Никого возле качель

...

      Еле-еле дышащий Габриэль метался от одного торопящегося встречного к другому, спрашивая не видели ли и не подымали ли они потерянные им ключи. Неудача за неудачей привели его к станции и необходимости бегать не только в поисках звяколок, но и людей, которые могли их поднять и оставить на видном месте, до которого он мог просто не додуматься.       Они могли быть и под слоями снега, и в мусорке, и в кармане уже ушедшего прохожего, может их даже случайно отпнули за рельсы.       Страх полной потери ключей привёл к мысли о возможной необходимости разбить окно собственного дома или научиться взламывать замки.       Соседи. Многие соседи будут же не против помочь ему взломать замок? Господи, у него же ж и из соседей никого нет, один старик да молодая девушка, и то по родным разъехались. Ни он, ни его никто во всём доме почти не знает.       Габриэль взялся за щёки и нос, что больно покалывали от холода. Маленькая голова начала болеть от напряжения и стресса, сам он почувствовал слабость от того, что накосячил сразу же после отъезда родителя и даже исправить это дело не мог. Ситуация была правда безвыходной, ему могла помочь только удача.       И попавшаяся на дороге от вокзала корявая бабулька, сказавшая, что к ней подходил один молодой человек и спрашивал не искал ли у неё кто-нибудь то, что спросил у неё Габриэль.       Пазл из четырёх кусочков.       Мальчик был премного счастлив, когда к нему подходил уже второй человек, не имевший при себе его ключей, но сказавший кто сейчас ищет хозяйна связки.       Габриэль загорелся надеждой и молнией побежал обратно на станцию через голую аллею.

      Два молодых парня, стоящие друг напротив друга, о чём-то говорили с не очень громкой интонацией и, кажись, собирались уже прощаться. Паренёк с зеленоватыми волосами пару раз кивнул распинающемуся о чём-то своём блондину и попытку за попыткой перебить того клал себе под язык.       Габриэль конечно же не постеснялся и подошёл к ним. —Нихуя се.—Разинул рот блондин, удивлённо смотря на эльфёнка.—Это поди тот самый, не?       Габриэль смутился тому, что его вопрос полностью проигнорировали, и сжался немного сильнее. —Наверное?—Поправляя очки, незнакомец хотел было поправить на себе и мягонький шарфик, как затормозил, смотря на Фела. —Пиздец, а.—Быстро снимая с себя куртку, тот накидывает её на плечи ребёнка и просовывает в рукава примёрзшие к платку руки.—Причиндалы себе ходит морозит.       Габриэль присел на корточки, с надеждой смотря на жёлтоглазого, на лице которого было злое непонимание. —Вы не видели мои ключи?—Со всей вежливостью, на которую был способен в этот момент, повторил тот. —У Гэба, ща позову, будь с этим.—"Позорищем" не было сказано в слух. Очень быстро проговорив указания, блондин побежал в сторону ступенек и там же пропал из виду. —Эм.—Робко глянув на мальчика, очкарик спрятал руки в карманы и отвернулся.       Ему не понравилась идея помощи неизвестно кому с самого начала. Больно надо ему шастать на ночь глядя по станции и отмораживать, как выразился одноклассник, причиндалы, да и папа с мамой волнуются.       Как его Фел подхватил и сюда занёс он так понять и не смог. И звёзд на небе нет, и луны. Даже смотреть на ребёнка невыносимо — совесть загрызёт.       Габриэль поднялся и в один миг куда-то побежал. Вар дёрнулся, вытянул за тем руку, но почти что сразу испуганно сунул обратно в карман, когда тот остановился, вытягивая шею, чтобы приглядеться.       Блондин с высоким брюнетом бежали чуть ли не на перегонки: зубастый почти отставал, но продолжал орать, чтобы ушастый бежал быстрее. И он бежал. Уставший, злой на самого себя, но бежал.       Эльфёнок прижал рукава феленой куртки к груди и с долей волнения смотрел на двух парней, один из которых держал перед ним руку с ключами и спрашивал: —Твоё? —Да конечно его, отдай уже!—Феликс, опираясь о колени, выдыхал клубы пара, как и Гэб. Тот зажал глаза и опустил голову, восстанавливая дыхание. —Спасибо!—Габриэль взял двумя руками ключи и, положив их в карман, торопливо стал возвращать куртку. —Да чего ты, оставь!—Хотел остановить того жёлтоглазый, но уже принимал в руки свою одежду. —Спасибо, я уже согрелся.—С благодарностью в голосе Габриэль кивнул головой и почти сразу же побежал в противоположную парням сторону, пробегая мимо пикового. —Долг вычтен!—Улыбался отчего-то ошалело-застывшему Гэбу Феликс. —Да... Да, вычтен.—Гэб медленно выпрямился и глянул на Вара, что, заметив на себе внимание бубна, недовольно отвернулся.—Эмма не потеряет?—Ответа не последовало.       Феликс сквозь оскаленные зубы посмеялся и, быстро подбежав к зелёноволосому, схватил за плечо, потащив вон с вокзала домой. —Ща тебя сопровожу, а то реально мамка потеряет.—Смотря на слегка хмурящегося пикового, червовый валет скрылся с горизонта вместе с другом.       Не_Габриэль повернулся в сторону удаляющихся где-то впереди следов ребёнка.       Что-то в его груди замирало и под наставлениями лёгких вздувалось болезненно и грузно.       Как только дыхание нормализовалось, эльф пошёл в сторону арки ворот вокзала. Что-то внутри требовало, чтобы он пошёл именно туда. Туда, куда пошёл эльфёнок.

...

      Габриэль из последних сил бежал прочь от проклятого вокзала, стирая слезинку за слезинкой. Он был до глубины души счастлив, что ключи нашлись, что ему не прийдётся стучаться по чужим квартирам с просьбой о помощи, доказывать то, что это его дом, что не прийдётся ломать никакие замки, что ни в чём не прийдётся признаваться папе и что судьба не стала наказывать его за плохое поведение.       Ноги подкашивались, по-настоящему бежать он больше не мог, побаливало горло, болел нос, конечности до невыносимой боли замёрзли.       Он плакал не только от счастья. Ещё и от страха.       Он знал, что отопление дома работает плохо. Знал, что отблагодарил парней плохо. Знал, что может не добежать до квартиры. Знал, что после этого будет температурить, кашлять и давиться соплями, из-за чего не сможет подрабатывать. Знал, что ни на кого положиться он не может.       Потому все надежды были на себя. Я и только я. Всё в моих руках. Это я решаю как всё будет. И это я нашёл ключи. Я их потерял, я виноват, но я всё исправил.       И я снова всё исправлю: нужно взять себя в руки и найти место, где можно погреться.       Габриэлю кажется, что он бежит. Что он дышит, видит перед собой дорогу.       Но ему не кажется, что он живёт в этом районе. Не кажется, что жил, ничего не узнаёт. Дорога тоже незнакома. Судорожные вздохи становятся тише.       Ему ничего не знакомо.       А как давно он бежит? Разве он не должен был проходить мимо фонарей? Быть уже возле дома? Или..? Нет? Не возле домика без... И не... К...       Мальчик испуганно смотрит по сторонам, с упорством переставляя окоченелые ноги.       С полным замедлением приходит и осознание.       Он не знает улицу, на которую забрёл, ни разу в жизни её не видел. От неё его тошнит. От своей было тепло.       Он снова обхватывает себя руками, громко зарыдав.       Он потерялся. Он замёрз. Он голоден. У него всё болит и дрожит. Снежинки на волосах, ресницах, коже и одежде на нём не тают, он полностью промок и оледенел.       Где... Платок? И его где-то потерял?       Бедняга опускается на землю, умоляя Господа бога, чтобы его переехала машина.       Слишком больно. Уже не страшно, просто больно.

Невыносимо.

      Габриэль зарыдал с новой силой.       Ему больнее обычного и это здорово. Он может позволить себе рыдать так, что страшно убрать руки с ушей.       Нет, наверное… Он не такой, ему же… Ему не свойственно так рыдать из-за какого-то там холода. Но у него же так много причин поплакать…       Габриэль резко замолкает.       Он смотрит на небо, которого не видит. Снег покрывает его тело, ветер дует морозом, а на ушко шепчет голос: «Так тебе и надо, глупый.»       Но что он успел сделать не так? Чего он натворил, что должен замёрзнуть насмерть? Что должен был сделать? Наверное…       Понять, что глупость вырезают именно таким способом: не потерял бы ключи, уже давно бы сидел дома и пил чай, не чувствовал боли, не потерялся бы и сам. Да он же прямо как связка ключей, хах, только его вот никто не потерял и искать не будет. —Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу…—Габриэль шепчет, представляя себе лица.—Ненавижу.—Мама, папа.—Ненавижу.—Одноклассники и соседки.—Ненавижу…—И он.—Ненавижу.—Который с детской наивностью стал трогать чужие гениталии. Который целовал сухие, грубые губы.—Ненавижу.—Позволял трогать себя, наигранно стонал.—Суки, ненавижу.—И каждый раз.—Твари.—Прощал любую грубость.       А сейчас прижался лбом к земле. На улице ни звука, только ветер.       Где же его долгожданное счастье? Почему он должен терпеть это после того, как помогал папе по дому, стирая руки в кровь, как терпел издевательства со стороны сверстников, как сидел без игрушек за учебниками, как трудился с вонючими хуями за копейки и как был доволен всем этим? Вот этим, блять. —Бляди, бляди, блядь и бляди…—Он хотел бы ударить по бетону, но рука не подымалась. Руки примёрзли к животу и предплечьям. Не было больше даже хрипа.       Зачем он хотел знать больше, если ему сейчас ни одно из знаний не поможет? Его не согреет и не накормит знание по окружающему миру или ОБЖ. Ему не поможет ни смелость, ни терпеливость, ни добродушие, хотя… А оно у него есть?       Эльфёнок не знает за что он родился у бляди и за что она его бросила, за что одна блядь его обижала и подставляла, почему другая блядь не могла отдать его в детский дом, за что третья и четвёртая его гнобила, и почему он, блять такая, столь глупый идиот, что не может больше подняться на ноги, потерял ключи именно сегодня. Почему не летом?       Нахуй ключи. Нахуй папу. Нахуй всех. —Нахуй вас…—Да, давай.—Н-на…—Ты сможешь побороть себя.—На-—Хуй всё это.—Наверное…—Нет-нет, не наверное.—Я заслужил.—Нет!—Нельзя материться и обижаться.       Габриэль вздрогнул от звука бегунка и поднял голову, не поворачивая её больше никуда.       Подошва кед, складки джинс, края ремня, кофты…       Парень быстро сел на корточки перед согнувшимся, положил куртку на плечи и, крепко за них сжав, взял мальчика на руки, ринувшись с крутым, очень крутым поворотом куда-то.       Габриэль не мог понять только одной вещи: почему он не чувствует тела. Ни боли, ни холода. Он не может дышать.       Бегущий парень дышал громко. Он шумел скрипящим под ногами снегом, громко шмыгал, воздух глотал громко, шебуршал одеждой, даже бляшкой на ремне. Каждый стук подошвы о землю было слышно. И шум. Очень мешающий, неприятный...       Скрип уличной двери, его резкий хлопок. Эхо от ступенек по подъезду. Опора о дверь, звяканье ключей.       «Нахуй ключи» — автоматически проносится в голове, но их, к счастью, уже кинули куда-то в угл коридора, захлопнув дверь.       Габриэль дрожит, ему вновь холодно. Он бледнее поганки, твёрже камня и холоднее льда.       Не_Габриэль сдирает с себя намертво прицепившуюся обувь и делает тоже самое с чужими ботинками. Он торопится унести того в спальню, ему не терпится утащить мальчика в постель и сделать искусственное дыхание.       Мальчик не может сосредоточиться ни на чём. Губы не слушаются, пальчики одеревенели, он бессилен против снятия с себя затвердевшей одежды.       Свет от лампочки коридора казался самым тёплым из всего, что видел за сегодня Габриэль, но, когда его берут за шею и запястье в тёмной спальне, ему кажутся куда теплее такие же, как и у него, холодные руки.       Его укрывают одеялом и горячо дышат на ушко. Дуновения проползают глубже, растворяя замёрзшие снежинки и лёд.       Мальчик дрожит, плачет, водя пальцами по простыне. Это дыхание шпарит больнее любого ремня.       Второе. Второе ушко согревают и наконец человек, нависший над худеньким, защищённым тельцем, выпрямляется. Опираясь о бока кровати, он дышит так тяжело, будто пробежал не один километр, а все десять. Собственные бока колит так, словно в них периодически втыкают иглы шприцов, что уж говорить о лёгких.       Еле живой малыш смотрит в пустоту с миллиметровыми щёлочками глаз и дышит куда тише и дольше, его вздохи исходят из маленького ротика с пострадавшим губами болезненно слабо и хрипло. Остроухий опускается и дышит на них куда аккуратнее, но не менее тепло. Грудью прижимая одеяло к ребёнку, эльф потеет и от бессилия дурит, а эльфёнок это прощает, прикрывая уставшие глаза.       Сегодня о нём всё же позаботятся.

...

      Габриэль приходит в чувства только после второй кружки сладкого чая, зрение наконец фокусируется на чём-то конкретном. Он замечает вокруг шеи пушистый шарф, на ногах одеяло с пледом, за спиной подушку, а на плечах зимний халат, последние окутывают его со всех сторон мягкой и надёжной крепостью. Впереди, на краю постели, во всё ещё уличной одежде и волнении сидит темноволосый паренёк. Он сжимает в руках телефон, успев позвонить в скорую помощь, но не получив ответа, и держит брови нервным домиком. Шкаф в углу с некоторым тряпьём, стул, что, вероятнее всего, был от стола в правом углу, некоторые тряпки от его собственной одежды на батарее и... Серые шторки примерно посередине.       Мальчик чуть не роняет пластмассовую кружку с чаем, потому её, с ненавязчивой попыткой предложив выпить с помощью, убирают на ближайшую поверхность.       Глоток, мигание, пот... Некомфорт. —Почему ты не попросил помощи?—Гэб спросил это не так, как надо. Его голос был полон тревоги и не внушал ни капли сочувствия.       На глазах Габриэля появились слёзы.       Почему? Может потому что он хотел домой, а не тупых бесед о «где родители» под открытым небом? Может потому что он был в эмоциональном шоке и не мог думать нормально? А может он, блять, не знал, что ему помощь нужна? Он ещё кто ты, блять, такой не понимает, что ты хочешь услышать?       Гэб сцепил руки и посмотрел на пол. —Тебя нужно вернуть домой?—Вопрос вполне весомый, от него и краснеть прекратить можно и волноваться. Габриэль через силу подобрал сопли, замотав головой.—Хорошо, у тебя… Эм… Добро пожаловать? Блять, что за…       Всё же они помнят друг друга. Не без удивления Гэб помнит мальчика и их разговоры куда чётче, только что вспомнив, что в гости к себе того он пообещал самому себе не водить. Габриэль берёт далековато от него поставленную кружку чая и, отпив, предлагает Гэбу, протягивая и приподымая её в стиле «на, бери».       Гэб не любит сладкий чай, но всё же не отказывается, надеясь что от этого станет полегче.       Габриэль с сильным хотением принимает кружку обратно и желанно прижимается губами именно к тому уголку, с которого пил Гэб, прикрывая глаза и высовывая язычок. Габриэль понял, что не может пока сказать ни одного нормального слова, что-то с языком, потому показывает это через глубокие глотки горяченького чая.       Гэб, слегка помедлив, выходит из комнаты, не забыв предупредить, что принесёт ещё одну кружку.       Габриэль слегка заторможено смотрит на чуть приоткрытую дверь и вздрагивает, будто бы только сейчас ощутив тяжесть уже пустой кружки, которая оказывается на рядом стоящем стуле с железными ножками.       Он чувствует руки, сгинает пальчики, чувствует язык, что пьяно бегает по рту, пытаясь нормально уложиться, чувствует совсем лёгкое покалывание в затылке и приятное тепло от низа. Он может пошатать ногами под одеялом. Его нос, губы и щёки приобрели нормальный цвет, голова не раскалывается, а сердце бьётся, хотя, казалось, не раз останавливалось.       Он почти что в норме. Лёгкая мокрота и боль в горле не так страшны.       Габриэль смотрит на вошедшего эльфа с открытым ртом, поднятыми его уголками и мокрым взглядом. Существо, вытянувшее его из одинокой смерти, являлось единственным, что хотелось сейчас принять. —О-ой, не надо, пожалуйста.—Парень ставит полный крашенный поднос на стул, отодвинув им кружку и садится к эльфёнку, задевая ногой стул.—Моя ошибка, что не проследил с самого начала, ещё и так долго упрямился, не хотел проверять, преследовать...       Мальчик протянул тому худенькие руки, желая обняться, на что парень с тяжестью поднял голову к потолку и мучительно промычал крик жалости, закусив нижнюю губу. Габриэль выглядел до боли жалостливо. —Что ж…—Гэб аккуратно опустил чужие ручки и указал на поднос с чаем, стаканом воды, бутербродами из масла и сахара, роллтоном, сиропом и таблетками.—Я приготовил то, что можно сделать на скорую руку... Лучше, конечно, суп со сметаной или какой-нибудь отвар, не знаю даже какой, но…—Он крепко сжал губы и с силой выдохнул через нос, не зная как объяснить такую миниатюру. Его смущала любая вещь, на какую бы не смотрел, мысль, какой бы жалкой она не была, чувство неправильности и вид чего-то живого на собственной кровати. Как бы было здорово, если бы скорая ответила на его звонок и забрала находку в больницу, возле которой он мог бы тихо покурить или покумарить, но нет же, у них каждый день проблемы со связью.       Габриэль же жевал бутерброд за одной щекой, держа тарелку, куда сыпалось, на коленях, и внимающе смотрел на эльфа, смотрящего куда попало, лишь бы не на него, за вторую заливая миллилитры тёплого чая. —Как бы-, а, ты уже ешь?—Гэб повернул голову к эльфёнку и с открытым ртом плавно вернулся разглядывать свой шкаф, ставя наконец руки на колени.—Ну, приятного… А, да, может мультики? Блять, какие мультики… Блять, ты ж ребёнок, мультики, э, эм…—Гэб потёр шею, задев ухо, что медленно поднялось вверх.—Да-а-а-а.. Мда.       Габриэль усмехнулся и по-детски задорно пощурился. Догадаться о чём думает и что представляет длинноухий было не затруднительно, ведь смущённый вид, некомфорт, коим пропитался парень, его покрасневшие уши... Да, он уже видит картинки, за которые и чувствует укоры совести. Точнее, не да, а может быть.       Гэб коряво встал с кровати и отошёл к окну. Распахнув его, он медленно повернул голову к Габриэлю, с дрожащей рукой указывая на падающие за стеклом хлопья снега и тревожно улыбался, дёргая уголком губ. «Г-глянем снег?» — как-то так он выглядел со стороны.       Габриэль взялся за тарелку с тёплым бульоном. Он продолжал улыбаться и это, честно говоря, мешало ему спокойно есть. От этого болели скулы и глотки получались жадными. Гэб зашторил окно и торопливо стал снимать куртку, что жутко его душила в этот неловкий момент. —-лять, не здесь же...—Еле слышно сказал тот, но Габ то всё услышал и прекрасно понял. Он в один присест заглотил остатки лапши и стукнул дном тарелки о поднос. —Не волнуйтесь.—С странной хрипотцой проговорив, Габриэль опустился на кровати пониже, лёг на спину, ощущая, как под ним прогибается мягкий матрас, и с улыбкой посмотрел на эльфа, что, запутавшись в рукавах и вороте, не мог надеть куртку, как и зацепившуюся за что-то кофту, обратно.       Остроухий прикусил язык, лишь бы не сказать чего лишнего, с психу дёрнул руками, отчего что-то треснуло и мысленно очень хорошо проматерился. Габриэль понимающе держал глаза закрытыми, чтобы не смущать.       Всё же сняв и куртку, и кофту, он бросил их на идеально чистый, пустой стол, не в притык к стенам стоящий в углу. Футболка на парне с какими-то неразборчивыми надписями была поправлена и отутюжина грубым дёрганьем за её края. Стало не так жарко.       Малец ласково улыбался подходящему к подносу эльфу, проводил так же и был умиротворённо неподвижен аж до того нескорого и неожиданного момента, когда в квартиру позвонили.       Скорая таки приехала.