Choker

Чон Уён, определенно, не был сумасшедшим. Во всяком случае, не считал себя таковым. Хотя, наверное, основания на то у него были — как минимум, нынешней ночью. Он и правда собирался отнести их капитану в студию что-нибудь вкусненькое. Возможно, даже что-нибудь собственного приготовления. Ближе к вечеру, впрочем, он почувствовал, что ему совершенно неохота ничего делать; замотавшись, как капуста, в сто слоев маскировки — мать родная не узнает — он отправился в рейд в сторону круглосуточного магазина. Спускаясь по лестнице, в основном поглощенный собственными мыслями, Уён вдруг почувствовал, что в его голову нагло вторгаются посторонние звуки. Музыки, каких-то возгласов. Он слегка нахмурился, пытаясь понять, что происходит — но до него почти сразу же дошло. Сан и Сонхва-хён смотрели дораму, очевидно. В этом не было ничего необычного. Правда, сегодня они почему-то выкрутили ее на полную громкость. Уён бросил взгляд на смарт-часы, болтающиеся у него на руке; был одиннадцатый час. Явно стоило бы уже убавить звук, иначе не избежать проблем с соседями — да и другие ребята уже наверняка укладывались. Чон, напяливая на губы довольную усмешку, крадучись подплыл к двери в комнату хёнов, предвкушая, как будет отчитывать двух любителей громко смотреть телевизор, точно это он был самым старшим, а не Сонхва. Смакуя свое преимущество, которое вот-вот должно было обратиться в превосходство. Моменты, где авторитет Пака в группе давал трещину, когда он сам проебывался и можно было ткнуть его в это носом, были столь редки, что Уён, как постоянный адресат его бесячих наставлений, ценил их на вес золота. Он уже совсем собрался постучать, но прежде, чем его костяшки коснулись дверного полотна, он услышал… скорее, даже почувствовал странную, на границе восприятия вибрацию. Через музыку, что сопровождала открывающие или закрывающие титры, проступал методичный, мерный, как удары метронома, скрип. Скрип кровати. Гораздо прежде, чем в его голове возникли и разбухли какие-то логические цепочки, в лицо бросилась кровь, отдаваясь гулким звоном в ушах. Уён инстинктивно попятился в противоположном от двери направлении, и, как бы в подтверждение еще не сформулированных догадок, сквозь голоса персонажей дорамы проступил явно не принадлежавший хронометражу приглушенный стон. — Поцелуй меня, — попросил до боли знакомый альт, более протяжный и задыхающийся, чем обычно. В первый и, наверное, не в последний раз в своей жизни Чон Уён жалел о том, что у него такой хороший слух. Мозг наконец-то заработал, пусть и в аварийном режиме; тихо, чтобы не спалиться, он прошмыгнул на кухню, оттуда — в коридор, и прочь, прочь из этого дома. Мысли, как метеоры, носились в голове, врезались в кору, оставляя на месте ударов кратеры. Уёна мутило; он шел, запрокидывая голову, подставляя лицо и шею прохладному ветру, совершенно забыв и про магазин, и про все на свете. Он избегал мысли, которая лежала в самом крупном из таких кратеров, и коптила, загораживая собой ясное звездное небо — но от нее просто некуда было спрятаться. Ее удушающий смрад, пахнущий глухими стонами и скрипучей кроватью, был сильнее крохотных попыток маленьких метеоров перекрыть ее собой. От удара тела такого размера, наверное, и погибли когда-то динозавры. «Блять, да они же трахаются». И даже странно, но Уён не мог однозначно опознать своих чувств от осознания этого факта. Шок — определенно. Непринятие — пожалуй. Грусть? Ревность?.. Вместо этого он видел внутренним зрением Хонджуна, который мог бы быть сейчас на его месте. Не постучать… он бы попытался зайти. И что… кого… он бы обнаружил там, в своей комнате, на своей постели?.. Дурнота прогрессировала от этих мыслей, особенно потому, что он очень отчетливо представлял себе его лицо. Он видел его каждый день и изучил до мелочей, каждую линию, каждую крошечную морщинку, зарождающуюся в уголках глаз. Секунду назад уставшее, но все равно с беззаботной улыбкой, оно вдруг резко каменело, холодело, теряя цвет… Лоб прорезали складки, точно волны вдруг возникали на спокойной воде… Дальше представлять не хотелось и не моглось. Уён стиснул зубы, нащупывая в кармане телефон. Он не очень понимал, что ему надо делать, но умничка-мозг работал автономно и почти моментально нашел решение, сворачивая-таки его тело в сторону ближайшего на пути магазина и вызывая такси. Скрыть свое состояние он наверняка не сможет. Домой возвращаться прямо сейчас — самоубийство, поспать ему не дадут его собственные гребанные мысли, весящие по паре тонн каждая. И — наверняка еще не подошедшая к концу дорама, орущая во всю громкость с ясно теперь вполне какой целью. Оставалось только одно: купить-таки еды и добраться до студии, где сейчас трудится капитан, не подозревая, чем и с кем занимается его обожаемая правая рука… и постараться не быть полным мудаком. Последний пункт обещал быть самым трудным. … Сидя в такси, Уён рассеянно перебирал купленные снеки, прикидывая в уме возможности. Ему не могло показаться. Увы, нет. Он услышал как раз достаточно, чтобы сделать вполне конкретные выводы. Вспоминая вырванные чутким слухом слова, Чон чувствовал, что его буквально повело на секунду. Он никогда не спутал бы этот голос ни с каким другим, потому что за последние годы, кажется, слышал все его вариации… Кроме вот этой, той, которая прозвучала сегодня. Не нужно было быть пророком, чтобы догадаться, что именно испытывал этот человек, чтобы издавать такие звуки. Мерзко. Горько. Грязно. Противно. Но ревности среди этих ощущений не было. Почему-то — и правда, хрен его знает, почему, — ревности Уён совсем не чувствовал. Ни к одному из двоих. Он чувствовал только отвращение и горечь, горечь за другого человека, которого такой поворот событий наверняка шокирует и расстроит. И ему не хотелось быть тем, кто объявит ему такие новости. Наоборот, ему хотелось по максимуму отдалить этот момент, сохранить мирную утопию для их капитана, которым он так безмерно дорожил, не позволить ему травмироваться о тот факт, что… Что Пак Сонхва трахается с Чхве Саном. В их общей комнате и наверняка на его, Хонджуна, постели. Ему и самому не хотелось в это верить, но факты дубасили по голове, ездили по ушам отголосками скрипучей кровати и несдержанных стонов, выбивая дух, дурь и малейшие остатки сомнений. Уёну хотелось бы прополоскать мозг в хлорке, чтобы навсегда стереть из него эту информацию. В одно мгновение он даже завидовал им. Завидовал их наглости. Тряхнув головой, точно пытаясь таким образом отделаться от прилипчивых мыслей, Уён крепко сжал пакет с продуктами. Он жалобно захрустел под его нервически дрожащими пальцами, точно пытаясь доказать свою непричастность ко всему произошедшему. Пожалуй, да. Именно зависть была тем третьим чувством, которое он испытывал, прокручивая из раза в раз этот фактологический фарш через мясорубку мыслей. Ему в самом деле было, чему завидовать. Чон и правда совершенно, до боли в горле и до рези в глазах не хотел быть тем человеком, который должен будет поведать об этом Ким Хонджуну. Но в мире не существовало никого другого, кто сказал бы ему об этом. Никого, кто посчитал бы такую правду более, в перспективе, полезной для его здоровья, чем блаженное неведение, уплотненное туманом обожания, покрывающим взгляд их лидера, когда он смотрел на старшего. Хонджун любил Сонхва. Нет, Сонхва любили все без исключения. Добрый, щедрый, внимательный, заботливый хён. Который всех всегда поддерживает и за всех переживает. Который никогда не был ни к кому несправедлив и не делал между мемберами разницы… И который всегда выбирал Чхве Сана. При любой, мать его, удобной возможности. «Мы пойдем с Сани по магазинам, не скучайте!» «Сани и я уже пообедали, извините, ребята» «Нет, мы в эти выходные едем вместе с Сани…» «Мы с Сани купили тебе подарок» «Сегодня мы с Сани смотрим дораму…» Эта последняя мысль в веренице воспоминаний, проносящихся, как в калейдоскопе, перед мысленным взором, смешалась со смазывающимися пейзажами за окном, отдаваясь в голове эхом чужого стона. И заставила Уёна крупно вздрогнуть, чуть не впечатавшись лбом в стекло. Дораму они смотрят, блять. Интересно, это первый раз они именно так ее смотрят, или какой?.. Но нет, Хонджун ничего этого не замечал. Хонджун все равно любил Сонхва, как любят нечто недосягаемое — трепетно и ранимо. Хонджуну было неведомо, что, как выяснилось, Сонхва более чем досягаем. Просто не для него. … — Остановите машину. Вывалившись с пакетами из авто, Уён решительно направился в ближайший к студии магазин. Кое-что он должен был еще купить — что-то, без чего такой разговор просто не мог бы состояться. А он обязан был состояться. Сегодня же ночью. В этом гребанном треугольнике Чон не чувствовал себя лишним, о нет. Кто-то должен был вытащить их недалекого лидера из его ебучего неведения. За уши, если придется. И никто в мире при прочих равных не справился бы с этой задачей лучше, чем он. Продавщица магазина долго высматривала под кепкой его глаза, сравнивая с айди, когда он принес ей на кассу две бутылки соджу. … В студии, как обычно, никого не было в такой поздний час, кроме их капитана. Трудоголизм этого человека, если бы он имел физическое воплощение, наверняка бы затапливал все здание. — Хонджун-а, — Уён приветственно замахал, точнее — затряс пакетами, заходя и разуваясь у входа. Каморка Кима была небольшой и вполне жилой; он и в самом деле дневал и ночевал здесь. — Только попробуй так забыться перед камерой, Чон Уён, — пригрозил капитан тонким изящным пальцем, крутясь в кресле в его сторону и показательно хмурясь. Но в уголках губ уже зародилась улыбка. — Пиздюлей вставлю. Он, очевидно, намекал на его неформальное обращение к лидеру. — Тут нет камеры, — широко улыбнулся Уён, приближаясь к нему и плюхаясь с пакетами на диван. — Есть, — фыркнул Ким, широким движением крутнувшись в кресле и указывая острым подбородком на вебку. — Ну так она вроде выключена, — отмахнулся Уён, снимая кепку и маску и швыряя их рядом с собой. — В любом случае, я не забудусь, не волнуйся. Я тебе пожрать принес. — За это тебе, конечно, преогромное спасибо, — улыбнулся Хонджун, чуть бегая взглядом. Белок покраснел оттого, что он слишком долго пялился в экран. — Хотя, так поздно есть… — Да я по глазам вижу, что ты голодный, как волк, — хихикнул Чон, извлекая из пакетов снеки. — Передохнуть вам надо, лидер-ним. Он потянулся, точно кот, лениво поднялся и потопал ставить чайник, чтобы позже заварить им рамён. — Я думал, это была пустая угроза, — признался Ким. — Ну, что ты придешь. Время ведь уже. — Я долго выбирал, что мне надеть, — фыркнул Уён, на обратном пути останавливаясь за спиной Хонджуна. Он положил ладони ему на плечи и инстинктивно принялся разминать его задеревеневшие мышцы. — А что там звякнуло в пакете? Лимонад? — поинтересовался Хон сонно. Его всегда слегка клонило в сон, когда Чон массажировал ему плечи. — А вот и не угадал, — пробормотал Уён, не замечая, как мрачнеет его голос. Мрачнеет от воспоминания о том, зачем он купил эти бутылки. — Это соджу. Ошарашенный взгляд лидера сопровождался закипевшим чайником, который сам собой выключился. — Ты из ума выжил, Чон Уён? — Нет, хотя предпочел бы это, если честно, — вздохнул Уён, отпуская плечи Кима и возвращаясь к чайнику. — Я объясню тебе, что к чему, но только когда мы его выпьем хотя бы на треть. — Я нихуя не понимаю и не собираюсь разгадывать твои шарады, — проговорил Хонджун понизившимся голосом. Этот тембр Уён называл «тебе-пизда-интонация». Сложно было отделаться от чувства, что он идет на сделку с совестью, но так и правда было лучше. Вернее, этот вариант в принципе был единственным из возможных. — Ты должен мне поверить и просто выпить, — проговорил Уён серьезно, заваривая рамён и не оборачиваясь, чтобы не видеть злого и растерянного выражения лица капитана. — У меня есть к тебе очень серьезный разговор. Типа, охуеть какой серьезный. Но такого… м-м… характера вещи нельзя обсуждать на трезвую голову. — Ты издеваешься или пранкуешь, я блять не понимаю? — эти истерические нотки он бы ни с чем не перепутал. Он сомневался. Боялся. Не доверял ему. С тяжелым вздохом отставив рамён в сторону, Уён вернулся к креслу и присел перед ним на корточки, заглядывая в полные негодования и непонимания карие глаза снизу вверх. — Хонджун-а, просто сделай, как я прошу. Пожалуйста. Один ебаный раз в жизни. Потом спасибо мне скажешь, я ручаюсь, — он нерешительно улыбнулся, погладив его колено в объятиях черных джинсов. Тонкие брови взлетели вверх и замерли посередине лба. Хонджун некоторое время всматривался в его глаза, пытаясь что-то одному ему известное разглядеть в них. И, похоже, он таки нашел в прямом, болезненном из-за гребанных мыслей взгляде Уёна искомое, потому что спустя бесконечно долгое мгновение слегка кивнул. — Ладно, я надеюсь, это не хуйня какая-нибудь, — вздохнул Ким, делая мину. — Пить на рабочем месте — прямое нарушение контракта, знаешь ли. — Знаю, — выдохнул Уён, поднимаясь и возвращаясь за рамёном. — Я и не стал бы просить тебя сделать это, будь какой-то другой способ. — Интрига, пиздец, — всплеснул руками Хонджун, гася компьютер. … Он заставил лидера сначала поесть и проследил, как тот, морщась, опрокидывает в себя одну рюмку соджу, а затем и вторую. — Может, в бутылочку сыграем? — фыркнул Уён, хмелея от второй рюмки соджу. — Хуилочку, — закатил глаза Ким. — Рассказывай давай. Уён помрачнел, стоило ему вспомнить. Как… как он вообще собирался озвучить нечто подобное? Рот словно заполнился водой, хлещущей из открытых где-то шлюзов под аккомпанемент чужих стонов и размеренного скрипа пружин. — Что у тебя с лицом? — удивился Хонджун. Видимо, его выражение было настолько красноречиво, что даже их не особо догадливый капитан заподозрил неладное. — Умер что ли кто-то? — Нет, — вздохнул Чон, не поднимая взгляда. — Хотя… — Уён-а, блять, — судя по голосу, терпение лидера было на исходе. — Еще по одной, — брякнул Уён, плеснув соджу в рюмку. — Еще по одной, и я скажу. Я недостаточно пьян, чтобы спиздануть такое вслух. Не дожидаясь возражений, он налил и Хонджуну, и с жадностью, которой он до алкоголя в общем-то не чувствовал, одним махом выпил все содержимое рюмки, кряхтя и закусывая чипсиной. Перед глазами начало слегка плыть, а свет будто бы чуть-чуть пригас. Это был хороший момент. — Ссс… слух, Хонджун-а. — Ну да… бля, говори уже, — фыркнул Ким, слегка запинаясь. Хороший знак. — С-среди наших мемберов… как ты думаешь, мутит кто-нибудь? — все-таки он начал издалека. Огорошить вертевшейся на языке новостью без подводки он все равно почему-то не мог, хоть этот самый язык уже и изрядно развязался. — Хуй… его знает, — пожал плечами Хон, откидываясь в своем кресле. — Даже если да, они мне не докладываются. Я ж им… не мамочка. Уён невольно поморщился от этого слова, вспомнив, кого они обычно величали «мамочкой». — А че? Есть утечки? — капитан хитро поднял брови и сощурил подзаплывшие глаза. — Ага… утечки, — отвел глаза Чон, наливая еще рюмку. — Да не части ты, а то отрубишься раньше, чем я узнаю, зачем мы вообще тут бухали в две хари, — захохотал Ким. — Ес-сть… короче, основания, хм, предполагать, что да, — Уён почему-то цедил шипящие, будучи пьяным, отчего звучал, как будто в него вселился какой-то звереныш. — Я из тебя, блять, до пенсии эти «основания» доставать буду? — подпитый Хонджун выходил из берегов, а потому хлопнул рукой об стол, заставляя бутылки и рюмки тоскливо звенеть. — Говори уже, сколько можно. Чон тяжело вздохнул. Вместо конкретного факта, который так и не выходил у него из головы, цветя алкогольной плесенью в его воспаленном сознании и подкидывая туда горячительных изображений в дополнение к имеющемуся звуковому сопровождению, он вдруг выпалил: — Тебе нравится Сонхва? Хонджун, потянувшийся было к рюмке, замер в этой неловкой позе, смаргивая пьяную пелену с глаз. Повторив несколько раз и убедившись, что это действие ему не помогает протрезветь, он осторожно ответил: — В каком смысле? — А вот в том с-самом, о котором ты подумал. Уён не был уверен, что хочет слышать ответ. Не понимал, нахуя вообще спросил. Но, наливая еще соджу себе и лидеру, он исподтишка посматривал в глаза цвета горького шоколада, пытаясь разглядеть в них… не ответ, нет — он его и так знал. Причину. Причину, почему этот ответ вообще существовал. И почему его существование так мерзко саднило у него в груди. Подпитый лидер опять откинулся на спинку кресла. Сложив изящные руки, которые и в трезвом состоянии нехило гипнотизировали Уёна аккуратными подушечками и подкрашенным ногтем, Хонджун с вызовом выпалил: — А если и да, то что? Ревнуешь, Чон Уён? Чон, зеркаля капитана, тоже откинулся на софу и сложил руки, таким же хитрым образом прищурился, и, не особо раздумывая, ответил: — А если ревную, что тогда? Округлившиеся от удивления горько-шоколадные глаза и тишина, звенящая в ушах, были ответом. Разговор явно свернул не совсем в то русло. Может быть, и совсем не в то. Хонджун же смутился. Он проиграл в эту игру, это было видно по тому, как задрожали его сцепленные замком пальцы и забегали глаза. Умный капитан, несомненно, знал то-то и то-то, но он не был достаточно дальновидным, как какой-нибудь впередсмотрящий. По правде говоря, Ким Хонджун не видел дальше собственного очаровательного носа. — Это… то, что ты хотел сказать? — треснутым от удивления и соджу голосом спросил он наконец. — Неа. На с-самом деле, я пытался сказать, что, судя по моим с-случайным наблюдениям, Пак Сонхва ебет Чхве Сана, — затараторил быстро-быстро Уён, не поднимая глаз, и трясущимися руками берясь за рюмку. — Во всяком с-случае, ебал пол часа назад. Возможно, прямо сейчас все еще это делает. В вашей комнате. Они врубили дораму очень громко, чтобы не было с-слышно, но я все равно… — Я понял, заткнись. — Хонджун перебил его таким голосом, что Чон невольно вздрогнул. Страшно. Ему было очень страшно. Он боялся услышать именно этот голос. И боялся поднимать глаза теперь. Рюмку на уровне глаз Уёна подцепили тонкие пальцы лидера, а дальше ее содержимое явно оказалось у него внутри. — Ух блять, какое же крепкое пойло, — хрипло выругался Хон, закусывая первым попавшимся под руку снеком. Уён все еще не поднимал взгляда, медленно осознавая сказанное своим же ртом, неумолимо краснея и пряча хотя бы часть лица за рукой, держащей рюмку, лениво сцеживая соджу себе в горло без особого энтузиазма. — Я теперь и правда понял, почему ты сказал, что надо сначала выпить, — усмехнулся Ким без малейшего намека на веселье. Странным образом он звучал так, словно моментально протрезвел. — Ебанный в рот, блять… — Я… Джун-а, я не хотел, прости, — пошел на попятную Уён. — Хули ты извиняешься? — прорычал Хонджун и цокнул языком. — Наливай еще, заебал. Уён послушно взялся за изрядно опустевшую бутылку, наполняя их с лидером рюмки ее содержимым. — Я просто… типа… я с-собрался уже к тебе, и тут эти… — Чон с трудом проглотил горчащий в горле ком, что мешал ему говорить. — Я не… блять, не думаю, что у меня вышло бы с-скрыть от тебя это. Поэтому… — В чем твоя вина, я в толк не возьму? — Хон постучал себя по виску костяшками пальцев, ошалело улыбаясь. — В том, что ты подслушал? В том, что ты мне рассказал? Мне тебя поругать, блять, или что? — он надтреснуто рассмеялся, и этот звук отдавался в груди Уёна тупой болью. — Ебутся и ебутся. Флаг им в руки, барабан на шею. Влив в себя еще рюмку, капитан нетвердо поднялся со своего места, и, донеся бренное тело до софы, с тяжелым вздохом плюхнулся рядом с Уёном, укладывая голову ему на плечо. Он молчал. Ничего не делал, не обнимал его, не гладил его волосы, как обычно. Он не знал, что ему делать. С ним. И с самим собой. Гул в ушах напоминал завывание центрифуги. Тело колыхало дрожью, так, будто внутри работала стиральная машинка — в бессмысленных попытках отстирать это порочное пятно, въевшееся в мозг. — Не вини себя, — сонный и подпитый голос Хонджуна показался ему очень милым. — Серьезно. Они б все равно спалились раньше или позже. Какая нахуй разница, сейчас или когда… — Я знаю. Но я же мог не говорить. Мне типа… просто… — Уён давился словами, потому что правда, горько-соленая и не менее порочная, струилась по венам, заполняла рот и грозилась хлынуть из него безостановочным потоком, стоит только его еще чуть-чуть открыть. — Тебе хотелось сделать мне больно? — тихонько усмехнулся лидер, мягко, почти невесомо щипая его за бок сквозь толстовку. Чон возмущенно подобрался, почти что стряхивая голову Кима со своего плеча; ловя его на подлете к софе и сжимая чуть поплывшее от алкоголя обворожительно-красивое лицо в своих ладонях. — Какого хуя ты несешь? — прошипел Уён тихо и зло, впиваясь буравчиками своих глаз в карие болотца. — Ты правда, нет, правда так думаешь, Ким Хонджун? Хон расплылся в улыбке, покрывая ладони Уёна, сжимающие его скулы, своими маленькими ладошками, и потерся щекой, точно довольный кот. — Не…а. Но мне нравится твоя реакция, — фыркнул, обнажая два ряда ровных белоснежных зубов. Невозможный. — Ты пьян, — выпалил Чон, невольно тоже улыбаясь в ответ на его улыбку. Ничего поделать с собой не мог. — И ты тоже, — закивал головой Хонджун, все еще не пытаясь высвободить лицо из плена чужих ладоней. — И че с того? Разве не в этом… был смысл? Надраться в хлам… и… дальше что? Показалось ли ему, или один из шоколадно-карих глаз действительно сощурился, подмигивая? Невыносимый. — Нахуя ты… меня провоцируешь? — рвано вздохнул Уён, приближая неосознанно свое лицо к лицу лидера, бегая по нему глазами, точно ища в его безупречных чертах какое-то подтверждение своим догадкам, воспаляющимся в отравленном спиртным мозгу. — Я же… ну… не с-сдержусь, Джун-а. — Ну так и не сдерживайся, — выдохнул Ким, ленивым движением вскидывая руку ему на плечо, а другую приближая к чужому лицу и оттягивая его нижнюю губу большим пальцем. — Ты ж сказал, что ревнуешь. Значит, любишь меня?.. Несносный. — Люблю, — пробормотал Уён так тихо, что едва сам слышал свой голос. А может, тому виной грохот и звон, стоящий в ушах. — Ну и все, че тебе еще надо? — сипловато засмеялся Хонджун, щурясь. Уён мог поклясться, что помнил, сколько при таком смехе возникало морщинок в уголках его глаз. Точно ведь считал. Но сейчас забыл почему-то. Просто засматривался, утопая в его красоте, почти тая в его объятиях. — Но ты же пьян, — уточнил Чон, ощущая, как болезненно ноют запястья от необходимости притянуть лицо капитана прямо сейчас. — И это нам обоим… на пользу, — нарочито серьезно кивнул Ким в его руках, лишь усиливая запястную боль. — Джун-а, — голосом, старающимся воззвать к остаткам разума и совести, протянул Уён. Своим или его — не был уверен. Хон закатил глаза и театрально вздохнул, снова щипая его через одежду. Но не за бок. А за живот. Совсем-совсем близко к паху. — Ён-а, ты разве не видишь, как я расстроен? — фыркнул Ким, впутывая пальцы в чужие смольные волосы, чем вызвал неконтролируемую дрожь по всему телу. — Уте-ешь меня. Мне так плохо… Ненормальный. Но… — Ой, ну тебя нахуй, Ким Хонджун, — прошипел Уён, сдаваясь на милость победителя. Чувствуя, несмотря на сильное опьянение, неописуемое счастье, когда его пухлые губы покрыли тонкие, покрасневшие от алкоголя губы Хонджуна. Хрен его знает, как долго они целовались. Уён потерялся во времени, в пространстве, в изгибах изящного, поджарого тела под своими ладонями. Он не понимал, что делает. Но загребущие руки знали лучше него, подцепляя чужой свитер и снимая его — не резко, нет, иначе можно было зацепить сережки и причинить боль. А этого… нельзя было допустить ни в коем случае. Хонджун не лгал. Ему было плохо. Так плохо, что он отпустил свою маску, вернее, все свои маски, распустил завязки, держащие их на лице. Он был перед ним абсолютно обнаженным — пьяным, потерявшим контроль, хрупким, как богемское стекло, и столь же драгоценным. Уён должен был, обязан был беречь его. В этом была его миссия, его предназначение, задуманное создателем. И он не планировал от него отступаться. Даже задыхаясь от пропитанного жаром и алкоголем дыхания. Даже разрываясь на части, опускаясь поверх на софу и припадая к чужой голой груди, ловя сдавленный стон, более высокий, чем обычно, и чувствуя, как пальцы с отросшими ногтями утопают в коже на лопатках. Беречь-беречь. Целовать-целовать. Это сейчас одно и то же. — Ён-а… Ён-а, — хрипло, тихо, придушенно. И нежно. Так нежно. — Я не буду, — пообещал Уён, пьянея пуще прежнего от запаха его парфюма и разгоряченной кожи. — Не буду, — повторил, прикусывая совсем слегка кожу над темнеющим соском. — Если только ты сам не захочешь. Казалось, от звука сглатываемой другим человеком слюны нельзя оглохнуть — но, видимо, если прижиматься к его груди, то можно. — Не знаю, — голос капитана, обожаемый, выученный наизусть, звучал почти незнакомо. Слишком неуверенно. — Я хочу. Но… «Я хочу». Этого было более, чем достаточно. Уён не дал ему договорить, запечатывая чужие губы поцелуем, наваливаясь поверх его тела своим весом. И млея, ощущая сквозь две ткани брюк его возбуждение. — Тут нет… ничего нет… и я не готовился, — пробормотал Хон, ненадолго сумев освободиться от настойчивых поцелуев младшего. — Да и насрать, если честно, — выдохнул Уён, остервенело хватаясь за пряжку чужого ремня. Раздеваясь и раздевая резкими, рваными движениями, точно боясь опоздать, боясь упустить свой счастливый корабль, который умчит, если слишком мешкать. Но и слишком торопиться тоже нельзя. Иначе можно разрушить, сломать. Нельзя было такого допускать — а потому он балансировал на невидимой грани, отслеживая каждый чужой вздох, ища в покрасневших глазах и в припухших от поцелуев губах одобрения и позволения. И сегодня — только лишь сегодня, в один день и в один час из миллиона — оно было ему пожаловано. — Неудобно на софе, — вздохнул Хонджун, подтягивая колени к груди. — Слишком узко. Мы свалимся. Верный солдат пиратского флота не нуждался в дополнительных указаниях. Вскочить, метнуться к шкафчику, надыбать там плед, схватить лежащий на тумбочке крем для рук, выключить свет, вернуться. Раз-два-три. — На полу… неудобно? — сколько сомнения было в его милом голоске. Кто бы знал, что он может звучать так медово. Никто не знал. И Уён ни с кем не собирался делиться этим знанием. Кинув тонкий плед на пол, он с готовностью опустился на него, призывно вытянув вперед руки. — Иди сюда, — позвал он ласково, приманивая ладонями. — Хорошо, что я не вижу нас со стороны, — хмыкнул Ким, опускаясь поверх чужого горячего тела. — Слишком… как-то это… — Ну как? Как? — Уён расплылся в улыбке, притягивая обожаемого лидера, капитана, единственного в своем роде, еще ближе. Кожа к коже. — Ты сам начал. А я тебе говорил, что не сдержусь. Руки, быстро измазанные кремом, нашли заветный вход, и он придушил стон восторга, рвущийся из груди, в ответ на чужой стон, заглушенный его кожей за ухом. — Скажи, — попросил Уён, аккуратно наглаживая сжатое плотно колечко мышц, не стремясь пока внутрь. — Х-ха… хорошо, мне хорошо, Ён-а, — сводящий с ума и раскаляющий кожу шепот прямо над ухом. — Это не то, что я хотел услышать, — фыркнул Чон немного разочарованно. — Но ладно. Это уже немало. Тихонечко проскользнуть пальцами внутрь, с содроганием ловя его несдержанный резкий выдох в ответ, и потонуть в очередном вязко-сладком поцелуе с привкусом соджу. Сегодня… отличный день для того, чтобы налететь на скалы. … — Вставляй уже, я сейчас сдохну, — хрипло пробормотал Хонджун, прикусывая пухлую нижнюю губу и проводя по ней языком, точно в попытке зализать несуществующую рану. — Не рановато ли?.. — Уён очень старается сохранить во всем этом хотя бы крупицы рассудка. Крупицы говорят — мало подготовки. Будет больно. А он должен беречь его. — Нормально, — красивые пальцы с накрашенным ногтем берут инициативу — и член Уёна — в свои руки. Направляя внутрь и упирая в сопротивляющееся кольцо мышц, постепенно расслабляющееся под давлением. Крупицы рассудка смывает приливной волной удовольствия, захлестывающей с головой, когда он оказывается внутри. Хонджун наклоняется над ним, прогибается, стараясь принять в себя всю его длину, закатывает глаза и морщит лоб, насаживаясь на его член. А Уён смотрит. Не может оторвать взгляда. Потому что это по-настоящему красиво. Невероятный. Обнимая его за талию, Чон притягивает лидера ближе, скользя чуткими пальцами по округлым ягодицам — нежно, медленно, вслушиваясь в тяжелое с хрипотцой дыхание. Горько-шоколадные глаза оказываются напротив его глаз — влажные и мутно-блестящие. — Скажи, — снова просит Уён шепотом, касаясь губ едва-едва. — Не больно, — отвечает Хонджун, высовывая язык. — Хо-ро-шо. Х-ха… — Ладно, — младший дует губы, приподнимаясь на локтях. — Я тогда кое-что поменяю. … Снова накрыв тело лидера своим и снова ощущая хищные ногти на своих плечах, Уён берет верх — во всех смыслах. Он подминает его под себя, заставляя загребать ногами плед, кусать губы и издавать звуки — самые прекрасные из всего, что он слышал в жизни. Лишь изредка подавляя очередной протяжный стон чувственным поцелуем, каждый из которых длится две жизни — его и чужую. Ритмичные шлепки мокрых бедер о ягодицы похожи на музыку — очередной хит гениального композитора… Уён бредит, в его голове сбраживает выпитое накануне соджу под воздействием пятидесятиградусной жары в отдельно взятом помещении. Ему отчаянно не хватает воздуха. И отчаянно не хватает чужих губ. Кульминация, стоящая у него за спиной, подталкивает в поясницу, заставляя толкаться сильнее — но неусыпно следя, чтобы стоны удовольствия не переходили неосязаемую грань, становясь стонами боли. Нежно-нежно. Сильно-сильно. Где-то посередине следует задержаться. Но вдруг Хонджун тянет его ближе, скользя по взмокшему хребту мягкими подушечками пальцев и затягивая в водоворот поцелуя. — Хорошо? — шепчет Уён наугад, подбираясь с опаской к самому краю пропасти. — Хорошо. И я… я тебя тоже люблю, — шепотом, сладко горчащим на кончике языка, наконец сознается капитан, капитулируя.