? Ну, заплачь, – парнишка отпустил его волосы лишь на долю секунды для того, чтобы крепко схватить его за воротник единственной школьной рубашки, которая была до этого момента белой. Отец будет не в восторге. Старшеклассник легко приподнял его над кафелем, как какого-то щенка, расматривая и нагло улыбаясь прямо ему в лицо. Игорь успел подумать, что удариться об пол было бы очень болезненно. Накаркал.       Внезапно хватка парня ослабла. Он отпустил мальчика в полуметре от пола, не беспокоясь о его сохранности. Собственно, никто и не думал о том, каково сейчас мальчишке. Действительно, нахуй вообще думать. Как бы Игорь не пытался приземлиться на ноги, он всё равно приземлился на колени и локти. Как всегда. Те, естественно, тяжело отбились об белый кафель с глухим стуком. Утро следующего дня будет отвратительным. Новые синяки, снова грязная рубашка и очередное унижение. Когда-нибудь Гром привыкнет, а сейчас остаёться лишь терпеть.       Дорога домой казалась до отвращения долгой. Тёмные улицы освещали жёлтые фонари и множество машинных фар. Машины стали более популярны, но не каждый мог себе позволить такую роскошь. Влияние Запада, как говорил Константин Гром. Осенний дождь никогда не был так некстати. Холодный, такой же жестокий, как и те парни, бил по лицу, красным щекам, лёгкой ветровке и тяжёлому портфелю ещё с первого класса, как и у других уважаемых себя детей. Старому, сто раз зашитому, но практичному. Наконец, пройдя противную длинную и такую мокрую дорогу, за углом показалась бардовая дверь родного подъезда. Игорь, устало вздохнув через нос, поплелся к ней, хлюпая чёрными грязными ботинками на жёсткой платформе. Папин подарок.       – Я дома, пап, – захлопнув тяжёлую дверь квартиры, с самым грустным видом крикнул мальчик. Встав на старый коврик у двери, Игорь культурно вытер об него грязные ботинки. Снова мыть полы ему не хотелось. Привычный душный воздух квартиры смог внушить Грому комфорт и доверие. Сейчас он в безопасности. Сейчас рядом папа.