Марей Римлянин

- Ну, будет на сегодня. Моргнул Андрей полусонно, по сторонам огляделся. Ведь только что будто бы совсем в другом месте был, завороженный голосом господина и затейливым перезвоном фраз латинских. Будто наяву вставал перед глазами преславный град Рим со всеми чудесами его - статуями и храмами, мужами отважными и кесарями великими. И сам господин виделся кесарем римским, в пурпур облаченным. Да и сам-то Андрей собой прежним был ли? Чудилось, и в нём самом гордая римская кровь текла. Глянешь вокруг - где Алеша, тихий и бессловесный, где Гриша, шумливый, неугомонный, где прочие отроки знакомые? Будто и нет их, сидят, головы гордые подняв, очами блестя, патриции римские. И едва можно наваждение сладкое сморгнуть после того, как смолкнет латынь в устах господина, и зазвучит родная речь бархатом мягким: - Поздно уж. По домам пора вам. - Ну, господин, еще минутку хоть! - слышатся возгласы, но господин лишь головой златовласой с улыбкой качает. - Завтра, милые мои, завтра. Ввечеру приходите, начнем сызнова. Поднимаются отроки, вздыхая - неохота на зимний мороз выходить из светлой, приветной горницы. Завистливые взгляды бросают на Андрея - ему-то уходить не надо, остается возле господина и днём, и ночью. Повезло же ему в ученье к Марею Римлянину попасть, ничего не скажешь! Выходит Андрей проводить товарищей - и прощается с ними сегодня, как будто, дольше всегдашнего. Знает он, что господин на то не рассердится. Будто и сердиться не умеет Марей Римлянин. Только и скажет, глядя на вернувшегося Андрея, ёжащегося от холода: - Что ж ты так, застудишься ведь, Андрюша! Что я родителям твоим скажу? А ну-ка, ступай в постель, отогреешься - и спи крепко. Кивнул Андрей покорно да не спешит к постели, хоть и дремлется на ней, как королевичу сказочному. - Господин... - Что, Андрюша? - А ты взаправду ведь в Риме бывал, верно? То, о чём сказываешь, своими глазами видел? Улыбается Марей. - Вестимо. А как иначе? Я небылицы плести не обучен, лишь о том говорю, что сам видел. Даром, что ли, Римлянином меня прозвали? Хоть и не родился я в Риме, но там побывал, и прежним уж быть перестал. Изменил Рим и сердце, и душу красотами своими и обитателями. Мотнул головой Андрей, шепчет, будто смущаясь: - Гриша давеча сказывал, мол, больно уж дивно всё, о чём ты, господин, речи ведешь. Слушать сладко, да поверить трудно. - А ты-то веришь? - глядят глаза лазоревые пристально. Так и вспыхнул Андрей. - Да пусть он болтает! Послушать его, так про тебя в городе, господин, сплошные небылицы плетут! - Ну-ка, что за небылицы? - чуть принахмурился Марей. Осекся Андрей на полслове, вздохнул. - Говори, Андрюша, не осержусь. - Да болтают всякое. Будто ты, как из-за моря воротился, солнышку ясному кланяться перестал. И в пурпур облачен что в будни, что в праздник И что даже холопы безродные, господин, у тебя в шелках заморских ходят, - уронил Андрей голову, плечи дрогнули. - Иди сюда, Андрюшенька, - льется голос ласковый, персты белые русые кудри гладят ласково. - Что с тобою? С чего пересуды пустые тебя смутили? Иль сам про себя думаешь, что холоп ты мой? Что ж ты в голову забрал глупость такую! Не холоп ты мой, ученик любезный, как сын, сердцу моему дорог. Не прихоти пустой ради лелею тебя, Андрюша, и мысли о том не допускай! - Да и не допускаю я, господин, - молвит Андрей тихо. - Речам твоим внимаю, так и мнится мне, будто по правую руку от кесаря римского сижу в славе и блеске. Вон и Алеша сказал - господин-де, кесарь наш, а мы ровно советники его благородные. - Что ж, милый мой, так пусть и будет, - улыбается Марей ласково. - И не забывай того, вот тебе воля моя. - Не позабуду, - улыбнулся Андрей. - Я тебе во всём верю. Так и сказал им: ежели скажет господин, что царя египетского знал с царицею вместе - так оно и есть! И впрямь поздно уже. Спать пора, глаза слипаются. Может, оттого и почудилось на миг Андрею, что взор синий Марея Римлянина полыхнул вдруг светом нездешним?