éternité

      Эта ночь, наполненная напряжением до предела, бесконечно тягучая и невероятно долгая. Дым, будто бы пригнанный сюда ветром со взорванного поместья министра Столыпина, белёсой вуалью витал в воздухе, пока солнце всё ещё крепко дремало за горизонтом. Примерившее на себя серо-чёрную накидку небо нагнетало и без того тревожное состояние окружающих.       Феликс по-прежнему сидел в темноте на белоснежных ступенях имения Руневского, кажется, так и не сдвинувшись с места за прошедшие часы, кусал губы и, глубоко затягиваясь очередной «асмоловской» папиросой, уже одной из последних в портсигаре, и задумчиво подпирая голову рукой, устало смотрел в одну точку, не моргая, сквозь стремительно желтеющие кроны деревьев напротив. Ни о каком спокойствии не могло идти и речи, всё внутри, не находя себе места, било тревогу и истошно кричало. Поразительно, но впервые за полторы сотни лет князю стало действительно страшно. И нет, совсем не за то, что вскоре, возможно, придётся выслушивать нотации от Свечникова за опрометчивость проступка с обращением «не по правилам Дружины», а следом и выбирать между отсечением головы серебряным топором или же сожжением на костре. Гораздо более тревожно — о том, что сейчас происходит в доме, буквально за спиной. Челюсть непроизвольно резко сжалась одновременно и от переживаний, и от злости. Какой умник… нет, самая настоящая мразь, вообще устроил подобное, ещё и на детском, задумавшемся изначально, празднике? После состоявшейся резни с множественными смертями охотников взрыв совсем не укладывался в вихрастой голове. Но он выяснит, кто стоял за этим. Обязательно выяснит ради неё.       Пред глазами из тьмы всплыл образ хрупкой княжны в разодранном взрывом и осколками кровавом платье, смотрящей на него умоляющими сверкающими изумрудами и не в силах произнести ни слова от раны в шее. На языке и губах вспыхнул вкус её крови, а рука, тотчас обратившаяся в кулак, будто вновь сжала её холодеющие тонкие пальчики от самого сильного страха потерять возлюбленную. Видения неимоверно мучили закрывшего лицо ладонями вампира, пока меж его пальцев дотлевал небольшой белоснежный окурок. Нет, нужно вернуться в дом, больше нет сил здесь оставаться в гордом одиночестве. Поднявшись, Юсупов, всё же, напоследок вытянул из остатка сигареты последнее в надежде на какое-никакое успокоение и, затушив, отправил ту в небытие урны рядом. Чистой воды издевательство. Хмуро опустив взгляд куда-то в пол, едва переступил порог жилища и не сразу заметил, как в проходе лоб в лоб столкнулся с Алиной. Молодая вампирша выглядела ещё более уставшей, чем сам князь, однако, что его удивило, в то же время от неё веяло спокойствием. Они взглянули друг на друга потухшими, однако понимающими очами, после чего девушка легко коснулась мужского плеча с неожиданными словами:       — Феликс, иди к ней, — тихо произнесла, передавая ему своеобразную «эстафету». Как только они вернулись в поместье Александра Константиновича, именно она взяла на себя заботу о новой подруге: освободила от испорченного бального наряда, омыла чистой тёплой водой, принесённой дворецким, от грязи и засохшей крови и аккуратно облачила в свою длинную лёгкую ночную сорочку цвета сирени на широких бретелях. Нынче и самой Алине требовался моральный отдых, её очередь побыть в тишине на последнем издыхании царящей ночи и встретить во дворе имения осенний ленивый рассвет.       Услышанное тотчас заставило и без того эмоционального мужчину раскрыть от удивления рот и широко открыть глаза. Ничего более не говоря, почему-то, будучи уверенным, что правильно понял смысл слов бывшей анархистки, сорвался с места мимо неё, спешно взлетел по ступеням на второй этаж и нетерпеливо рванул к той самой спальне. В окрылённой душе его теплилась надежда, что вот сейчас он откроет дверь, а она, уже в сознании, прямо с порога одарит его счастливой улыбкой, демонстрирующей заметные, но ещё не столь опасные, в отличие от его собственных, клыки. Чёрт, каким же наивным стал от переполняющей через край любви! Все мечты и представления обратились в прах, лишь князь вошёл в отведённую француженке комнату — там он, к своему великому сожалению, обнаружил её обездвиженной, по-прежнему объятой спокойным сном. Точно Спящая красавица из сказки. Будто почву выбили из-под ног, что от разочарования сами не хотели никуда идти, и разбитый, на глазах поникший вампир, прижавшись спиной к закрывшейся за ним двери, прислушался к звукам в комнате. Ничего. Совсем. Гробовая тишина. Нет, нельзя так. Никак не желая стоять в стороне, наперекор собственному ступору, всё же, переборол себя, тихо шагнул к кровати, и, на ходу нервно сглатывая вязкую слюну, присел на краешек ложа, рядом с возлюбленной.       — Эстель… — говорил беззвучно, лишь одними устами. Подавшись вперёд, невесомо погладил её, мертвенно-бледную, с закрытыми глазами, чуть разомкнутыми потрескавшимися губами и сложенными на животе руками, по щеке костяшкой пальца, — просыпайся, ну же… — он не мог отвести от неё взгляда, похоже, это больше не в его силах — настолько она, утончённая прелестная княжна, сумела завладеть им, его разумом, за прошедшее время. Лишь ненадолго оторвавшись, осторожно взял за руку, — у тебя получится, ты сильная девочка… — и, поднеся к своим губам и прикрыв веки, коснулся прохладных тонких пальчиков поцелуем.       Тёмно-зелёные глаза были на мокром месте всё то время, что князь сидел подле, смотрел на закрытые очи и с содроганием, так и держа девичью ручку у губ и нервно покачивая ногой, ждал пробуждения. И только сейчас ему в голову залетела самая ужасающая мысль: что же, если и ждать нечего, и самое время разрушать весь мир вокруг, потому что не успел обратить свою любовь? Непременно надо проверить. Любопытство, желание, наконец, всё выяснить взыграли в Феликсе не на шутку. Чуть склонившись над Витковской, лёгким движением убрал длинные угольные волосы с её полуобнажённых плеч в сторону и только хотел было присмотреться к открывшейся ему шее, как за спиной послышался так не вовремя зазвучавший негромкий дверной скрип. И он ничуть не удивился, когда, обернувшись и злобно зыркнув, увидел в проёме голову возникшего Руневского. Стало кристально ясно, по какому именно поводу появился «молодой» князь (на его лице отображалось всё буквально дословно) и какой вопрос станет на обсуждение этим утром между ними двумя и Свечниковым.       «Чёрт с ними, я всё решу и успею вернуться к пробуждению. Обещаю, Эстель, я тебя не оставлю».

***

      Юсупов покинул покои княжны ради решения насущных и одновременно ещё только возможных вопросов со стороны Священной Дружины, по меньшей мере, около полутора часов назад — подобные «мероприятия» никогда не заканчивались быстро, а в покоях княжны всё равно так и не произошло никаких изменений. В какой-то момент могло даже показаться, что князь действительно успеет вернуться и, вновь опустившись на перину, станет охранять покой возлюбленной. Но стало твориться нечто необратимое, когда стрелки часов перемахнули за «шестёрку» на циферблате, а за окном в то же время стало всё больше светать. В кромешной тишине спальни, эхом от стен внезапно отдался громкий женский вздох, и по-прежнему лежащая на подушках девушка, жадно хватая сухими губами воздух, широко распахнула глаза.       Она очнулась с ощущением, какое бывает после приснившегося очень реалистичного ночного кошмара. Возможно, в иной ситуации Эстель могла бы поверить, что всё — жуткий незнакомец в алом капюшоне с бомбой на груди, последующий взрыв в доме Петра Аркадьевича — действительно было частью бредового дурного сна, который выдумал перенервничавший разум, но только если бы сама не стала частью «жуткого сновидения» наяву. Изумруды в панике метались по сторонам, пытаясь узнать обстановку вокруг, голова до жути болела, и в горле пересохло до состояния пустыни. Весьма странно, однако наравне с ужасом возникли и хорошие ощущения: никакой дымчатой, с вкраплением огня, пелены в глазах и разрывающей боли в шее. И, кажется, вспышками вспоминая склоняющегося над нею с вампирским оскалом князя, она поняла, почему смогла очнуться. Неспешно поднявшись на перине, сощурилась от бьющего сквозь большие окна и рассеивающегося по комнате холодного света — даже он резал больнее обычного.       «Сейчас только утро… а что же будет днём?» Вопреки мыслям, что по незнанию вызывали нешуточный страх, француженка нашла в себе силы, постепенно к ней приливающие, как волны к берегу, с упором встала на ноги и подошла к туалетному столику поодаль постели. Опустившись на небольшую табуретку, с любопытством, подавшись чуть вперёд, взглянула на себя нынешнюю в зеркало. Тогда ей на первый взгляд казалось, будто бы ничего и не изменилось вовсе: те же черты лица, распущенные чёрные едва волнистые волосы, разве что сейчас на ней чужая струящаяся лиловая сорочка с кружевами. А ведь главное отличие было до поры до времени скрыто! Осознав это, с лёгкой опаской приоткрыла рот, затем ещё шире, чуть запрокинув и наклонив голову в сторону, пока не заметила ярко выраженные, как у настоящего хищника, появившиеся клыки. Острые, поначалу смотрящиеся не очень естественно, но ставшие теперь частью её. Уже навсегда.       «Он обратил меня тогда… после взрыва…»

***

      «Она очнулась…» — невольно промелькнуло в рыжей кучерявой голове. Едва покончив с бесконечными размышлениями и предположениями, успевшими довести до следующей стадии нервного тика, Феликс спешно вернулся к спальне, и вот — остановился у немного приоткрытой двери, с нескрываемым облегчением и умилением глядя на увлечённо рассматривающую себя в зеркале возлюбленную. Что скрывать, он был счастлив, но одновременно с этим назойливо жужжала другая мысль: КАК он мог проворонить момент пробуждения? Конечно же, из-за паникёров Свечникова и Руневского, как обычно. Впрочем, сие уже превратилось в грустную традицию — всё ключевое он пропускает именно из-за них. Вампир хотел было топнуть от злости ногой, но сдержал себя и вместо этого бесшумно вошёл в комнату:       — Эстель… с добрым утром.       — Феликс! — она обернулась на столь знакомый голос и, чувствуя невероятную радость при виде его обладателя, тотчас одарила кавалера счастливой улыбкой. Даже вскочила с места и подлетела ближе. — Ты пришёл… я тебя ждала.       — Никогда не посмею Вас бросить, княжна, — легко усмехнувшись, сделал ещё шаг ей навстречу и, оказавшись вплотную, интригующе спросил. — Позволишь? — едва потянулся рукой к тёмным волосам, и она, одобряя, положительно кивнула и замерла в ожидании того, что он сделает. Мужчина вновь убрал длинные пряди в сторону, внимательно осмотрел девичью шею и воочию убедился в том, что всё это, чёрт возьми, сработало. Сработало! Там, где ещё совсем недавно была рваная рана и торчащий кусок стекла, ныне осталась лишь царапина. «Ещё не так быстро регенерирует…» — подумал Феликс, но то, что он видел пред собой правильный результат, его как никогда радовало. Но почему тогда, резко изменившись в лице, произнес кардинально отличающееся? — Знаешь, я никогда этого прежде не делал… мне следует раскаяться перед тобой.       — Ч… что? — его влёт меняющиеся настроения, вмиг поникшая улыбка и погасшие глаза, всё ещё были для неё неожиданностью. Но в этот момент! Поражённая Эстель, чувствуя, как подрагивают скулы, смотрела на него с открытым ртом. — Феликс… за что тебе раскаиваться? Ты же…       — В последнее время, после состоявшейся охоты, я действительно хотел исправиться, думал поговорить с тобой об обращении, чтобы ты сама приняла решение, но постоянно что-то мешало, отвлекало… — наконец-то, у него стало получаться, пусть и с трудом, рассказать о ключевом вслух. И хоть самое главное уже произошло, она всё равно должна знать об этом от него. — Так непривычно, но я, оказывается, могу чувствовать, как мою мёртвую душу разъедает изнутри виной. Ты не должна была узнать эту жизнь против своей воли. Но я не мог тебя потерять и лишил тебя выбора по своей эгоистичной прихоти! Как Руневский!       Она видела, стоя так близко, как его с ног до головы вихрем охватывают искренние переживания: глаза в панике бегали так же, как у неё после пробуждения, а с губ слетали истерические смешки вперемешку с повышающимся голосом. Она должна его остановить, а иначе…       — Нет! Не смей так говорить! — встав на носочки, княжна резко и крепко обняла того за шею, словно думала сдержать физически. Кладя ладонь на вихрастый затылок и закрывая глаза, прижимала, как могла, к себе слегка дрожащего мужчину, а губы прямо возле его уха заговорили еле слышно. — Я тогда видела, как ты меня нашёл среди трупов, помню, как наклонился к шее… даже до сих пор чувствую твой укус. Он был гораздо приятнее, чем боль. Не смей говорить, что ты лишил меня выбора — от меня уже могло ничего не остаться, представляешь, гнила бы в земле или обратилась в прах. Мы никогда бы больше не увиделись. Слышишь, ты не лишил меня выбора — ты меня спас. Тебе полторы сотни лет, а такой дурачок… и я тебя люблю.       «Ты меня спас… и я тебя люблю…» — вкрадчивым, внушающим тоном отдавалось в его голове. Юсупов был наслышан, как поначалу обращённая Алина ненавидела Александра Константиновича за его слабость, влюблённость с первого взгляда, и до последнего стремилась умереть различными способами ему назло. А Эстель так искренне говорит ему, что он спас её, даже без доли злости… пришло понимание, что абсолютно зря так тянул с решением. Но, как говорится, что сделано, то сделано, и вампир, зажмурившись и вдыхая её опьяняющий запах, со всей своей ответной любовью жадно обвил стройную фигурку двумя руками.       Вот она, в его объятиях, по-настоящему живая. А ведь ещё буквально несколько часов назад в доме Столыпина царил сущий ад, своими глазами видел, как Эстель, лёжа среди мертвецов, уже была одной ногой на пороге смерти. Теперь ничего не осталось, ни множество осколков на полу, ни дыма от полыхающего пламени. У них всё равно не получилось отнять её у него. Напряжение, накопившееся в теле за половину дня, в теле наконец ослабло, и Феликс выдохнул, чем привлёк внимание юной вампирши. Отстранившись, взглянула на него, и в тот же миг он открыл глаза и увидел её пред собой. В её зелёных глазах не было тумана, они были ясные, привычно блестящие и такие «живые».       — Феликс? — новообращённая склонила голову набок, пытаясь уловить, что он так хитро скрывает. — Что с тобой?       — Покажи клыки, — произнесённое им весёлым тоном было для девушки так же неожиданно, как тогда, в ванной комнате, когда он сам услышал от Витковской подобную просьбу. Кажется, она тоже вспомнила об этом случае, и они оба тихо рассмеялись в унисон. С иной сторон, смех смехом, а он ведь действительно хотел их увидеть, потому сначала смиренно выждал, когда возлюбленная, отдышавшись, оскалилась специально для него, затем с очень серьёзным выражением лица, прищурившись, оглядел их. — Ничего себе… — и выпалил внезапное, с довольной шутливой ухмылочкой, — но мои, всё-таки, длиннее, — за что мгновенно получил несильный удар по плечу и недовольное женское фырчанье.       — Пф-ф-ф, никто и не сомневался в Вашем величии, князь! — неожиданно парировала француженка, обиженно сложив руки на груди и, вздёрнув носик, кажется, всерьёз, отвернулась от него. Тогда Юсупов, удивлённо изогнув бровь, поймал себя на мысли о мощном дежавю после того приёма с переодеваниями и его неудачной шуткой. Только не это! Никаких обид, он не этого хотел, опять! «Вечно Вы ляпаете, не подумав, князь, а потом разгребаете!»       — Нет-нет-нет, не уходи, постой! — виновато затараторил Феликс, и она тотчас ощутила, как он, немедля и не раздумывая, цепко обнял её со спины. — Я дурак, прости меня, — затем прильнул к её уху губами, пока его руки мягко смыкались у неё на животе, — моя юная вампирушка…       — Феликс, ты… — её губы сами растянулись в улыбке, благодаря этому ласковому новому прозвищу, прозвучавших из уст избранника.       Эстель хотела ещё что-то сказать, уже расслабившись в этих объятиях и перестав обижаться, но он не дал ей этого сделать — у него в рукаве осталось последнее подтверждение, что он всё сделал правильно, и чем ещё может задобрить свою расстроившуюся возлюбленную.       — Нет, mon amour, прошу, ничего не говори, лучше смотри… — осторожно подвёл её к высокому ростовому зеркалу в комнате, левым плечом вперёд, после чего заботливо убрал длинные чёрные волосы назад и, лёгким движением стянув широкую бретель ночной сорочки, продолжил, смотря на неё, поражённую, в отражении. — Помнишь, ты хотела больше никогда не вспоминать о своём шраме, называла его уродством? Теперь его нет. Вуаля! Вы только посмотрите, фокуснику удался его трюк! — смешно, веселя княжну своими интонациями, щёлкнул пальцами и ими же невесомо провёл по коже, возвращаясь к любовному полутону. — Ты абсолютно совершенна, и никто не посмеет сказать тебе дурного слова.       А ведь действительно! Как она, прежде себя рассматривая, могла не заметить отсутствия самого главного в ней изъяна из той, прошлой жизни? По наставлению вампира посмотрела на предплечье и по-прежнему не могла поверить своим глазам: кожа чистая, гладкая, без единого рубца, словно на этом месте никогда и не было мерзкого страшного шрама. «Поразительно…»       — И у тебя получилось помочь мне забыть обо всём плохом, мой клыкастый фокусник, — с улыбкой, вспомнив о своей же давней просьбе, развернулась и охотно прильнула к его груди, ничуть не обращая внимания на частично снятую с неё рубашку. Как же приятно оказаться в тёплых объятиях, из коих вовсе не хочется более выбираться!       Так бы и было, если не одно «но», в нынешних реалиях довольно весомое. В один момент, точно по щелчку девушку из состояния полного покоя в родных объятиях бросило в жуткую панику, горло опять пересохло, и её охватила человеческая жажда, но, кажется, умноженная в тысячи раз. Утыкаясь в плечо мужчине, Эстель часто и прерывисто задышала, боясь даже произнести, что с ней происходит. К счастью, тот сам услышал пугающее дыхание любимой и, чуть отстранившись и взяв за плечи, посмотрел ей в глаза:       — Эстель? Что с тобой? — конечно, он предполагал, какое состояние её настигло, но было бы лучше услышать от самой вампирши, как та себя чувствует. — Только не молчи!              — Я… — странно, он понимающе говорит ей не молчать, а ей, в то же время, наоборот, очень страшно и даже стыдно описать банальные «симптомы». Хотя, казалось бы, ничего из ряда вон не происходило. Ох уж это княжеское услужливое воспитание! — Я… пить хочу, — посмотрела на него и тут же смущённо опустила взор куда-то в пол. — Очень.        — О, ты меня напугала, — с облегчением выдохнул и, по-доброму улыбнувшись, погладил её по щеке подушечкой пальца. — Это хороший знак, значит, у тебя появился аппетит. И ты даже не представляешь, насколько легко его заглушить.       Едва Юсупов произнёс последнее слово, как в дверь спальни культурно постучали, будто подгадали точное время. Тогда самолично открыл дверь и увидел на пороге «главного» дворецкого Руневского, которого приближённые к хозяину имения друзья звали «Ионычем», исключительно по отчеству. К счастью, и Феликс считался близким, ибо сегодня не впервые приехал к Александру. Да и чего греха таить, пару раз сюда приезжала и «княжна Юсупова» — было и такое одно время, по настроению.       — Феликс Феликсович, доброе утро! — тучный, однако высокий мужчина с седой бородой, одетый в красный «рабочий» костюм на манер фрака, учтиво склонил голову перед рыжеволосым князем. — Александр Константинович предупредил, что сегодня может потребоваться завтрак юной княжне — прошу! — и чуть подтолкнул тележку, на коей покоился графин, доверху наполненный алой жидкостью, пара фужеров, столовые приборы и тарелка с куском мяса, прожаренного, но с кровью, в лучших традициях вампирских семей.       — Благодарю, Ионыч, Вы очень кстати, — тот, привычно улыбнувшись, кивнул в ответ, поймал катящуюся к нему тележку и, ловко прикрыв дверь ногой, развернулся к дышащей всё также тяжело и неловко возвращающей на плечо лямку ночной сорочки Эстель. — Ну что ж, приступим к утренней трапезе!       Они вместе расположились на постели, и Эстель в предвкушении «завтрака» нервно сглотнула, не моргая наблюдая, как Феликс сначала ловко наполнил, а затем осторожно, дабы резко не провоцировать, и заботливо поднёс ей фужер с кровью. Странно, что какая-то частица внутри ещё была против происходящего — конечно, слышать об этом и видеть со стороны — это одно, а вот стать частью этого и испробовать самой — совсем другое дело. Руки тотчас похолодели от волнения, хотя, казалось бы, стоило уже совладать с отголосками прошлой жизни. Губы пересохли, а желание наконец утолить жуткую жажду граничило с неизвестным страхом перед новым, и эту боязнь определённо стоило придушить. Она больше не человек, она теперь такая же, как и он, пора учиться жить по новым правилам и устоям. Медленно выдохнув, Витковская нерешительно взяла бокал и, прежде на него посмотрев, наконец, немного отпила. Кровь из запасов Александра Константиновича оказалась малость густой, но не такой отвратительной, как фантазировала, будучи всего лишь человеком. «Надо же… получилось!»       — Ну как? — неотрывно наблюдая за состоянием возлюбленной, несколько взволнованно взял её за руку, пока вампирша задумчиво крутила в руках наполовину опустевший сосуд. — Сильно страшно?       — Было страшно… а теперь, кажется, уже нет, — произнесла вполголоса, ощущая, как тело становится более расслабленным, и, сама не верив неожиданной храбрости, охотно сделала новый глоток, дабы точно утолить жажду. Надо же, а ведь этот «ритуал» теперь войдёт в её новую жизнь каждодневной рутиной. — Как же вкусно…       Забывшись в новых ощущениях, она, прикрыв веки, и не заметила, как от наслаждения положила голову на плечо мужчине, а далее случилось то, что случилось. А вот князь был весьма наблюдателен — после второго глотка, что сделала его спутница, приметил на её губах оставшуюся от трапезы кровь, что, всё же, и в нём пробудила лёгкий голод. Причём, голод не привычный, связанный с едой. Пусть и банально, но как же он хотел её поцеловать! Ещё с самого торжества у министра. И вот, в конце концов, дорвался, за считанные секунды становясь до жути опьянённым и любимой княжной, и растёкшейся по её устам алой кровью.       — Феликс… ты чего? — новообращённую, кажется, в клочья разрывали всевозможные эмоции, особенно когда пришлось, с одной стороны, абсолютно нехотя оторваться от вампира. Чувствуя под кожей стремительно растекающийся жар, поначалу даже чуть отсела от него в сторону на перине, однако ей это ничуть не помогло (и она это прекрасно понимала). Разве может хоть что-то сдержать великого князя Юсупова, когда его уже основательно завело? Да и она, что скрывать, скучала по их близости, просто ещё стеснялась признаваться об этом вслух.       — А разве мне нужны весомые поводы, чтобы поцеловать свою княжну? — он зажмурился на долю секунды, смакуя этот короткий, только более раззадоривающий поцелуй, а уже в следующий миг оторопевшая брюнетка узрела в его глазах столь привычный лукавый огонёк. — Ну раз так, у тебя на губах осталось немного крови — она портила всю эстетику. О, и ещё капелька… прости, не могу иначе.       Хитро облизнувшись, князь стремительно подвинулся обратно, не отрывая взгляда от соблазняющих его уст француженки-чертовки, что тогда смиренно поняла: ей нет смысла отпираться, она полностью в его власти. Усмехаясь в унисон, вампиры слились в объятиях и новом «кровавом» поцелуе, таком чувственном и нежном, таком солёном и одновременно сладком, кажется, забывая, как дышать в такой экстремальной близости друг к дружке. Сейчас, в этой комнате, за закрытыми дверями, всё было так заоблачно хорошо, им хотелось растянуть этот момент настолько, насколько это вообще возможно в их ситуации. Все вероятные проблемы наверняка ожидали потом, а ныне есть только они одни в целом мире.